Мудрец волшебник спускался с неба. Он протягивал руку и вытаскивал из моей груди сердце. Он возносил его небу, спрашивая его благословения. И небо оплакивало мое сердце дождем, обжигало лучами солнца. Но мудрец всё держал его, устремлял его к небу. А оно морозило сердце снегом, ветром будило кровь. И словно спадали древние чары, когда открывалось сердцу магия интересней обычной любви, где прежде отсутствовал ее Дух.
Сердцу отрада! Пролился ночной свет. Мудрец ушел обратно на небо. Стал частью созвездия. И в одиночестве плакало сердце, его утешала луна и ночь сияла блаженным сумраком вечности. С вершин ниспадала синяя ткань, сердце цеплялось за нее, как ребенок, и слезно молилась послать ей Свет той силы, источник которой породил саму любовь.
Неужели ночь не ответит? Оставит чаявших ее благодатных небесных огней, напрасно ищущих их в развалинах своего внутреннего замка, но потерявшихся в себе, в своем гордом одиночестве...
И тот поющий к всеславному Свету, ищущий его в ночных бдениях, странствующий певец, жаждущий причаститься небесных таинств Ночи, теряет все, что у него было, но взамен этому приобретает нечто гораздо большее.
***
Также и я, будто потерянный, одержимый безумством монах, жаждущий капли небесной любви, но за грехи ввергнутый в пучину собственных кошмаров. Встречал рассвет в саду убитых горем лилий. Алело солнце, словно стыдилось возвращения в обитель скорби, где я неусыпно рвал на себе волосы в чаду злокозненного бреда. Трава вздымалась, алмазные лепестки ее, как волосы на коже, трепетали в страхе и волнении. Все было неспокойно. Среди деревьев в парке, всюду видел силуэт моей погибели. Она шептала, и при лунном сиянии до слуха доносилось: брат, ты в отчий дом путь не найдешь. Зачем? Зачем? Иди, напейся крови! Посмотрим, кто выпьет ее больше!
Когда очнулся, на гранитном небосводе сияла осень мертвенно-бледными лучами. Сокрушенный, я лежал в тени платанов, провожая взглядом жизнь, уходящую безвозвратно, кружившую, как вороны кружат над лесом. Она улетела, бесконечно смеясь предательским глумливым смехом. И я улыбнулся торжественно мрачно. Это была ухмылка больного скитальца. Листья исчезли с веток. Они все подо мной. Кругом голая реальность. Тоскливая сонливость и холодная грусть. Земная беззвездность в наступающем ночном безмолвии пробудила в груди одинокого странствующего юноши безнадежность и искушения...
Что происходит когда благодать нисходит на никчемность? Когда божественная воля дарует милость тому, кто ее не заслужил? А тело бренное и далёкое от совершенного искусства внезапно сталкивается с ним. Рождается сладкий ад. Звучат погребальные гимны. Душа празднует нисхождение. Страдания, которые не дано постичь смертному. Душа, цепенея, парит над всеми безднами. Пульсирующая мистерия светлой смерти проникает в грудь и останавливает сердце. Так умираешь в красивой аллее монастыря, забываясь о том, кто ты, и одновременно вспоминая...
Огонь замирает. Переливаясь всеми цветами, всепроникающий, рождается неземной огонь Любви. В ночных сумерках он кажется таким таинственным, ясным и далеким. Слишком великим, чтобы его постичь, почувствовать или обозреть полностью. Серебряное сияние, возникающее из красной дымки облачного неба, льется в воздухе из невидимого тайника и заключает в объятия мертвое тело. Содрогается воздух в холодных сумерках, пронизанных светом. И покорно качаются ветви, и окна, и крыши, и небо, утопающие в первозданной тишине - все дышит благородством и чистотой, словно скрывающей от тебя союз субстанций. Дыхание этой Любви проникает в несчастный окоченевший ларец, наполняя его сокровищем Истины.
***
Мне снился сон. Такой сон, после которого лучше не просыпаться.
Я встретил свою вторую половину. Как небесную мудрость.
Священный глас изнутри не угасшей метели. Из опустошенного каменного черного пространства. Беззвездного и бездонного. За пределами порочной материи.
На миг почувствовал воссоединение. Оно было таким близким. Таким родным. Таким настоящим.
Поначалу она злилась на меня. Юная дева, со скорбью льющая слезы у лесного костра. Прогоняла прочь. Я тоже был расстроен. Сказал, что уйду. А потом заглянул ей в лицо. Она посмотрела на меня. Мы словно узнали друг друга после исчезнувшего долговременного дьявольского наваждения. И так крепко обнялись. В трогательной нежности. Самозабвенно.
Она сказала, будто знает меня всю жизнь, но когда-то давно забыла. И сейчас наконец-то вспомнила. То самое важное, что не давало покоя сердцу.
И я тоже. Я тоже вспомнил.
Я никого ещё так не любил.
В этом объятии было то заветное, божественное. Я словно был в согласии с самим с собой. Я обрёл мир. Заключил брак с небесами, с луной. Обрёл свет, который искал. Испытал невозможное. В одном только ее объятии, подарившим мне больше чем все сокровища бренного мира. Идолы были повержены. И тьма уступила место чему-то иному. Из самых загадочных и потаенных глубин сердца рождался зеленый самоцвет. Жертвенная сила.
Она была частью меня. Но вместе с тем другой живой личностью.
И это необъяснимое смутное мягкое благоговейное чувство. Оно настолько сильно переполнило меня. Трогательная сопричастность, ощущение темной вины и еще множества других неведомых мне чувств. Они все слились во мне, словно чудодейственный живой эликсир.
Я нашел, я наконец-то нашёл самого родного человека (как это выразить в словах?), который встретил меня так, словно сам всю жизнь искал. И в этих долговечных поисках заключался весь смысл, всё значение, все сакральные действа, символы и тайны, которые были соделаны в тех бесконечных хмурых бессчетных злых сумеречных днях.
Ее светлый облик — называемый в древних сказаниях «красотой цветка» — она была невыразимой, чистой, неприкосновенной, целомудренной, робкой.
Вспоминаю слова немецкого поэта: о, я хотел подхватить её под руки, как орел — своего Ганимеда, и улететь с ней за море с его островами.
И как это было странно... Разворачивающаяся сцена: она была разочарована, прогоняла меня, а потом, когда увидела, когда мы встретились глазами... Она словно святая. Моя анима. Единственная и неповторимая. Затмевающая смерть, боль, бессмысленность, тьму, метафизическую рану. Ее свет спасает. Мы встретились глазами и только сейчас узнали друг друга. И внутри нас обоих пробудилось это непостижимое чувство любви — не физической, нет. Это была любовь иного уровня, совсем иного плана. Старина Платон был прав.
Я так скучал. Этот миг объятий настолько крепких явилось как волной очищения после стольких горестей, мрачных гневливых суток.
Мы обнялись всего на пару секунд. Но сон грозил нам расстаться. Эти секунды были всем, были вечностью. Я обнимал вечность, любовь, свет. Она словно на краткий миг даровала моей душе нечто большее чем спокойствие. И это ни с чем нельзя сравнить. Теперь после того, что я испытал, я ещё сильнее чувствую себя опустошенным, лишенным себя. Её.
Слышу только призрачный шепот, как последнее напутствие перед казнью заключенного: запомни этот миг, что ты пережил с ней... Запомни его… Запомни навсегда… Запечатай в сердце, как тайну… он будет морфием для тебя в аду.
***
Благословлена юдоль скорби и страданий. Как способ познания. Быть может она и явит свет сознанию. Освобождение от клейких наслоений бытия, как от сухой кожи. Когда...
Вступая в залы смерти. В пределы бесконечности. Где усмиренным сидит время в клетке. Великое и непостижимое. Древнее начало. К праху возвращается то, что было частью темного множества вещей.
Раскинулась долина теней на необозримые дали. Моя тень - это мое прошлое, лежит на дороге, зараженное призраками старых зеркал.
Наверное, я окончательно погиб даже в том мире, о котором говорили благородные мудрые мужи. Их прекрасные мысли против моих тусклых и скверных, потерявших возвышенный дух. Где бы я ни был, прошу вас, не думайте, что я всегда желал быть злым. Я хотел любить. Хотел подняться к Ней и воссоединиться с истиной и вечной Любовью... Но не удалось. Пожалуйста, прости меня.
Каким-то образом я всегда знал