Отец мой был офицером, и семья наша долго скиталась по всему Советскому Союзу, покуда, наконец, мы не осели на долгое время в Баку. Я полюбил этот тёплый город с веселой, разукрашенной цветными скамейками набережной, с игрушечными «венецианскими» каналами и нависшими над ними ивами. Полюбил наш «8 А» класс, где учились азербайджанцы и армяне, грузины и русские, евреи и украинцы, даже турок один был. Но это теперь я вспоминаю об их «национальной принадлежности», а тогда вопрос просто не возникал. Дети, как дети, со схожими радостями, огорчениями и заботами. Хотя случались у нас перепалки и потасовки, общая атмосфера была очень дружелюбной и сердечной. Мы любили бывать вместе, делать что-то сообща. И первые, пробуждавшиеся в этом возрасте привязанности и увлечения, никогда не подвергались насмешкам. Мы деликатно делали вид, что ничего не замечаем. В общем, хорошие были ребята, хороший был класс, и жизнь казалась хорошей, хотя у родителей наших случались крупные неприятности и серьёзные раздоры. Но мы жили, словно в заговорённом круге, ограждённые чистым, бесхитростным отношением ко всему, что нас окружало.
Однажды, где-то уже в середине сентября, дверь в класс тихо отворилась, и на пороге … возникла девочка. Она не вошла, а именно возникла, словно не касаясь пола. Было в ней нечто такое, от чего мы замерли и сидели тихо, будто боясь спугнуть видение. А она стояла и спокойно, приветливо смотрела как-то сразу на всех удивительными, серыми, с лёгкой дымкой глазами. Я припоминаю появившееся тогда странное и сладостное ощущение, будто произошло нечто такое, на что втайне всегда надеешься, хоть и знаешь, что в жизни такого не бывает. Она была как-то особенно хороша. Красивая? Да. Но не это в ней поражало. Красивых девочек у нас в школе было много. От новенькой исходило тихое, мягкое и неназойливое добросердечие, которое притягивало и завораживало.
Сразу вслед за её появлением дверь отворилась нараспашку, и вошёл директор.
- Эта девочка будет теперь учиться с вами. Прошу любить и жаловать, - тихо и очень серьёзно сказал он. Подняв руку, он намеревался подтолкнуть её к рядам парт. Но застыл, потом опустил нелепо зависшую руку и сказал, почему обращаясь к новенькой на «вы»:
- Проходите и садитесь, где вам нравится.
- Спасибо!
Голос у неё был удивительно мягкий и благозвучный. Не тихий и застенчивый, нет. Но спокойный и доверительный. Была в нём несокрушимая вера, что в ответ на её доброжелательность, к ней будут относиться так же по-доброму. Она прошла в средний ряд, села где-то в середине, рядом с какой-то «серенькой мышкой». Были у нас такие девочки, средненькие во всём, и по внешности и в поведении. Это стремление не привлекать к себе внимания было в ней не нарочито, но удивительно естественно. Она вообще была органично скромна и внутренне свободна.
Мы, не сговариваясь, сразу назвали её «Принцессой», хотя не было в ней ни королевского величия, ни самодовольного возвеличивания. Она была той принцессой из сказки, какую мы себе воображали, полагая, что в жизни такие не встречаются. Но вот появилась она.
Когда прозвенел звонок на перемену, мы, не трогаясь с места и не сговариваясь, повернулись к новенькой. А она поднялась и с подкупающей простотой и доброжелательностью сказала:
- Привет! Меня зовут Оля.
Мы окружили её, стали задавать обычные вопросы. Она поворачивалась к каждому и отвечала негромким, бархатным голосом. Сейчас мне думается, что она должна была хорошо петь, но она никогда не солировала и вообще не выступала на первый план, хотя удивительно ненавязчиво и непостижимо складно умела всё организовать. С той поры, помню, жизнь в нашем классе переменилась. Оля затевала какие-то спектакли, в которых участвовали и талантливые ребята и «серые мышки», которые оказывались не такими уж серенькими. Она была удивительной рукодельницей, и наладила кружки шитья, вязания, вышивания, куда даже некоторые мальчишки ходили и удивляли своими способностями. Мы часто выезжали на берег моря, разжигали там костёр и пели песни, выбирая их из толстых пожелтевших песенников, которые Оля где-то разыскивала. «Принцесса» всегда находила кого-то, кто умел и любил петь, играть и деликатно разжигала эти «искры Божии», исключая всякую возможность немотной застенчивости или ядовитой зависти.
Потом мы окончили школу, многие разлетелись и разъехались. «Принцесса» уехала в Москву и поступила в какой-то технический институт. Встречаясь с общими знакомыми, я всегда спрашивал, как там Оля. Так я узнал, что в институте у неё была «несчастная» любовь, но потом объявился какой-то итальянец, который ходил за нею неотступно и, в конце концов, уговорил выйти за него замуж. И увёз куда-то под Неаполь.
Прошло много лет. По делам фирмы я должен был ехать на совещание в Рим. Вспомнилась мне Оленька, и я пожалел, что не знаю ни её новой фамилии, ни телефона. Прилетел я с опозданием в пару дней, и встретившие меня в аэропорту коллеги сразу же стали рассказывать о делах, о возникших осложнениях, неувязках, о новых проектах. И уже на подъезде к гостинице напомнили, что вечером мы приглашены на приём, устроенный для участников совещания.
От всех этих разговоров, забот и накопившейся усталости поднялось во мне липкое уныние, желание забраться в номер и лечь спать. А тут на какой-то приём надо идти! Но войдя в уютный номер и приняв душ, я несколько приободрился, переоделся и спустился в холл. Наши уже сидели в креслах и поджидали остальных. И хотя все они были вполне прилично одеты, во всё заграничное (иного уж никто теперь и не носил), что-то их выделяло и отличало от остальной толпы. Своих я даже со спины узнавал, ещё не видя лиц и не слыша родного языка.
Подошедший метрдотель провёл нас к лифту, и мы поднялись в застекленное чрево ресторана, с высоты которого открывалась панорама погружающегося в сумерки Рима. Я замер у окна, глядя на купола и черепичные крыши с устроенными на них садами, на бегущие по улицам огни автомобилей. Снова вспомнил Олю и подумал, как хорошо было бы встретить её здесь.
Стоящий рядом со мной знакомый наблюдал за подходившими гостями, назойливо и многословно комментируя их появление.
- Ого! - будто захлебнувшись, выдохнул он и застыл, молча следуя за кем-то глазами.
Не знаю почему, у меня вдруг возникло какое-то предчувствие. Я стоял, оцепенев, и краем глаза наблюдал за притихшим соседом, который вдруг просветлел лицом и по-детски приоткрыл рот. Наконец, оттолкнувшись одной рукой от подоконника, я повернулся к залу, следя за направлением его взгляда.
И сразу узнал Олю. Она была несказанно хороша. Несмотря на прошедшие пятнадцать лет, она почти не изменилась. Просто к красоте её добавились зрелость и благородство. Стоящий рядом мужчина был ей под стать: высокий, стройный, с крепко вылепленным ликом римского патриция. Я смотрел на Олю, не в силах оторвать взгляда.
- Хороша?! – повернулся ко мне, пришедший, наконец, в себя сосед. – А ты чего так улыбаешься? - спросил он с озабоченным подозрением. В ответ я только покачал головой и продолжал смотреть на неё. Будто почувствовав мой взгляд, Оленька слегка повернула голову, вопросительно взглянула на меня и вдруг улыбнулась, узнавая.
- Паша?! - изумлённо проговорила она, и протянула навстречу мне обе руки. Я быстро пошёл к ней.
- Грегорио, - повернулась она к своему спутнику. - Это мой друг детства. Мы с ним вместе в школе учились, в Баку. Помнишь, я тебе про Пашу рассказывала?
- О да, конечно, - приветливо улыбнулся тот, внимательно глядя на меня. - Очень приятно познакомиться! Какими судьбами вы в Риме?
Сказал он это по-русски, с лёгким и приятным акцентом. Голос у него был мягкий, но будто со стальной прокладкой внутри. Он почему-то напоминал мне старинный меч, лежащий под стеклом на бархатной, бордовой, расшитой золотом подушке. Я довольно неохотно стал рассказывать про вновь созданную фирму и своё в ней участие. Оленька, угадав мое нежелание говорить о делах, принялась вспоминать старых друзей. Грегорио, улыбаясь, слушал наш обрывистый диалог и одновременно раскланивался направо и налево, отвечая на приветствия. Увидев группу знакомых, призывно машущих ему руками, Грегорио сказал:
- Прошу прощения, я надеюсь, вы не обидитесь, если я покину вас на некоторое время. Вам есть о чем поговорить.
Он нежно коснулся губами Оленькиной щеки и, поклонившись, отошёл. Оленька кивнула ему, улыбаясь. Мы помолчали, глядя ему вслед.
- Ты счастлива?
- Да.
- А я слышал, что ты в Неаполе. Всё мечтал разыскать тебя, да ни новой фамилии, ни адреса не знал.
- Это мой второй муж. С первым, знаешь, как-то не заладилось. Он хороший человек, но… Мы жили вместе со свекровью. Свекровь – неаполитанка, это нечто особенное. К тому же Паоло у неё единственный сын, которого она растила одна. И вообще, мне стало как-то душно: ни работы, ни детей. Я подала на развод. Адвоката мне подыскали в Риме. В Неаполе нас никто бы не развёл. Там все свои, и католические законы исполняются очень строго. В очередной раз я приехала к своему адвокату в Рим. Мы обсудили дела, и тут секретарша доложила о следующем клиенте. Я поднялась уходить, когда вошёл Грегорио. Знаешь, тебе я могу это сказать. Как только я увидела его, я поняла это – Он. Тот, кого ты ждёшь. Адвокат представил нас, но я даже имени его не расслышала. Грегорио, поцеловав мне руку, продолжал держать её, пристально разглядывая меня и странно улыбаясь. А когда я стала прощаться, он сказал: «Я провожу вас». Как только мы вышли на улицу, он взял меня за обе руки и сказал:
- Вы, вероятно, мне не поверите, но я вас сегодня во сне видел. Правда.
С той минуты мы почти никогда не расставались. Он к тому времени тоже был разведен. Так что вскоре мы поженились. Потому я теперь и живу в Риме. Ты должен непременно прийти к нам в гости. Правда, Грегорио,- спросила она подходившего к нам мужа.
- Конечно, конечно, - улыбнулся он. Неожиданно к нему торопливо приблизился какой-то живой, полноватый и лысоватый господин.
- Каро Принчипе,- воскликнул он, беря его за руку, увлекая за собой, и быстро-быстро тараторя что-то по-итальянски.
- Извините, - повернулся к нам Григорио,- я вынужден снова оставить вас ненадолго.
Положив руку на плечо толстяка, он отошёл с ним в сторону.
- А почему «принчипе»? - спросил я выжидающе.
- Мой муж – принц. Князь, по-нашему. Из очень древнего рода, - несколько смущенно ответила Оленька.
- Так значит, ты – всё-таки… Принцесса,- воскликнул я.
Она кивнула, опустив голову, молча и счастливо улыбаясь.