Глава 1. Кофе с грецким орехом
Декабрьский Comic Con – это так круто, говорили они. Тебе так нереально повезло – дружно завидовала ей вся редакция.
Повезло, конечно же!
Девять часов с коленками у подбородка в эконом-классе, джет-лаг и озноб от задувающего под полы пальто солёного Нью-Йоркского ветерка, а ещё грязь и слякоть, непроходимые от туристов и строительных лесов проспекты. А на самом Комиконе – толпы жирных американских обывателей, которые пришли поглазеть на раскрашенных и скачущих в нелепых костюмах американских же задротов.
Мечта идиота, чего уж!
Ладно-ладно, Леля волевым решением оборвала набирающее обороты внутреннее нытьё, тем более, не всё же, в самом деле, было плохо. Например, кофе (пусть и растворимый, а всё ж-таки не бурда из отечественных автоматов), пахнущий грецким орехом, оказался очень даже ничего, а крошечный столик в дальнем углу кафетерия, у самого панорамного окна, – каким-то чудом не занятым.
Правда, на столике уже дымилась точно такая же, как у неё, кружка с логотипом Комикона, но ничего: никого из претендующих на столик поблизости не наблюдалось. А у официанток, одетых по случаю в короткие юбочки группы поддержки, работы сегодня и так через край. Тем более, мы – люди не гордые: можем и сами использованную посуду в сторонку отодвинуть.
Опустив пальто на спинку стула, а свою попу, обтянутую нелепыми в этой кричаще-вызывающей массе супергеройских трико костюмными брюками, на сиденье, Леля сурово сдвинула брови, на подлёте отпугнув двинувшегося, было, к её цитадели нормальности Тора, безуспешно пытающего прикрыть свой вываливающийся из штанов живот зажатыми в руках кружками пива и пластиковым Мьёльниром.
Нет уж, дорогой, ищи себе Натали Портман в другом месте!
Так-так, вот, наконец, и представилась возможность сказать пару слов о нашей героине, пока она, сжав озябшими руками кружку, маленькими глотками поглощает синтезированный американский кофе и рассматривает зажигающий вечерние огни город за толстым антивандальным стеклом.
Геля, она же Леля, или, что, к её сожалению, чаще, Лея, была хрестоматийной «заложницей образа». Хотя, какой же заложницей, если миниатюрность и поразительная похожестью, вкупе с родителями – фанатами звёздной саги, ей жизненный путь, в общем и целом, и определили? Сначала назвали дочурку, на некую киношную принцессу до смерти похожую, Гелей, в речи сократив нужные лишь для паспорта буквы до «Леи», потом смоляные косы девчушки начали в «бублики» по бокам головы укладывать… Так по конвенциям, тогда ещё только в богоспасаемое Отечество с Запада пришедшим, всё школьное детство и промоталась с ними, для фото позируя и из пластмассовых бластеров «маде ин Чина» стреляючи.
А вот когда доча, достигнув совершеннолетия, психанув, побросала шмотки в рюкзак и смоталась в столицу, предки вообще с ней разговаривать перестали – так, открытку на день рождения раз в год присылали.
Лея, упорно теперь именовавшаяся только Лелей или Гелей, даже пару раз пыталась высмотреть на почтовом штампе открытки «Татуин», но нет: жили папа с мамой всё в том же набившим оскомину Саратове, так Звездой смерти пока и не уничтоженном. А она, вот же парадокс, работу по окончании ВУЗа (училась на бюджете, подрабатывая и копя каждую копеечку, но об этом – позже) нашла в заштатном интернет-издании, на всякой фанатской байде специализирующемся.
Хотелось бы, конечно, сказать, что благодаря способностям, но нет: и тут чёртова «похожесть» сработала, но beggars can’t be choosers*, не так ли?
И вот Геля, обычно по долгу службы мотавшаяся по отечественной глубинке в поисках одарённых (по их мнению, «ударенных» – по её) молодых авторов, сливающих свои букинистические фанфикш-потуги в интернет, и записывающая многочисленные и чаще всего однообразные интервью с ними, в начале декабря, вернувшись не то из Омска, не то – из Томска, решительно проследовала в кабинет главреда, устроив там скандал, от которого стекла в окнах дрожали на всём этаже.
А чего?
Сколько можно ей, дипломированному филологу, растрачиваться, устраивая чёс по провинции? Пора и куда-нибудь подальше Саратова выбраться – и нет, не на родной саратовский Алдераан, как едко предложил главред.
Бойтесь своих мечт!
Нашлись и средства на билеты и однозвёздочный клоповник в Бруклине, нашёлся и информационный повод: отправили Лелю, от греха подальше и пока барабанные перепонки у главреда не заживут, с глаз долой. Освещать заграничное и, по большому счёту, мало кому из адекватных россиян интересное мероприятие на другой край Земли.
Это если вкратце.
А длинная версия никого особо и не интересует, ведь так?
Давайте, скорее же, вернёмся назад. Всё-таки, смотреть, как героиня отбивается от нелепых приставаний прыщавого пубертатного Йоды как-то интереснее, чем читать о тяготах её существования. Тем более, если в это время сам сидишь за экраном не то в Омске, не то – в Томске.
Или вообще в Саратове.
Уставшая рассматривать бесконечных длинноволосых эльфов и трансформеров, спайдерменов и бэтменов Леля, рисуя в блокноте в обложке с потёртой, неаккуратной аппликацией чертей, зевала и во все слипающиеся от разницы во времени глаза смотрела в окно.
Всё-таки, хорошо тут у них, в Нью-Йорке!
Жизнь кипит, всё движется и бурлит!
Манхэттен – он же как сердце огромного, раскинувшегося и разделённого реками, города. Эти наполненные светом фонарей, рекламных вывесок и огней бесконечных такси стриты и авеню – его артерии. Только остановись на минутку, прислушайся – и услышишь, как в каждом бегущем, спешащем и толкающемся крошечном человечке там, внизу, бьётся его ровный, размеренный и гулкий пульс.
Городом немного мешал любоваться свет, горящий в отведённом под кафетерий углу зала, и контуры Эмпайр-стейт-билдинг то и дело искажали чьи-то воодушевлённо-нелепые, раскрашенные броским мейкапом или перекошенные дурацкими масками лица.
В своих мыслях упорхнув далеко-далеко от этого гигантского, но такого безнадёжно чужого сердца-города, Леля глубоко задумалась, и на листе появилось карикатурное изображение коммандера Спока, держащегося за шпиль Эмпайр-стейт в излюбленной манере Кинг-Конга.
И тут же практически над самым ухом раздался смешок.
— Well, I should have assumed pon farr makes you climb the walls, but surely not skyscrapers!**
Вырванная из своих мыслей, Геля уставилась на отражающееся в окне, чуть расплывчатое лицо, и, нахмурившись, приготовилась отшить очередного гика.
Однако, стоящий перед ней, развернувшейся на стуле и со стуком опустившей чашку на стол, был одет не в очередную джедайскую робу, а в обычные джинсы и свитер. А то сразу бы послала юмориста нафиг – тут кроме повёрнутых на очередной франшизе Оби-Ванов приличной девушке и словом не с кем переброситься.
Странно, но было во внешности мужчины, наглым образом без спроса опустившегося на стул напротив неё и даже не снявшего тёмные очки, что-то знакомое.
Да ещё упоминание этой сериальной вулканской лабуды…
Бинго!
Синий свитер – один в один Маккой из очередной голливудской переделки, даже очки, непонятно зачем нацепленные на нос – вроде как, тут все стараются быть похожими на кого-то, не в этом ли смысл? – не скроют эту почти карикатурную схожесть!
Распознавшая в на секунду, было, показавшемся «нормальным» американце косплеящего Стар Трек менеджера или продавца (седина в бороду, бес – в ребро, комиксы и конвенции как отдых от 24/7 в типовом офисе), Леля тут же потеряла к нему всякий женский интерес. Но решила проявить характер и отстоять-таки границы своего суверенного государства в этом психоделическом мирке, неодобрительно свела брови и, махнув рукой в сторону занимающего пол зала макета летающей «тарелки», процедила по-английски:
— Ваши все к полёту готовятся, смотрите, без вас щас стартуют!
Мужчина фыркнул, но и не подумал нестись на варп-скорости прочь от неприветливой девицы. Наоборот: откинулся на спинку стула, вольготно вытянув к окну длинные ноги.
— Эй, это, вообще-то, мой столик! I like my privacy! – когда в качестве аргумента из её уст вырвалась фраза из «Шрека», Леля не в первый раз осознала, что пора что-то делать – а хоть бы и другую, кардинально-другую работу подыскивать! Желательно, со слепо-глухонемыми начальником и коллегами, про Лею Органу слыхом не слыхавшими.
— Это моя кружка, так что столик – мой. Хотя, можете остаться – вы мне не мешаете! – спокойно выдал наглец, поуютнее устраиваясь на жёстком стуле.
— Fine! – выдавила Леля, сгорая от стыда и постаравшись спрятать лицо за своей кружкой.
Как глупо!
Столик-то занят оказался, а она тут хозяйничает…
Хотя, ну, в самом деле: не извиняться же перед всякими там самодовольными америкозами!
Они же перед ней за Джорджа Лукаса с его творчеством не извинялись?
Сосед по столу, между тем, бесцеремонно разглядывал её. Сквозь стёкла очков было, конечно, не слишком видно, но она кожей чуяла, как тот скользнул по её тёмным прямым волосам, аккуратному носику, надолго зацепившись взглядом за оленьи карие глаза.
Над кружкой, сохраняющей тепло, подымался ароматный пар, и Леля, тоже нагло разглядывающая, заметила, что лисьи глаза мужчины, появившиеся над сползающими на кончик носа стёклами, того же самого тёплого кофейного цвета, что и ароматный напиток, разливающийся блаженным теплом по всему телу.
— Ну, с вами, допустим, всё понятно, а вот кого я косплею, спрашивать не советую! – выдохнула она, снова опустив кружку на пластик стола.
— А то примените фирменный удушающий приём папочки? – криво улыбнулся незнакомец, а потом шумно втянул воздух, удачно пародируя астматическое дыхание Дарта Вейдера.
— Нет, всажу карандаш вам в глаз! – огрызнулась Геля и, намеренно отвернувшись от мужчины, в четыре больших глотка допила кофе, обжигаясь и от этого краснея, подхватила сумку и пальто со спинки стула, рассудив, что материала с фанатского шабаша на сегодня ей точно хватит, подарки лежат, упакованные, в пакете, так зачем же и дальше страдать?
Грозно сдвинув брови, Леля предупреждающе зыркнула в направлении двинувшегося, было, к ней полуметрового Чубакки и, даже не оглянувшись и на ходу надевая пальто, выпорхнула на свежий воздух.
_________________________
* (англ.) пословица: бедному да вору – всякая одежда впору, нищие не выбирают.
** Я, конечно, предполагал, что от пан фарра на стенку лезешь, но не на небоскрёб же!
Глава 2. Шантажист
Следующий день Комиконового ада, на который заботливый главред купил ей билеты, строго-настрого велев «быть как штык» и всё задокументировать для потомков, был посвящён премьере очередного «Звёздного пути» и включал, в том числе, билет на запланированный после встречи со съёмочной группой кинопоказ.
От билета Геля успела избавиться ещё накануне – его с руками за щедрые комиссионные сверх обычной цены «оторвала» какая-то девица в сапогах и синеньком мини-платье со значком в форме стилизованной дельты со звёздочкой. А заветные доллары, перекочевавшие из рук визжащей от восторга фанатки, перекочевали в запрятанный на дне Лелиной сумки кошелёк.
Но на встречу с актёрами тащиться всё-таки пришлось.
Закатывающая глаза при каждом упоминании любых космических киноэпопей, Леля, залившись порцией кофе покрепче, протиснувшись в последний ряд краснорубашечников, роняющих слюни вожделения и ржущих над каждой неудачной шуткой восседающих на сцене актёров, и принялась, от нечего делать, разглядывать зал.
Смотреть было решительно не на что: если предыдущим вечером всё было как-то живенько (в смысле, «живенько» для так и не вышедших из пубертата неадекватов), Гарри Поттеры клеили Женщин-кошек, а Халки пили на брудершафт с Йодами, то сегодняшняя толпа фанатской братии делилась на жёлтые, синие и красные пятна, серой массой среди которых выделялись только такие же, как и она, «невоцерковленные» и попавшие сюда по долгу службы.
Гораздо интереснее выглядела рождественская ёлка, скромно притулившаяся в углу: всё-таки, украсить дерево золотыми и серебряными логотипами «Звёздного флота» и миниатюрными модельками тарелки «Энтерпрайза» – это креативно! И весьма функционально в смысле дармовых сувениров для малоимущих русских писак.
На сцене же, между тем, продолжали самозабвенно болтать о себе-любимых. Вспомнив добрым словом преподавательницу английского из ВУЗа, Леля в пол уха вслушивалась во вполне понятный ей непринуждённый беглый трёп актёров и актрис, который, на секундочку, нужно же было ещё и записывать для обзора.
Вздохнув и сунув руку в карман пальто, она с ужасом… обнаружила пропажу блокнота.
Чёрт! Чёрт! Чё-ё-ё-орт!
Видно, вчера забыла его на столике!
Геля, для которой мир только что буквально рухнул, схватилась за голову.
Потеря блокнота приравнивалась к личной трагедии по нескольким причинам, одна из которых заключалась в том, что там, в карандашных иероглифах и сплошных перечёркиваниях, были не только рисованные Споки и иже с ними, но и наброски, которые должны были стать новогодним подарком для того единственного, ради которого и деньги копились, и нелюбимая работа, кормившая их обоих, не прогуливалась.
Но сейчас не о нём, не о нём нужно думать!
Сейчас наша героиня паникует и фактически впадает в истерику!
— Пишешь ты лучше, чем рисуешь! – раздался уже знакомый голос.
Конечно же, там стоял он – Леля, ненавидящая в данный момент весь фанатско-дурацкий мир, но, больше всего, всё же, собственную рассеянность, даже и не удивилась: конечно, разве копия Маккоя пропустит сегодняшний сбор?
Стоп!
Секунда логических умозаключений и вывод: он что, прихватил вчера заветный блокнотик?
«Если так, то я тебя даже расцелую!» – кажется, это она как-то слишком громко подумала, наверное, даже вслух и, на автомате, по-английски, потому что, приспустив очки на кончик носа, мужчина как-то почти хищно ухмыльнулся, довольно хмыкнув:
— А Хан Соло мне морду за это не набьёт?
Не успев быстро придумать никакой ответной колкости, Геля лишь хлопала глазами, не сводя их с заветного блокнота, зажатого в руках у странного типа, казалось, и не собиравшегося возвращать его миниатюрной девушке.
Ну, отдай, отдай же!
Но фальшивый Маккой никуда не спешил: провёл пальцами по корявой аппликации, нарочито медленно прошуршал переворачиваемыми страницами…
Потеряв терпение, Леля сделала выпад вперёд, попытавшись просто выхватить блокнот.
Не тут-то было!
Куда ей до его почти двух метров росту, а ещё и, гад, руку с блокнотом над головой задрал – не прыгать же ей мелкой шавкой вокруг него, в самом деле!
Насупившись и ругнувшись сквозь зубы (для этих целей прекрасно подошла звучная родная ненормативная, где английскому до такой глубины и ёмкости отчаяния!), Геля скрестила руки на груди, с досады двинув локтем ни в чём не повинного стоящего рядом фаната.
Тот оторвался от созерцания сцены и ежесекундной съёмки всего происходящего своим айфоном, обернулся, но вместо нормального, в общем-то, в такой ситуации возмущения, аж рот открыл.
Леля с удивлением следила за тем, как на лице молодого парнишки за долю секунды промелькнуло сразу несколько выражений, самыми яркими из которых был шок узнавания, тут же сменившийся почти что сексуальным экстазом.
«Да никакая я не принцесса Лея!» – приготовилась по привычке возопить вконец раздражённая Геля, но тут заметила, что смотрит-то косплейщик, тянущий за рукав стоящего рядом приятеля, совсем и не на неё, а на блокнотозахватчика, блокнотопохитителя и, вообще, давешнего кофейного террориста.
Смотрит с настоящим и неприкрытым фанатским восторгом.
— Карл Урбан! Это же Карл Урбан! – сразу перешёл фанат на ультразвук.
Карл Урбан – а это, как автоматически-безразлично зафиксировал сосредоточенный на возврате блокнота мозг Гели, был актёр собственной персоной, – обворожительно улыбнулся обступившим их плотным кольцом зрителям, пряча ненужные больше солнцезащитные очки в карман.
— Привет, Нью-Йорк! – вскинул он руки в широком приветственном жесте.
Со сцены донёсся усиленный микрофоном голос:
— А вот и наш бравый Леонард Маккой! Как любит говорить Карл, я – доктор, а не будильник, так что можно и не приходить вовремя! На съёмках его иной раз всей группой ждали!
Изобразив виноватую улыбку, всё ещё держащий вне зоны досягаемости блокнот
Карл лишь развёл руками.
— Ладно, друзья, давайте дадим Боунзу пройти к нам на сцену. Встречайте! Карл Урбан!
Протискиваясь мимо Гели, Карл, лукаво подмигнув ей, успел наклониться к уху окончательно сбитой с толку девушки, шепнув:
— Верну блокнот, если поужинаешь со мной. Сегодня в девять, Плаза.
***
Конечно, Леля всякими там Ритцами и Плазами избалована и вообще испорчена ни разу не была. Но это вовсе не означало, что ужин с «наглым шантажистом» она собиралась воспринимать хоть с каким-никаким воодушевлением, типа: «Ура! Меня «ужинает» настоящий американский звездун!»
С другой стороны, самостоятельная столичная жизнь давно научила Гелю двум непреложным истинам.
И вот вам первая: дресс-код придумали неглупые, в общем-то, люди.
А вторая звучит примерно так: если судьба подкидывает тебе шанс – хватайся за него зубами.
Нет, дорогой читатель, никакой романтической ерунды: двухметровые, хамоватые, заросшие буйной лицевой растительностью мужчины-медведи вовсе не во вкусе нашей героини.
Просто автограф голливудского, на секундочку, актёра можно выгодно продать на eBay.
А деньги… Денег им с Лукой тогда как раз должно хватить на ближайшие месяцы!
И мысль эта, радостная и приносящая, наконец, долгожданное облегчение, так захватила Гелю, спешащую на каблуках из метро к светящемуся гирляндами входу в роскошный и самый кинематографичный отель предрождественского Нью-Йорка, что замёрзшую и превратившуюся в настоящий каток мостовую под ногами она уже просто в своё сознание не вместила.
А зря!
Исполненный на льду пируэт, вкупе с выставленной для равновесия в задравшийся разрез коктейльного платья ногой в чёрном чулке заслужил самые высокий оценки от проходящих мимо респектабельных граждан мужского пола.
Как она об «оценках» узнала, спросите вы? Да по извечному мужскому восхищённому присвистыванию!
Придержал же фигуристку-акробатку, обхватив своими «клешнями» за талию, и, тем самым, не только спас от позорного падения, но и, заодно, облапал, уже знакомый и в своих берцах ни капельки на льду не скользящий Карл.
Восхищённо присвистнул, между прочим, тоже он.
— Неужели для меня так нарядилась? – от притянувшего Гелю к себе вплотную Карла пахнуло зелёными лугами и солёными морскими брызгами.
Да, парфюм-то, безусловно, дорогой и вкусный, но, во-первых, можно уже и перестать её, ощутившую под ногами твёрдую мостовую, тискать.
Во-вторых, берцы и джинсы – что это, нафиг, за дресс-код для ресторана Плазы?
Но Карл, выпустив опять нахмурившуюся девицу из своего захвата, вместо этого уверенно взял её за руку – не в смысле, поддержать, а покрепче, чтоб не сбежала, – и потянул вслед за собой.
— Куда? – только и успела удивленно выдохнуть Леля.
— Как куда? Ужинать! – безапелляционно заявил Карл, подталкивая настороженную и на ходу свободной рукой расправляющую и платье, и пальто девушку к припаркованному у самого входа шикарному Астон Мартину.
Глава 3. Авторская читка
— Если хочешь нормально поесть – в смысле, не повыделываться, запивая сопли-устрицы Совиньон-Блан или Пино-Гриджио, а именно поесть, – нет места лучше Маленькой Италии, – пачкая смоляные усы и бороду соусом-песто, назидательно вещал Карл.
Через сорок минут, на удивление быстро прорвавшись на юг через вечерние Манхэттенские пробки на урчащем и по-кошачьему грациозно ровно крадущемся вперёд красавце-автомобиле, они сидели в этническом нейборхуде Нью-Йорка за покрытым скатертью в крупную бело-красную клетку столиком у уклеенного рекламными наклейками и рождественскими гирляндами, маленького окошка.
В крошечной пиццерии, которую, кроме как «забегаловкой», у Гели и назвать не получилось бы, кроме них и пожилого улыбчивого итальянца-хозяина никого не было. Да и Леля в своём коктейльном платье смотрелась здесь как-то чересчур пафосно.
Однако за обе щеки уплетающий свою только что вынутую из печи и ещё даже не остывшую пиццу актёр был, без сомнения, прав: кормили в этой пахнущей базиликом и прочими Средиземноморскими пряностями тёплой домашней кафешке «для своих» чудесно и очень вкусно.
Но вопрос с нелепым приглашением в ресторан всё ещё оставался открытым.
— Так зачем же ты выделывался? – с таким же набитым, как и у собеседника, ртом спросила откинувшаяся на спинку стула, наевшаяся и, несмотря на изначальный негативный настрой, сейчас довольно пищеворящая Геля.
Карл очаровательно улыбнулся, смерив откровенным взглядом её точёную фигурку.
— Хотел посмотреть на тебя в платье.
Рефлекторно подтянув декольте, итак вполне себе целомудренное, чуть ли не к ушам, Леля отвела глаза, нарочито внимательно смотря за окно: там бежали по своим делам, спешили жить и радоваться и так, судя по извечным улыбкам, всегда счастливые американские обыватели.
Спешили домой, к своим родным и любимым.
— Ну, спасибо за пиццу – было неожиданно вкусно, – честно призналась Леля, чуть было опять не улетевшая в мыслях далеко отсюда, поворачиваясь назад и натыкаясь на его взгляд: оказывается, Карл всё то время, что она витала в облаках, рассматривал её. И этот факт привыкшую к мужскому вниманию и, по многим причинам, сторонящуюся его Лелю заставлял нервничать. – Свою часть сделки я выполнила. Может, вернёшь уже назад мой блокнот?
— А как же светская беседа – обязательная, между прочим, составная любого нормального ужина? – как-то чересчур преувеличенно удивился Карл, перекидывая локоть за спинку стула, на котором он, оказывается, ещё и покачиваться умудрялся – прям герой вестернов какой-то, только зубочистки для полноты образа не хватает!
Такая самоуверенность начинала раздражать.
— Слушай, мы оба – взрослые люди, поэтому просто скажи: чего тебе от меня надо? К звезданутым фанаткам «Пути» я не отношусь. К девицам, мечтающим перепихнуться с голливудским мачо – тем более. Ты вообще не в моём вкусе, так что спасибо за покатушки на крутой тачке, за вкусную еду – отдельное спасибо, а теперь будь хорошей звездой, черкни свой автограф на память и верни уже, в конце концов, мою вещь!
Геля с удовольствием заметила, как карикатурно-гротескно вытянулось лицо Карла.
Запустив руку в карман небрежно брошенного на спинку стула пальто, он аккуратно, за корешок, вытянул из него своими длинными пальцами её блокнот и, словно что-то вспомнив и снова усмехнувшись, начал пролистывать страницы.
— Не фанатка, говоришь? А что, тогда, вот это такое?
Палец указывал на испещрённые мелким почерком страницы.
— Ты что, по-русски читаешь? – спросила Геля, подозрительно прищурившись и раздумывая, не выхватить ли блокнот прямо сейчас из его руки.
Словно угадав её мысли, Карл рассмеялся тёплым, грудным смехом, тут же убрав заветную книжицу из зоны досягаемости.
— Не читаю. Но у меня есть друг, который знает русский!
Геля сложил руки на груди, решив просто дождаться удобного момента.
— И что же вы там с другом вычитали интересного?
— Ну, знаешь, честно говоря, ему, моему другу, пришлось сначала долго объяснять мне, кто такой этот ваш «доктор Айпэйн», или как-то так, вроде… – Карл, замявшись, сделал неопределённый жест рукой, словно пытался вспомнить странное русское имя.
— Доктор Айболит, – автоматически поправила его Геля.
— Точно! – щёлкнул пальцами актёр, вспоминая, и подал знак хозяину пиццерии, разулыбавшемуся с постоянным посетителем: мол, время десерта. – Так вот: Антон, в смысле, тот мой друг, он сначала долго ржал, а когда я всё-таки вытряс из него перевод, тут уж мы оба долго ржали. Всё-таки, написать пьесу, в которой вот так смело объединить Стар Трек с этой вашей детской книжкой про больных африканских животных – это… Это…
Казалось, что Карл ищет подходящее слово, чтобы охарактеризовать содержимое её блокнотика, но тут, как на грех, подоспела панна котта, так что, отправив кусочек себе в рот, актёр, восторженно замычав, уже не договорил.
Предложение за него закончила Леля:
— …это пипец!
— Ага! – кивнул головой Карл, с энтузиазмом размахивая ложкой. – С языка сняла!
Секунду Леля раздумывала, не послать ли и автограф, и откровенно стебающегося над её литературными потугами актёра к чёрту. Но, почему-то, всерьёз рассердиться на этого двухметрового новозеландского викинга возможным совершенно не представлялось.
Они оба одновременно рассмеялись, и жить стало, несмотря ни на что, легче. Тем более, панна котта так восхитительно пахла малиной, а обсуждать наброски с настоящим Маккоем, беззлобно подтрунивающим над её «щыдевром», оказалось неожиданно весело и совершенно не обидно.
— Значит, говоришь, Боунз из-за «глюка» транспортера попадает в Африку, где ему предстоит сначала вылечить десяток бегемотиков с больными животиками, потом – страусят (видимо, от птичьего гриппа), а потом ещё и спасти какую-то Снедурочку из рук чёрт его знает как туда попавших клингонов? – через пару минут, размазывая слёзы смеха по щекам и бороде, гоготал Карл.
— Снегурочку! – тоже сквозь смех поправляла его Геля. – А помочь Боунзу всех вылечить может только храбрый Люк Скайуокер, который, оказывается, не на Татуине всё это время прозябал, а на Лимпопо нёс светоч джедайства местным аборигенам!
Раздался новый взрыв смеха.
— Вот это-то, как раз, мне понятно: с такой внешностью ты просто обязана быть повёрнута на «Звёздных войнах»!
Леля поморщилась.
— Повёрнута, это да. Только не я, а мои фанатики-родители!
Лицо неправильно истолковавшего дословный перевод «fanatic» Карла вытянулось.
— Твои родители – сектанты?
Леля фыркнула, про себя подумав, что вот это – в точку, и, пафосно кивнув, торжественно ответила:
— Ага, из секты свидетелей второго пришествия Дарта Вейдера!
Они оба ещё долго смеялись, когда Леля рассказывала о бесконечных фотосессиях и заре эры отечественных фанатских сборищ, о том, как её отца-инженера попёрли из НИИ за подпольную разработку на рабочем месте в рабочее же время первого звездолёта, сконструированного на базе дедовой «Оки», о том, как мама, одевавшая маленькую «Леечку» исключительно в белые балахоны, внушила той, только отправившей в обычный детский сад, мысль о том, что она – принцесса (а принцессы просто не могут ходить на горшок в присутствии ещё пятнадцати детей, так что, сами понимаете)…
И опять говорили о набросках пьесы из блокнотика, и обсуждали несносный характер TOSовского вечно ворчащего доктора Маккоя и Маккоя, сыгранного Карлом, а потом представляли реакцию Боунза на плачущих бегемотиков, Снегурочку и лазерный меч Люка Скайуокера.
Карл, глотнув пива, подытожил всё следующим образом:
— Да уж! Джей Джею такое и не снилось!
— Нормальная пьеса, – храбро защищала своё детище Геля. – У нас как раз трое в ролях задействованы: Боунз-Петька, Снегурочка-я и Васька – он у нас всегда «народ» играет, так что сразу все клингоны, бегемоты и страусы на нём!
Карл закатил глаза, хмыкнув.
— Ага, нормальная, – кивнул он. – Для дурдома!
Улыбка сползла с лица Лели, словно ей только что неожиданно отвесили пощёчину.
В пиццерии стало тихо – только город за окнами мерно гудел, словно растревоженный улей.
Протянув руку, Леля глухо выдавила:
— Отдай, пожалуйста, а то мне уже пора!
Карл, перестав улыбаться, внимательно глянул на девушку.
— Извини! Не хотел тебя обидеть. На самом деле, написано хорошо, оригинально и с юморком.
Вселенская усталость, казалось, разлилась по телу Гели, неподъёмной тягой придавливая её. Возвращая из этого придуманного, нереального мирка, в котором вокруг неё были готовящийся к Рождеству и Новому году Нью-Йорк, Маленькая Италия и этот забавный и, в общем-то, лёгкий, приятный мужчина, назад, в мир реальный, где были вечное безденежье и нелюбимая работа.
Была она, похожая на принцессу, но никакой принцессой, конечно, не являющаяся, Леля.
И был он – бедный, бедный, но, всё-таки, её Лука…
Выдавив дежурную улыбку, она качнула головой, найдя в себе силы взглянуть ему в лицо – в последний раз, сама не зная, не понимая, зачем. Наверное, чтобы просто запомнить этот странный, но удивительный вечер.
— Я не обиделась. Просто хочу сейчас уйти.
Но взгляд кофейных глаз Карла не отпускал её.
— Ведь всё дело в ней, да? – его пальцы вновь коснулись украшавшей обложку аппликации – на самом деле, нарезки из старых, чёрно-белых семейных фотографий. Выполни такую с чуть большим вниманием – сошла бы за арт-объект, а так – тут клей замазал улыбку на чьём-то лице, здесь – рука, сжимающая ножницы, дрогнула.
Геля выпустила ручку сумки, которую только что взяла, поднимаясь. Схватила стакан воды, сжав его, пожалуй, чересчур крепкого – так, что кончики пальцев на запотевшем стекле побелели, словно отмороженные.
— Должно быть, он много для тебя значит! – Карл внимательно следил за ней, и будь другая на месте Лели, утонула бы с концами в этом его взгляде.
Но Геля, вновь опустившись на стул и, будто закаменев изнутри, лишь спросила:
— Почему ты решил, что это обязательно «он»?
Карл усмехнулся, переведя взгляд на отражающийся в уклеенной названиям итальянских блюд витрине зал.
— Потому что ты каждый раз вздрагиваешь, когда я касаюсь обложки. Словно… – казалось, он подыскивает необходимое слово и вот, наконец, находит: – Словно могу осквернить её!
Геля, не привыкшая к тому, что её, почти-что чеховского человека в футляре, читают вот так легко, как открытую книгу, насупилась:
— Просто это потому, что ты похож на медведя. А где ты видел аккуратных медведей?
Карл вновь улыбнулся этой своей широкой, явно рассчитанной на любовь фанатской братии улыбкой, наконец, протягивая ей блокнот, который Леля, не удержавшись и погладив-таки обложку, словно живое существо, торопливо спрятала в сумку.
— Хорошо. Если не возражаешь, я отвезу тебя туда, где ты остановилась, – предложил он, поднимаясь вслед за ней.
Но Леля решительно качнула головой.
— Не нужно!
И, пока Карл не успел возразить, сделала шаг вперёд, поднялась на цыпочки и, порывисто обвив его шею своими тонкими руками и неожиданно сильно притянув его к себе, поцеловала опешившего и поднявшего от удивления брови мужчину в губы.
Поцелуй длился всего мгновение, но этого вполне хватило, чтобы навсегда запечатлеть в памяти и этот запах лугов и солёных морских брызг, и это тепло пышущего, словно печка, накачанного тела.
И, самое главное, запомнить самодовольный, наглый, и, в то же время, удивительно нежный взгляд его кошачьих, кофейных глаз.
Дверной колокольчик тоскливо звякнул на прощание, когда она решительно ступила из пиццерии на улицу, растворяясь в толпе.
Глава 4. «Надежда» – мой компас земной
Частный психоневрологический интернат «Надежда», по счастью названный так не в честь очередной жены олигарха, им владевшей, а в честь исконного значения этого тёплого, такого нужного всем, кто когда-либо сталкивался с болезнью, слова, во всю готовился ко встречи Нового года.
Ну, конечно, готовился с учётом специфики проживавших в нём пациентов, которых тут вместо казённого, неприятного термина «больной» именовали детьми или ребятами.
— Геля Константиновна, дорогая вы моя, конечно же! Ставьте этот свой спектакль, слова вам поперёк не скажу! – Ольга Анатольевна, сухая и редко приветливая с ней, так часто задерживающей платежи, директор интерната, только в объятия насторожившуюся и тут же начавшую искать в неожиданном поведении подвох Лелю не заключила.
А ведь вопрос-то, в общем, и выеденного яйца не стоил: средств никаких волонтёрская бригада от директора не требовала. Реквизит и костюмы были закуплены на свои кровные.
Оставалось только получить согласие сильно гневающейся на опять срок оплаты месяца пребывания нарушившую, вернувшуюся из заграничной (между прочим, из «самой Америки»! Так что не надо ля-ля про отсутствие денег!) командировки Лелю Ольги Анатольевны.
И тут, вдруг, такой тёплый приём!
С чего бы?
— Ольга Анатольевна, миленькая, вы уж простите: с зарплатой затягивают, но после праздников – как штык... – осторожно начала Геля.
Но директриса замахала руками.
— Вы ещё минимум полгода можете об этом не беспокоиться – с вашими-то друзьями! Новый год же! А спектакль все ребята так ждут!
Про «друзей» и «полгода» Геля не вполне поняла: Вася и Петя, два её друга-волонтёра, раньше директрису особо не интересовали – так, существовали, как мухи, забившиеся между двумя оконными рамами, и ладно. А уж возможность не платить за Луку целых шесть месяцев – это что ещё за акция такая? Прям аттракцион невиданной щедрости!
Но если эти вопросы нужно, подумав хорошенько, задавать потом и как-то аккуратнее, чтоб не вспугнуть, то один маленький вопросик должно решить поскорее.
Нет, Леля, конечно, знала, что судьбу искушать не стоит, но, вспомнив, как радовался её заранее, до Нового года, вручённым подаркам Лука, ну не могла не спросить:
— А что там с мечами и бластерами? Пластик, всё же, никаких острых углов, а по сценарию нужно…
Лучащаяся своими самыми любезными улыбками Ольга Анатольевна, ещё вчера ни в какую на пронос «оружия» в подведомственный ей ПНИ не соглашавшаяся, со вздохом кивнула:
— Раз нужно по сценарию – приносите, – и тут же уточнила, посерьёзнев и став вновь похожей на себя-обычную: – Конечно, под вашу личную ответственность!
Счастливая Леля аж подпрыгнула на стуле и, решив, что подаркам судьбы в зубы не смотрят, побежала радовать Ваську с Петькой – а больше всех, конечно, Луку, ради которого вся эта свистопляска с новогодним спектаклем волонтёров и затевалась.
***
Леля и Лука, совсем как экранные Лея и Люк, появились на свет двойняшками.
Но на этом выдуманное сходство заканчивалось, а начиналась… Невыдуманная и, часто, дарующая одной рукой и забирающая – другой, жизнь.
Так, поцеловав в лобик опередившую младшего брата на полторы минуты Гелю, Луке Судьба отсыпала тягот больше, чем тот мог заслужить.
Лука родился с лишней, 47-й хромосомой. То есть, как объяснили родителям врачи, тут же, от греха подальше, предложив оставить малыша в роддоме, с неизлечимым и так в родном отечестве нелюбимым синдромом Дауна.
Нет, конечно, живущие по заветам просвещённого джедайства родители предложение «бракованного» малыша сдать отвергли с бурным возмущением. И так, кроме конвенций и косплея, в их расписанной по минутам жизни появился особенный, часто без причины горько рыдающий, не всегда понятный и часто неуправляемый Лука.
Время шло.
Лука, научившись самому главному – быть тихим и незаметным, – рос в тени старшей сестры, родителями обожаемой и так на принцессу похожей. Но ни зависти к сестре, ни злости в Гелином навечно оставшемся ребёнком младшем братике не было.
Правда, это пока подростковый возраст не наступил.
А вот тут уж начался настоящий кошмар: агрессия и самоагрессия, несколько попыток суицида, частые, по нескольку раз в день, эпилептические припадки. И не всегда уже постаревший и вообще не отличающийся физической силой отец, миниатюрные мать и сестра могли с не по дням, а по часам растущим Лукой справиться.
Что было делать?
Саратовский государственный ПНИ казался небогатым родителям единственным выходом.
И только Геля рыдала и умоляла их не «сдавать» брата в богодельню.
Кстати, вот и ещё одна причина, почему Леля, прямо в день своего совершеннолетия, в поезд, отбывающий в Москву, вскочила, так и не простив родителям такого предательства.
Через год, устроившись в ВУЗ, Леля уже во всю работала, складывая все имеющиеся деньги в кубышку.
Кем может в столице устроиться симпатичная девушка без образования, спросите вы? Вот Геля, видевшая перед собой цель, никакой работы не гнушалась: и официанткой в тематическом баре по вечерам подрабатывала. И в косплейных фотосессиях участвовала. И даже экзотические танцы в костюме рабыни для богатых пожилых извращенцев, воображающих себя Джаббой Хаттом, за приличный бакшиш танцевала. Кстати, вот вам и нелюбовь и подозрительность ков сем представителям мужского пола, на всю жизнь отпечаток наложившая.
Так зачем же всё это?
Просто Леля, в очередной раз цепь на шее натягивая и в золотом бикини всем, чем надо, трясущая, от одного клиента случайно узнала об интернате «Надежда». И вот, черкнув пару скупых строк родителям, уже через пару месяцев перевезла Луку – болезненно исхудавшего, забитого и затравленного юношу с интеллектом семилетнего ребёнка, – в его новый дом, с тех пор ежемесячно оплачивая «Надеждины» услуги.
И брату стало лучше – в светлом, тёплом и уютном здании и кормили вкусно и сытно, и круглосуточно присматривали, и учили не только элементарным вещам, типа навыков самообслуживания, но и, даже, считать, писать и читать.
Одна только проблема в «Надежде» у Луки была: врачей прошедший ад государственного ПНИ большой ребёнок боялся просто панически.
Тогда Леля, каждую субботу в интернат наведывающаяся, рассказала брату, с детства парадоксально обожающему всё, с космосом связанное, о ворчливом, но храбром и, в целом, обаятельном враче, которого можно не бояться (если ты не клингон, конечно!).
Так Луке киношный Боунз полюбился, что теперь в каждой сказке, которую Геля придумывала и старательно записывала в толстый блокнот, обложку которого Лука для неё почти самостоятельно (с помощью нянечки, конечно) и оформил, обязательно, вместе с другими традиционными героями – мужественными двойняшками из далёкой-далёкой галактики – должен был присутствовать лечащий всё живое Леонард Маккой.
Стоит ли удивляться, что и в новогоднее представление Боунз со своим трикодером без мыла влез?
Васька и Петюня – волонтёры, с которыми она познакомилась в столице года три назад, – конечно, сначала, когда Леля в общих чертах обрисовала свою идею, только пальцем у виска не крутили: и как, скажи на милость, «впихнуть» в новогодний утренник для «Надеждиных» постояльцев космические мотивы? Нужно, ведь, особенности развития аудитории учитывать! А простора для манёвра здесь, знаете ли, не так много: или русские народные сказки, или детская советская стихотворная классика.
Вот поэтому и «Айболит» – история, уже сама по себе вызывающая у любого анализирующего её взрослого кучу вопросов.
Была и ещё одна важная деталь. Луке в грядущей постановке впервые тоже полагалась роль – за хорошее поведение и отсутствие срывов вот уже на протяжении полугода.
А когда ещё и Геля, вернувшись из командировки, протянула ему коробку с «прям такими же», как у Люка Скайуокера, джедайской робой и игрушечным лазерным мечом – тут у младшего брата случилось настоящее, ничем не замутнённое счастье.
В общем, концептуальному новогоднему утреннику в «Надежде» было дано «добро».
Глава 5. Доктор Леонард Айпэйн
В украшенном силами волонтёрской бригады из трёх человек небольшом актовом зале интерната было оживлённо и весело.
Причёсанные, приодетые в честь праздника «ребята» обоих полов от 18-ти до 80 лет, вперемешку с санитарами и нянечками, чинно рассаживались по мягким стульям и креслам, галдя и в предвкушении глядя на наряженную ёлку и торчащие рядом с ней украшенные шариками и гирляндами искусственные пальмы.
Выглянув в щёлку закрытого занавеса, Леля, наряженная в белую шубку Снегурочки, нашла глазами сидящего в первом ряду, одетого в костюм и ждущего, когда его уже, наконец, позовут на сцену, Луку, и на секунду зажмурилась, счастливо улыбаясь.
Нужно будет, после спектакля, обязательно сфотографироваться. А фото, так и быть, отправить словно забывшим о существовании младшего сына родителям – не как упрёк, а просто потому, что есть такая максима у нас в России: Новый год – семейный праздник.
Грузный менеджер Васька, в трико, к рукавам и штанинам которого были пришиты плюшеворозовые, игрушечные бегемотики (оригинальная режиссёрская находка Лели, это вы ещё костюма «страусят» не видели!), тронул её за плечо:
— Пора начинать, а то Ола разорётся!
«Ола» – то бишь, Ольга Анатольевна, – и в самом деле могла, несмотря на праздник, «разораться»: потому что график приёма лекарств и прочих процедур в её ПНИ не мог нарушать никто – а хоть бы и сам Дед Мороз.
Поэтому, щёлкнув кнопочкой на небольшом магнитофоне и махнув Василию, чтоб открывал занавес, Геля с широкой искренней улыбкой ступила на сцену.
— Здравствуйте, ребята! Как красиво у вас здесь, и вы какие все красивые, нарядные. Новый год праздновать, наверное, собрались? А хотите, я расскажу вам сказку? Об Африке далёкой, в которой Лимпопо? О докторе чудесном, спасавшем гиппопо?
Усмотрев в первом ряду директрису интерната, никогда подобные мероприятия своим вниманием не удостаивавшую, а тут ещё и приведшую с собой пару журналистов с профессиональными камерами, Геля, на секунду, сбилась.
Странно это, странно!
Как бы плату с нового года не подняла!
Но, поймав взгляд хлопающего в ладоши, радостно смеющегося Луку, Леля сосредоточилась на представлении – тем более, из-за кулис как раз, под дружный смех зрителей, в своём нелепом костюме выплывал ничуть не смущающийся розово-бегемотный Вася.
— А в Африке,
А в Африке,
На чёрной Лимпопо,
Сидит и плачет
В Африке
Печальный Гиппопо…***
Пока Васька старательно изображал страдающих (слава богу, не от Эболы) животных африканского континента, отвечающая ещё и за рассказчика Леля вглядывалась в кулису.
За кулисой явно творилось что-то неладное – какая-то мышиная возня, возмущённый шёпот…
И где, чёрт возьми, Петя, который должен сыграть роль Айболита-Маккоя? Его выход!
Тоже понявший, что что-то не так, Василий, глянув на неё, пошёл по кругу, по возможности потянув время.
А Геля, с приклеенной улыбкой, паникуя всё больше, раздумывала, не пристрелить ли вошедших в раж, катающихся по сцене, стенающих и плачущих «гиппопо» самой – чтоб не мучились уже.
— Боунз! Ура! Боунз! – внезапно раздался радостный голос Луки.
Оглянувшись через плечо, Леля волевым усилием поборола желание протереть глаза.
Ведь на сцену, широко улыбаясь и приветственно подняв руку, свободную от игрушечного шприца, из-за кулис спешил… Самый настоящий Леонард Маккой – в смысле, никакой не Петюня, а непонятно как оказавшийся здесь, да-да, ЗДЕСЬ, Карл Урбан.
— Hi guys!
I’ve heard once that in Africa,
Not far from Limpopo,
Is suffering a dozen
Of cutest hippo-po!****
Сделав знак зависшей Гели – мол, переводи же, ну? – Карл, склонившись над также потерявшим от явления (нет, не Христа народу, но эффект по силе воздействия был примерно таким же!) дар речи Василием, сделал тому «укол» игрушечным, набитым синтепоном и ватой, мягким шприцем.
Икнув от неожиданности и выдавив «сэнк ю», Васька, запутываясь в намертво пришитых бегемотиках, браво отполз за кулисы.
И спектакль пошёл своим чередом.
Карл, одетый не в синий свитер, в котором должен был выступать Петя, а в свой, видимо, оригинальный костюм со съёмок «Пути», уверенно и вполне по тексту выдавал реплики.
Леля, на автомате, переводила их увлечённым действом и игрой настоящего голливудского актёра зрителям. Что уж и говорить, она и сама, неожиданно, увлеклась – так это было здорово, видеть его не на экране, а здесь, рядом, руки протяни – и можно коснуться.
Но поводов «касаться», как назло, не было от слова «вообще».
Кстати, внезапно мелькнула у неё мысль, теперь понятно и поведение Олы, и присутствие в зале прессы!
Когда из-за кулис появились «клингоны» – одетые в пластмассовые латы и размахивающие игрушечными водяными пистолетами Вася и обиженный, лишённый роли Петя, по сценарию не только перезаражавшие пол Африки неведомой болезнью, но ещё и решившие украсть Снегурочку злодеи, – Карл, хмуря брови и обращаясь к залу, продекламировал искромётное, переводимое Лелей на русский:
— Я – лишь доктор, не джедай!
Мне скорее помогай!
Есть средь вас один храбрец,
Кто же этот молодец?
И тогда, дождавшись, наконец, своего выхода, на сцену, браво размахивая игрушечным лазерным мечом, поднялся гордый Лука.
«Только б не сбился, только б не сбился!» – глядя на младшего брата, попросила у боженьки Геля. Ведь на утренней репетиции Лука, отвлекающийся то на мигающий зелёным светом меч, то на длинные полы джедайской робы, периодически забывал слова, до слёз потом расстраиваясь.
Но, нет, обошлось!
— Я – Люк Скайуокер, рыцарь Силы.
Против меня злодеи хилы!
Со звёзд далёких снизошёл,
На помощь доктору пришёл.
Накажем клингонов плохих!
Спасём Снегурочку от них!
Зрительный зал утонул в поднявшемся гвалте.
Бедным «клингонам» Васе и Пете досталось от всех «добровольцев», желавших поучаствовать в спасении Снегурочки.
И лишь когда радостных и весёлых участников сего бедлама удалось организовать сначала в групповую фотографию, а потом и в хоровод, Леля, гордая за Луку, ничего не перепутавшего, ни разу не сбившегося и отыгравшего свою самую главную роль на ура, заметила, что, оказывается, они с улыбающимся во все 32 зуба Карлом оказались внутри круга, у ёлки.
— Я всегда думал, что сказка должна заканчиваться не странным движением по кругу, – заметил Карл, кивая на хоровод и потихоньку притягивая Лелю за талию поближе. – А поцелуем с прекрасной принцессой!
Голова кружилась от смеха, облегчения и мелькающих вокруг счастливых лиц. Рядом галдели, наперебой поздравляя актёров-волонтёров и друг друга, персонал и ребята, и даже Ола, трущаяся неподалёку и раздающая указания всем подряд, казалась радостной и почти что человечной.
Но эпицентр всего этого веселья был здесь, в зацепившихся друг за друга взглядами, замерших под ёлкой в неловких, робких объятиях, незнакомцах, и вокруг этого центра вращался хоровод спутников, притянутых искрящимся между ними, наэлектризованным воздухом.
— Как ты меня нашёл? – спросила Леля, улыбаясь.
— Внутри блокнота была приклеена твоя визитка, – с ответной улыбкой пояснил Карл.
Вокруг кружил весёлый хоровод, зал полнился гомоном и нестройным хором, распевающим русскую «В лесу родилась ёлочка». Вообще, про людей с синдромом Дауна ходит много всяких баек. Например, что они, даже не зная языков, понимают желания других – порой, даже раньше, чем сам человек это своё желание осознает. Именно поэтому Леля даже почти не удивилась, услышав вместо припева песни дружное скандирование, в котором первым и самым громким был голос её брата:
— Це-луй! Це-луй!
Карл довольно улыбался, а через тонкую шубку Снегурочки чувствовалось тепло, идущее от его близкого, крепкого, мускулистого тела.
— Если достойный джедай не против, чтобы доктор поцеловал его сестру… – обратился он к зрителям, подмигнув Луке. И, склонившись к Геле, выдохнул в её приоткрывшийся от удивления рот: – Не стоит разочаровывать своего зрителя!
Потянувшись и растягивая момент, он заправил выбившуюся из причёски тёмную прядь Лели за ушко, и сердце испуганной птицей забилось, затрепетало, когда от Карла пахнуло зелёными лугами и солёным морским бризом – Леле, почему-то, показалось, что именно так должно пахнуть в его родной Новой Зеландии.
Так почему бы и нет?
Его губы были горячими и требовательными, чёрная щетина Карла царапала нежную кожу, но Геле, тонущей в поцелуе, нравились и колкая щетина, и требовательный, страстный поцелуй, и, даже, неожиданный глухой стон актёра, когда она, увлечённая и напрочь забывшая, где вообще находится, скользнула пальцами под форменную синюю рубашку, коснувшись подушечками его живота.
— Кхе-кхе! – раздалось рядом.
Ольга Анатольевна, пробившись сквозь хоровод, статуей командора замерла рядом, выразительным лицом демонстрируя крайнюю степень неодобрения.
— Вы что? Тут же дети! – зашипела она, и принялась наводить порядок в своём перевозбудившемся, переполненном впечатлениями небольшом королевстве: – Так, ребята, давайте отпустим уже и Снегурочку, и доктора Айболита, и даже нехороших злодеев, давайте, простим и отпустим – в честь Нового года!
Геля отпрянула от Карла, словно обжёгшись. Щёки пылали, внизу живота сладко тянуло, но больше всего было досадно: вроде, взрослая, опытная женщина, а накинулась на него как… как… Как Спок в пон фарре!
Зал стремительно пустел. Няни и санитары разводили своих подопечных по палатам, и Луку – гордого и счастливого героя дня, успевшего мокро чмокнуть и актёра, и сестру в щёки, – тоже увели: пора было принимать лекарства и готовиться ко сну, ведь таких понятий, как «бой курантов» и «речь президента» в хрупком мирке «Надежды» не существовало.
Василий и Пётр, избавившись от своих костюмов, бестолково толкались на заднем плане, всё же никак не рассасываясь: договорились после спектакля в интернате идти встречать Новый год на Красную площадь.
А Леля – сбитая с толку, потерянная и несказочная принцесса Леля, – всё тянула время, не решаясь взглянуть на Карла.
— Э-м-м, мы тут решили… твою дивизию, по-английски ж надо! В общем, ви гоу Рэд Сквэа, дринк, хэппи нью ер и всё такое, ты с нами? – первым заговорил Василий, обращаясь к не отводящему от Гели глаз Карлу.
— Кажется, мне только что предложили постоянное место в вашей актёрской труппе, – довольно хмыкнул Карл, кивнув.
_____________________
*** К. Чуковский «Айболит»
**** Привет, ребята!
Услышал я, что в Африке,
На чёрной Лимпопо,
Страдает незаслуженно
Десяток гиппопо! (англ и рус. авторские экспромты)