Холодное солнце поздней осени вышло из-за белеющего вдали едва различимого горизонта. Наступал ещё один день, не сулящий ничего, кроме тревожного ожидания. Но матросы и весь экипаж корабля не теряли надежды. Они снова собрались здесь, на палубе, к которой был уже три месяца как пришвартован их корабль. К счастью, море успокоилось после вчерашнего шторма, ветер стих. В порту царила суета. Все были чем-то заняты, грузили суда, но как только видели их, всей гурьбой идущих к своему красивому крепкому кораблю, сразу останавливались, чаще всего сочувственно опуская глаза… Потому что понимали, что этот корабль вряд ли в скором времени отчалит от пирса. Многие корабли шли сейчас кто куда, хотя их было заметно меньше, чем пару месяцев назад. Это были в основном торговые суда. Никто не отправлялся в экспедиции по неизвестным землям, как их капитан, которого они все по-своему понимали и любили.
Команда молча взошла на корабль и скрылась внутри одной из кают.
– Как себя чувствует наш капитан?
– Я знал, что вы придёте, – ответил доктор, – ничем не могу обрадовать. Его опять лихорадило, и только сегодня ночью он перестал метаться и успокоился. Но до сих пор не очнулся. Температура держится высокой…
Капитан Алиаф заболел три месяца назад неизвестной болезнью, которая постепенно истачивала его силы, но он первое время не обращал на неё внимания и готовил корабль к отплытию. Возможно, он верил, что в один из дней ему станет легче, и он сможет снова отправиться вместе со всей командой к Неизвестному Острову. Даже когда ему стало совсем плохо, он отказался покидать корабль.
– Что-нибудь ещё? Он ничего не произносил?
– Он бредит порой, – говорил с растерянным видом доктор, – давал вам команды. То «поднять паруса», то «спустить паруса», то «меняем галс, берём на юго-восток»... А ещё он с кем-то разговаривал помимо вас. Он твердил: «я с тобой, я с тобой»… Чаще всего произносил именно это. А иногда спрашивал: «Где ты?»…
Капитана Алиафа было не узнать. Он лежал ничком на кровати, волосы были смяты и торчали во все стороны, прежде красивое лицо стало измученным, а сам он исхудал так, что казалось, что теперь не встанет на ноги.
– Что же нам делать? Отплывать без капитана – безумие, не отплывать – не меньшее безумие, ведь мы готовились к этому целый год! С тех пор, как мы в прошлом году вернулись с Неизвестного Острова, мы все готовились плыть туда снова, уже прошли почти все сроки, и море становится всё опаснее, зимой – шторма! – забеспокоился один матрос.
– Что, предлагаешь сделать капитаном кого-то из нас, может быть, боцмана? – неудачно пошутил второй.
– О чём вы говорите! – воскликнул недовольно боцман, который не отличался чувством юмора, – разве не понимаете, что никто, кроме нашего Алиафа не может править этим кораблём? Корабль строил он, корабль слушается только его, будто это не судно из обтёсанных стволов, а живое существо, способное найти путь, если мы заблудились, уберечь нас от шторма, и многое другое! Стыдно вам говорить такие слова, будто совсем не знаете, каков наш капитан!
– Да, наш капитан смел, хоть и совсем молод, он в любую погоду рискнет отчаливать, если будет нужда, – вздохнул один матрос.
– Молод? О чём ты? Он вполне зрелый мужчина, ему пару лет недостаёт до пятидесяти, – воскликнул другой.
– Пятидесяти? Ему же чуть больше тридцати! – удивился первый.
– Тридцати! Ха! Это так кажется, потому что выглядит он на тридцать, а на самом деле…
– Да о чём вы спорите? Какое это сейчас имеет значение? Пятьдесят ему или тридцать…Важно, что он действительно смел, и предан нам. Потому мы его так любим – никогда в беде не оставит, последнее отдаст, чтобы помочь, – выпалил ещё один матрос.
– Только сейчас ему надо помочь, а мы стоим тут и не знаем, что делать. Он бы нас ободрил, наставил бы, если надо. Ведь он мудр, наш капитан…
– Да, мудр. Он очень много времени провёл один. Много ходил по горам… Наверное, только горы и могут дать такую мудрость и такую выносливость, – сказал третий, который и сам много ходил по горам когда-то.
– По горам? – воскликнул с удивлением ещё один матрос, худенький такой, молодой, в прошлом поэт, – ничего такого не знаю про нашего капитана! Зато знаю, какие прекрасные сочинял он стихи, какие порой пел он песни!
– Что? Какие стихи, какие песни? Да он был трудягой, не покидал порта целыми днями, какие там стихи? – уже не выдержал большой коренастый матрос.
– Он сам мне их пел и читал, честное слово, – не унимался юный моряк, – а потом однажды, совсем незадолго до болезни, когда я попросил ещё раз почитать мне стихи, он сказал, что выбросил свой блокнот со стихами в море… Красивый блокнот такой был… В кожаном переплёте…
– Ничего такого не знаю, – продолжал моряк, заговоривший про горы, – но зато знаю, как он по горам учил ходить меня. Вон те горы, – он махнул рукой туда, где должна была возвышаться далёкая снежная гряда, – он знает наизусть, уверяю вас! Он помнит там все тропы!
– Может, и ходил он по горам, – продолжал юный моряк, уязвленный тем, что ему никто не верит, – но зато песни свои он пел всему городу, у него там много друзей!
– Ты бредишь, наверное, сам, – какие друзья? У него из друзей только мы-то и есть…
– Нет. Ещё у него есть жена. Он женат много лет, – заметил один обычно молчаливый матрос средних лет, стоявший долгое время с отсутствующим видом.
– Это ты женат! – воскликнул ещё один матрос, – а я, сколько бы ни видел нашего капитана, он всё время был то в экспедициях, то здесь! Клянусь, наш капитан Алиаф всю жизнь не покидал порта, он и сейчас с корабля сходить не захотел. Какая жена на такую жизнь согласится? И вообще, насколько мне известно, он любил девушку, которую повстречал на Неизвестном Острове. И если он и писал стихи, то посвящал их все ей…
– Вот это ты уже придумываешь, – не выдержал теперь и боцман, который во время всего спора тихо качал головой, – мы все были на Неизвестном Острове! Никто из нас там никакой девушки не видел!
– Это из нас никто не видел, – заметил матрос.
Капитан Алиаф издал слабый стон, все замолчали и оглянулись. Он слегка повернул голову набок и застыл в новом немом положении, но было видно, что его пронзила боль.
– Уходите все отсюда, – буркнул доктор, – вы только тревожите его, разговариваете громко, хорошо хоть не бьёте друг друга. Не стыдно ли – капитан болен, а вся команда вот-вот переругается! Сдается мне, никто из вас по-настоящему вашего капитана не знает, как не знаю и я.
Матросы пристыжено переглянулись и начали один за другим покидать капитанскую каюту.
– Доктор прав. Мы плохо знаем капитана. Если бы он нас слышал, думаешь, обрадовался бы нашему бессмысленному спору?
– Да пошутил бы и отправил быстро каждого за работу.
– Вот именно.
– Пусть мы его плохо знаем, но все его любим и чтим. И это главное. Я бы жизнью своей с ним поделился.
– И я…
– Эх, храбрецы… Да как нам помочь ему, если даже доктор не в силах сейчас ничего сделать, хоть он от постели капитана Алиафа не отходит уже два месяца?
– Да, доктор не отходит, – заметил самый внимательный и прозорливый юнга, – но по-настоящему не отходит от его постели не доктор, а его верный пёс Теодор! Вот о нём-то все и забыли.
– Кстати, а где он?
– Не знаю… Я его не видел!
– Не странно ли, правда? Верный Теодор, который прошёл с нами все экспедиции…Но именно сегодня этого громадного пса никто не видел, хотя он порой, как нянька, ночами не спал, ничего не ел, его нельзя было выгнать из капитанской каюты. Лизал ему лицо, ложился рядом, поскуливал, когда капитану было совсем плохо. Сейчас-то он где? – не унимался юнга.
– Да что ты пристал-то с этим псом? Мало ли куда он выбежал? Может, кто ему корма в порту насыпал – вернётся!
В этот миг откуда-то издалека послышался гулкий знакомый лай. Все переглянулись. Нет, лай доносился не с суши. А где-то вдалеке в открытое море уходило торговое судно, на палубе которого показалась белая лохматая голова Теодора.
– Ну и дела, – покачал головой юнга, – свой зуб даю на то, что это он!
– Эй, а куда идёт судно-то? Уж не в сторону ли Неизвестного Острова?
– Они все идут не туда. Никто, кроме нас, ни разу туда не причаливал, острова нет на картах, мы и то, нашли его случайно, ты же помнишь… Но это судно идёт мимо, точно вам говорю! Вот это да!
– Час от часу не легче…
– Ладно. Нам главное – всем держаться вместе. Пусть не знаем мы до конца нашего капитана, но, кажется, мы все хотя бы немножко знаем друг друга и держимся сами, как можем. Чтобы, когда выздоровеет капитан, мы были в добром здравии и готовы к отплытию, ясно? – скомандовал боцман.
– Да, именно так! Вот такой настрой – это настрой настоящего моряка… Такого, как наш капитан Алиаф…
Капитан Алиаф уже три месяца не сходил с корабля…Уже три месяца как началось его путешествие к Неизвестному Острову…Началось ли?
Но ведь да, оно началось! Несмотря на то, что его покинула добрая половина его команды. Он подозревал, что так и будет. Он никого никогда насильно не держал, но, кажется, стал слабее, когда отпустил их… Один моряк сказал, что он не может больше пускаться в такие путешествия, потому что дома его ждёт жена, и он должен быть с ней…. Второй не мог расстаться со своими стихами и песнями, которые пел портовому народу каждый вечер… Алиаф в тот же день выбросил в море блокнот со стихами, которые были написаны им после возвращения с Неизвестного Острова год назад… Третий почему-то замялся и сказал, что ему надо достраивать дом… Четвертый в горы захотел, но стал долго колебаться, ведь он больше всех был верен Алиафу как своему учителю. Он говорил, что ни за что не покинет его. «Иди, – тогда сказал Алиаф, – ты появишься тогда, когда нужно, я знаю. Я прекрасно понимаю, насколько иногда нужно побыть одному, тем более, в горах». Пятый сказал, что пообещал помогать друзьям, шестому надо было сидеть с престарелыми родителями… Так они ушли один за другим, почти все. Каждый нашёл свою причину. Лишь боцман да юнга не покинули его. Да белый мохнатый пёс Теодор, размером с крепкого льва. Так его и звали порой… Он никогда не давал грустить…
Корабль держался курса, но острова всё не было и не было. Карта, нарисованная в тот год самим капитаном, давала сбой. Неужели он ошибся? Где они сейчас? Будто уже много дней он не сходил с мёртвой точки. Сколько раз корабль попадал в шторм и приходилось спускать паруса, сколько раз полное безветрие доводило всех до изнурения… Но он всё равно плыл к острову, потому что там была Она. И Она ждала. В это капитан верил свято, хотя с тех пор, как все они ушли, все те, кому он отдал добрую половину своей души, его вера стала слабее либо он стал забывать о Ней. Он стал чувствовать то, что чувствовали они, каждый из них… Иногда вечерами он напрочь забывал о корабле – ему казалось, что он только что спустился с гор, что сейчас придёт домой, разожжёт камин, его добрая жена принесёт только что приготовленную еду… Иногда он ходил по портовому городу и кого-то искал… Иногда он целыми днями трудился, но попусту… И всё время тщетно пытался вспомнить, кто он, где он и что он забыл… И тогда из оцепенения его выводил верный пёс Теодор, который толкал его в бок, лизал ему руки, скулил, лаял, а потом радостно бросался, виляя хвостом, к своему хозяину, когда тот подавал признаки жизни. Но в тот же миг боль пронзала Алиафа – он никак не мог добраться до острова, где его ждала Она… Или уже не ждала? И кто Она вообще? Иногда он это помнил, иногда – нет. Казалось, что это девушка, которая живёт на этом острове одна. Иногда это казалось ему неправдоподобным, и Она представлялась ему богиней, которая могла превращаться во всё, что угодно на этом острове – в дерево, в родник, в волчицу… Иногда ему вообще казалось, что там никакой девушки нет, а «Она» – это его душа, которая так и не вернулась с острова и целый год пребывает там. Как бы то ни было, он плыл, потому что не плыть было нельзя. Плыл ли? Или это ему казалось?
Торговое судно, отчалившее вместе с псом капитана Алиафа, уже много дней было в пути. Все знали, чей это пёс, и, хоть недоумевали, когда и откуда он взялся, но никто не противился его присутствию на корабле. Все его кормили, гладили, приговаривая что-то… Да он всем и в помощь был, если говорить честно. В море он бывал не раз, поэтому знал, как вести себя даже в самую лютую бурю. Он даже помогал младшим матросам мыть палубу, за что его часто подкармливали. Но сегодня он почему-то отказывался весь день от еды и не сходил с палубы. Он смотрел в одну точку с тех пор, как судно чуть-чуть сменило курс и шло не на юг, а на юго-запад. И, если бы кто-то заглянул в глаза Теодору, он увидел бы там тревогу не меньшую, чем может испытывать человек. Ночью пёс тоже не согласился покинуть поста. А под утро его не стало. Выпрыгнул в море незаметно для всех…
Сил у Теодора было много, но подобного он не переживал ещё ни разу, хоть плавал хорошо и обладал уникальным чутьём, которое и подсказало ему, что больше нельзя терять времени. Корабль, на котором он плыл, идёт не в ту сторону! Ледяная вода, соль в глазах, на языке…синеющий горизонт… Сколько ему ещё оставалось до берега? Сколько сил есть у него? А силы покидали… День, когда он покинул корабль, подходил к концу…. Но на горизонте не было ни намёка на землю… Собаки не знают сомнений… собаки идут по чутью. Остров где-то есть, где-то…где-то… Усталость и холод сковывали всё тело, лапы переставали слушаться. Он дышал часто и глубоко, но дыхание сбивалось, сердце останавливалось, как перед смертью… вот он уже стал заглатывать воду…
Но вдруг произошло что-то необъяснимое… Его окружили дельфины, они кричали, ныряли, прыгали… среди них показался один, белый дельфин… Он взглянул прямо в глаза Теодору – взглянул так, что пёс, который уже начал тонуть, не смог не открыть своих глаз там, под водой… Их взгляды встретились… Вдруг он почувствовал, что преображается, и что он уже не пёс, а совсем иное, непонятное существо, которому так легко плыть, дыша и над, и под водой; и у него есть плавники, но нет лап; и хвост какой-то другой, который помогал плыть не меньше, чем плавники! И язык других дельфинов стал понятен! Они кричали: «За нами, за нами!» Много миль преодолел так Теодор в сопровождении прекрасных, держащихся одной стаей, дельфинов. Постепенно усталость всё же дала о себе знать, и это дельфины мгновенно почувствовали, точно так же, как он чувствовал всех их. «Спи, но продолжай плыть! Ты это сможешь, мы все можем так! Мы разбудим тебя, когда нужно!» – понял он из их криков. Глаза закрывались, но тело, набравшее скорость, её не сбавляло… Оно было похоже на корабль, который почему-то умеет двигаться по курсу и днём, и ночью… На утро следующего дня он был разбужен громкими всплесками своих товарищей – они подпрыгивали вверх, потом с сильным шумом падали обратно в воду. Теодор попытался сделать так же. Получилось! Всё его тело целиком вылетело из воды, будто птица, перевернулось в воздухе и упало, не сбавляя скорости… Он слышал, как ликуют его товарищи и слышат его ликование. В следующий раз он решил открыть глаза, чтобы увидеть, что там, над поверхностью воды. И в тот самый момент, когда пёс-дельфин завис в воздухе на короткое мгновение, он увидел на один миг впереди что-то, отличное от моря – остров! Теодор с шумом опустился в воду, не узнавая своего дельфиньего тела – оно снова стало тяжёлым и неудобным для плавания, снова приходилось грести лапами, а голову держать над водой, чтобы не задохнуться. Дельфины уплывали обратно. Лишь один, как ему показалось, промедлил дольше других. Теодор очень устал. Он уже не чувствовал, как мягкие волны прибили его тело к берегу.
В тот самый момент Алиаф застонал. Казалось, он вот-вот очнётся… Но нет, жар не спадал, а только усилился, и этот колдовской лихорадочный сон никак не хотел подходить к концу.
«Земля!» – закричал юнга с высокой мачты. Сомнений не было. Наконец-то… Земля оказалась видна, сначала как маленькая точечка на горизонте, но капитан Алиаф знал, что это не может быть ничем другим кроме как Неизвестным Островом. Оставалось совсем немного – сбиться с пути уже не получится.
Наконец Теодор смог встать на все четыре лапы. Остров был густо покрыт джунглями, куда и направился изнурённый и плаванием и своим чудесным преображением пёс. Он был очень голоден, поэтому стал охотиться на крабов и птиц; затем, понимая, что не может их поймать, побежал в джунгли… Казалось, он превратился в дикого волка и ловил всё, на что упадёт его взгляд… Насытившись, он бегал там, довольный, будто для того и приплыл сюда, чтобы поселиться здесь навсегда, забыть обо всём… или же нет? Звериное чутьё обострилось донельзя; Теодор вспомнил, как хозяин называл его по имени… Хозяин… Где он сейчас? Может быть там, где в прошлом году сидел так долго с львицей у ручья? Или не с львицей? Надо проверить это место…
Ручей мерно тёк, журча меж камней, поваленных деревьев, папоротников и валунов, со всех сторон нависали скалы, поросшие густыми зарослями. Путь вдоль ручья сильно зарос колючками, которые всё время цеплялись за шерсть… Пёс проверил там всё вдоль и поперёк, и не нашёл там ничего особенного, но взял чей-то след. След сбивался, –пёс находил его снова, – след чувствовался то меньше, то больше; он был то звериным, то птичьим, то человеческим, но это был один и тот же след. Несколько раз он выводил в разных местах к берегу моря. Несколько раз заводил в густые джунгли. В какой-то момент след вообще потерялся. Теодор на этот раз с лёгкостью поймал кролика, пару мышей и других мелких грызунов. Голодным он уже не оставался.
Он долго плутал там, потерявшись окончательно, но вдруг след нашёлся снова и был совсем свежим – он был очень похож на его лапу, только запах выдавал лапу волчицы. След уводил высоко в горы, где должны были показаться скалы с пещерами, мимо которых протекала бирюзового цвета река с очень бурным течением. Вокруг громоздились валуны, на пути то и дело попадались обезьяны, иногда целыми семьями, они прыгали с ветки на ветку, что-то крича… Именно в этом месте, у реки, он и нашел белую волчицу, обессилено лежащую на земле, тело её было покрыто ранами… Он подошёл чуть поближе. Шерсть на её загривке вздыбилась, и она зарычала, устремляя взгляд туда, откуда появился он, но, когда их взгляды встретились, Теодор будто снова очутился там, под водой… вот он открывает глаза… сейчас должен появиться взгляд дельфина – белый пронзающий луч, который проникает внутрь, преображая всё его тело… Нет, сейчас это взгляд волчицы, но тот же самый взгляд. И в этом взгляде он увидел всё… Её отчаяние, её боль и стаю шакалов, которая яростно набросилась на неё совсем недавно… Её взгляд говорил: «Ты опоздал. Не подходи ближе. Они увидят и тебя»…
Стая шакалов появилась внезапно, когда Теодор, не послушавшись предупреждения волчицы, сделал к ней ещё один шаг. Они со всех сторон нападали и клацали зубами, и у волчицы уже не было сил отбиваться от них. Неимоверная ярость проснулась внутри у Теодора. Он боролся с ними, отбрасывая их назад; он носился меж ними так, будто был не псом, а целой стаей волков, защищающих свою волчицу.
В этот момент капитан Алиаф в своем безумном сне сошёл с корабля на одинокий берег. Он будто знал, куда идти. Он всё знал, хоть и не знал ничего… Капитан шагал всё быстрее и быстрее, он почти бежал, сбивая с густых свисающих отовсюду ветвей набухшие влагой цветы. Когда он достиг высоких скал, где должны были начинаться пещеры, он увидел Её… Она была такой же прекрасной, как и тогда, лишь обезумевшие глаза и исхудавшее тело выдавали в ней то, чего он и боялся – она одичала. Вокруг неё густились тёмные вихри, почти скрывающие её образ. Она не узнавала его и говорила в пространство слова, пугающие и непонятные.
– Забери меня, Тот, кто меня создал, вместе с моим островом и всеми его жителями, пусть он затонет в море, и никто не проникнет сюда больше! Я похоронила все свои надежды и мечты, подобно тому, как бы поэт выбросил в море единственную рукопись своих стихов. Я хочу, наконец, начать жить, а не ждать, когда жизнь начнётся, когда ты обо мне на краткое время вспомнишь. Нет, в то же время верю я, что Ты помнишь всегда, так забери меня – так, как если бы я никогда доселе не жила. Душа моя раздроблена на части и уже не найти их – они все одичали в здешних лесах. Ты разве сам на части не раздроблен? Разве не забыла Тебя каждая из твоих частей? Она точно так же не помнит и о моём существовании, поэтому, если бы ты даже и захотел сейчас что-то сделать, то ты не смог, как не смог бы двигаться по морю корабль, когда все матросы покинули своего капитана! Забери меня, Тот, кто меня избрал, пусть лучше одна останусь и не буду жить, но перестану быть вне жизни!
– Что ты, Сияющая, разве уже не хочешь видеть меня? Я пришёл, видишь? Приплыл к тебе с дальних берегов, как и обещал! Разве был хоть миг, когда бы я не помнил о тебе? – обратился к ней Алиаф, протягивая к ней руки.
Она взглянула на него так яростно, как не смотрела прежде, однако, сквозь эту ярость, даже сейчас, просвечивал белый луч любви, такой сильной и такой отчаянной, что перехватывало дыхание.
– В чём толк того, что ты пришёл? Ты скоро опять уйдёшь, а я останусь здесь, ждать тебя ещё один год, а потом ещё, и ещё! Разве решил ты раз в год навещать мой остров только для того, чтобы вспоминать, а потом забывать и меня и себя? Мы разорваны и всегда будем разорваны, и это приведёт нас лишь к гибели!
На секунду её взгляд потеплел – пёс Теодор взглянул на волчицу, и обоих опять пронзил белый свет. В то мгновение будто туча, сгустившаяся вокруг девушки, стала рассеиваться белым туманом, то ли шакалы, одолевавшие волчицу, один за другим были сброшены бесстрашным псом в реку…
Долгое время волчица и Теодор находились в одной из ближайших пещер. Алиаф стерёг пещеру поблизости, но каждый раз, когда пытался войти, то его пёс, прошедший с ним столько морей, предупредительно рычал и не пускал его. Капитан видел, как они лежат там вместе, свернувшись единым клубком, как Теодор зализывает её раны…Она так и оставалась волчицей, много дней не меняя своего облика. Лишь в один вечер, когда Алиаф уже отчаялся ждать, она выплыла к нему в знакомом образе девушки из полупрозрачного тумана.
– Я набрала достаточно сил, чтобы выйти и говорить с тобой некоторое время. Я не могу жить без тебя так же, как и ты – без меня. Но ты не можешь взять меня к себе, как и остаться на острове. Всё то время, когда тебя нет, подобно медленному мучительному умиранию. Я каждый день вглядывалась в горизонт в надежде увидеть твой корабль, и мои глаза перестают видеть. Мои руки перестают чувствовать что-либо кроме краешка твоей одежды, которую ты так неосторожно оставил на одном из острых камней в том году. Я растворила себя в зверях и птицах, и в местах, где мы были с тобой вместе. Я осталась жить больше в их обличиях, нежели в этом. Найди мои растерянные частицы. Узнай в них меня. Собери их воедино в своём сердце. И тогда, может быть, мы встретимся вновь.
С этими словами она растаяла, как полупрозрачный туман.
Алиаф, прежде бывший знаменитым капитаном, чувствовал, что потерял всё. К чему здесь его капитанское звание, все умения управлять кораблём, не заблудиться в море, выстоять в тяжёлую бурю? Здесь, на этом острове, не существовало ничего, кроме Неё, как будто весь остров был из Неё соткан. И больше ничего было не нужно, но одновременно с этом она была нужна – так нужна, что всей жизни не жаль было потратить, чтобы собрать её вновь воедино… Но как её соберет воедино тот, кто раздроблен сам? Он вспоминал со стыдом, как один за другим его покидали члены команды, находя разные поводы, столь ничтожные перед тем, что они могли бы обрести, поплыви они с ним… Ведь на этом Неизвестном Острове каждый обретает счастье, настоящее, истинное, какое ни с чем не спутаешь! И почему-то счастье к нему пришло в её облике. Кто она? Он, даже если и задавался вопросом, то не мог собрать воедино ответ. Она – всё. Всё, что он видел вокруг, от шумной реки со скалами, изрезанными ветром, до моря, такого бирюзового и чистого, какое мало где встретишь в других землях. Всё былое казалось неестественным, ничтожным, изжившим себя.
Он стал бродить по горам, которые возвышались здесь, густо заросшие лесами. Он поднимался выше и выше над бирюзовой рекой, которая текла будто с самих небес, и её течение обнимало и наполняло своим сиянием всю долину, все окрестные джунгли и скалы, вплоть до самого моря. Она оставляла за собой светлопесчаные сверкающие слюдой пляжи, среди которых серо-коричневые каменные истуканы казались сверху останками древних неизвестных зверей прошлого или чем-то невыразимо-таинственным, чему он не мог дать названия, но лишь чувство преображающего трепета нарастало у него внутри. Он поднимался выше и видел всю долину – каким громадным на самом деле был этот остров! Он слышал голос реки, который то походил на хрустальные переливы, то нарастал и гулом прокатывался по горным отрогам, где в ветвях огромных деревьев, вздымающих свои разлапистые ветви к солнцу, диковинные птицы сверкали разноцветным оперением, и такими же разноцветными казались рассыпанные повсюду гроздья разнообразных цветов. И во всём этом тоже была Она, девственно-дикая, чистая, подобная богине этого места, постоянно меняющая цвет лесов, струящаяся водопадами, пантерой крадущаяся среди ветвей. И что он мог подарить Ей кроме этого трепета, гулом раздающегося у него в груди? Но казалось, что от этого благословенного трепета она оживает и радуется, и исцеляется сердце…
Что-то внутри его отпустило, он снова стал, как ребёнок, который только что увидел совершенно невероятный мир, в котором есть столько необычного, неизведанного и будто ждущего с нетерпением, когда он сделает следующий шаг! Он спустился с гор к своему кораблю, где оставил так надолго боцмана и юнгу, и, к своему удивлению, нашёл там ещё одного матроса – того самого, который долго колебался и не мог решиться уйти в горы.
– Откуда ты здесь взялся? – Алиаф не узнал даже своего голоса, настолько был изумлён.
– Вы же сам говорили мне, капитан, что я появлюсь именно тогда, когда буду нужен – вот я и появился, сам не знаю, как. Какие тут горы! Завтра же, если можно, прогуляюсь по ним!
Алиаф был рад, он не задавал лишних вопросов, только улыбался… Но было ещё что-то, чего он не мог вспомнить. Вечером он брёл вдоль моря, чьи волны настолько расслабили его, что он потихоньку начал напевать мотив какой-то песни, но не мог вспомнить слова. Так и бродил он долго, напевая, пока вдруг волна воспоминаний не накатила на него огромным валом. Через его сознание понеслись стихи, а он не мог их записать… Они неслись потоком образов, созвучий, мелодий, они оживали в его сердце, и он вспоминал всё… Он вспоминал и чувствовал, как билось его сердце тогда, когда они вместе с Ней сидели у ручья, который журчал меж колючих кустарников; как они бродили среди скал, и он чувствовал безграничность любви и свободы. Он был готов летать, как птица, прыгать в водопады, носиться ветром, догоняя её, смеющуюся, в струящемся, бирюзовом, как ветер, платье. Всё это он описал в своих стихах, но потом позабыл, а теперь они разом вспыхнули в его груди! Только как записать их? На морском песке, который через минуту размоет накатывающая волна? И в ту минуту он увидел бегущего к нему человека и изумился ещё больше – это был молодой худощавый матрос, в прошлом – поэт…
– Капитан Алиаф, я наконец-то отдам ваш блокнот! – запыхавшийся юный матрос ничего больше не мог вымолвить от волнения.
– А ты-то здесь откуда? – капитан не мог отвести от него изумлённого взгляда.
– Не знаю, но сейчас мне необходимо отдать это вам! – в его дрожащей руке был блокнот в кожаном переплете – тот самый, который капитан когда-то выбросил в море.
– Где ты это нашёл??
– Я тогда не сказал вам, что, когда мы расстались, я вытащил его из моря. Мне не пришлось долго искать… Только вот стихи…их сложно прочитать, чернила размылись…
– Давай!
Алиаф уже сам дрожащими руками открывал свой блокнот с величайшим сокровищем души. Сквозь размытые строчки стали проступать буквы – он читал их, он вспоминал и проживал заново всю встречу с этим таинственным островом.
– Держите, капитан, – матрос протянул ему карандаш, – я пока удалюсь…
Полночи капитан Алиаф сидел, запершись в каюте своего корабля, и заново переписывал стихи, как вдруг негромкий стук вырвал его из потока музыки, строк и вдохновения.
– Можно ли войти, капитан Алиаф? Простите, что потревожил вас, – в каюту робко входил матрос средних лет, который отличался тем, что всегда говорил степенным голосом, в котором почти не слышалось эмоций.
– Ты? Ты что, тоже решил ко мне неизвестно как вернуться? Погоди, ведь ты совсем не можешь, у тебя же там…
– Ничего…Моя настоящая семья – это вы, мой капитан. Вы и остальные на корабле. Как же это я могу оставить вас? Я люблю вас больше всего на свете, я никогда не говорил, я… – и тут этот казалось бы, никогда не проявлявший чувств закостенелый моряк расплакался у него на плече.
– Ну что ты, что ты! Я в тебе никогда не сомневался…
– Простите меня, простите… Я столько слов вам не сказал, сколько сказать бы мог!
И тут Алиафа будто передёрнуло – а сколько он сам не сказал самых нужных слов Той, чьи частицы сейчас разбросаны по всему пространству, разрозненные, не имеющие возможности соединиться? Раньше ему казалось, что то, что он иногда вспоминает о Ней, – этого достаточно, но сейчас сколь малым виделось ему то, что он делал на протяжении всего года! Он готовил корабль к отплытию, рисовал карту, но на самом деле, разве хоть раз он взял ли Её в свой мир, ныне чужой, где ей нет места? Её место занимало то одно, то другое, то третье… Но ведь он помнил о ней! Просто день за днём это становилось всё незаметней…
Алиаф поспешно выбежал с корабля, устремившись в джунгли. Он кланялся каждому камню и встреченному существу. Он ничего не страшился теперь – ни льва, ни змеи, ни острого камня… Он одинаково любил всё это, потому что это было Ей – как мало надо было, чтоб вернуть её форму, просто начать видеть, начать замечать!
– Прости меня, камень, прости меня, вода, – плача, твердил он, прося прощения сам не зная за что, но его глаза видели всё больше, и сердце открывалось… Из него уходило всё его безразличие – не что иное, как боль, только закупоренная, почти превращенная в камень, – да как же я сам могу жить без всего этого, и без тебя, Сияющая!
Что-то ткнулось ему в плечо. Теодор! Он весело махал хвостом и приветствовал своего хозяина радостными взвизгами… «Ты!» – обрадовался Алиаф, похлопав мохнатого друга по спине, на которой гроздьями висели колючки.
– Алиаф! – переливающийся голос заставил его тут же встать на ноги… Она стояла перед ним, прекрасная, как и тогда, у ручья… Их взгляды встретились. Белый луч пронзил его сердце так, что оба больше не могли стоять – бросились друг другу в объятия…
– Тебе удалось невозможное. Пожалуйста, найди способ сделать так, чтобы мы никогда не расставались – никогда.
Восходило солнце… Капитан Алиаф очнулся в своей каюте. Первый день у него не было жара. Первый день он приветствовал новое утро как новую жизнь. В тот день собралась вся его команда. Все как один были готовы в любой миг идти с ним вместе бороздить моря. И, подобно рукам, сложенным в жесте молитвы, вскоре поднялись в небо паруса вместе с лучами рассвета. Корабль капитана Алиафа поймал попутный ветер и шёл навстречу зову распускающегося утра…
21-22 декабря 2019