Город на семи озёрах

               
               

   Батыр шёл, не слыша усталости. Шёл без отдыха, семь дней кряду, семь ночей. Изнемог воин, но останавливаться не позволял сам себе. Батыр спешил в родной улус с радостной вестью: враг их исконный был сражён, и теперь народ алтайский мог жить спокойно, полнить добром свои дома и души.
   Спешил Батыр, не чуя ног под собою. Спешил и не заметил камня на пути. Споткнулся, упал на руки, промял землю рукояткой меча, который не закладывал в ножны на всём протяжении опасного пути. В месте следа от рукояти тут же образовалось озеро.
   Поднялся Батыр, стряхнул пыль земли с рук, а с пальцев его кольца сорвались, разлетелись в разные стороны. Покружил Батыр по окрестностям, нашёл свои обереги, поднял, надел на пальцы, где им и быть положено. А в местах падения колец разлились озёра, окрасили речные берега синими озёрами-глазницами, прикрылись зелёными ресницами из кустов и деревьев.

   Эта легенда была рассказана о слиянии Бии с Катунью. В этих местах Бия спрямила своё русло, оставив памятью о своём прошлом пути высокий наносной склон-гору.  А между горой и новым руслом со временем раскинулся город по берегам живородящим. Город семи озёр, город Бийск.

                Глава I. Ковалёвское озеро.

   Андрей Плотников застыл на чердаке реставрируемого дома, вперился вдаль, взглядом топил в озере незавидную участь пенсионера, вынужденного подрабатывать. Бригада спустилась передохнуть ближе  к кухне, чайку попить, поговорить о делах текущих. Андрей задержался, заканчивая свою работу, да вот так и застыл – завороженный водной гладью.
   Ковалёвское озеро не радовало ухоженностью. Замусоренные берега не задержат увлечённого взгляда, страждущего красот. Андрею приходилось выезжать сюда на уборку территории. А что могут сделать работяги с мешками супротив полупьяных любителей природы, для коих подобрать за собой опорожненную посуду в тягость? Только насобираешь пару десятков мусорных мешков, наутро недостача отходов возобновляется, и по озёрной глади нескончаемо тянется пластик и стеклотара, брошенная очумелым людом по завершению рыбалки. Ни один уважающий себя рыбак не приберётся за собой, не находится в людях на то должного воспитания.
   Не видел Андрей ни разу в этом заброшенном месте «мусоровозок». Не станет бережливый хозяин тратиться на какое-то там БТИ. Хозяйство тут безотходное. Весь мусор сжигается, прикатывается на перегной, на укрепление склонов горы. А что не горит, не копается, озеро спрячет. На дне отбросы не видны, никто не найдёт грязный след нерадивого хозяина. Никто не выдаст безобразника, озеро загрязняют все. Рука руку моет, грязью уже.

   Павлу, новому хозяину, это место приглянулось чем-то. Радуется он новому жилью. Приобрёл Пашка гнилую развалюшку за бесценок у местных бомжей, теперь обживается, пытается из гнилья соорудить жильё, человеку пригодное. Гора, лес, озеро – символы здоровой жизни - привлекли Пашкины непривередливые взгляды, и не смутил его блеск разбитого стекла, освещающего солнечным отражением сквозь зелень разросшихся клёнов и тополей непроходимые склоны горы.

   Из прибрежного камыша выплыла стая диких уток, смягчила ненадолго злые Андрейкины мысли. На грязных помыслах чистоту духа не обрести, не найти отдохновения ни телу, ни душе. Суетливая птица забрызгала по озеру неслаженным строем, захлестала крылом вкривь и вкось, привлекая взгляды безутешных зевак бессмысленной суетой. Так и строится примитивная жизнь – в неосознанном движении наудачу.
   Уток тут не видели прошлые годы. Сейгод залетела стайка, прижилась. Люди обрадовались объявившейся птице, охотников на неё средь местного населения не отыскалось. Безопасность – первейший стимул к жизни. Рыба в озере водится пока, небольшая, утке в самый раз по клюву. Возле людей выжили все, что в дикой природе редкость.
   «Есть птица, озеру жить», - подумалось Андрею, и тут же он опроверг своё заключение. Утка не разбирает места по чистоте, для неё главное – пища. На Ковалёвке рыба есть, по берегам озеро ряской затягивает. Что ещё нужно для жизни сытной? Чайки, вон, все с речки на мусорный полигон подались. Как теперь их морской птицей величать?
   Чистоту озера определяют лягушки, а их здесь который год не видели. Забыли жители песни квакающие. Старожилы вспоминают, раков вылавливали в озере когда-то, сегодня и на реке не повсюду повстречаешь членистоногого с глазами на верёвочке.

   - Андрей! – отвлёк мечтателя голос Ивана, напарника. – Спускайся уже! Чайник вскипел.
   Андрей с опаской приноровился к приставной лестнице. Возраст не позволял ему делать неосмотрительные шаги. Спустился на кучи строительного мусора, сброшенного с покосившегося дома. Проще новый дом поднять, чем реставрировать старый, выдёргивать из-под низа тяжеленные брёвна и менять их на новые, высеченные из лиственницы.
   «Надо бы хоть тропинку пробить, - задался Андрей заботой, пробираясь через земельные завалы по протоптанным следам. – Здесь на два КАМаЗа наворочено. Когда ещё Пашка всё это вывезет».
   - Здорово Андрей! – приветствовал запоздавшего напарника бригадир Батыр. Такая шутка у него притесалась – здороваться при каждом удобном случае. Андрей приноровился к бригадирской «зацепине», нашёлся чем отвечать:
   - Мы, кажется, где-то встречались? Номер три!
   - Что номер три? – не понял Батыр.
   - Третье приветствие от тебя за день. Насколько ещё тебя хватит?
   - А тебе лишний раз поздороваться лень?
   - Чем больше поздороваешься, тем лучше, - согласился с бригадиром Андрей.
   Иван посмеялся на бестолковые разговоры друзей. Он приходится дядей Батыру, кумандинского роду-племени они. Батыра Андрей принял, как напарника, как мастера строителя, отношения с Иваном налаживались задиристо. Уж больно Иван был требователен к Андрею, что никак не вязалось с их преклонным возрастом, накопленным опытом – оказались они ровесниками. Батыра Андрей знал давно, успели они пообтесаться. Иван пришёл в бригаду недавно, напросился у племянника занять себя денежным делом. Иван прошеферил всю жизнь, а шофера единоличники, к коллективному труду не приспособленные, как казалось это Андрею.
   - Кончай болтать, не на посиделках, - пресёк легкомысленные разговоры Иван. – Бери свой чай (к Андрею, требовательно) и – наверх. Деньги болтовнёй не зарабатываются.
   Андрей брезгливо покосился на грязный стол, покрытый слоем пыли, в отметинах от стаканов. Никак не мог он привыкнуть на  стройках к питанию, далёком от санитарных требований. Предложенный чай пить пришлось, воротиться от того не принято, враз прослывёшь за спесивца.
   На дне стакана остался песчаный осадок, который Андрей выплеснул вместе с недопитым чаем – ловко, по-узбекски, чему научился за долгую жизнь в Ферганской Долине. Там он родился, там вырос. На Алтай переехал в сорок лет.
   Не пил Андрей бийской родниковой воды. Начитался о том - грязный город с загаженными родниками. В районе Ковалёвского озера городского водоснабжения не наблюдалось. Ушлый народ понабивал скважин в частных домах, дабы не платить водоканалу. Кому какая водная смесь достанется, тот тем и травится всю жизнь. Водоканал откликнулся горожанам однозначно – срезали добрую половину колонок, что только недавно привечали прохожих чистой питьевой водой.

   Непоседливый Иван не успел растормошить расслабившихся работяг к работе, во входной калитке показался хозяин, Пашка, с увесистым пакетом в руке; скинул поклажу в недостроенную углярку и поспешил к мужикам с радостным видом: «Двадцать три»!
   - Что 23? – переспросил Батыр.
   - Уток на озере. Прежде их восемнадцать плавало, сегодня 23 насчитал. Пашка прямо светился счастьем, радость пёрла из него – какое замечательное место он выбрал для жительства!  И радость его не просыхающая смачивалась ежеминутно мелкими пивными глоточками.

   Пашка – молодой сотрудник какой-то там проверяющей организации, связанной с электроснабжением. Невысокий, приятной наружности, одет с иголочки – яркий пример современного молодого руководителя, коим кроме того для ведения дел больше не требуется ничего. Видать, нашлись у Пашки нужные связи, раз повезло ему так по жизни, нашлось для него денежное местечко в нашем закисшем от бездействия мире.
   На дворец Пашке не хватало, а на домик в приглянувшемся местечке – в самый раз. Нам, смертным, и на то в жисть не заработать.
   Домик Пашка приобрёл у Витьки, мужичка пристарелого. Раньше тут две семьи жило. В своё время Витька завладел всем домом каким-то таинственным образом. Пришло время, жена его умерла, дети разъехались. Запил Витёк беспробудно, оставшись в одиночестве. Тут ему в этом мокром деле никто не мешал, только помогали. Самогон на Ковалёвке рекою льётся с тех пор, как развалился кирпичный заводик, кормящий население в округе. Самогоноварение стало одним из прибыльных средств существования соседей: кто кого сильнее привадит зельем приворотным.
   Витька приобрёл себе друзей по подобию своему, вновь образовавшемуся. Ватага бомжей облюбовала озёрные берега. Кто-то из них был из здешних, без крыши остался, кто пришёл с мест недалёких, не столь сытных. По разному складывается судьба у отверженных от жизни страны. Приютил Витёк у себя под крышей всю эту свору, благо, места на всех хватило. Бомжи всюду достанут что выпить, и способность эта вполне устраивала Витьку. И зажил освобождённый от забот хозяин в своём доме корольком!
   Без должного присмотра дом начал рушиться потихоньку. Алтайские дожди не особо терпят беспутных хозяев, враз размоют неухоженное жилище – примерным назиданием более заботливым хозяевам.
  Новые друзья присоветовали Витьке продать дом. На озере и без крыши вольно живётся. Здесь каждый куст – и кров, и дом. Зато вырученных денег хватит на всю оставшуюся запойную жизнь.
   Новый хозяин разрешил старым владельцам временно пользоваться жильём, пока сам благоустраивается, выделил бедолагам для ночлега дворовые постройки – туалет, свинарник, дровяник. Баню они сами спалили. У самого Пашки квартира имеется, и без своего дома он пока вполне обходится.
   Средь приживал тут же прораб нашёлся и даже директор – сам Витька с открывшимися в нём командирскими замашками. Бригада бомжей выдерживала до обеда, после все с ног вались – с перепою ли, от усталости – кто как. Люди разные.
   Опрометчивое решение принял Пашка. Толку с таких работяг с гулькин хвост. Только траты одни, на обеды, да на вливания. Да с решениями хозяйскими спорить не принято. Благотворительность, она разная бывает – какая во благо, а какая во вред. Одно у благотворительности неизменно – душу она греет. Зачем только?

   - Ленка не приходила? – спросил Пашка о жене и, получив отрицательный ответ, засуетился о припрятанном пакете. – А что же я скрываюсь? У меня там покрепче припасено. Так она же обещалась мужиков прикармливать (вспомнил вдруг)! Вы то сами обедали?
   - Мы не обедаем, - успокоил Пашку Батыр. Иван с голодными глазами погрустнел заметно.
   - А мужики где? Разбежались? – заозирался Павел по двору.
   - Некогда было следить за ними, - оправдался Батыр в несвойственном ему надзоре за чужой бригадой. – А на озере их не встречал?
   - Антошка проходил. Сейчас подойдёт.

   Пашка с Батыром полезли наверх осматривать фронт работ. Павел желает поднять потолок, крышу и соорудить мансардный этаж. Мечтать хозяину не возбраняется. Задача рабочих воплотить его мечты в жизнь. Бомжам с той задачей не справиться, потому и пригласил Павел признанного профессионала – Батыра.
   Пока высшие умы разбирали суть да дело, Андрей решил проявить инициативу: схватился за лопату и начал пробивать дорожку перед домом в строительных завалах.
   - Ты что там делаешь? – отвлёк Андрея голос Батыра сверху.
   - Норы копаем, - отшутился Андрей. – Зима на подходе. Раньше начнём, раньше закончим.
   - А летом что делали? – принял шутку Батыр.
   - Размножались.
   - Вам бы только лясы точить, - послышался злой голос Ивана за спиной. – Чужую работу делаешь. За неё не заплатит никто.
   - А как ты доску собираешься наверх подавать? – защитил себя Андрей. – По завалам прыгать?
   - Каком! Бросай лопату! И не лезь туда, куда тебя не просят.
   - Закончишь, бензопилу подготовь, - откликнулся сверху Батыр, явно поощряя инициативу Андрея. – Сейчас потолок будем снимать, пила понадобится, а цепь не наточена. Я гвоздь на последнем срезе зацепил.

   Андрей знаковый инструментальщик, за что Батыр и оценил его по достоинству. Хоть и не дока в деле строительном, любой инструмент в его руках как влитой лежит. Ту же цепь на пиле мало кто затачивать умеет. С приходом Андрея Батыр впервые имел возможность врезаться в любое бревно как по маслу.
   Батыр и Андрей сработались за год знакомства. Батыр с пониманием относился к старшему по возрасту напарнику, который в строительстве был далеко не сведущ. У Батыра было чему поучиться, и Андрей учился, отгоняя от себя мысли о мизерных заработках, что положил ему бугор. Небольшая прибавка к пенсии помогает выжить, а потом – при деле он. Сидя на диване враз постареешь, шевелиться надо, чтобы жить. Так уж устроен человек.
   Иван за два дня осточертел до косточек своими наставлениями и претензиями. Вроде, одного роду-племени они с Батыром, а как разнятся. Повидал на своём веку Андрей таких пустопорожних мастеровых с отрезанными пальцами. Недостаток в руках – первый признак гоношистых зазнаек. Главное в их работе – риск и показуха, рука под топором иль под фрезой, отвлечённый от работы взгляд, требующий восхищения, и никаких мало-мальских профессиональных знаний, один галдёж.
   Понимал Андрей, что ничего нельзя сделать с присутствием в бригаде Ивана, приходиться терпеть. Другой национальности он, и всегда воспользуется случаем, чтобы доказать русскому своё превосходство. Ничего плохого в этом нет, если присутствует здоровая соревновательность меж инородцами. Андрей знал об этом, будучи выросшим в Узбекистане. Дрались с узбеками, подтрунивали над татарами, а потом дружили. До сей поры Андрей не теряет связей с другом детства, татарином. Как он заметил ему когда-то: «Татары – лучшие друзья. Пока не попросишь у них чего-нибудь». Узбеков учил мастерству на заводе. Приходилось и у них учиться, всякая работа требует первичного ознакомления. В работе дружба крепнет и забываешь за делом какой национальности твой напарник, помнишь только имя его.
   Придётся потерпеть, помолчать. Главное, не пропустить ту грань, когда чувство небольшого расового превосходства в национализм не начнёт перерастать.

                Глава II. Чердачный обзор.

  Мочищенское озеро получило своё название за чистые родниковые воды, в которых местные женщины полоскали бельё. Пожалуй, не найдётся мужчины, которого не прельстит женская фигура с задранным подолом, светящаяся в отражённых брызгами солнечных лучах. Женщины пользуются мужским вниманием. Желание понравится заложено в них природой. Красота – великая сила, как говорится.
   На берегах озера некогда собирались отдыхающие. Человек, ищущий отдохновения и вдохновения, чаще всего выбирает границу двух стихий, двух миров – земного и водного. Здесь и дышится радостней, и думается полнее.
   Озеро приносило не только пользу, но и вред. По весне талые воды его подходили к самым окнам близлежащих домов. Дружные по тем временам горожане собрались на субботник и прорыли сток до готового уже рукотворного водосточного канала, прозванного всенародно «Дунаем».
   Озеро приносило одну головную боль градостроителям Бийска. Единственная польза от него виделась в том, что на дне его можно складировать строительный мусор. К тому времени Мочищенское загрязнилось местными жителями до стадии болота, родники забились илом и отбросами, и отдыхать на вонючих берегах уже никто не собирался, не то что купаться. Пропала рыба, ушли с озера рыбаки. Очумелые девяностые приблизили конец озера, а прикормленные властью на вседозволенности дельцы засыпали озёрную чашу и построили на его месте две девятиэтажки, прибыльные и экономически целесообразные.

   В лесу возможно удивиться внезапно объявившейся на пути потаённой речке. Степной кочевник выдерживает свой путь по хрустальным родникам. Пустынный странник принимает встреченный оазис за чудо.
   Горожанин никогда не перепрыгнет ручей. Он закуёт его в бетон для комфорта среды проживания. Городским жителям не обязательно иметь рядом с домом природный водоём, для них выстроены фонтаны и бассейны, питьевая вода бежит из крана, продаётся в магазинах. Выбор у цивилизованного человека велик.
   Люди завоевали себе право изменять среду обитания по своему усмотрению, и с этим согласились. До поры. Люди взрывают и режут скалы, вырезают широкие путепроводы в лесах, высушивают болота, поворачивают реки вспять.
   Ничего не случиться с Землёй, если исчезнет с лица её небольшое озерцо. Вода найдёт себе путь и под землёй. Озёра не вечны. Исчезают даже моря. Малое озерцо когда-нибудь, да затянется тиной, превратится в болото, или же само пробьёт для себя сток. Если не человек, то животные загубят озеро нерукотворное. Только вот, сколько не оправдывай себя, вина за мародёрство ляжет на виновника неподъёмной расплатой. Природе доказательств в суде не требуется.

                ***

   Антошка появился на стройке первым из бригады.
   Красивый парень – этот самый Антошка. Мужик лет тридцати. Русскость прёт из него до самых русоволосых волос. Нельзя назвать его фигуру идеальной. Стройность делает мужчину сильным и красивым. Для сильнейшего понадобятся другие формы, если не безобразные, то и не идеальные. До сильнейшего Антоша не достиг, хотя все предпосылки у него к этому имеются. Родители постарались. Только вот сынок не дорос до могущества богатырского, преломилось в нём что-то на самом росте сил.
   Почему людей тянет к определённым личностям? Уж точно не за ум. Талантами восхищаются и выпускают их наверх. Когда же гении соизволят спускаться к нам, смертным, им рады поначалу, недолго. Уж больно умны они, непонятны. Любимчика народного ценят всегда, за простоту его, за доброту, наверное, которая чувствуется и светится незаметно.
   Таков есть Антошка. Хоть и никчемный он, к жизни неприспособленный, но любят его и жалеют. От других бомжей стараются держаться подальше. Неприятные они, неухоженные.

   Антон выглядел смурным, к работе непригодным. Подошёл к Пашке неуверенно, с просящим взглядом:
   - Не могу, Паш. Авансируй на шкалик, а то работа у меня не сладится.
   - Авансирую, - с пониманием откликнулся Паша на состояние наёмника. – Вот бензопилу настроишь и помогу. Дрова будем с тобой пилить. Новую цепь зарядишь и заведёшь. А мужики подойдут, или у них сегодня день пролётный?
   - Подойдут, - заверил Антошка. – Я их видел, кучкуются уже.

   Иван знал Пашку из прошлых дней. Сейчас, приметив давнишнего знакомого, поспешил поприветствоваться и спустился вниз. Его не останавливали, толку от такого работяги мало. «Чайник поставь», - окликнул спускающегося дядьку Батыр.
   Напарники, закончив все приготовления к вскрытию потолка, спустились вслед за Иваном. От перекура до перекура времени прошло совсем ничего, да без третьего рабочего тягать потолочные балки весьма затруднительно. Упадёт какая дровеняка на нижний этаж, греха не оберёшься. Хоть и убрали снизу всю мебель, да окна пластиковые только вставлены. Полы те же, хоть и трухлявые, заказа на замену их не получено, и Пашка за замену полов платить не станет. Менять же придётся,
  Внизу мирно беседовали Иван с Антошкой. Их внимательно слушала незнакомая псина со слезящимися глазами. Собака была привязана, но поводка она даже не ощущала, смотрела внимательно за людьми, даже к полной чашке с кормом не притронулась.
   - А это ещё что за охрана? – обратился к псине Батыр за знакомством. – Своих не хватает? – На задворках дома сидели на цепи два беспородных пса, откормленных и верных, честно выполняющих свой сторожевой долг грозным видом и строгим лаем.
   - Мы вчера Ленке привели, - похвастал Антошка. – Её возле магазина бросил кто-то, а Ленка собак любит. Приютила. Ходила сегодня с ней в «ветеринарку», потому и задержалась с обедом. Её сейчас Пашка там, на кухне, распекает за то, что мы не кормлены.
   Пашка налил Антошке стакан пивка от щедрот. Слабоалкогольное пойло встало болезному как мёртвому припарка, да ожил он краем и теперь пытался наладить довереный ему «штилёк». Эти немцы нагородят в своих машинах навёрток, что не разберёшь их замутных наворочек. Не могли придумать простых надёжных разъёмов для русских медвежьих рук! Штиль там у них в головах!
   - Лена «ролтон» принесла. Может, пообедаем? – предложил Иван.
   - Я не буду, чаю попью, - отказался Батыр. Андрей, на дух не принимающий подозрительную пищу из магазина, заверил, что протерпит до дома.
   - А я пообедаю, - не стал воротиться Иван. – Дома меня не накормит никто. Один я живу. Всё самому приходится делать.

   Антошка мучился с цепью.  Распутать закрученную в кольца цепь сложнее, чем крутить узлы на шнурках ботинок. Антон прямил одну сторону, а кольца спутанной цепи вылетали в противоположную каким-то невероятным образом. Фокусы, да и только!
   У Андрея появилось назойливое желание вырвать цепь из неумелых рук и распутать её в момент. Наглядный пример – лучшее учение. Низший статус среди признанных строителей не позволил ему выпячиваться, единственное, что он мог позволить себе, пошутить на этот счёт:
   - Не получится. Когда мастера три пары глаз сверлят, работа из рук валится. Особенно женский взгляд мешает. Из-за спины.
   Сказал, и самому стало стыдно за слова вылетевшие. Поумничал за чужой счёт! Выпендрился! Не помощь это, насмешка неуместная. А тут ещё Иван встрял, защитил своего друга Антошку:
   - Это у тебя руки-крюки. Антон с бензопилой на «ты». Я с ним ещё когда лес валил! Антошка – мастер! В три минуты цепь натянет. Верно я говорю?
   - В пять! – пошёл на спор Андрей.
   С дружеской поддержки Антошка скоро распутал цепь и собрал пилу. Только цепь никак не натягивалась, отвёртка не лезла в паз натяжного винта. Ох уж эти немцы! Усложняют всё в машинах своих.
   На разговор вышел Пашка и забрал свою пилу с неумелых рук: «Дай, я сам». Иван задался целью отечески наставить своего друга на путь праведный:
   - Тебе бы пить бросить, Антон. Который день пьёшь? Уж на человека перестаёшь быть похожим.
   - Я три года, беспробудно, - с гордостью выдал Антон. – Как мать умерла. После неё дом остался. Хоть небольшой домишко, но был… А зачем он мне теперь?
   - Три года…, - ужаснулся Иван. – Я после облепихи запил, деньги были. Три недели пил. Вот и напросился к Батыру. Работа лечит, дисциплинирует. Пьянство ни к чему хорошему привести не может. Бросай, Антоша. Я на облепихе был, не пил. Там тайга. Знаешь, как в тайге хорошо? Поехали со мной весной на халбу?
   Безотказный Антоша был согласен на всё, лишь бы налили вот сейчас, поскорее. А в простых словах Ивана Андрей явно почувствовал исконное что-то, кумандинское. Интересные чужие нравы, влекут они – разные, у каждого народа свои, неповторимые.
   - Знакомая облепиху спрашивала, - обратился Андрей к Ивану. – Ведёрко. Из вашего рода. Русской себя называет. Да что я, алтайца от русского не отличу?
   - А кто такая? Может знаю? – заинтересовался одинокий Иван. Мужчине на поиск женщины возраст не помехой.
   - Вот убей меня, имени не помню, - вымучился Андрей памятью. – Работали мы вместе. Все её Романовной кликали. Зареченская она, нашего возраста.
   - Мы не алтайцы. Кумандинцы, - остыл Иван на удивление быстро. – А облепихи у меня нет. Мы сдали её всю. Дочь оставила на зиму, для себя. Лишнего ничего не осталось.
   Возникший было интерес к Ивану у Андрея снова сменился неприятием. Нет такой национальности – алтаец. Это название собирательное, Ивану ли о том не знать, аборигену алтайскому. Недалёкий он, на гоноре одном и держится.

   Лена вынесла кипяток: «Кушайте, мальчики. Ролтон сами заваривайте». Хорошая женщина Лена, добрая русская душа. Антошка тут же обратился к ней за медицинской помощью, похвастал гнойными болячками, которые выступали на теле, не знающем мыла и виходки, после самой малозначительной царапины.
   Иван залил кипятком свой «ролтон», и на запах тут же появились бомжи под предводительством Витька, которому Пашка устроил разнос за уклонение от работы:
   - Вы все договорные деньги из меня вытянули, а работы не сделали.
   - Закончим, - заверил Витька. – Подлечи мужиков, и сделаем. Нам на всех бутылочки хватит. Тут делов-то осталось, десяток досок пришить.
   Батыр с Андреем попробовали вытянуть пару плах с потолка. Подрезанные, они легко поддались двоим. Работа обещала пройти без задоринки.
   Андрей скинул плахи с чердака и заметил по ходу, как Антошка сунулся к соседу азербайджанцу за самогоном. Паша оправдал его надежды, выдал ожидаемый аванс на опохмелку.
   Тут и Иван подошёл. Батыр занялся разметкой под новый потолок, несовместимая пара работников продолжила отлаженное вскрытие. Работа пошла худо-бедно, под мужиками ширилась дыра с видом на нижний этаж.
   Иван ойкал бесконечно, засовывал оставшиеся пальцы в щели и обвинял во всех грехах Андрея. В конце концов напарники обменялись обязанностями. Заводить пилу Иван не мог, потому Андрею пришлось бегать со стороны на сторону. Да и вытаскивать плаху из паза у Ивана с трудом получалось. Он скинул с пяток досок, устал заметно и заявил Андрею:
   - Вот так и будем меняться, а то замучишься в одного тягать брёвна.
   Андрею пришлось «тягать» доски самому. Толк от Ивана был мал, галдёж один. Больше уставал он от склочного напарника, нежели от работы. Отдыхал с озера, брошенным взглядом. Ему оставался лишь миг на тот взгляд, после того, как проводит он полёт очередной доски – зацепит ли она окно или же приземлится плашмя по заданному маршруту. Озеро доброе, соединится блеском воды с заинтересованным взглядом, вот и усталость прошла, будто и не было её.

   Антон суетился подле дров. Кроме бензопилы выдали ему дисковую пилу. Он распиливал брёвнышко и тут же отрезал доску по подсказанной с недостроенной углярки разметке. Гордости за порученое дело у продвинутого рабочего, казалось, не было предела.
   Пашка бегал по двору в поиске потеряной заначки. Когда же понял, что его непомерные спиртовые приготовления приметила жена, успокоился сразу – не пропадёт. Растратная карта у него имелась и магазин был рядом. Были и гонцы под рукой. Пашка закрылся в углярке вместе со своим наёмным людом и занялся привычным делом – руководил.
   Лена кружила подле новой своей любимицы, сучки, прозванной Жюльеттой. Имени своего нового собака ещё не знала и только скулила, когда ей закапывали гниющие глаза.
   Все были при деле, и заброшенный дом оживал понемногу.

                Глава III. День начинается с зари.

Озеро Кругленькое – самое красивое из каскада пойменных озёр, раскинувшихся по правому берегу Бии близ устья реки. Это сюда упало одно из колец легендарного Батыра - обручальное, самое дорогое и заветное.
   Было красивым, пока сюда не пришли люди.
   В этих местах в советские времен расположились производственные мощности государственного значения. Промзона вынуждена поддерживать экологическую дисциплину, леса тут сохраняются и содержатся в должной чистоте и порядке. Да разве сравнятся государственные интересы с запросами экологии?   
   Вода производству необходима, экономическая целесообразность подсказывает местоположение водоёмов, и местная ТЭЦ зарезервировала для себя водозаборники буквально в километре от озера. Благо, воды в этих местах с избытком, и Волчье болото совсем неподалёку.
   Озеро Кругленькое на промзоне неуместно. Не отвадить рыбачков и отдыхающих от притягивающих озёрных красот запретными щитами, и территорию секретного Олеумного завода приходится охранять раздутым охранным штатом. Единственная польза от озера – его пойма, куда и приспособилась сбрасывать отработанный шлак местная ТЭЦ. Засыпали родники, и не стало озера, зато появились новые производственные площади.
   История озёрная не закончилась. Промытый песок с освобождённого озёрного дна пригодился на возведение новых производственных мощностей. Озёрная пойма углубилась, подземные воды нашли выход, и озеро начало пополняться. Проложенная неподалёку железнодорожная насыпь частично перекрыла сток, и Кругленькое вернуло себе полноценное имя. Имя вернулось, а вот жизнь на загрязнённом озере вряд ли возродится.
   Возрождённое озеро встало предупреждение людям: всё возвращается на круги своя. Человек не всесилен и способен только отдалить природные помыслы. Так не лучше ли нам научиться взаимодействовать во имя ускорения созидательных процессов во Вселенной?

                ***

   Андрей приучил себя просыпаться рано ещё с юности, начитался книг с героями, достойными быть примером для настоящих мужчин. Утро – время встречи нового дня, время принятия будущего. Глупо спать в это время, выходить к новой жизни не готовым, в суете и забывчивости.
   Андрей вышел во двор, растянул старые кости. Спина болела, это ощущение он замечал в себе уж который год после чрезмерной работы и научился справляться с предупреждениями организма. Старость брала своё, а спина проходит после общения с лопатой и колуном. Работа нашлась, не расколотые чурки были сложены посреди двора аккуратной горочкой, редевшей ближе к зиме. Пару чурок оказалось вполне достаточно. Сегодня на работу, и неизвестно, насколько проявится усталость в прожившем стойкость организме.

   Батыр звонил каждое утро, договаривался о встрече. У него машина, и бригадир взял себе в обязанность развозить наёмников до места работы и по домам. Сегодня Батыр задерживался, проехался по строймаркетам. Андрею было предложена встреча на половине пути, он отказался и выдвинулся на объект самостоятельно. Старый товарищ, велосипед, давно застоялся в стойле. Андрей решил прогулять забытого скакуна марки «Десна». «Модель Печкина» - как называл владелец свой надёжный транспорт. А дорогу он знал. Семь километров по утреннему чистому городу – прогулка, зовущая вдаль. От такого трудно отказаться.
   Не пожалел пожилой велосипедист о своём решении. Тёплое осеннее утро подняло настроение. Первая опавшая листва, первая желтизна, скрасившая приевшийся зелёный, украсили дорогу под горой.
   Вот здесь, за вокзалом, Андрей впервые знакомился с городом. В этом доме жили родственники, у которых он гостил ещё в старые, счастливые, советские времена. Молодым был тогда, самовлюблённым. Кто он – мастер-станочник. Родня – строители и колхозники. Напился… Стыдно стало только сейчас. Но принимали тогда хорошо. Сегодня так гостей встречать не умеют.
   Улица Чехова – молодая, ухоженная, с чистыми частными домами. Полисаднички цветастые. Разные все. У каждого хозяина своя фантазия. Вот так и нужно жить!
   Прошла навстречу знакомая машина с ДРСУ, прочистила дорогу. Шофёр просигналил знакомому велосипедисту. Помнят. Андрей уходил на пенсию с дорожников. Приятно, что помнят.
   До озера Андрей добрался бодрым и посвежевшим, без мыслей злых, завладевших им последнее время. Злые мысли разрушают.

  Пашкин двор ещё спал. Андрея встречали собаки. Рано он приехал, выдвинулся в дорогу заблаговременно, не зная точного времени в пути.
   Пса Сэма он знал, поздоровался, почесал за ухом. Джим бесновался, не признавая гостя. Андрей прикрылся от него велосипедом и прошёл ближе к Сэму. Умный пёс пропустил гостя и рванул цепь к Джиму, облаял бестолкового пса, не знающего всех тонкостей службы охранной.

   Андрей оставил велосипед в безлюдном дворе и прошёл к озеру, по которому уже поплыли утки, радуясь первым солнечным бликам на воде. На берегу в кустах скрывались незнакомые мужики без удочек. Их скрытные влечения выдавала полторашка, припрятанная неумело. Андрей не стал им мешать и прошёл к соседним кустам. Тут его встретил неожиданно объявившийся Вовка, бригадир бомжей, или как его преувеличенно величали мужики – прораб. Вовка держал в руках вместо бутылки… книгу. Похвастал, поздоровавшись: «Читаю, вот». Поговорили ни о чём, познакомились ближе. Вовка выпросил у Андрея сигаретку и заспешил в дом к азербайджанцам:
   - Они баню достраивают. Приглашают подработать. А то у Пашки работа закончилась.
   На Пашкином дворе появился хозяин, и Андрей заспешил к месту работы, пока у Паши мозг не снесло от гаданий, что это за допотопный велосипед у него на подворье появился.
   - Как я вчера на огороде оказался? – теребил лохматую макушку Пашка, встречая Андрея. – Выспался на свежем воздухе, будто и не пил вчера. Ленка бомжей метёлкой гоняла (вспомнил). Не-е… - лопатой! Витька вчера начал её учить как готовить. Картошечка, говорит, помидорчики. Неощипанную курицу от соседей приволок. Стырил по ходу. Всех задолбал!
   Пашка прошёл в углярку, попинал пустые бутылки с разочарованием:
   - Понастроили! Доски буквой «Х» накрутили! Они других букв и не знают. А где у нас Антошка (прошёл к заброшенному свинарнику)? Его-то выгнать не должны были. Он ещё до разборок спать ушёл.
   В свинарнике Пашки не оказалось, только горы одежды, грязное одеяло, подушек штук пять. Тёмный свинарник и метра в высоту не достигал, человеку в таких условиях жить неудобно.
   - И он здесь живёт? – удивился Андрей. – Вы его привязываете, или он послушный?
   - Послушный, - рассмеялся Пашка. – Куда ушёл? Не напился бы опять, нужен сегодня.

   Подъехали Батыр с Иваном, и Пашка переключился на разговоры серьёзные, о деле. Стал мечтать, как будет он сидеть на втором этаже с бутылочкой пива, без жинкиного присмотра, и любоваться озером, уток считать.
   - Не успеем до зимы, - разочарованно вздохнул хозяин. Отопление надо туда провести, а мне денег даже на отделку не хватит. Заканчиваются.
   - Так ты к Ивану обратись, он поможет, - присоветовал Батыр, улыбаясь лукаво. – Иван в садах живёт, дачу снимает. Там у них каждый второй электроэнергию ворует. Наедешь, хозяева тебе штрафы наличкой отдадут. Вот с Ивана и начнёшь уличать в воровстве безответственных квартиросъёмщиков. Правильно я говорю (к Ивану уже).
   - Пускай приезжает, - согласился Иван. – Мне проводку кое где поменять надо, а с левым электричеством мы по блату как-нибудь разберёмся.
   - У тебя когда отпуск кончается? – спросил Батыр Пашку.
   - Через три дня. С понедельника выхожу.
   - Вот и начинай без проволочек. Куй бабло, пока оно рядом с тобой протекает
   - Я проверками производств занимаюсь, - уточнил Павел, будто так всё и делается в ихней конторе. – С них пока мзду соберёшь, сколько время пройдёт. А в садах садоводство за всё отвечает, с ними мы и ведём дела, к частникам не лезем.

   - Чай вскипел, мальчики, - появилась Леночка в дверях с чайником и тарелкой с драниками на кабачках. Хорошая женщина. Андрею она всё больше нравилась, и называть её хотелось уменьшительно-ласкательно. Да и не только Андрею.
   Мужики облизывались, нахваливая хозяйку, ушедшую выгуливать Жюльету на озеро. Пашка тоже скрылся ненадолго, появился в дверях с заветным пакетом. Припрятать не успел, отобрали пришедшие с прогулки хозяйки. Тяжело с ними, женщинами! Не понять мужикам их влечений к чистоте нравов.
   - Не нашёл Антошки, - огорчённо заявил Павел.
   - Да ты его и не искал! – осерчала Лена. – Тебя пойло твоё интересует больше, нежели дела текущие. Куплю себе дрель, и сама дом построю.
   - Вот баба мне досталась! – восхищённо выпалил Пашка. – Гром, не баба! Как она вчера мужиков по двору метлой гоняла! Отдай пива бутылку, Лен. Остальное себе можешь забрать. Отдай, да я работать пойду.
   - Как бы не так! – не уступила Лена мужниным просьбам. – Забыл, как я тебя самого гоняла? А то как ты в ночь на огороде оказался? Одеяло занёс, что я тебя в ночь укрывала? Отработаешь, вечером получишь своё пиво. Одну, не больше.
  - Занёс, занёс. А на огород я сам ушёл. Выспался. Теперь там ночевать стану по погоде. Там хорошо! – И к мужикам, тайком: - Ну и хрен с ней! Пускай прячет, всё одно мне достанется, рано или поздно. А карточка-то у меня!

   Батыр первым полез наверх. На разговорах дом не построить. Андрея оставили внизу, доску подавать, чему он был рад – работе без Ванькиных попрёков. Иван уставал, к тому же, раньше Андрея и просился передыха после каждых десяти принятых «пятидесяток». Хороший денёк выдался! Такие встречаются иногда на стройке – когда не надо пуп рвать, и работа, вроде, спорится, продвигается понемногу.
   В один из перекуров Андрей вышел к озеру и застал на нём Антошку. Бомжонок залез на середину озера по грудь, плескался, радовался, словно ребёнок. Андрей в этой воде руки не решался ополаскивать, этот же купается весь. Вот откуда в нём зараза вся берётся. Или же со свинарника, где он ночевать соизволит?
   Радуется Антошка, это его родное озеро. Здесь он с детства купался, рыбу ловил. Озеро кормилица.
   Андрей вспомнил как подшучивал над ним за глаза, и стало стыдно вдруг за слова свои обидные. Не везёт мужичку в жизни. Родился он работным, а рабочих по сегодняшним временам презирают нисколь не менее, чем по царским временам. Сам такой же – бесправный. Андрею ещё пенсия выжить даёт, этому ничто уже не поможет. Сколько их, отверженных, расплодилось в последнее время! Одна у них цель осталась – напиться и забыться. А помирать никому не хочется. Страшно. Родились мы для чего-то и обязаны жить эту беречь. Только вот для чего она нам, понятно не всем.
   «Надо бы сказать ему что хорошее, - задался Андрей доброй мыслью. – Поддержать, чтоб человеком он себя почувствовал. А то опустился ниже звериной отметины. Звери знают, зачем они живут. Для этих жизнь – бессмыслица».

   - Как водица? – единственное, что нашёлся сказать Андрей вышедшему на берег промокшему Антошке.
   - Да ничего. Холодная уже. А я привык. Главное, выпить немного, кровь разогнать. А где мне ещё купаться? В баню меня никто не пустит. А я грязный, струпьями весь пошёл. Вон, посмотри, - похвастал своими гнойниками. – Здесь, здесь. Надо будет к Ленке подойти, перевязаться. Может, работёнку какую подбросит? А то она разогнала вчера всех, обиделась.
  - Подбросит, - заверил Андрей. – Пашка тебя с утра выиискивает.

   К обеду все доски были затянуты наверх. РОаботу можнол было сделать и быстрее, да с работяг большего никто и не требовал. Мужики успели даже пару плах потолочных привинтить. Иван был добр и не орал на Андрея, указывал напарнику на его действия в согласительных тонах. Андрей отметил про себя, что шурупы Иван крутить совершенно не может. Смолчал. Ему бы самому, да шуруповёрт был Батыра, дядьке он его доверил. С бугром ни в одном рабочем коллективе не спорят, у кого-то должно быть слово конечное, иначе вся работа в спорах завязнет. Ничего, приспособится. Не такое это сложное дело – маленькую дрельку в руках удержать.
   К обеду подошли все, кто нужно. Антошка хвастал заклеенными болячками, заваривал себе заслуженный «ролтон». Подошёл Вовка, трезвый почти. Начал издалека:
   - Я книги читаю по утрам. Замечательное занятие: озеро, солнце встаёт, утки выплывают, а у тебя книга в руках. Тебе удивительные истории рассказывают. Благодать!
   Андрей взял в руки брошенную на столе книгу с «удивительными историями». Боевичок популярного автора, в котором русские русских убивают. По сегодняшним дням других книг массово не издают. Усмехнулся про себя: да хоть так, что в руки попало. Буквы вспомнит, если и вправду читает, русскому настоящему обучится – и то хорошо.
   Пашка, однако, Вовку к столу не приглашал. «Вы мне все доски наперекосяк понабили (обвинил Вовчика). Всё переделывать после вас пришлось. Какие из вас работники»? Пашка с Антошкой в полчаса перевинтили неровности в углярке. Антошка крутил, хозяин руководил со стороны. Тем не менее, не оправдавший надежды работник был изгнан. Унижения Вовка не ощутил, унижены бомжи давно, донельзя, куда им ещё унижаться. «Назавтра Алескер обещал работёнку подогнать (заявил уходя). Продержимся день, не пропадём».
   Антошке удалось выпить стаканчик самогона перед обедом. Бутылочку свою заветную он прятал неумело, ребята сразу её приметили. Да самогон Лена не изымала, и мужчины оставшиеся его не потребляли. Прятал он пойло только ради приличия. Есть задатки приличий и у бомжей, какие не есть, но люди они. Вся заначка предназначалась владельцу. Появился аппетит, готовность поработать – такова жизненная планка у Антона, заниженная до предела.
   Редко приходилось Андрею обедать, работая с Батыром. Бригадир потреблял днём только сладкий чай. С этим Андрей свыкнуться никак не мог. Тяжело ему доставалось голодное ожидание конца рабочего дня. На сей раз он припас для себя мясной пирог, давился им в одиночку. Иван поощрил предусмотрительность напарника, уплетая «ролтон»: «Хороший работник – сытый работник». Взгляд его, однако, был завистливым и говорил о другом: «В рабочем коллективе всё общее».
   Обед – кульминация рабочего дня. Обед несёт в себе ясность в работе. Всё, что не делается, будет завершено и принято. И растёт в сытом теле уверенность в удачном дне, а с удачей и смыслы являются – не зря был этот день прожит.

   Каким бы больным не казалось Ковалёвское озеро, но дарить радость оно ещё способно. Такая святая обязанность лежит на озёрах – настройщики жизни они до скончания дней своих. Пока не зарастут озёра тиной болотной, пока не иссохнут, направляют жизнь по должному руслу. Надо только не оставаться равнодушным, остановиться на минуту, другую, присесть у берега, и обретёшь светлость души, развеешь злые мысли свои, заберёт их озеро и утопит на дне.

                Глава IV. Городские озера.

  Архиерейские пруды – прекрасное свидетельство того, как может человек преобразовывать природу, не нанося при этом никакого ей вреда.
   Тут, на Казанке, испокон веков были небольшие озерки и болотца. Речка Ковалёвка начинала отсюда свой пробег по проверке чистоты бийских озёр. Глаза Земли, озёра, не способны делиться опытом хранителя жизни на своих берегах, не могут они лицезреть друг друга, переговариваться. Знания о красоте и возвышенности духа несёт озёрам речка, объединяет их начала, уносит в себе наносную грязь, что попадает в чистые озёрные воды с талыми водами.
   Люди любят наполнять исконные природные явления несуществующими качествами, непостижими таинствами, и места те, приглянувшиеся, становятся заповедными, плодятся сакральным духом. Человек всегда получает то, что он сильно захочет. Советуются с нами, как жизнь на Земле продолжать.
   Бийское Архиерейское подворье начало отстраиваться в конце XIX века. Церковь Казанской иконы Божией Матери встала символом неопровержимости православия на Алтае. Приобщение языческих народов к христианской вере стояло главной задачей для носителей русской веры. С мусульманством Российская Православная Церковь в разногласия не вступала, силы веры у состоявшихся религий равные, а крестовых походов Россия никогда не вела, слава Богу. С 1905 года в России вступил в силу указ о веротерпимости.

   Не вправе автор судить историю. Деяния предков, отцов, для меня святы. Эта черта воспитана во мне не религиозными догматиками, советская пропаганда строителя коммунизма навсегда засела во мне непреложными истинами. А ведь пришли эти догмы к ленинцам не из ниоткуда, давно уже записаны они святыми записями во всех религиозных конфессиях.
   Человек ещё слишком юн и далёк от идеального общества. Мы только учимся, ищем правильные законы сосуществования. Дикарю было проще, законы за него пишет природа. А пришли мы к этому человеческому сознанию с вопросов о том, кто же создал всю эту замечательную жизнь, такую интересную и прекрасную. Не палка подброшенная сделала нас людьми – религия.
   Религия – тупиковая ветвь нашей цивилизации, но без ошибочных представлений допотопных мудрецов человеческое общество не состоялось бы. Это они привили нам законы любви и взаимопонимания, осветили семейные связи, без которых дети наши до сей поры оставались бы недочеловеками.
   За последние сотню лет цена человеческой жизни неоднократно скакала от ноля до ста рубликов. Бесценной жизнь была давно, когда законы выживания людей устанавливала природа. Человек цивилизованный получил возможность сам решать, где и кому достойно жить, а кому влачить презренное существование, моля о скорой смерти. Наступят ли когда времена, когда жизнь снова станет бесценной, уже по нашему разумению? Пока же сильные мира сего легко принимают решения на убийства целых народов во имя защиты своих неоспоримых правил бытия.
   Всяк российский правитель, обзаведясь безмерной властью, первым делом предаёт анафеме предшественника. Так повелось. Позоря другого легко приобретается авторитет. Это боль российская – презрение к истории. Ленин со Сталиным обвинили царизм в бесчеловечности. Хрущёв разоблачил зверства Станилизма. Брежнев опозорил недалёкого в политике Хрущёва. Горбачёв повернул российскую историю вспять, подвергнув сомнению возможность постройки коммунизма. Ельцин сверг беспринципного Горбачёва. Путин обвинил Ельцина в пьянстве и развращении страны. Что скажут потомки о Путине? Не похвалят – это точно.
   Народу российскому от той свистопляски живётся далеко не комфортно. Трудно приспосабливаться к новым правилам, установленным по высочайшему повелению. Трудно любить Родину, историю которой приходится менять и осуждать из веку в век. Тяжело, но приходится. Так и живётся нам – тяжело. Сколь много мы будем поминать о недостатках и перегибах ушедших поколений, столь вернее они приживутся в настоящем времени. История требует восхищения. Когда мы научимся гордиться достижениями отцов, тогда и удастся нам построить страну, достойную стать примером для остального Мира.
   Не построить счастья на склоках и злобе. О том прекрасно знают люди веры. На то даны заветы, сохранённые и пронесённые через века. Церковь – единственная в России организация носитель доброты.
   Церковь помнит о гонениях, да не судит. СССР была великой страной с настоящими людьми. Моральный кодекс строителя коммунизма во многом схож с церковными заветами. Потому на центральном канале «Спас» показывают советские фильмы и игнорируют современные популярные сериалы. Не несут они в себе ничего человеческого и не могут наставить зрителя на путь истинный.

   Архиерейское подворье просуществовало не долго. Новой советской власти не понадобились больше священники, несущие в своих мироучениях сплошное мракобесие. Но за те полвека, что просуществовало церковное подворье, служителям удалось построить на Казанке замечательный парк, в котором любили отдыхать горожане.
   Здесь благоустроили существующие озёра, вырыли новые пруды, прокопали каналы; насадили берёзы, ивы, тополя. Здесь обитали утки, прилетали лебеди. Птица знает, где самые привольные места для обитания.
   В 20-х годах XX века церковные постройки заняла воинская часть Красной Армии. Военным невозможно указать как необходимо хранить красоту. Когда приоритетом служит безопасность страны, требования природозащитников отодвигаются на крайний план. Военная секретность не терпит присутствия посторонних, и праздношатающиеся по территории воинской части горожане, которых привлекали гуси-лебеди и озёрная свежесть, никак не вязались с воинской дисциплиной. Каналы решено было засыпать, деревья вырубить. Военным нужен простор для скорейшего поднятия по тревоге.
   Водоёмы на Казанке, продержались тридцать лет, пережили войну. Заболоченные, они были засыпаны окончательно, и на их месте были построены гаражи и высотные дома, так необходимые развивающемуся городу, идущему семимильными шагами к коммунизму.

                ***

  Осень не балует тёплыми ночами. Ковалёвское озеро по утрам затягивалось первым хрупким ледком, который легко разбивали утки.
      Лена уходила ночевать в благоустроенную квартиру. Пашка оставался, обживал новый дом, хвастал отоплением: «А у меня в комнате тепло, трубы горят». В доме и вправду было тепло, пока в печке потрескивали дрова. Едва огонь затухал, тепло вмиг уходило через неутеплённый потолок, сифонящие повсюду стены. Хозяин не унывал. Дров было завались, уголь припасён. Пока в доме есть тепло, дом живёт. 
 
   Андрей отказался выезжать на объект на велосипеде. Если по утрам велопробег казался ему прогулкой, поездка домой после работы – мучением. Годы берут своё усталостью.
   Батыр взял ещё один объект и теперь разрывался на две наёмные бригады. Иван завёл старый «жигулёнок» и обязался подвозить Андрея. Обязанность свою исполнял свысока, договаривался о встрече с разных мест и каждый раз подальше от дома Андрея, всегда обвинял навязанного ему пассажира в непонятливости.
   Выстроенные на склоке рабочие взаимоотношения вечно продолжаться не могут. Андрей понимал это, но держался пока. Прожитые в рабочих коллективах годы приучили его не откликаться на претензии хамовитых напарников. Пёс брешет, работа идёт.   

   Андрей часто отказывался от чаепития, общение с Иваном хватало ему и во время работы. Вот и теперь он остался один на чердаке и предался безрадостным мыслям, делился ими с оттаявшим озером.
   Батыр несколько дней не доплачивал по договору. Извинялся. Денег Андрею хватало, только невыполнение финансовых обязательств – первый признак «кидалова». Не первый раз наёмник сталкивался с лукавыми работодателями. Обман заложен в личности современного руководителя. Недодашь работнику пару тысчонок, тот и не заметит, зато предприятие продержится на недоплатах, не обанкротится. Если за юридическим лицом ещё ведётся хоть какой контроль, самозанятого шабашника не проверяет никто, и вертят прощелыги наёмным людом во что горазды.
   Злил Андрея и неприспособленный к работе Иван, потерявший берега с молчания напарника. Работу, которую Андрей с Батыром проделывали за день, с Иваном не получилось выполнить в неделю. Откуда тут зарплате взяться? Но договора-то выполнять надо! Любая работа должна быть оплачена, как было это ведомо Андрею с советских времён. А иначе, зачем нам ходить на заводы и выполнять нерациональные распоряжения начальства?

   На берегу показались школьники с мусорными мешками. «Прибираются», - одобрительно заметил Андрей и тут же отверг свои добрые мысли – к завтрашнему утру снова насорят.
   Как можно приучить школьника к бережному отношению к природе? Трудовая повинность тому точно не поспособствует. Подросток всеми способами попытается увильнуть от работы, особенно в наше время, когда общество ценит труд по самым низким расценкам, а статус рабочего введён в самую низшую прослойку. На то, чтобы правильно любить природу, потребуется большая работа учителей, примеры родителей, приучающих ребёнка к аккуратности вне дома с самого раннего возраста. А есть ли оно сегодня, в разгул шашлычного безобразия?
   Сомнения наблюдателя с чердака развеяли два сцепившихся подростка лет по 14 – 15-ти. Оба явно спортивного сложения, выясняли, кто прав из них и у кого этих прав больше. Одноклассники сгруппировались на безопасном расстоянии, болели каждый за своего фаворита. Подошла и молодая учительница, молча смотрела на непотребное для школяров действо. Никак не могла женщина остановить драчунов. Это всё одно, что вмешательство ягнёнка в бой лосей за самку. Миротворцу в бою самому достанется, коли веса в нём не достаёт.
   Тот боец, что покрупнее, норовил завалить юркого соперника, лез в драку напролом, он был явно сильнее. Ловкач крутился, пробивал защиту бугая с расстояния. Этот был явно сведущ в профессиональных единоборствах, развернулся красиво в прыжке и ударил соперника ногой по голове так сильно, что тот полетел наземь. Реслер прыгнул на поверженную тушу, добил его коленом и замолотил по лежачему кулаками, вбивая голову противника в каменистый берег. Проигравшему после побоев уж точно не получать отличных оценок. Такие удары не проходят бесследно, мозги набекрень вышибает.
   Никто драчунов не разнимал. Драка для одноклассников пришлась забавой – это простейшее восприятие происходящего, естественное выяснение кто сильнее. К чему тут рассуждать, разбирать, когда можно развлечься?
   И только учительница переживала за здоровье своих сцепившихся учеников. Разволновалась вся, бегала вокруг своей заинтересованной дракой паствы и не знала что сказать. А что она могла сделать?
   И какое после того может быть воспитание? Какое приучение к труду, к любви к озеру, на котором живёшь?
   Пацаны дрались всегда, такая природа заложена инстинктом в молодом мужчине. Только в былые времена у драк были свои щадящие законы – не бей лежачего, до первой крови. Сегодня тех законов нет, в драках осталась одна жестокость, на убой. Так учат молодёжь отстаивать себя по всем телевизионным каналам.

   - Андрюха, спускайся! – выкликнул Иван угрюмого «чердачника». – Батыр обед привёз, пойдём кушать.
   Такого ещё не случалось, чтобы бригадир рабочих кормил. Наверно, взыграло в нём что-то хорошее, что заставило его посовеститься за невозможность оплатить труд своих работников. Андрею и самому вдруг стало стыдно за недавние плохие мысли о работодателе, когда он пережёвывал вкуснейший биляшик: «Хороший мужик Батыр. Зря я о нём так».
   - Там, на озере, драка, - выдал Андрей первое попавшее на язык слово. – Школяры подрались. Сильно, по-взрослому.
   - Ну и что? – обратил Иван сообщение Андрея в полную бессмыслицу. – Что мы, драки не видели?
   - Вот с такого хулиганья и гибнут озёра, - защитил свои слова Андрей. – Их на озеро прибираться послали, они драться, веселиться удумали.
   - А что ты хочешь от пацанов? – Не унимался спорщик Иван. – Они растут, им надо себя показать, научиться защищать своё право на жизнь. И почему ты считаешь, что Ковалёвка умирает? Тебя просто злость обуяла, и не любишь ты озёр, Алтай тебе не родной.
   - Алтай нельзя не любить, - продолжил защищаться Андрей. – Да как можно восхищаться загаженной природой? Устроили бомжатник из озера и заставляете любить его.
    - За озером следят, охраняют, - встал на защиту своего края Иван. – А ты закрыл глаза и не видишь ничего хорошего. Васька местный прошлый год сюда зеркального карпа запустил. Люди любят свою землю, а ты своим злым языком только портишь всё вокруг себя. Женщины со школы постоянно собирают на Ковалёвке важных людей, проблемы решают. Мэр здесь был не раз, а ты не знаешь. Только и умеешь что трепаться.
   - Ну и где твои карпы? Выловили хоть одного. Передохли все в грязюке. Подожди с годик, другой и гальяна отсюда не выловишь. Задохнется озеро от заботы такой. А кумушки ваши, радетельницы озёрные, уже приметили свою выгоду. Выступили активистами, борцами за чистоту нравов и природы, и не надо им больше ничего. Приметили их, возвысили, проплатили. Чего же ещё? Озеро чистить надо по дну, родники вскрывать. У города на это денег нет и не будет. На магазины деньги всегда находятся, на очистку озера – нет отчего-то. Люди есть, желание, а денег нет. Где ещё ты видел страну, в которой деньги жизнью управляют? Это и есть ваша правда?
   - А где ты найдёшь людей, которые возьмутся родники вскрывать, в грязи ковыряться? – засомневался Иван.
   - Да вот Антошка хотя бы, - уверил Андрей. – Не директор местного магазина – это точно. А ты Антона с друзьями к жизни верни, отмой, накорми, чистую постель предоставь. Им больше никакой зарплаты не надо, и очистят они своё родное озеро лучше всяких активистов, пропагандистов.
   - Ага, Антошка! – усмехнулся Иван. – Таким лопату опасно доверять, сломают. А здесь экскаватор понадобится. Не знаешь ты нашей жизни, Андрюха. В пустыне ты вырос, узбек неотёсанный. Потому и мелешь всякую чепуху. Бомжей хотел заставить озеро возрождать! Идеалист, тупарик! Что с тебя взять? Оттого и работа у нас с тобой не клеится, что ты не только природы нашей, жизни не знаешь. Не чуешь ты духа алтайского, потому что без воды вырос, без рек, без озёр, без тайги.
   - Откуда ты взял, что я в пустыне рос? – уточнил Андрей своё место рождения. – Меня Ферганская Долина вырастила, страна горных саев и огромных водохранилищ. «Вода – это жизнь» - весят там повсюду плакаты. «Су – бу хаёт» - по-узбекски. Похож язык на ваш, кумандинский?

   Андрей почувствовал интерес кумандинцев к рассказу о незнакомых им местам, чужим обычаям. Он это знал по себе, тянуло его прикоснуться к традициям алтайцев, приобщиться к духу их легенд. Потому он уверился в своих чувствах и начал рассказ с воодушевлением. А друзья-инородцы и впрямь замолкли, услышав речи молчуна Андрея об удивительной стране Узбекистан.
   - В Узбекистане вода есть повсюду, её берегут и ценят на вес золота. Без воды и хлопок не вырастит, и сады не зацветут. Ферганская Долина, где я родился и вырос – страна гор. Горы же в засушливом Узбекистане – самые мощные хранители воды. Вершины Алайского хребта зачастую превышают 6000 метров, что на два километра выше Алтайской Белухи. На такой высоте и образуются ледники, питающие многочисленные реки Ферганской Долины.
   Я любил горы, ездил туда каждые свободные выходные без предпочтенья к городским развлечениям. Горные ледниковые саи, сбивающие с ног любого зазнавшегося туриста, пустившегося вброд! Чистейшая ледяная вода! Представляете, мужики, как здорово окунуться в прозрачные воды на тридцатиградусной жаре и – держаться, держаться, чтоб не унесло, чтоб не вымерзнуть разом! Тут тебе и баня, и джакузи разом!
   В долину саи приходят уже коричневыми. Сильное течение по ходу своему разбавляется хорошей порцией глинозёма. Наплаваешься порой в Карадарье, выходишь на берег, а все смеются над тобой – у пловца вырастают усы, подтёки глины на верхней губе. Так всегда случалось. А счастливыми мы были, искупавшись! Справились с сильным течением, отличились.
   Узбеки любят воду, любят посидеть у водоёма под чинарой за пиалушкой чая. Возле самой лучшей чайханы обязательно копают хауз и заполняют его водой с прокопаных каналов и арыков. В любом городе, где довелось мне жить, обязательно организуется искусственное озеро, на берегах которого каждые выходные собирались горожане. Шагу некуда было ступить, не наступив на загорающих. Словно на сочинских пляжах – лежбище котиков в плавках и купальниках.
   На Комсомольском озере в Андижане я и научился плавать. А вот в Фергане городское озеро обходил стороной. Вырос я уже в то время, да и время изменилось. Престижно стало выезжать загород на отдых. А потом, ферганское озеро расположено возле тубдиспансера, и выздоравливающие больные частенько перепрыгивали больничные заборы, чтоб освежиться в свободной воде. Купаться после них – сами понимаете… Не угадать какую заразу подцепишь. 

   - Да кому они нужны сегодня, озёра городские? – подытожил свой рассказ Андрей. – У кого не спроси, никто не знает, где Ковалёвское озеро находится. Кому рыбачить приспичит, отдохнуть, - загород едут. У каждого второго машина под седалищем. Антошка, вон, чирьями весь извёлся с вашего озера. Пловец-плавунец, туды ж его!
   - Злой ты, Андрюха, - заключил Иван. – Трудно с тобой работать. Плохой человек.
   «Шаманом прикинулся. Умник», - подумал об Иване Андрей и замолчал, как успели привыкнуть к нему уже – к молчуну.
   - Кончай базарить, - включился вдруг Батыр в разговор ни откуда. – Работа языками не делается.

                Глава V. Ссора.

   Ремонт дома на озере затормозился. Бригада Батыра наезжала на объект урывками, дня по два на неделе. Паша признался честно, что деньги у него на исходе, и он продаёт машину, чтоб расплатиться с рабочими и выкупить хоть какой укрывной материал: закрыть чердак, чтобы в зиму не занесло, не порушило дом окончательно.
   Батыр, старый знакомый хозяина дома, пошёл на уступки, соглашался с задержками оплаты. Как мастер, болеющий за работу, он понимал, что если не перекрыть чердак, весь месячный труд бригады пойдёт насмарку, потечёт дом к весне. Мужики старой советской закваски поддержали бригадира и согласились поработать в долг.

   Иван с утра позвонил Андрею и предложил подобрать его в трёх километрах от дома, на центральной городской улице. Андрей отказался от помощи и решил добираться до Ковалёвского озера самостоятельно, чем сильно огорчил напарника, лишив его возможности обрести благородство души с утра.
   Андрей был готов к работе и вышел из дому загодя. На Ковалёвку приходится добираться на двух автобусах, что для рядового пенсионера, не имеющего проездных льгот, довольно накладно. Наш путешественник решил доехать до вокзала и пройти пару-тройку километров через железнодорожный мост в район Перевалки, где находится Ковалёвское озеро.
   С оказией престарелому путешественнику повезло, и Андрей вышел к Пашкиному дому первым. Встретил его Сэм. Признал, пропустил на охраняемый объект. Андрей потрепал пса за загривок, поблагодарил за приглашение, но проходить не стал, решил подождать на берегу, с озером побеседовать, пока Иван не подъедет.

   Озеро встречало одинокого раннего гостя хмуро. Накануне прошёл буран, оголил берега окончательно, и листва не прикрывала больше замусоренные берега. Строгая осень корила людей за небрежность, давала последний шанс на признания: приберутся за собой до того, как снег ляжет, будет им возвышенность души и радость познания красоты.
   А снег уже лежал по укромным местам, не таял. Ветер не смог полностью смести первые зимние покрывала, примерочные; хотя деревьев повалил несчётно.
   Озеро стыдилось своей неухоженности, прикрылось тонким ледком, который легко вскрывали объявившиеся утки. «Как они выживут в зиму, когда лёд встанет»? – пожалел несмышлёную птицу Андрей. Догадаются ли на реку перелететь? На реке есть прогалины, не затягивающиеся в самые лютые морозы. Утка на Бии зимует. И лебедь прилетает с северов в наши южносибирские края.

   - Привет Андрей! – Услышал озёрный мечтатель голос из-за спины. Представилась приевшаяся реплика с телевизора, и Андрей не сразу откликнулся на приветствие. Когда же оглянулся, увидел скукоженного Антошку, отбивающего чечётку изодранными ботинками с не завязанными шнурками.
   - Здоров, - протянул Андрей руку. – Ты что прозябший такой? Морозов настоящих нет пока. Как зимовать будешь?
   - Нормально! – Согрелся Антон рукопожатием и улыбнулся. – У меня там, в будке электрораспределителя, света в ночь не было. Так то там тепло. Да ничо, щас на солнышке прогреюсь.
   - Вон ты где обжился! – удивился Андрей. – А не боишься – шандарахнет? Как ты туда залазишь? Они, ведь, под замком все.
   - Меня не шандарахнет. Я электропроводный, проспиртованный. А замок шифрованный, только не для меня. На озере от меня ничего не скрыть. Я тут всё знаю, родился здесь и уходить отсюда никуда не собираюсь. Дай лучше сигаретку, а то болтаешь только, - Антон прикуривал дрожащими руками и с хитрецой посматривал на задумавшегося Андрея.
    - Там дерево упало, - указал Антон за спину. – Провода пообрывало. Прям на дороге лежат. Я мешок кинул, чтоб машина случайно не наехала (с явной гордостью). А то так шандарахнет – мама не горюй.
   - Не купаешься больше в озере? – поддержал Андрей шутливый разговор.
   - Не-е, - передёрнулся Антон в ознобе. – Вода чересчур сырая.
   - А где моешься? В баню кто пускает?
   - Кто меня в баню пустит? Да я и не прошусь особо. Если летом удалось попариться, в зиму так часто мыться не обязательно. А мелочишки не найдётся? Подлечиться бы мне, - почуял Антон расположение собеседника и решил воспользоваться.
   Андрей отказал, хоть и отнёсся с пониманием. Не в его правилах подавать, ему бы кто помог. Работаешь, суетишься, а результатов с суеты той не видать. Дома проблемы с каждым годом копятся, а денег даже на гвозди нет. О стройматериале мечтать замучился. Врут все отовсюду. На лжи сегодняшняя жизнь и держится.

   Антошка ушёл, разобиженный весь. Андрей остался с глазу на глаз с озером, топил в себе неуместную мужчине жалость – жалость к Антошке, к людям отверженным, к себе любимому; жалость к озеру погибающему.
   Поинтересовался Андрей на досуге о проблемах озёрных, проникся заботами горожан о последнем оставшемся в городской черте природном водоёме. Не верилось в сохранность Ковалёвского, заболотится оно вскоре. Тут надо не только родники вскрывать, воды талые отводить придётся. На горе проходит обводная трасса с сопутствующим дорогам автосервисом: магазины, заправки, мойки – украсили придорожные виды, заменив собой лесопосадки, требующие постоянной подрезки. И вся грязь, утилизированная ушлыми предпринимателями «под себя», по весне стекает в озеро по склону горы, красит водную гладь мазутными разводами. Какие лягушки тут будут жить, какие раки?
   Городские власти видят всё это безобразие, понимают. Андрей узнал представительницу городского хозяйсва, вскрывшую с городского телевидения проблемы Ковалёвского озера. Знал её по бывшей работе, частенько приходилось выслушивать от неё наставления. Красиво высказала женщина с телеэкрана, явно со знанием дела. Вскрыла все проблемы, без утайки и запинок. Кто виноват? Советская власть! Не мы же – честные бизнесмены, дарящие землякам комфорт и уют. Со времён СССР копятся в городе экологические проблемы, это они, коммунисты, загубили все городские озёра. Главное же озвучила в конце своего выступления за экологическую чистоту родного города: «В городском бюджете на очистку озера денег нет. Хватает только на уборку мусора с берегов. Но в планах городских сохранность Ковалёвки присутствует. Когда-нибудь»…

   На соседнем от Пашки дворе показалась хозяйка. Андрей давно уже приметил эту работящую женщину. Хозяйственная, она целыми днями копошилась у себя во дворе. Людям надо одобрение от окружающих, вот и перенимает сосед от соседа умение жить в опрятности и красоте. Крутятся у себя во дворе, ищут, что бы поделать на виду у всех для обретения уважения. Привыкают они к работе и уже жить без неё не могут. Когда только на работу ходила женщина? Где деньги на прожитие брала? Но это уже постороннее дело – лезть в чужие семьи со своими правилами.
   Прошли советские времена, когда каждого гражданина привлекали к общественно-полезному труду. Сегодня каждый сам для себя решает, как жить и чем кормиться. И плодятся по стране «антошки», не нужные никому, ни себе любимому, в жизни разочарованному, ни стране великой, презревшей добрую часть народа своего – основную составляющую государства. Самозанятые – кто как сыр в масле катается на воровском промысле, а кто концы с концами свести не может, пытаясь выжить на клочке отведённой земли.
   Домик у женщины небольшой, но ухоженный. Покосившийся немного. Заметно отсутствие мужских рук. Сарайка, дровами заполненная. Кто рубит ей только, неужто сама? Дворик чистенький. Грядочки чернеют под зиму вспаханные. Андрей всё порывался познакомиться с хозяюшкой, да останавливал себя всегда. К чему это сближение? По сегодняшним временам пустые знакомства не в цене. Нужные люди решают, как ты будешь существовать в дальнейшем, с ними и дружбу заводят.
   Собрать бы местных жителей на субботник, да очистить озеро! Только вряд ли получится. Выйдут, конечно, да не все. Азербайджанцы точно не пойдут, этим у своих ворот прибраться зазорно. У них другая родина, и живут они в России только по необходимости. Незачем инродцам о чистоте чужой земли заботиться.
   Многие хозяева заражены обидой на власть и не потянутся к общественно-полезному труду. Обижены они до глубины души, обмануты, неизлечимы, и жизнь их поддерживается только вино-водочными вливаниями. Эти точно не откликнуться на дело благое – не Бог им судья, ни царь, не герой. Мелкочастническая деятельность – хлипкая опора единству страны. На эгоизме на путь развития не выйти.
   А ведь поднимали когда-то страну на одном энтузиазме. Каналы вручную рыли, дороги прокладывали, болота осушали. Без помощи техники отцы наши работали. Какая техника по тем временам была? На шутках держались, на песнях. И построили ведь! И нынче бы вполне справились с озером больным. Люди-то те же остались – русские. Справились бы, да времена не те настали, склочные. И люди другими стали, не советскими. Не поднять их на подвиги трудовые.

   Иван подъехал только к десяти. Андрей набрался к тому времени злыми мыслями под самый козырёк. Озлобленный до крайности и промёрзший без движения, уже уходить собрался, когда на грунтовке показался старенький «жигулёнок».
   Иван забыл поздороваться, суматошно копаясь в багажнике. «Печку растопил»? – задался единственно интересующим его вопросом. Тактика пустопорожних лидеров, расплодившихся в последнее время – уличить напарника в головотяпстве, загрузив его заведомо невыполнимым делом. Андрей давно уже раскусил эту тактику и относился к самозванным командирчикам с некоторой долей иронией – самый удачный выбор, способный избавить от ненужного в работе озлобления.
    - А как я растоплю, если дом под замком? – оправдался Андрей.
   - Ключ у меня, - зашарил Иван по карманам. – Иди топи, инструмент я сам донесу. Да побыстрее там! Работать давно пора, а мы ещё чаю не попили.

   Путешественники, хвастающие умением зажечь костёр с одной спички, во многом лукавы. У них всегда есть в запасе полный коробок. Последняя спичка оставляет мизерные шансы пожарному. Крайний случай довольно каверзен. Помехи поджидают отовсюду: дуновение ветра, скрытая сырая палочка в костре, рука дрожащая и главный разрушитель тёплых замыслов – закон подлости. Костёр требует к себе внимания и аккуратности, только тогда он будет гореть так, как желает огня смотритель.
   Печка у Андрея с первого раза не разгорелась. Он подождал пару минут, зная по опыту, что огонь на нервах не разгорится; переложил чурочки в топке и поджёг новый бумажный факелок.
   - Ещё не разжёг? – Услышал со спины незадачливый кочегар недовольный голос Ивана. – Отойди, я сам. Чайник поставь пока.
   Иван вытащил из топки все дрова, дымящиеся уже, и начал отбирать свои, указывая Андрею как правильно выкладывать костёр. Злость в Андрее нарастала: учит учёного. Сколько лет он прожил в своём доме, и ему смеют указывать как правильно печь разжигать. Иван тем временем разжёг свою укладку, которая вспыхнула враз, затрещала.
   - Вот как это делается! – с гордостью похвастал традиционными знаниями Иван. – Чайник кипит?
    - Как я его вскипячу, когда света нет? – Андрей уже не сдерживал гневного тона.
   - Ничего тебе доверить нельзя! – в очередной раз укорил напарника Иван. – Давай хоть воды попьём. Погреемся немного и в работу.
    - А где вода? Пашка давно нанос отключил. Полчайника осталось, хочешь, пей.
   - Забыл по дороге набрать, - хоть раз признал свою вину Иван. – Съезжу после на колонку, время будет.

   Андрей не мог уже смотреть на разнуздавшегося напарника, потерявшего все берега. Вышел из кухни. На улице ещё не так холодно, согреться можно и движением.
   Зря он спускает Ивану его выхлопы. Раз показать место зарвавшемуся коротышу, и будет он на привязи. Печка ещё эта… Она греет, пока горит, только кухню. Пашка слил всю воду с системы отопления, и теперь одной металлической печуркой многого не нагреть, тепло железяка отдаёт быстро, как и набирает.
   Бесило желание Ивана начинать работу с чаепития. Пришёл на работу, работай! Чай можно и дома попить. С какой стороны не оцени этого выскочку – неправ он. И указывать ему уже поздно. Батыр вряд ли поможет. Это дядька его, старший в роду, коих уважать принято. Как бы там ни было, Андрей решил высказаться при Батыре. Так честнее будет. Сейчас же надо успокоиться и молчать. Работа на раздоре вовсе не склеится.
   Он влез на крышу и примерился к предстоящей работе, отметил, с чего лучше начинать перекрытие проёма. Впрочем, это не его дело, рабочий цикл выстраивать. Придёт Иван и всё сделает по-своему. Вариантов много.
   Андрей присел на краю и уставился на безлюдное озеро, выпрашивал у голубизны успокоения. А там, за деревьями, приметил машину электриков. Приехали уже. Оперативно. Стало быть, вскоре свету быть. Это радует. К обеду будет разогретая пища и чай горячий. Иван успокоится хоть немного.
   Меж электриков притёрся Антошка. Хвастал предусмотрительностью, убирая мешок с дороги. Электрики отблагодарили бедолагу сигареткой, и счастливый бомжик пускал дымок себе в удовольствие. Ситуация показалась Андрею немного смешной, настроила, наконец, его расхлябанные нервишки. Шутка – великая сила.
   А на соседнем азербайджанском дворе показалась хозяйка. В Андрее вдруг проснулось давно забытое озорство, и он решил пошутить, вспомнил узбекский и прокричал суетливой женщине:
   - Опа! Кичерассиз! Су борми?
   Женщина озиралась вопросительно, не понимая малознакомую речь. Узбекский и азербайджанский схожи немного, и прилетевшие женщине слова выглядели недослышанными, но родными, до удивления в русскоязычной стороне.
   - Водички не найдётся, соседушка? – уточнил свою просьбу Андрей. – А то у нас Паша насос отключил.
   Запасливая соседка согласилась поделиться водой. Для народов Востока вода – святое, и делиться ею принято во всех традициях мусульманских стран.
   - Половину налейте, - передал Андрей пятилитровую канистру соседке через забор. – Ярым. Нам хватит.
   Добрая женщина заполнила тару полностью:
   - Откуда язык знаешь? Татарин, что ли? Не наш язык, но похож.
  - С Узбекистана я родом, - представился Андрей. – Русский сам. Но язык знаю немного. Озмас.
  - Яхши, - похвалила женщина. – Хорошо. Пейте на здоровье. У нас вода хорошая. Мы за ней далеко ездим, с родника берём.

   Как мало надо человеку – слово доброе, слово поддержки. Андрей почувствовал себя мужчиной после разговора с азербайджанкой, злость в нём испарилась, словно и не бывало. Даже Ивану передался положительный настрой, и он улыбнулся: есть вода, электрики скоро свет подключат. Значит, день обещает быть результативным.
   Иван подобрел, но подобрел ненадолго. Оказалось, батарея на его шуруповёрте не заряжена. Заряда запасной хватит на час, не больше, а зарядить её негде. Когда ещё электрики свет подключат. Кто виноват? Только не старший. У Ивана дома дел невпроворот, некогда за инструментом следить. Пришлось искать козла отпущения, выбор которого был невелик – Андрей в единственном числе.
   Ох и намучился же Андрей с горе-напарником, самочинным начальником, не умеющим шурупы крутить! Наслушался от него за голимый час необоснованных попрёков! А дел было сделано всего ничего, пока шуруповёрт не разрядился окончательно.
   - Поеду к Батыру, - решил Иван. – У него шуруповёрт возьму. И воды заодно наберу, а то неизвестно, чем нас азеры притравить собираются.
   Иван вылил всю воду из канистры. Разгорячённый Андрей только хлебнуть собирался, не поспел. Живительная влага разлилась у жаждущего под ногами грязной лужей.

   «Не бывает несовместимости в работе», - загрузился Андрей горькими думками, провожая Ивана. Сколько разных людей встречал он на заводе! Узбеки, татары, евреи – притирались все как-то, срабатывались. Не было национальностей, были имена и опыт, наставничество, обучение. С самых дальних кишлаков приходили на завод рабочие, русский знали плохо, в руках, кроме кетменя не умели ничего держать. Проходило время, и дехканин становился мастером, сам обучал мастерству поколение молодое, неумелое.
   Высокомерие скопилось в людях примером с новых руководителей, бывших братков, победивших в криминальной революции. Случайным людям доверили самую большую ценность страны – народ. Жизнь сложилась такая – корявая, выстроенная на презрении к человеку. Кто унизит больше людей, под себя подомнёт, тот и окажется на коне. Профессионализм в работе не имеет никакого значения, и плодятся по стране полуграмотные ремесленники, скрывающие свой опыт за пустословием. Да и нечего им передавать!
   Несовместимость распылилась средь россиян неизлечимой заразой.

   Иван не успел отъехать далеко, повстречался на дороге с Батыром. С приездом Батыра зажёгся свет, привезли воду. Профессионализм отмечается не только ловкостью рук. Вокруг умелого работника всё вертится по намеченному плану. И лишь Иван никак не мог вписаться в размеренный ход рабочего дня. Ничего у него не получалось, и виновником бед его были все вокруг, только не он. Присутствие Батыра только раззадорило склочный характер неумёхи, и Иван материл Андрея на чём свет стоит.
   Андрей начал огрызаться понемногу, прорвало его наконец. Отвечать хамам он был обучен, да возраст призывал его к сдержанности. Андрей надеялся на поддержку Батыра: работник опытный, видит медвежьи потуги Ивана. Батыр отмалчивался. Работают старшие товарищи, возраст требует уважения. Единственное, на что бригадир решился – предложил Андрею взять второй шуруповёрт. При чём в голосе Батыра Андрей впервые заметил нотки раздражения. Работа не то что отставала – не двигалась. Было чему злиться.
   Руки у Андрея затекали от фанерного листа, который приходилось вертеть и поддерживать под взаимоисключающими командами напарника. Шурупов накрутить ему доставалось вдвое меньше, чем Ивану, который не выпускал из рук шуруповёрта и нисколько не помогал выставлять фанерный лист. Пока Андрей пристраивался к шуруповёрту, работать с которым приходилось довольно давно, пару шурупов выпало из затёкших рук.
   - Оставь шуруповёрт! – приказал Иван. – Я сам прокручу. От тебя разор один, ничего доверить нельзя.
   - Я этих шурупов накрутил, сколько счёта твоим мозгам не дано, - защитил себя Андрей и бросил шуруповёрт на пол. – А с тобой никакой работы не выйдет. Язык твой лучше рук работает. Пойду я, без толку всё это.
    - Ну вот, я ещё и неправым оказался, - размяк неожиданно Иван. – Разговариваешь с тобой, шутишь, учишь…
   - Домой пошёл? – просто высказался Батыр без лишних слов.
   - Да! – зло ответил Андрей, не найдясь, как выразить достойное уважение бригадиру.
   - Ну, пока, до встречи, - протянул ему руку Батыр.
   Выход из шабашки свободный – это единственное право, оставшееся у наёмника. В остальном люд работный ничем не защищён от лукавств вороватых прорабов. Деньги за работу выбиваются из них угрозами, а то и кулаками. Кто язык за зубами держит, ни с чем остаётся, какая бы дружба не завязалась за время совместной деятельности.
   - Садись, подвезу до дома, - предложил Андрею Иван. – Мне всё равно за племянником ехать. Без напарника лист не поставить.
   Андрей махнул рукой: «Езжай, сам доберусь».

   Денег на трамвай не хватало, а мелочь просить у мужиков было зазорно. За захлестнувшей его злостью Андрей немного ощущал себя предателем. Предателям расчёт не положен. Это в старые добрые времена любая работа должна была быть оплаченной. Сегодня любая провинность карается голодом и нищетой. Зарвавшийся работник не имеет прав на расчёт по увольнению, и вклад его в труд обесценивается до ноля, каким бы результативным он не был.
   Семь километров до дома – трудный путь для пенсионера. Да впереди полдня. Прорвёмся! С городом давно не общались. Из окошка автомобилей наблюдаем жизнь городскую. Места, где живёшь, надо мерить шагами, только тогда в человеке открывается чувство малой родины.

                Глава VI. Город.

   Долгая дорога успокаивает, ходьба перезагружает мозг. Андрей не помнил, как он выходил с озера, очнулся только на пешеходном переходе, пропуская машины. Машины остановились, и Андрей перебежал на другую сторону. Водитель просигналил, благодаря пожилого пешехода за расторопность. Не пропала в людях благодарность, не иссякла, затаилась только. Куда ж ей деться? Наполнение человеческое скапливалось в нас не один век, и не убить его за какие-то там разгульные десятилетия. Сохранилось ли оно в Иване? Вряд ли. В Батыре – наверное, немного, на виду. Только вот когда корысть завладевает помыслами, совести места нет. О мимолётной благодарности в том случае и не вспомниться. Не оплатят Андрею его затраченные на работе часы. Да и пусть. Жизнь идёт, с голоду не пухнем, пенсия не позволит обнищать окончательно. Проживём дожитие, ещё не то выдерживали.
   Ходока по принуждению заинтересовали частные дома, вырядившиеся разномастными облицовками вдоль дороги. Свой дом – это одна из основ семьи, если только хозяина не заест выпендрёж перед соседями. Хотя, хвастать архитектурными талантами не зазорно. И выставились домики отличительным фасадом – смотри, разглядывай, перенимай. Любые творческие начинания рождают в человеке человеческое.
   У Андрея самого старый дом давно нуждался в ремонте. Конёк ветром сорвало, отпали сами собой несколько досок облицовочных, прогнивших насквозь. Как-никак, а дому более века. Стоит ещё, не кренится. Делали раньше дома – на совесть, из лиственницы, времени не подвластной. Забьёт вьюга в зиму все дыры снегом, и потечёт дом так же, как у Пашки. Будут тебе хоромы вечные!
   Надо, надо дом сохранить! Только вот где денег столько на ремонт собрать? Деньги сегодня не зарабатывают – делают. Откуда только здешние хозяева эту шелуху жизни добывают - купюры рисованные? Как их делают? Не рисуют же – дело подсудное. Зарабатывать деньги Андрей умел, пока труд в цене был. Добывать не научился.
   Ездят по вахтам мужики, не сумевшие добыть достойных благ для семьи в городе с разрушенной экономикой. Бегут, у кого в сытных местах блатные завязки остались. Алтай – да не сытный! В кои-то веки такое бывало! Бегут одни, спиваются другие от безысходности. А дома стоят, отстраиваются. Стало быть, земля сибирская не утеряла свой статус - живородящий, неиссякаемый.
   Самые активные занялись предпринимательством. Самозанятость – лучший стимул к выживанию в стране, отказавшейся от доброй части своего народонаселения. Такую власть мы избрали (или она сама себя избрала) – народ её кормит, она же в благодарность платит народу свободой выбора к выживанию.

   В доказательство одичания страны на пути у Андрея повстречался авторазбор на дому. Красу зелёных придорожных газонов и цветастых полисадничков изрядно подпортило кладбище машин. Предприимчивый хозяин захламил свою территорию десятками ржавых кузовов различных марок. Трава на отравленной земле уже не росла, да и огород у хозяина вряд ли сохранился, захламился ржавым металлом, заболела земля.
   Больные земли открылись Андрею, когда он свернул в гаражный кооператив. Тут, на отходах с машин, и трава расти никогда не будет. Сколько развелось их по городу, кооперативов этих – не счесть. Каждый, уважающий себя мужик, стремиться сесть за руль и семью свою усадить, чтобы все ездили в булочную на личном авто, иначе не престижно. Машина завоёвывает себе место под солнцем. Для природы неживое движение непривычно, и Земля не в состоянии совладать с машинным засильем.
   Андрею вспомнился по этому поводу сосед, владелец мусоровозки. Держит Витёк личный КАМаЗ у себя дома, в гараже. Бывает, не успеет отмыть кормилицу после работёнки непрестижной, ветерком дунет и накроет Андрейкин дом всеми запахами. Полный букет! Хорошо ещё, живёт соседушка помойный за квартал. Его ближним соседям достаётся вся амбра. Да они привыкли, Витёк – мужик хороший.
   Всем хорошо, а лучше всего начальству БТО. Гаражи городить не надо, ремонтных цехов не требуется. Сиди себе дома у компьютера и прибыль подсчитывай. Можно руководить хоть откуда – с Австралии ли, иль с Америки. Да хоть с Антарктики, только они туда не поедут.
   Хорошо, что всего лишь одна мусоровозка в районе. А как живётся соседям рядом с владельцами «говновозок»? Они ведь тоже частники.

   Андрей поднялся на пешеходный мост через железнодорожные пути, и ему открылся вокзал во всей своей красе. Новый вокзал, привокзальная площадь Шукшина - привлекают ухоженностью и современностью. Здесь Василий Макарович частенько задерживался в ресторане, не давали ему почитатели скоро доехать до дому. Ресторан тот остался ещё, хорошо следит за зданием частник.
   Паровоз на постаменте, гостиницы, магазины – красиво всё, блестит и завлекает. Вокзал – начало большого путешествия, незнакомые города, страны, люди. Андрей всю свою жизнь был заряжен странствиями, выезжал каждый отпуск неведомо куда, весь Союз объездил. Не увидеть ему больше ничего, заковали его нищетой в городе, заражённом наживой. Не выехать даже на Алтай, не прикоснуться к гранитным скалам, кои привязали его с детства своей суровой монументальностью. Вот он Алтай – синеет на горизонте. Видеть можно, прикоснуться нельзя.

   Андрей задержался ненадолго на мосту, отдохнул, огляделся и спустился вниз. Не на прогулке он, если идёт домой, надо идти, а не выпяливаться критическим взглядом на городские достопримечательности и недостатки. Пошёл скоро, но церковь без внимания оставить не мог.
   Привокзальную церковь начали строить по воле народной, проводили опрос. Да кто пойдёт супротив дела богоугодного? За строительство высказались все опрошенные. Сколько их было, неизвестно. Андрея не спросили, не то он ответил бы: не место церкви на вокзале! Показушная она тут, а никакому богу показуха не нужна.
   Мэр города дал добро на строительство с условием, что не будет долгостроя. Долгострой вышел. Церкви не строятся ударными темпами, на дела духовные нужно время неограниченное. Если будет та церковь угодна Богу, поднимется святостью. Неугодная отстроится вызывающим зданием.
   Фундамент залили скоро. Подняли стены на возвышенности души. После дело встало, деньги кончились. Пожертвования собираются вяло, не нужна стала горожанам церковь, кончился первичный запал, остыли души. И стоит недостроенная церковь на вокзале – первая городская достопримечательность, визитной карточкой для дорогих гостей. Уже магазины огромные вкруг неё отстроились, открылась городская мечеть по многочисленным просьбам градостроителей – гастарбайтеров. А церковь народная всё не наполняется святейшим духом.
   За десятилетия простоя строительства поднялись церкви в элитных городках, поднялись именем местных братков, благословенных ныне. Нет туда ходу люду простому. Поднялись церкви Иеговы, староверческие, домовые; католическая церковь начала принимать прихожан; секты подпольные развесили повсюду призывные плакаты с открытыми адресами. А наша церковь застыла долгостроем, позорится в самом центре, нарекая Бийск нелицеприятным именем «Город недостроенных церквей».

   Андрей с удивлением отметил на стройке одинокого рабочего – каменщик выкладывал над церковью башенку, вторую по мансардному периметру. В лето он работного движения здесь не замечал. Андрей всегда при случае интересовался продвижением дел, проблемами заморозки стройки. Выспрашивал любую информацию у местных, вокзальских. «Наверное, вручную кирпич на крышу поднимает, - подумал Андрей о каменщике с церкви. – Кран заржавел уже за столько времени бездействия. Проржавел так же, как и заградительный забор, помятый весь и облезший».
   Увиденное нисколько не воодушевило искателя добра в родном городе. Андрей только поёжился с осенней промозглости и вспомнил, что давно уже не справлял естественные надобности. Идти в супермаркет в замызганной одежде он не осмелился, хотя там есть бесплатные туалеты для всех желающих, никого не остановят, пропустят уединиться на минуту-другую. Через дорогу – пустырь, расчищенный после слома домов «под снос». Расчищена только зримая площадь. Там, где заброшенные дома скрывает железнодорожная поликлиника, бульдозер не проходил. Андрей знал о том и заспешил в места, куда человек цивилизованный ногой ступить не осмелится.
    Он прошёл по упавшему забору и начал пробираться к покосившемуся туалету, который простоял дольше полностью завалившегося дома. Ступал осторожно, примеряя каждый шаг. Бог его знает, что скрыто за пожухлой травой, устлавшей землю толстым ковром. В прогнивший туалет заходить не осмелился, прикрылся дверью от случайного прохожего. Осень разоблачительница не скрывает безобразия за зелёной листвой, выставляет на всеобщее обозрения все непотребности.
   Сколько уж лет этим развалинам в центре города! И нет никому до них дела, а владельцам ресторана Шукшинского эти руины только на руку, есть куда отходы сбрасывать. Могли бы травой засеять всю эту незадействованную площадь на радость людям, да денег нет. Приходится выставлять всю свою бесхозяйственность напоказ.
   
   Всяк новоизбранный мэр пытается оставить своё имя в городе. Кто парки новые открывает, славя имя своё искусственными насаждениями. Приходит другой, дороги разбитые в божеский вид приводит. Парки тем временем зарастают, неухоженные, и засоряются местными жителями. Не хватает градоначальников на большее, а ведь поставлены они на ответственный пост решать все городские проблемы в скопе. Главной же своей задачей все устроители жизни городской видят коттеджик в заветном месте, положенный за дела их великие. Делишки те, развороченные за четыре года правления, забываются скоро, и остаются после мэров только воспоминания злые да надписи похабные на заборах.
   Несправедливо будет винить во всех грехах мэров. В стране сегодня правит бизнес – свободный, дикий базар, каких не помнится со времён Рюриковичей. Нет для этой разнузданной публики никаких законов – ни Бога, ни царя, ни партии. Они победили в криминальной революции и теперь правят миром, сообразуясь единственной целью – прибылью. Потому газ сегодня идёт в первую очередь в развлекательный центр, а тысячам семей с городских окраин дано отапливаться по старинке, дровишками. Недостойные они, нищеброды, не владеют течениями ценообразований, не понимают рыночных законов, потому к жизни страны допущены быть не могут – половина народонаселения могущественной некогда державы.
   Понастроят скоро на развалинах домишек железнодорожников магазинов и кафешек – самые необходимые заведения для разгульного города, от труда отлучённого. Их уже по три на каждом перекрёстке: «Аникс», «Мария-Ра», «Пятёрочка». А всё им мало, засилья магазинного. Людям уже, кроме как о ценах, говорить больше не о чем. Взорвётся этот мыльный переполненный пузырь вскоре. Перегрызутся бизнесменщики в дикой конкурентной ярости и пожгут друг дружку по неестественным законам рыночной экономики.

   Андрей очнулся со злых мыслей, завертелся по мусорным завалам: не увидел ли его кто с застывшей рукой на расстёгнутой ширинке? Стыда потом не оберёшься! Пригладился и заспешил к дому. Ещё полгорода шагом отмерять. Да ничего, время есть. Ходьба ещё никому неприятность не причиняла.
   Что вот только жене говорить по поводу невозможности зарабатывать? Что ответит она? Муж ей попался несостоятельный.
   Ковалёвка… Сдалось ему это озеро! Не живёт он там, район не его. Погибнет озеро, не его вина. Не оно первое попало под раздачу диких городских нравов. Осталось невостребованным, и не жалко его. Или же жалко, всё же?

                Глава VII.  От автора.

   Автор прошёл на Ковалёвское озеро, дабы увериться в правильности рассказа о друге, его забот и разочарований. Прошёл маршрутом Андрея, через железнодорожный вокзал.
   Недостроенная церковь прикрылась снегом от нескромных взглядов, не несущих в себе ничего возвышенного, - сомнения одни и безверие. Церковь под снегом приняла хоть какой-то божеский вид и, если бы не покосившиеся строительные заграждения, несведущему зрителю дано бы было обрести здесь благость от дела богоугодного. Заставить строиться в зиму не подвластно даже Богу.
   Пустырь потерял никчемный вид, заблестел завлекающе. Да не привлечёт он никого. Местные жители знают, что скрывается под снегом, и по замусоренной целине ни один лыжник лыжню не проторит, на то через дорогу раскинулся парк под соснами.

   Пустырь застроят вскоре. Не в этом году, так в следующем. Засверкает всё на той стороне, заблестит. Торгаши приноровились поднимать торговые центры в кратчайшие сроки, и деньги у них есть. Дело за малым осталось - площади торговые распределить, и склока за места денежные, центральные, уже прошла все кульминационные моменты.
   Пустырь застроят, сроки возведения церкви весьма сомнительны. Местная епархия тем временем не бедствует. Архиерейское подворье возрождается ударными темпами, принимает посетителей, собирает раритеты для своего открывшегося музея. Успенский кафедральный собор неукоснительно несёт все церковные службы, страждущих в церкви Успения Пресвятой Богородицы не переводится. Хватает забот у служителей церковных, и дела их богоугодные до недостроенной церкви Николая Чудотворца не доходят. Видать, на возведение храма нашёлся всего один инициатор из всей православной братии, а сотрудничества средь божьих служителей находится меньше, чем в бизнесе. Не нужна, получается, церковь на вокзале. Не нужна ни горожанам, ни священникам, ни Богу. Не к месту она. Тут раньше пивом торговали, из бочки 900-литровой, с очередями огромными. Какая тут может быть церковь после этого? И что теперь с ней делать? Не ломать же примером с революционеров-ленинцев. До такого вандализма буржуям не оскверниться. Проще выкупить недострой и сделать из него центр развлекательный – вот деяние, бизнесу пристойное.

   Площадь Шукшина прочищена от снега до асфальта, газончики прикрыты ровненькими сугробами. Привокзальные площадки блещут опрятностью, вычищены под метёлочку. Вокзал – предприятие государственного значения, здесь мелкой небрежности быть не должно, всё с иголочки тут, и ссылок на недостаточность средств железная дорога не терпит. Всё надёжно и строго на транспортных артериях страны.
   Мост через ЖД прочищен до шлифованой доски. Городские лестницы так не обслуживаются. Требования к гособъектам и местам общественного пользования провинциального городка разняться ощутимо.
   Захотелось проведать Алтай с высокого моста, да затянулись далёкие горы молочной дымкой. Не всегда гордый Алтай предстаёт на обозрение восхищённому зрителю.

   В частном секторе проход пешеходу не везде удобен. Всё зависит от хозяина: прочистит он тротуар у своего дома, пройдёшь без проблем. Подле домов неухоженных пешеходную тропу приходится протаптывать. Да мы привычные. Живу я в частном секторе и прыгать по сугробам для меня не в тягость. Коммунальные службы в наши периферийные края не заглядывают. Не нужны мы государству, и государство для нас – соответственно.
   До Ковалёвского озера прошёл без интересов. Не до разглядывания достопримечательностей, когда под ноги смотреть надо, не поскользнуться, в сугробе не завязнуть. Видел я уже все эти флюгера над ухоженными домами, ветряному генератору завидовал.

   Озеро не узнать вовсе, спряталось за льдом, под заносами снежными. Не зная о нём, не угадать его присутствия здесь. Затаилось озеро в зиму, словно медведь в берлоге. Отдыхает, лечится. Под ледяной бронёй мокрую жизнь никакая зараза не возьмёт.
   Переживал я немного: повстречаюсь здесь со знакомыми и объяснить не смогу, к чему я появился в краях отдалённых – без дела, без бутылки приветной. Чужие здесь не ходят. Незачем.
   Зашёл с нежилой стороны, притаился за кустом, постоял. Мысли собрал о целесообразности своих писаний. Не помогут те мысли озеру больному, и люди читать мою пространную галиматью не станут. Не проникнутся люди словом, разучились. Им выживать надо, о сущем думать. Не до чистоты души людям.
   На мою удачу берега озёрные пустовали. Двое школьников скатывались с накатанной горки. Да они моим размышлениям не помехой, им одинокий дядька незнаком, и здороваться с ним не обязательно.
   Пацаны расчистили на Ковалёвке небольшой каток. Лёд гладкий, прозрачный, как и подобает озёрному зимнему покрытию. Повезло школярам, далеко ходить не надо. После уроков и - на коньки разом.

   Пашкин дом поднялся над соседними – азербайджанским, неухоженным, и хозяюшки беспокойной – выбеленный и подкрашенный. Закрыли кумандинцы мансарду, успели к морозам. И дом теперь стоит как настоящий. И не понять залётному прохожему, что безлюден он, заморожен.
   А вот горы строительного мусора перед домом Пашка так и не вывез. За забором этого не видно, если приглядеться только. По весне добрую часть этого хлама в озеро талыми водами смоет. Хозяину то встанет подмогой, меньше грузовых рейсов придётся проплачивать.

   - Игорь! Ты чего там застыл? Замёрзнешь! Иди ко мне, погрейся! – Я вздрогнул с призывного голоса, оглянулся – Антошка! Сидит на трубах теплоснабжения, ногами болтает.
   - Какими судьбами в наших краях? – спросил Антошка, поднимаясь и протягивая руку на рукопожатие. Рука у Антона крепкая, рабочая. Только осталась ли в нём самом рабочая эта закваска? Кончилась за ненадобностью, алкоголем её выело.
   - Да вот, проездом, - замялся я. – Проходом. Дорога на гору есть?
   - Дай сигаретку, - не стал выдавать Антон озёрные тайны без мзды. – Да тут везде тропинки есть (прикуривая). Пацаны с горы катаются. Обувь хорошая? В склизкой не пройти. А тебе куда на гору? К «шестёрке» (рейсовый автобус)?
  Я кивнул утвердительно, решая по ходу дальнейший маршрут своего путешествия.
   - Сам-то как?
   - Да вот, сторожу. Смотрящим меня на озере поставили, - пошутил Антон.
   - А утки где? Слопал?
   - Улетели, - улыбнулся Антошка. – Проглядел я их. Вечером были. Проснулся поутру, ан нет их. В тот день не кормили, голодным я остался.
   - А чем занят? – побеспокоился я.
   - Да так, по разному. Чем зимой занимаются? Снегом. Есть снег, есть пища. Нету снега, приходится нахаляву кусок хлеба выпрашивать. Дай мелочишку, Игорёха (я не дал). Тётка должна подойти, работу дать обещала. Где она? С утра жду.
   Я стал прощаться. Здесь меня уже ничего не задерживало и надо было сделать вид занятого. В зиму с озером ничего плохого случиться не может. Да и мне озеру ничем не помочь.

   На гору я поднялся скоро, не упал, не поскользнулся. Ещё не такие косогоры брали! Вышел к заправке.
   Заправка, шиномонтажка, приёмный пункт металлолома. Всё здесь знакомо. На шиномонтажке Вовка Ветерок колёса менял на нашем рабочем автобусе, на приёмке трактористы солярку сливали. Жить всем хочется, а хорошо жить – особо. Жить хорошо сегодня никто не запрещает.
   Поднялся к дороге и…, замер. Стоит автобус дорожников, не обойти его не увиденным. А здороваться с ними не хочется отчего-то. Уволился я по возрасту пенсионному и не проставился. А с каких шишей мне их поить? Самому бы выжить на такую пенсию, с таких заработков. Да и не заслужили они. Не сдружились мы, коллектив не тот попался – с конторских дрязг примером.
   Некому сегодня заниматься сплочённостью рабочих бригад. Бригадир рабочих не выбирает, какие люди придут, с теми и работать приходится. Тут о несовместимости характеров говорить не приходится, притираться надо как-то друг к другу, перековываться. Несостоявшегося работягу учат примерами, словом грубым подталкивают к справедливости и мастерству. Сложная эта должность – бригадирская. По себе знаю, приходилось в жизни за людей бороться.
    Без понятия дружбы в трудовом коллективе не обойтись. А какая она, дружба, по временам сегодняшним? Попрали её, как и всё хорошее, что выковали в советских людях. Нет настоящей мужской дружбе примеров. Самоотречённость ради товарища – глупость несусветная. Раньше думай об имидже, а потом о других, недалёких. Вот и вырастают бригады примером с тюремных камер: тот в авторитете ходит, этот – мужик по понятиям, а тот, молчаливый, - сморчок опущенный.

   Я спрятался от мужиков за забором, выставился взглядом в тропу, что преодолел только что. С этого косогора не видать ничего, дальний обзор скрыт деревьями. Склон тут загрязнён до предела, предприятия сваливают крупные отходы за задние заборы, мусорные баки стоят на территории только для вида. Шиномонтажка укрепила тыл отжившими срок шинами, приёмка металла завалила свой зад вообще непонятно чем. Чем только не занимаются на этой территории, торгуют всем, что приносят. Что не продалось – за борт, не моё. Выглядывают из снега корпуса телевизоров, холодильников, машин стиральных.
   Заправка чистоту блюдёт. Ей опрятность по статусу положена, следят за ними особо. Да как там проследишь, какой годности они топливные ёмкости под землёй зарыли? Прорвёт какой бак, и потечёт вся зараза вниз, по склону.
   Туалеты под каждым заборчиком. Заботятся предприятия о клиентах. Говновозкам к тем отхожим местам не проехать, да и не надо. Ямы выгребные глубокие, сами очищаются – талыми водами. И вся эта грязь по весне – ручьями вниз, к озеру!
   А ведь можно же было все эти придорожные сервисы по ту сторону дороги выстроить? Да земли там чужие. На равнине раньше сады коммунальные были, поля, огороды. Город сам себя кормил в былые времена. Сегодня там заросло всё, грунтовые дороги пробили прошаренные водилы, умеющие сбрасывать груз отходов бесплатно, не заезжая на мусорный полигон. Как бы там ни было, а территории те пришлось бы выкупать. Здесь же, рядом со склоном, земля бесплатная, и заправку с дороги видать лучше.
    Вот такая она – рыночная экономика. И стоят по всей Горе щиты с объявлениями: «Приму строительный мусор». Навозят, притрамбуют, выровняют – вот тебе и территория бесплатная. Строй, что в голову взбредёт, и никакая проверка им не помехой.

   Глупо прятаться от неизбежного. Дорожники ещё три часа будут ковырять снег по обочинам. Сколько не помогает им трактор, а вдоль отбойника после него остаются снежные завалы, которые непременно надо очистить, освободить отбойник до полной видимости.
   Мне приходилось выполнять эту работу. По лету мы проходили здесь с мусорными мешками, загружали полный КАМаЗ дорожными отходами: брызговики, фары разбитые, бамперы, но больше всего – мусор, выброшенный на ходу с кабины. Убирали только в черте видимости, в траву не лазили. Зимой же вся эта нечисть летит вместе со снегом под откос, ближе к озеру.
   Я вышел к рабочим. Никого из знакомых в бригаде не осталось. Текучка в ДРСУ зашкаливает. Никто не выдерживает долго на непрестижной работе – без признания, одобрения, простого «Спасибо» за труд. Бегут все, пресытившиеся начальственным брюзжанием, уходят с мизерной зарплаты.
   Нет знакомых, ну и ладно. Здороваться не придётся.

   Здороваться пришлось. Трактор закончил работу и развернулся мне навстречу, просигналил приветствием. Помнит Сашка. Приходилось работать с ним в паре, подгребать за ним, ход корректировать.
   К мужикам тем временем подкатил крутой внедорожник. С машины вышел водила прикидом под братка, на понтах весь. С задних дверей повыскакивали двое охранников, прикрыли босса с тыла.
   Я таких только по телевизору видел, в пиджаках розовых. Наяву артистов наблюдать не пришлось, хоть и пережил я лихие 90-е. Крутые парни были проще, не гоношились, били с кондачка и формы специальной не носили.
   Мужик подошёл к рабочим и заорал на них благим матом. Зря он так. Работяг с десяток человек наберётся и все с лопатами. Есть отсидевшие средь них. Половина рабсостава – штрафники, выходящие на работу с местной колонии. Чем этот ухарь пронять таких собрался? Неужто качками своими, что за спиной его маячат, мышцой надутой поигрывают?
   Я уже подходил ближе и разобрал в блатном оре братка претензии к рабочим. Трактор, выгребая снег из-под отбойников, протянул снежный язык поперёк заезда на автомойку для большегрузов. Вот за этот язык и огребали мужики по полной. Рабочие всё одно очистили бы дорожку, это работа их.
   С автобуса вышел Ветерок, представился: «Бригадир». Заверил хозяина автомойки, что дорога его будет вычищена.
   - Я проверю, - застращал хозяин автомойки. – Останется пятнышко снежное, заплатите мне по полной!  Знаешь, кто я? Вот будешь знать!

   Я поздоровался с Ветерком, рассказал о жизни своей пенсионной. Долго не разглагольствовали, не за чем. Пошёл к остановке, а из головы всё не выходил хозяин автомойки. Разные они все, бизнесмены, объединяет их одно – гнабёж. Все видят свою руководящую деятельность в строгом обращении с подчинёнными. Редко кто труд наёмника уважает, а уж благодарить никто не умеет. Разучились.
    Причина той неприязни к люду работному вполне объяснима: директорами сегодня становятся люди случайные. Кому в голову взбредёт, что он фермером может стать, в деревню его потянет. А образование у него филологическое. Просто деньги карманы оттягивают, и мечтается чувственной душе, что сможет он деревеньку какую из небытия поднять.
   Другой с детства артистом стать мечтал, как наш боевичок задвинутый. Кончил театральный, а на сцену не попал, бесталанный. А папа ему в наследство автомоечку подогнал. Не захотелось детю неудавшемуся делом простецким руководить, да пришлось. Денюшка, она ведь по жизни всегда необходима, и немалая.
   И никто не убедит этих новомодных хозяев жизни в том: что бы дело их пошло, прежде людей необходимо сплотить, к жизни их поднять, к техграмоте приучить. Что может быть проще – накажи, наори, вот и движение пошло в разные стороны. Вид деловой.
   И почему ветеринарам и кинологам, к примеру, специальное образование требуется, а курсы руководящего состава обязательны не для всех?
   Автомойка на горе. Чистая, ни сориночки. Здание блестит в лучах зимнего солнца. Клиенты уверены – их грузовики будут блестеть так же. И никому нет дела, куда уходит щёлочная вода, собравшая грязь с их машин. А идёт она вниз, отстоянная для виду, просачивается в озеро.

   «Шестёрка» ходит редко. В ожидании автобуса я засмотрелся на город. Конечная остановка стоит на возвышенности, и обзор отсюда хороший. К вечеру с горизонта сошла дымка, и взору открылся Алтай, притянул чувства преодолением.
   Город отсюда кажется красивым, уютным. Живут здесь люди к жизни устремлённые. Кто спорит? Только не всякому с таковыми сосуществовать суждено, многие под упырями ходят. Кому-то же надо город в чистоте содержать.
   Озера отсюда не видать, да и не хочется уже. Насмотрелся. Глупо жалеть лужу умирающую. Есть женщины-активистки, вот пускай они и бегают, жалеют. Им за это деньги платят. Вбестолку это. Не жить озеру, не нужно оно никому.
   А всё оттого, что в людях вера пропала. Вера в руководителей, в государство. Не верят ни в Бога, ни в таланты свои. А главное, в людей нету веры, веры в будущее.
   А вот и автобус до дому подошёл. Не поеду больше на Перевалку. Нечего тут делать.