В разных Естествах приходится притворяться по-разному. Иногда дело доходит до абсурда. Однажды я побывал в конно-тележечном царстве. Я “проявился” в церкви. Священник посмотрел на меня “широкими” глазами. Я сказал ему, что скоро вернусь, но он отчего-то попятился назад, выругавшись. Сказал мне, что я “Диавол”.
Я подошел к нему и сунул пару целковых. Сказал, чтобы он закрыл глаза и посчитал до десяти. Мне потребовалось меньше времени, чтобы тихо уйти.
В том Естестве я хорошо запомнил яблоневый сад. Деревья стояли вокруг протоптанной земляной дорожки близко-близко друг к другу, так, что временами было не пройти. Ботинками я проделывал путь вперед, сквозь траву и опавшие листья, и думал о том, что никогда не случится.
Солнце стояло высоко, а воздух был наполнен чем-то легким, едва заметным. Каждый из Естествописцев, кто когда-нибудь оказывался в местах, где цивилизация еще не успела поглотить древнюю Суть Вещей, понимал, о чем я говорю.
Среди ветвей деревьев и искрящегося света я продвигался вперед, пока не вышел на поле перед рекой. Поле медленно опускалось вниз, прерываясь у золотой воды. На другом берегу медленно орудовали таинственными инструментами землепашцы. Иногда они, видимо чтобы облегчить тяжелый труд, хором запевали странную, протяжную, песнь.
Я спустился к самой воде, скинул с себя ботинки. Однажды мне рассказали, что какой-то мудрец сочинил сказку про них. Сапоги-скороходы. Так назывался вымысел жителей того Естества, больше похожий на ложь, чем на правду.
Ботинки медленно опустились в воду и погасли. Вместе с ними погас и я. Теперь я больше походил на говоряще-двигающиеся единицы, смиренно держащие свой путь в вечность. Землепашцы на другой стороне реки собрались вместе у стогов сена, “попитаться”.
Я опустился в воду и почувствовал, что становлюсь рекой. Из воды легко можно было попасть в траву, через корни, пульсирующие глубоко под землей. Один из корней позвал меня, настойчиво, и я нырнул в него.
Говоряще-двигающиеся единицы отложили питание. Они испуганно смотрели на меня. Один из жителей Естества указал на меня пальцем и что-то сказал. Я “положил себя в его плоскость” и понял, что так заинтересовало былинщика. Поворошив в своем сознании ворох засохших слов, я произнес понятное приветствие.
“Смотри, голый а х*я нет...”
“Я что вам, - этого слова былищики, видимо, не поняли, - экспонат что ли? Хорош смотреть”.
Ответил я, и говоряще-двигающиеся единицы опешили, замерев в припадке безумия. Я бесцеремонно примостился рядом с ними на траву и отщипнул хлеба у замершей в ужасе светолволосой девчонки с длинной косой.
“Продолжайте питаться”.
Желая подстегнуть голод “рабочего люда”, я слегка поправил их вылетевшее, как пробка, сознание. Былинщики сразу оттаяли. Теперь они, пусть и временно, не делили Естество на “ПРАВИЛЬНОЕ” и “НЕПРАВИЛЬНОЕ”. Все казалось им достойным “прихождения”, так же как и мне.
В картинах живописцев часто показываются сюжеты различных приемов пищи. Возьмите Тайную вечерю. Пища символизирует то, что произошло с былинщиками. Они прозрели.
“А кто ты такой?”
Спросил меня один из жителей Естества.
Меня немного смутил “автоматизм потребления пищи”, возможно я переборщил с “успокоением”. Сидящие напротив меня жители Естества были как будто в трансе. Заторможенно, механически, методично заглатывали они куски хлеба, запивая питание из кружек чем-то с довольно неприятным запахом.
Сведение Естеств было важной составляющей беседы с былинщиками. Мама Тураши учила всех Естествописцев тому, что “разделяющие мир ступени сознания не подвластны говору и...демонстрации”. Нужно заставить актеров в театре вжиться в роль, поверить в то, что происходящее с ними на сцене ничуть не отличается от “реальности”.
Я внимательно посмотрел на былинщика и ответил, так, чтобы ему и всем остальным было понятно:
“Господь твой”.
***
Священник жил в большом деревянном доме, недалеко от главной площади города. Когда я постучался в дверь, то услышал крики ребенка и чей-то шепот. Дверь, звякнув, скрипнув, отворилась. Священник сразу узнал меня.
“Поди прочь отсюда, а то городового кликну!”
Священник попытался закрыть дверь перед моим носом, но я удержал ее.
“Я тебе говорю поди прочь...Алеша!”
В прихожей показался молодой былинщик. Могучие плечи его упирались в низкий потолок. Я щелкнул пальцами, вернувшись Обратно через ступеньку из звуков. Первый звук был Словом. Мне всегда нравилось ходить по Естествам через “фональность”.
Обратно я вернулся потому, что для Естествописания требовались лишь два предмета: былинщик и Естествописец. Tretrium non datur, третьего предмета процедура Писания не усматривала.