Она смутно помнила свой день рождения, но, кажется, тогда всюду был яркий свет. Слишком яркий, почти белый, после, кажется, золотой. Мягкое тепло, всюду зелёные листики. Когда зрение прояснилось, а память перестала забывать события, она чувствовала уже свой вес и понимала все слова материнского дерева. Она, маленькая грушка авокадо, продолжала зреть на большой ветке, переглядываясь и переговариваясь со своими братьями, сёстрами, провожая взглядом крошечных глазок пролетающие мимо туманы и птиц.
Материнское дерево рассказывало много историй, сказок о том, как однажды оно вырастет ещё выше и сможет дотянуться до облаков, и ужасы – про высоту, как больно и грустно разбиться, если упасть, не дозрев. И маленькие плоды слушали, раскрыв широко глаза и свои ротики, пугались и жались ещё ближе друг к дружке, образуя целую гроздь, похожую на виноградную. А голос матери-дерева раздавался сразу для всех, он звучал внутри дерева, передавался с соком и летел к каждой веточке. Рассказывал о природе, погоде, их родном крае. О том, как стоит себя вести, чего ждать, иногда вспоминал своё далёкое-далёкое придуманное и сказочное детство. Наверное, сказочное. И малышам казалось, что они всегда были такими, как есть, а мама – всегда большая. И не могло быть иначе, а времени, несущего изменения, не существовало вовсе. Время – сказка, и то, что им будет надо всем прорости, и то, что кому-то могут встретиться люди – не будет этого, никогда! Все жили в тепле и иллюзиях.
Но детство кончилось быстро. Пришёл период – и с неба прилетели капельки дождя, явились лесные духи, фруктовые феи. Все они рассказали, что лето окончено – и близятся холода, даже в тропических и субтропических странах, жаль, тепло не может жить вечно. Близятся холода, а это значит, что придётся покидать уютные ветки большого дерева, нужно отправляться куда-то в путь и вспоминать всё сказанное.
Многим молодым авокадо не хотелось никаких изменений. Они висели до последнего, хватаясь за кору всеми своими маленькими ножками-лапками, говоря и крича, что, нет, они ещё не созрели – они ещё повисят, подождут, но ветер срывал, не спрашивая. Ветер – одна проблема, люди – вторая, серьёзнее. С людьми дела обстояли гораздо хуже – они срывали всех, кого видели. «Никогда не попадайтесь им на глаза, прячьтесь скорее в листья!» - увы, не могло всех спасти.
…Наше маленькое авокадо сорвали через несколько дней. Маскировка не помогла. Не церемонясь и никого не выискивая, люди пришли и срезали ножиком целую ветку, и положили в корзинку. Корзинки были наполнены доверху, сотни маленьких или больших авокадо лежали там, крепко прислонившись друг к дружке. Среди них были и знакомые плоды, которые росли на соседних ветвях или соседних деревьях – с которыми можно было общаться, шептать или кричать, если мешала погода. И другие, ранее никогда не замеченные. Все они не знали теперь, что их ждёт, все они не были готовы к подобному.
Корзинки с фруктами погрузили в большую машину и вывезли через лес к городу. Через некоторое время погрузили ещё в какое-то помещение, вытащили и переложили в коробки. Оставили на ночь – в темноте, холоде, одиночестве.
- …Что будет с нами теперь? – только слышалось из каждой коробки, каждого ящика и пакета.
Какое-то время фрукты находились там сами. Люди не трогали их, дали дозреть, наверное.
- Можно спокойно вздохнуть… Наверно, так и прорастём здесь? – подкинула идею одна маленькая авокадинка. Она очень серьёзно была настроена на то, чтобы пустить корни и вырастить. И косточку свою, своё сердце, берегла как зеницу ока. Увы, ей было не суждено прорасти, все иллюзии рухнули буквально на следующий день, точнее даже на утро, когда приехала ещё одна машина и увезла с собой половину собранного урожая. Куда они отправились и с какой целью – ветер лишь с болью вздохнул.
Оставшиеся фрукты замерли, ожидая и своей очереди.
- Может, в лучший мир увезли их? Может, для того, чтобы посадить, место для леса нового подбирают? Почему нет?
Авокадо, собранные в последние дни, печально мотали головой.
- Нет, нет. Мы видели… Люди съедают нас. Делаю какие-то «угощения»…
- Съедают – по-настоящему? Тогда мы должны бежать!
И тотчас начался хаос и несогласие.
- Зачем ты сказала так? Это неправда!
- Нас сорвали, чтобы увезли в новый лес!
- Я не рада уже, что поведала истину…
- Нет леса! А что если правда?..
- Мы должны бежать!
- И скорее!
Вырваться они, увы, не могли… То самое непонятное тёмное здание, помещение, выделенное под хранилище, было закрыто со всех сторон. На окнах под потолком везде стёкла. И коробки с фруктами высоко – одна на другую поставлены.
- Мы если прыгнем – то упадём, разобьёмся. Мама говорила, что падать нужно только тогда, когда уже готов стать новым деревом.
- А как можно понять, что готов ты или нет? Кто хочет расти, кто готов приступить к взрослой самостоятельности?
И не было ни одного ответа. Целых пять минут в помещении стояла лишь тишина.
- Жаль, Инки уже нет с нами. Её увезли. Вот, она была точно готова!.. И все снова смолкли, молча выражая утрату за своей весёлой подругой, единоветницей, единомышленницей или сестрой.
- Мы знали её всю свою жизнь. Она так внимательно слушала маму, хоть бы у Инки всё получилось!
- Иначе не может быть!.. Она запомнила все советы. Каждый, причём слово в слово. – И раздавались слова среди мрачной лишённой людей темноты.
Затем вспоминали других, кого увезли недавно, думали, размышляли о грядущем, воображая, какими станут потом, строили мечты-замки о лесе будущего. Слушая это, некоторые авокадо, находящиеся в нижних ящиках, упорно пытались разломать прутья – наваливались всем весом, толкались, не говоря никому ни слова, дружно выполняли свой план. И им удалось вскоре выбраться. Они выскочили из ящика, надеясь, что на этом окончен их путь, но дальше было самое сложное. Почва оказалась твёрдой, как камень, непонятного серого цвета. К сожалению, они не ведали слова «бетон» и не понимали, что он для них непригоден. Маленькие авокадинки радовались, медленно расходясь по помещению, но идти было им тяжело. Крошечные ножки с трудом выдерживали вес тела, и авокадинки падали, перекатывались и неслись куда-то вдаль в темноту, не по своему желанию отправляясь куда им укажет ветер…
Их подруги, друзья, братья, сёстры, племянники кричали им, звали их, когда обнаружили потерю, но тщетно. Забравшись далеко-далеко, те надеялись пустить в темноте корни, находили ближайшую лужицу, выпивали её и ждали. А время шло, с наступлением нового дня люди заходили на склад, выходили, приводили с собой непонятные машины – роботов, или брали по несколько ящиков, уносили, на их место приносили другие ящики с ананасами, апельсинами и прочими фруктами. А про них, забравшихся далеко-далеко, не вспоминали, их, наверно, даже не видели. Дни шли, вода испарялась, когда на неё падало солнце, и корни, наконец, показавшие силу, умирали, и наступала тьма, а некоторых незаметно давили ногами люди…
Наш маленькая грушка молча смотрела на это. Видя итог товарищей, не пытаясь никуда убежать и просто ожидая неведомого. К слову, недолго ждала. Время, которым они жили, у людей именовалось в другом количестве, и на самом деле с момента леса, не прошло более нескольких дней.
…Их увезла на рассвете ещё одна большая машина. Закрыла тёмной и скользкой тканью, а потом вспыхнул яркий свет. И получилось то, что получилось – всюду стали сновать люди, шуметь, а ещё вокруг на маленьких и больших полочках появились разные фрукты и овощи.
Житьё в огромном полном света помещении под названием «магазин» было немного скучным и однообразным. Всюду снова ходили люди с корзинками, но они были уже иными, брали приглянувшийся товар с полок и кидали в корзинку или пакет. А что было дальше, как выглядела жизнь на дне пакета, этого не знал никто. Соседи-апельсины, кокосы, бананы и манго только пожимали плечами. Никто по-прежнему не мог уйти или сбежать, но не потому, что фруктовые ножки не были предназначены для долгих походов. Перед тем, как проснуться в другом помещении, на каждом авокадо появилась какая-то наклейка с номером, липкая бумага опоясывала бока, и это стесняло движения. Такие наклейки были абсолютно у всех.
Люди, которые лениво ходили вокруг, отличались от тех, которые пришли в лес и забрали их с материнского дерева – те интересовались авокадовыми плодами, а эти без конца брали то овощи, то какие-то банки, то пакеты с конфетами. Когда никогда люди пониже ростом выбирали апельсины или бананы. А ананас, не успев появиться, был тут же схвачен чьей-то рукой. Он даже не успел познакомиться…
Авокадо жилось очень скучно. Они продолжали зреть и мечтали скорее стать молодыми деревьями, но с грустью смотрели на пол – там снова была не земля, а какие-то камни, только теперь чисто-белые, отполированные и блестящие. Белые камни периодически протирала женщина с тряпкой, и авокадинки, которые мечтали о лесе, подкатывались к краю корзинки, глядя на капли воды, смотрели на неё и вздыхали.
Они помнили наказ матери о том, что стоит бояться людей, но искренне не понимали, что именно она имела ввиду, люди просто ходили вокруг – и ничего ни с кем не случалось. Но однажды случилось – ещё одним утром зелёные подружки не досчитались одной из них.
- А где Дейзи?
- Кто видел её?
- Может, она упала?
Начали спрашивать апельсины и мандарины, замучили своими вопросами молчаливые и нерадивые кокосы. Мохнатые орехи снова думали о чём-то своём и не понимали, отчего этим зелёным грушам не хотелось «просто взять и умолкнуть»? От шума людей итак сотрясалось всё молоко, а тут ещё пищали соседи…
- Нет, не видели. – Был единственный их ответ.
Не видел аллигаторовой груши и манго. Новички-бананы, напротив, смеялись и говорили, что «не стоит переживать, завтра приедет машина, и ещё тысяча таких же зелёных Дейзи, или как её там, выгрузятся на полки, и будут рядом». Лишь только один иностранный зелёный фрукт под названием «яблоко» решил перебежать со своего насиженного местечка и сказать правду.
- Забрали её. Купили. Вы больше никогда её не увидите…
- Но куда её унесли? Надеюсь, в хорошее место!
- О, если бы вы только знали… - яблоко устроилось поудобнее и начало рассказывать длинную историю. - …Когда я ещё росло в деревне, рядом с нами были деревья, на которых висели девочки, очень похожие на вас, только жёлтые. Мы их звали просто грушами, и я думал, они все такие. А ещё в наш сад часто ходил мальчик с ножом. Он срезал или срывал груши и яблоки, и отправлял их в рот. Он ел их, чавкая и улыбаясь, и даже косточек не оставалось от моих сладких подруг и друзей!..
За такую историю яблоко отправилось в свою корзину с быстрой, с какой только могли бегать фрукты. Зелёные груши кричали от страха и ужаса, называя яблоко сказочником и обвиняя в запугивании. Но клевета была правдой.
- Ваше дело не верить мне, но я это видел, видел! – доносилось с прилавка «восточных» фруктов.
Вопрос об исчезновении Дейзи вскорости был закрыт. По прошествии ещё какого-то времени день ото дня редеть стала корзинка зелёных подружек. Редеть и достаточно быстро. Соседи также однажды улыбались в последний раз.
…Время шло, знакомых оставалось всё меньше. И настал день, когда наша малышка осталась совсем одна. Её забрали последней, и это сильно её печалило. Бока к тому времени уже налились малахитом, с обиды чуть не почернели. А косточка забилась на самое дно, дрожа от волнения, страха. Но внешне маленькая грушка не подавала эмоций. Она смиренно ждала своего часа, а после радостно тянулась к ладони, в раздумье зависшей над нею – брать или не брать. Решилась.
Руки передали грушку в другие руки, а те сняли липкую полосу и подарили нежданно свободу. Уже и забылось, как было хорошо ходить без неё, как легко и приятно! Теперь можно снова перекатываться по полу, прыгать или бегать, когда стемнеет. Руки передали её первому человеку, а затем наступила тьма. …Не знаю, стоит ли описывать радость, которая переполняла авокадо и её косточку, пока человек направлялся к себе домой.
Всё слишком хорошо начиналось. А после оборвалось – как миг. Её выложили из пакета и поставили на самое видное место, дали красивую полупрозрачную мисочку, подсадили несколько друзей – длинных зелёных колючек и яблок. Первые признались скоро, что их зовут огурцы, и с ними какое-то время общалась наша главная героиня. Довольная, она рассказывала о себе и о матери, вспоминая всё детство – от самого первого листка и цветка, о сёстрах и братьях, подружках, не утаила даже историю про яблоко в магазине, на что другие, новые яблоки, поначалу даже обиделись, но промолчали. Они так же, как и тот неизвестный собрат, были свидетелями гибели своих однополчан, но решили дать незнакомке шанс – пусть поживёт на кухне, не боясь смерти, рта и ножа.
Новые друзья также периодически пропадали, а в мисочке появлялись то помидоры, то сливы, то персики. Авокадушка смеялась, что теперь она не самая толстая – есть и ещё круглее, а орехи с высокой полки шептались про странный фрукт.
- Чему это она так рада? То и дело смотрит на балкон, на цветы? Думает, что её посадят вместе с фиалками? Ой, не посадят.
- Сейчас же посадят! – недовольно скрипел второй орех. – Или съедят, или выбросят, или забудут, как нас, но вряд ли – она не из наших!
- Всё ещё надеется прорасти и дать новую жизнь. Какая наивная... Как хорошо, Виктор, что мы с тобой давно переросли этот возраст, пора бы и ей повзрослеть.
Лежащим сухим орехам был уже год или два. Что поделать – старческий возраст. Но иногда орехи добрели, прощали хозяина и хозяйку, и их ребёнка и начинали вспоминать давнее-давнее ушедшее прошлое. Они вещали со своей полки смешным хрипловатым голосом, и всем нравились сказки про усатую красавицу Клубнику, ароматные Розы и бабочек, прилетающих часто к цветам. Так было на старой даче, и всех переполняла симпатия.
…А потом настал день, когда радость сменилась отчаянной болью. Много ли прошло времени или мало – несколько квадратиков на календаре зачеркнул рукой шумный малыш. Поднялся крик, послышалось слово «хочу», прибежала мама, и снова закричал и затопал мальчуган. Он показал своим длинным пальцем на авокадо, а мама скривилась от удивления.
- Ты, правда, хочешь такое попробовать? Папа такое ест, мы это папе купили… Но если ты настаиваешь, мы разрежем… Мы обязательно разрежем, да? Я только думаю, ты не станешь такое есть. Оно не настолько вкусное. Лучше возьми конфетку. Будешь конфетку? Или я намажу хлеб маслом…
- А я хочу. Я впервые пробую авокадо. Почему это можно только папе, а мне нельзя?! – начал настаивать мальчик, показывая свой капризный характер.
И дальше всё случилось стремительно. Мама взяла нож, им полоснула по коже. Не прошло и пары секунд, как мягкая мякоть поддалась – треснула кожура, и боль ослепила сознание. Мальчик отломал половину, взял ложку и хлеб, начал жадно мазать зелёным по белому. …Она так боялась, что в отрезанной половинке он унесёт в неизвестном направлении её сердце, её косточку, что будет тогда с нею и с ним? К счастью, косточка осталась при авокадо, беззащитная и открытая всем, не такая большая, как думалось, немного белёсая, кругловатая. Мальчуган посмотрел на неё, немного придавил пальцем, фыркнул и засмеялся, и кончился на том весь интерес. А надкушенный бутерброд с «новым маслом», как и вздыхала мама, был выброшен вслед за тем на тарелку.
…Авокадо привыкала к новому телу, к счастью, боль утихала быстро. Было невозможно смотреть, как мама и папа доедали потом половинку, невозможно слушать, какая она невкусная.
- Зелёная совсем. Зачем ты купила? Я бы лучше сам выбрал. Зай, надо же было потрогать.
- Не из чего выбирать!
- Тогда лучше б не брала!
- Зря только потратила деньги. Невкусный фрукт.
- Невкусный.
- И внешне некрасивый. Смотри, надо брать более светлые…
Это было невыносимее физической боли.
- Доешь оставшуюся часть?
- Потом.
Но «потом» это не наступило. Дни шли, обнажённая мякоть затвердевала. Не было рядом болтливых огурцов, которые могли бы утешить. Молчали орехи. Авокадо молча несла свою боль и тихо ждала своей смерти. Теперь она знала, что яблоки ей не врали, и была предельно виновата пред всеми, кто говорил ей правду, а она им рассказывала сказку о лесе, или кричала, не верила.
Она думала, что так и засохнет, будучи половинкой, пока на кухню не ворвалась девочка, как выяснилось потом, сестра капризного мальчугана. Она накинулась на брата и долго о чём-то с ним спорила, она пыталась его переубедить, а тот лишь смеялся и лыбился. Наконец, он пошёл на кухню, взял пакет, положил туда авокадинку, перекрыл ей воздух и кинул в руки сестре.
- На, забирай!
Пакет вскоре отправился сумку, и на время в печальной жизни снова перегорел белый свет.
…Девочка доела фрукт, сказав притом, что он ей понравился. Врала так или нет – я не знаю, знаю только: настроения не прибавилось от того ничуть, и ей было совершенно всё равно. Грустная груша пребывала теперь в полной растерянности. «Как я ещё могу быть и думать, когда меня уже съели, а говорили, смерть – есть конец всему». Это было неожиданно, то, что все её мысли и чувства по-прежнему были при ней. Значит, не в мягком тельце, а в косточке заключалась душа этой груши. И теперь уже не авокадо, а только косточка думала и рассуждала о жизни.
Девочка играла с косточкой, катая её по столу, играясь с ней, точно с мячиком. Смеялась, придумала имя, даже нарисовала карандашом сбоку сердечко, что было весьма символично, но уже на следующий день забыла, забросила косточку. И день, и второй, и третий пролежала та в тишине, среди мягких плюшевых котиков, птичек и рыбок. Закатилась под диван и спряталась там, в пыли, решив не показываться впредь никому и начав зализывать душевные раны.
Среди пыли было темно, но не холодно, мягко. Это сначала ей нравилось и даже напомнило нахождение внутри мякоти, но затем вспомнилось тело – одолела ужасная грусть, захотелось забраться куда-нибудь ещё дальше, где ещё темнее, ещё теплее – под батарею. Только вскоре захотелось на свет и пришлось выкатываться обратно к дивану. Передвигаться теперь было трудно: косточка ведь в разы меньше плода. Один шаг равнялся половине былого шага, а то и трети, и четверти.
Почти всю зиму косточку просидела в обиде, изредка выпивая капельки воды, которые падали с подоконника, выходя ночью на лунный свет и купаясь в нём, и думая, думая, думая… Ей казалось, что вот и он – итог всей странной бездарной жизни. Ни вкуса, ни пользы, ни дерева, ни плодов. Она давно попрощалась с мыслью о том, чтобы вырасти и перестала с завистью смотреть на комнатные цветы. Как-никак, а они были совсем другими, в гости к ним не хотелось, и места на окне очень мало. Она пыталась воскресить в воспоминаниях мать, успокоиться ней, но воспоминания слабели и с каждым днём ускользали. Помнилось только то, что мать была очень высокой – намного выше стен этого помещения, а значит, расти будет негде. И она распрощалась с мечтой стать деревом, наоборот спряталась ещё дальше, чтоб её никогда не нашли.
…Диван отодвинули следующей весной, чтобы починить батарею. Струйка холодной воды постоянно вытекала из-под ковра, и это «не лезло ни в какие ворота», как говорила девочка. Тогда-то она и увидела свой давно потерянный «шарик», закатившийся далеко-далеко, точно бежавший от Китти.
- Вот моя косточка, та самая, наконец-то, нашлась! – пританцовывала хозяйка, заметно подросшая за последнее время и изменившаяся. – Ой, а что это? Смотри. – Она подозвала папу и показала на хвостик. Заядлый любитель авокадо лишь усмехнулся, он понял сразу.
- Похоже, что твоей косточке очень кстати пришлась наша старая батарея. Она не сильно грела, а ещё бесконечно текла. Косточка прорастать стала.
- Значит, она живая?!
Конечно, живая. Сонная, уже не обиженная, она купалась в полузабытых солнечных лучах и грелась в них и в ладонях. За эти месяцы она тоже немного изменилась, и её верхушка незаметно раскололась на два, а из образовавшейся трещины выглядывал небольшой розоватый росточек.
- Её надо немедленно посадить!
- Нет, садить бесполезно – не вырастет! У нас когда-то была такая, ещё до тебя, я садил, - начал отец, чуть поправив очки и вспомнив, - была и не выросла. Дала несколько листиков, а потом зима ударила – я её на даче уже посадил, а она взяла и замёрзла. Да и ты когда-то садила, когда маленькая совсем была, и брат твой, не помнишь? Проект в детском саду, косточка, нанизанная на острые палочки?
И девочка вспомнила.
- Точно… Утопили так, как написано в Интернете, а она взяла и сгнила.
- Капризные они. Не растут в наших широтах. Лучше оставь, забудь.
И Китти тотчас передумала. Мечты одного нерождённого деревца снова вспыхнули огоньком и погасли.
- Ну, нет, так нет. Если она такая капризная, я не хочу садить. – Пожала плечами, бросила косточку на диван, а после ушла к себе в комнату.
…Наверное, единственное слово, которым можно назвать всё дальше – это слово «судьба». Иначе просто не объяснить. Но, знаю, и так бывает. На следующее утро Кит опаздывала в школу и долго искала портфель.
- Ах, вот он, закатился! – уже успела подумать, что пропажу устроил брат. А портфель был заброшен в гостиную ещё в пятницу, после бурного разговора и обсуждения. Он лежал рядом с тем самым диваном, и косточка новорождённого авокадо случайно упала в отделение с тетрадками. Когда девочка выложила их на уроке, она заметила кость, нахмурилась, покачала головой и положила её рядом с пеналом. Никто ничего не спрашивал, никто, ничего не видел и не понимал, и только одна одноклассница её, Натали, подошла после на переменке.
- А что это?..
- Забыла спрятать, ой. Забирай, если хочешь! Мне оно не нужно, случайно схватила, дарю. – Кинула ей резко Китти. – Забирай, оно может вырасти! Это авокадо. Оно живое.
- Ещё и живое, ах…
Растерянная и счастливая подружка аккуратно спрятала в салфетку подарок. И с тех пор, пожалуй, начинается вторая, счастливая часть этой истории, которая намного короче первой. …Девочка пришла домой и подсадила в горшок проросшую косточку, и через некоторое время там росла не только монстера, но и ещё росток.
Он увеличивался на глазах, деревце подрастало и крепло. Его листья становились больше и зеленее, а ствол постепенно деревенел. Листья увеличивались, собирали на себя пух попугаев, деревце давало новые листья, ветвилось и снова тянулось вверх. И так буквально за несколько месяцев доросло до самого потолка и давно уже отвоевало большой горшок, а затем уткнулось в крашенный потолок – дальше расти было некуда.
Девочка не хотела отрезать новые побеги, да и авокадо не было намерено оставаться таким «низкорослым». …Но оно осталось бы навек стоять в комнате, если б не ещё один случай. Так вышло, что единственная бабушка новой хозяйки жила далеко за границей. Она была уже очень старенькой, но до сих пор ни разу не видела внуков. Желание бабушки в канун юбилея было законом в этой семье, да и состояние старушки желало оставлять лучшего. И так, благодаря внезапной болезни бабушки, Натали отправилась в путешествие.
…Она долго летела на самолёте, долго ехала в разных автобусах и машинах. Вот только была не одна, Натали долго размышляла над тем, куда лучше пристроить подросшее деревце. Она думала долго, взвешивая все варианты «за» и все «против», рыдала, грустила, потому что успела привязаться к любимому авокадо. Но она уговорила родителей, и те поддержали её – у бабушки дереву будет намного лучше. Мягкий климат, большее количество солнца – красота.
- Бабушка не сможет ухаживать за ним так, как я!
- Но оно уже достаточно взрослое и сможет вырасти само, разве нет?
Папа утешал дочь всем, чем мог. Он и держал горшок, и придумывал на ходу сказки про авокадо. Так вышло просто, что девочка сначала загорелась идеей подарить любимое дерево бабушке, а после, уже прилетев, успела десять раз передумать.
- Назад мы его не сможем привезти, ты же понимаешь…
- Но почему?..
На самом деле родители и согласились на это, лишь бы только избавиться от огромного горшка, неожиданно занявшего полкомнаты.
- Просто потому, что, увидев здешнее солнце, деревце будет помнить его и грустить…
В ход шли разные методы. Сказки, уговоры, истории из личного опыта. Итак, пока они ехали, Натали не расставалась с горшком. Все смотрели на странного друга, на машинку-тележку, кто-то даже шутил. Дело было в далёкой Мексике. Но, право, люди везде одинаковые: просто никто и нигде не привык видеть подобный союз.
Перед тем как свернуть в сторону маленького загородного поселения, папа предложил Нат подобрать новое место для авокадо. По-прежнему не расставаясь с горшком, пусть и не в силах нести его самостоятельно, девочка нехотя согласилась.
- Здесь будет лучше, да… - Она перестала сопротивляться.
И они выбрали небольшой лес, намеренно зашли в самую гущу. Нат не заметила, как папа вытащил из машины лопату и сказал, что второй раз он сюда ехать не будет.
- Бабушка ждёт нас, но у неё мало места в домике, ты же знаешь. Прощайся со своим другом! Возможно, когда ты подрастёшь или вырастешь, ты приедешь сюда ещё раз и сможешь навестить его. Будет повод приехать.
- Так будет лучше… - продолжала повторять одними губами девочка. – Так будет лучше, прости, малыш. Надеюсь, ты не обидишься. – Она нежно погладила кору уже достаточно толстого деревца, прижалась к нему, погладила, а затем отпустила.
Вместе с папой она вырыли большую ямку, Нат помогала очищать землю от упавшей листвы, а также всё время оглядывалась. Среди этого леса, наполненного птичьими трелями и безграничным количеством зелёного цвета, было так легко и свободно дышать, было так хорошо и красиво. …И, уезжая, Нат бесконечно оглядывалась и смахивала с глаз слезинки, она махала ладошкой дереву, и только сейчас поняла: это был далеко не обычный лес, и те захватывающие дух великаны, которые окружали их с папой, деревья, которые казались размерами с небоскрёб, в разы превосходящие её деревце, это ведь и есть авокадо! Вот почему они свернули именно сюда, в этот лес, а не поехали в другом направлении, которое было ближе по карте.
Невысокое молодое деревце вернулось в родную среду. Оно больше не было одиноко, но поначалу со страхом смотрело по сторонам. Теперь его руки-ветки были уже достаточно крепкими и длинными, чтобы приветствовать другие деревья, хотя бы те, что росли рядом с ним. …И великаны приняли подкидыша, заботливо шагнув навстречу к нему на несколько сантиметров – насколько могли позволить. Они смотрели на него, разговаривали и учили жизни. И хотелось закричать, куда подевалась та маленькая грустная косточка? А нет её, больше нет, на её месте красивое и статное дерево. Авокадо с радостью принимала советы каждого, соглашаясь и обещая расти только в правильном направлении.
Дожди щекотно ударяли по голове, и сперва авокадинке было страшно, но затем даже смешно, ей понравилось. Большие тёплые капельки щекотали и ветви, и листики, а большие деревья с блаженством молчали, впитывая влагу всем существом. Они порой потешались с этого юного, но уже такого умного «саженца», а затем умилялись, особенно когда слушали его историю. Говорили, что авокадо ещё слишком юное, но время бежало быстро, и, кажется, они даже не заметили сами, как буквально через несколько лет некогда новое дерево соревновалось с ними всеми за небо.
…А потом она выросла, стала очень большой, также раскинула свои зелёные ветки, как птица, высоко взмывшая над огромной высотой и пространством, большая птица, орёл. И она радовалось жизни и просто наслаждалось её моментами, пытаясь достать облака и теша себя счастьем превратиться в дом для тумана. Бывали моменты, когда накатывала тоска или грусть, когда вспоминалась мама и сёстры, братья, племянники. И думалось, как им сейчас, где живут они, как сложились их судьбы? «Быть может, они также смогли прорости, как я, или я одна, одна из… Сколько нас было там? Но, значит, возможно и это!»
А над её головой было такое красивое небо! Она не знала, чем оно отличалось от того, что нависало ранее, и было просто великолепно! Такого чистого, свежего, ослепительного голубого оттенка не видела авокадинка, пожалуй, со времён далёкого детства. А небо переливалось всего цветами, всеми тончайшими переливами, точно море, навсегда влюбив в себя, в этот цвет, ещё больше подыгрывало настроению. Насыщенное, местами васильковое, а где-то почти сапфировое, оно манило, приковывало к себе взгляд и заставляло тянуться выше и выше.
Теперь она сама уже была матерью и также рассказывала сказки первым своим плодам. Помнила лицо доброй девочки, навсегда позабыв её имя. Помнила, вспоминала всю жизнь. И рассказывала малышам о ней, о себе, как росла, ехала она вместе с сёстрами, как сидели они на разных прилавках, как умирали. Думали, что умирали, когда люди резали ножом кожуру. Объясняла, что это – нестрашно. И насколько полезны плоды авокадо. Как она грустила, как возрождалась, как снова чувствовала жизнь и пела о ней прекрасные песни. Росла, захлёбываясь от воды, счастья, стремительно тянулась вверх – к солнцу. И как смотрела теперь с высоты своей долгой жизни, глядя на бесконечный простор и бесконечный горизонт, на зелёные растения под ногами, справа и слева от толстого ствола и от корня. Особенно о том, как оказалась здесь, как спасла её маленькая девочка, и повторяла: «Не бойтесь брать помощи у других!»
А на её ветвях среди больших овальных вечнозелёных листочков и маленьких почти незаметных соцветий уже спели новые и новые зелёные груши, ещё совсем крохотные, наивные и любопытные. Они пока не могли говорить и только внимательно слушали. Они были ещё так молоды, их ждал целый год детства. И мать радовалась своей высоте, качая на ветках своих детей и ветер, и смотрела на жизнь, на мир и стремилась достать небес. Всё, что мечтало когда-либо, было теперь достигнуто. «Значит, это возможно!» - вновь и вновь говорила она.
Севастополь, 22 – 28 ноября 2020, 462