Когда-то в юности, слоняясь по холмистым местам высокого берега Анапского пляжа, я записывал все свои приключения в узенькое межстрочное пространство какой-то книги. Теперь уже и не вспомню, что это была за книга, но это и не мудрено, ведь взял я её не для почитать, а именно в качестве блокнота, видимо иного варианта мне тогда не предоставилось. А книга эта на мою удачу валялась в стопке макулатуры, возле пункта приёма.
И поскольку приключений как таковых выпадало на мою долю, прямо скажем, не слишком много, я щедро разбавлял все свои документальные записи собственными фантазиями. И чем скучнее была каждая следующая прогулка, тем удивительнее получались рассказы начинающего писателя.
Мельком увиденный в кустах хвост ужа, мгновенно превращался в неравную схватку с анакондой в пампасах. Кто такие пампасы, я точно не знаю и до сих пор, но глупо было бы не добавить такое интересное слово даже сейчас и уж тем более, когда детское воображение превращает всё непонятное в нечто совершенно увлекательное.
По счастливой случайности этот импровизированный блокнот не был забыт там же и успешно просуществовал, мирно валяясь где-то в тумбочке, до нашего с вами непростого времени. Так бы он и провалялся сколько угодно ещё лет, но что-то мне понадобилось найти как раз в тот момент, когда у меня гостили товарищи из издательства. И пока я продолжал рыться в ящиках, эту книгу превращённую рукопись успел начать читать один из моих друзей.
- Слушай, а давай мы всё это издадим? - предложил он.
Я даже не сразу понял, про что именно он говорит.
- И как ты себе всё это представляешь? - пожал я плечами, рассматривая свои детские иллюстрации, нарисованные прямо поверх типографского шрифта, - кто же такое купит?
- Ты, конечно, прав, - тут же согласился мой друг, а по совместительству ещё и директор клуба писателей, с той моей мыслью, которую я ещё даже не успел додумать, - заявлять сразу всем читателям открытым текстом о том, что это твоё детское творчество будет недальновидно. Но прочитать им всё же придётся. Мы выпустим всё это в рамках популярного альманаха для путешественников, и каждый давно уже подписавшийся на этот журнал получит по почте твоё бессмертное творение со всеми твоими иллюстрациями, которые мы тщательно отсканируем и вычистим от остатков типографских букв.
Я только восхищенно пожал ему руку, как бы одновременно и давая своё согласие и благодаря за гениальную мысль.
- Теперь надо придумать, как назвать автора. Мы же не можем издать всё это под твоим настоящим именем. Неизвестно, как оно скажется на репутации писателя, - резонно заметил мой сообразительный товарищ.
- Как же мы меня назовём? - уже было собрался задуматься над этим я.
- Для придумывания взятого с потолка имени есть отличный проверенный способ. Берём, например, Брюса Уиллиса и переворачиваем на наш манер, - не дал мне успеть начать ломать голову товарищ.
- Я, кажется, понял, и значит, будет он у нас теперь Брюков Вилли. Может Вилли Брюков написать такое?
- Вилли не может, а вот Вильгельм может.
- Вильгельм Брюков - звучит!
- Так и напишем. А иллюстрации подпишем твоим настоящим именем, они не так уж и дурны. Да и имя у тебя не такое уж редкое. Никто ничего не заподозрит.
Решение было принято, и детская рукопись отправилась в набор.
Далее я привожу некоторые отрывки из этого импровизированного альманаха.
День первый
Десять весёлых мотоциклистов с огромной скоростью неслись по старым заброшенным рельсам. Навстречу им не так быстро, но очень целеустремлённо полз на четвереньках воинственный покоритель планет и вселенных внутрипупырчатый, жесткопанцерный червяк в сторону, выжженной звёздным светом дороги, на которой уже распускали свои розовые шипы широколиственные лишайники. Ловко увернувшись от червя, мотоциклисты дружно попадали и тихо затаились под шпалами. Плавно обернувшись в густой атмосфере, червяк отстегнул парашют, и тот, гонимый ветром, потащился по земле, а червяк резко отпрыгнул в сторону и закопался в рыхлую песчаную почву. Обнаружив круглый камень, червяк подбирался к нему сзади, с подветренной стороны, схватил, сунул в карман и убежал.
А хвост червяка в это время проходил практику в деревне. Обычно он сидел под большим дубом и размышлял о том, что всё в мире относительно, даже туман. При виде новейшего элитного отряда межпространственного состава в голове у Хвоста что-то хрустнуло, и всегда крепко поджатая нижняя челюсть съехала куда-то влево. Первые двое муравьёв, хотя и были покрыты странными хаотичными выростами наподобие веточной маскировки, вполне сносно походили на гуманоидов. Третий же был похож на кривой лист фанеры с тремя квадратными дырками посередине. По команде “смирно” Фанера ещё больше искривилась, и средняя дырка переползла в верхний правый угол. Дальше следовали несколько роботов-полотёров, издававших жужжащие и пиликающие звуки. Потом в строю была прореха (как ему показалось на первый взгляд), но, присмотревшись повнимательней к половому покрытию, он заметил маленькую синюю точку.
- Два шага из строя! - осторожно скомандовал Хвост.
«Точка» ярко засветилась, и раздался оглушительный взрыв, разбросавший бойцов по всему периметру. Выбравшись из кучи проволочного хлама, оказавшегося старшиной, Хвост подождал, пока отряд снова построится, и подошёл к трём последним муравьям. Первый из них походил на тридцать восемь сваренных между собой мусорных вёдер, постоянно изменяющих свою окраску, форму, размер дна и показания. Второй держался молодцом, но по команде «вольно» мгновенно исчез.
День второй
Хорошее это было время, если бы не песок, который приходилось вёдрами выгребать с крыш и балконов, и не ил, въедавшийся в древесину так, что приходилось отскабливать его месяцами. Очищенные от ила и песка дома блестели свежей краской, повсюду висели гирлянды вяленых устриц, и непременно у каждого появлялись два-три новых аквариума, обитатели которых с каждым приливом становились всё причудливее.
На балконе соседнего дома мужчина вытряхивал пакет. Вдруг пакет выпал у него из рук и полетел. Мужчина попытался его поймать и полетел вслед за пакетом. Так они и летели: пакет внизу, мужчина чуть повыше. Затем пакет плавно опустился на ветку большого раскидистого клёна, наверное, захотел пожевать невкусных листочков. А мужчина полетел дальше, гонимый свежим ветерком, подувшим с моря.
Проходя через сквер, дяденька остановился у того места, где был пруд. Он достал из кармана специально приобретённый маленький камешек и бросил его на самую середину. Всего несколько лет назад он бы услышал приятный бульк, и вода разошлась бы в том месте подрагивающими концентрическими окружностями. Мужчина ещё немного постоял у того места, словно надеясь вспомнить, как это было и, подобрав со стальной крыши подземного гаража свой почти круглый гладкий кусочек известняка, отправился к ближайшей забегаловке.
Следом за ним неотступно следовал серо-фиолетовый опоссум, чем-то похожий на тень от сломанного зонтика, он бы наверняка и был ею, если бы у мужчины был зонт. Редкие прохожие, все как один красивые и здоровые, приветствовали его, прикладывая ладонь к сердцу.
В забегаловке он заказал запах морского прибоя и целый поднос настоящего морского песка. Он бережно положил ладонь на песок, ощущение было восхитительным. Просидев так добрых три часа, он осторожно приподнял ладонь так, чтобы как можно больше песчинок не осыпалось и, тихо опустив руку в карман, вышел на улицу. Конечно, стоимость каждой песчинки будет автоматически снята с его электронного счёта, но ему сейчас не хотелось об этом думать.
Голубой магнитолёт пролетал над городом, оставляя за собой разноцветную полосу.
Люди, ни разу не видевшие моря, часто не верили в него, и море им не мешало. Те, кто верили в море, всегда были загорелые и любили ходить босяком. Жившие в тех домах, на месте которых расположилось море, после шторма ловили медуз в ванной, а во время штиля любили спать в широких лодках. Самые смелые заплывали очень далеко и часто не возвращались, а потом рассказывали удивительные вещи.
День третий
Хомячок подбежал к желтеющему колоску и перекусил его у основания. Колосок с грохотом упал, и хомячок набрал полные защёчные мешки ананасов. Довольно пискнув, хомячок подобрался к самому краю обрыва и, расправив крылья, взмыл высоко в облака. Солнце отразилось в остром загнутом клюве и очертило его силуэт тонкой оранжевой линией. Пролетая над океаном, хомячок сложил крылья и чёрной тенью вонзился в волны. Свистя и щёлкая для точного определения курса, хомячок обогнал белый корабль, хлопнул по воде хвостом и, не снижая скорости, выполз на берег. Разбросав чешуйчатым хвостом мокрый песок и, пару раз провернувшись на месте, хомячок мяукнул в сторону восходящей луны и откусил от валявшейся рядом палки большой сочный кусок.
Хомячок зачерпнул из колодца воды, а оттуда холодные светло-оранжевые искры вытекли на траву и растеклись кругом. Хомячок потоптался по траве и лапки его засветились розовыми искорками. Хомячок стал собирать искорки и складывать их в кучку. И вдруг эта кучка искорок тоже превратилась в хомячка. А в глазах у него отражаются звёздочки. Хомячок оглянулся, а кругом и сзади, и спереди, и везде тоже звёзды, и одна говорит: «ну, ты прям как космонавт».
День четвёртый
Кот подошёл к зелёной потрескавшейся стене и, медленно передвигаясь вдоль неё, стал искать сквозное отверстие, но стена была совершенно глухая, и мяукать на неё было бесполезно. Кот бросил эту затею и просто обошёл её. Его большие зелёные глаза отбрасывали яркие блики. За стеной не было ничего: ни пустая саванна, и даже ни безоблачное небо. Кот сначала даже не понял в чём дело, а просто сделал несколько шагов. Песок под его лапками расходился плавными волнами.
На широкий, ровный зелёный луг постепенно опускался белый туман, образовывая в траве почти непрозрачный слой. Время от времени между травинок появлялись пушистые уши и маленький розовый нос, кот внимательно осматривался и снова исчезал.
На южной стороне склона, там, где тени металлических конструкций переплетались с очертаниями сухого колючего кустарника и, доходя до русла небольшого извилистого водопада, проползали в трещины скалистой равнины, огибающей границы западного ущелья и исчезающей в туманной низине, поросшей голубовато-зелёной травой с редкими вкраплениями прозрачных цветов, вязли в бежево-сером песчанике и, размываясь в толще теплого, вибрирующего в свете Луны слегка сиреневатого воздуха, уходили за горизонт, постепенно превращаясь в отдалённо напоминающие смутные силуэты средневекового замка контуры едва заметных, приближающихся волн. Ветер, омывающий аметистовые поверхности, расположенного на небольшой возвышенности и, глубоко утопающего в ней, вытянутого по диагонали и уходящего на конус овального строения, проскальзывающего в длинные узкие щели здания и оставляющего за собой небольшие завихрения, просачивающиеся в круглые отверстия верхней его части.
На дальнем конце того, что теперь представляло из себя южную сторону склона и ненароком навлекало на себя проходившие рядом тени от уже не существовавших остатков старой стены, изредка останавливаясь и часами глядя на то, что теперь уже не было линией горизонта, гулял в странном направлении, ещё совсем недавно существовавший в виде совершенно белого с невероятно зелёными глазами, теперь совершенно незримый, неизвестно какого вида, но всё такой же пушистый очень удивившийся кот. Он как-то сразу стал частью таинственных затемнений, равномерно стелющихся по холмистому рельефу и как бы происходивших из тех затаённых мест, на которых, создавая непонятные помехи проходившим тут же радиолокационным частотам, источаемых, прячущимися между корнями травянистых растений парообразными субстанциями с разноцветными миндалевидными зеркалами, отражающими, если и не саму суть вещей, происходящих внутри них, то, по крайней мере, здорово на них похожих, стояли какие-то железяки, иногда напоминавшие коту о тех славных временах, когда он и знать-то ничего не знал о куске зелёной стены и о непонятном по другую её сторону. Тех безвозвратно забытых, но столь милых его относительно небольшому, а теперь ещё и не видимому сердцу, следах от маленьких пушистых лап, которые всегда следовали за ним и никогда не оставляли его одного на дороге, соединяющей то, где она начиналась, и то перламутровое мерцание, что недавно дугообразно расположилось на месте старого доброго горизонта.
Солнце, заметно увеличившись в размерах, равномерно расплывалось в непрерывно изменяющемся контуре появляющихся над морскими волнами облаков. Кот отвёл глаза от превращающегося неба и перевёл взгляд туда, где был ровный зелёный луг, неожиданно заметив, что горизонт стал значительно шире, а местами совсем выходил из поля зрения, соединяясь с очертаниями лилово поблёскивающего тумана, появляющегося между странными дельтовидными образованьями, слегка фосфоресцирующими в точках соприкосновений, и моментально пропитывающего собой те участки земли, на которых остались его следы. Он ещё некоторое время углублялся в тайны всего происходящего, и, наконец, приложил лапку к наиболее гладкому участку вернувшейся на своё место стены, подождал, пока серебристая энергия окутала его целиком, и пошёл навстречу прохладному летнему ветру через огромное поле бежевых цветов.
Когда белый круг солнца коснулся края поля, по всем бутонам от лепестка к лепестку побежали яркие голубые разряды. Сразу же вслед за этим, сантиметрах в тридцати, над цветами стали беспорядочно парить всяческие пушистые зверьки, напоминающие тушканчиков. Они размахивали лапами, сталкивались и разлетались в разные стороны. По всему было видно, что такие чудеса происходят в здешних местах каждое утро.
Кот шагнул навстречу расступающемуся пространству и протянул лапку к искрящимся лепесткам. Потом побежал через тени, смешивая и переплетая их во всевозможные узоры. Неуловимые изменения проносились как ветер, обгоняя даже его и вовлекая во всё более загадочные и непредсказуемые превращения.
День пятый
Принёс я домой кролика, накормил листиками от одуванчика. А клетки-то нет. Куда же кролика поселить? И вдруг кролик превратился в маленькую красивую девочку. Она села играть на пианино. Девочка оказалась одетой в красный берет, красные туфельки, белую блузку и чёрную юбку. А всё лицо её еле заметно полностью покрывал разноцветный узор.
- Как удачно, что тут в кустах у вас выросло пианино. Я как раз всегда живу в тех кустах, где растёт что-нибудь такое, - сказала девочка и быстро поводила носиком вверх-вниз, как это обычно и делают все кролики.
Берет у девочки был довольно объёмный, и я начал подозревать, что может быть не такой уж это и берет, и неспроста ей понадобилась именно такая шапочка, которая скрывает даже уши. Ведь даже у самых маленьких кроликов ушки куда длиннее, чем у маленьких девочек.
Вы, конечно же, представили себе, как играют на пианино музыканты, но девочка села не так, она села именно на пианино и играла по клавишам босыми ножками. А туфельки сразу же сняла и поставила там же рядом с собой на пианино. А еле заметные беленькие, почти прозрачные носочки она положила себе в карман.
- А хвостик у тебя есть? - задал я ей очень откровенный вопрос.
- Он у меня ну, конечно же, есть, но только в очень особенных случаях, - загадочно ответила девочка.
- А как тебя зовут?
- Меня зовут Кроля. Это сокращённо от Крошка Оля. Ты может звать меня просто Оля.
- Ты сам-то из кого превратился?
Было очень стыдно признаваться, что ни из кого я не превратился, да и вообще не умею превращаться. Потому что мне тут же показалось, что все вокруг из кого-то превратились, и только я один почему-то нет.
- А я превратился из хомячка и из котика одновременно, - решил я удивить свою новую подружку.
- Это очень мило, - улыбнулась Оля и показала два белоснежных передних зуба. Остальные её зубы были как-то не очень заметны.
- А почему ты летом в шапочке, - задал я очень наводящий вопрос, надеясь узнать этот маленькие секрет про её ушки.
- Не скажу, - сказала она и натянула свою шапочку ещё пониже.
Я не нашёлся, как отреагировать на её ответ и зачем-то мяукнул.
- Ну, вот и хорошо. Садись рядом. Поехали кататься, - пригласила она и похлопала ладошкой по крышке пианино рядом с собой.
Я закарабкался на пианино и уселся поудобнее.
- Вот, держи, не потеряй, - вручила она мне свои маленькие красные туфельки.
И пианино медленно выкатившись из кустов, поехало по дорожке к ближайшему парку, легко набирая скорость и ничуть не подпрыгивая на неровностях, не смотря на маленькие, и совсем не подходящие для таких поездок, колёсики.
День шестой
- Ну, чего ты тут раскрякалась? - недовольно пробурчал утконос, спавший под старой перевёрнутой лодкой.
- Где хочу, там и крякаю. Сейчас всех уток позову, и мы тут вообще всё кругом закрякаем, - ответила ему противная утка.
Утконос живо представил, как ужасно всё это будет и скорее спрятался обратно под заросшую зелёным мхом деревянную лодку.
Можно было даже не сомневаться, что утка всё так бы и сделала, но тут на неё откуда-то с берега прыгнул лягушонок, и утка с перепуга забыла о своей угрозе. Она перестала крякать и начала чавкать по воде жёлтым клювом, стараясь поскорее заесть свежей ряской неожиданный стресс.
Утконос подпихнул себе под голову мягкую плавучую кочку из травы и отметил для себя, что утка не такая уж и вредная, как могло бы быть. Но уважать его утки могли бы и немного побольше, всё же у него куда более солидный клюв, чем у них. А может быть, они просто завидуют.
Но уснуть утконосу снова не удалось, маленькая рыбка начала встревоженно щипать его за хвост, приглашая скорее отправиться куда-то за ней.
На берегу пруда стояла какая-то большая штука на колёсиках. Сверху на ней сидел рыженький кролик с белыми ушками, белым хвостиком и в беленьких носочках. А рядом с кроликом сидел то ли кот, то ли хомяк, точно нельзя было сказать.
- Что это у вас за штука такая? – осторожно поинтересовался смелый утконос.
А маленькая рыбка на всякий случай притворилась немножко дохлой.
- Это называется пианино, - ответил кролик, и по голосу стало понятно, что она девочка.
Кроля поиграла лапками по клавишам, и удивлённый утконос даже раскрыл свой клюв. А рыбка забыла, что притворяется и подплыла поближе.
29 ноября – 6 декабря 2020