Снег таял. Несмотря на то, что была середина зимы. Несмотря на то, что буквально неделю назад бушевали морозы… Но сейчас снег таял – тот самый снег, который когда-то холодным покрывалом из застывших капелек воды укрыл собой что-то, давно забытое, пережитое и пройденное. Так когда-то казалось Фениксу, шагающему по лесу и приминающему сгустки талого снега, смешанного с землёй. Теперь можно было видеть землю в прогалинах, в озерцах небольших луж, как будто весной. Но нет, это была не весна… Феникс знал, что природа что-то подсказывает ему, подводя к какой-то важной, но пока не явной черте. Сердце почему-то забилось сильнее, как будто росток, давно не видевший света, из маленького семени пробивался сквозь землю, сквозь сотни маленьких льдин. Феникс остановился на мгновение, и вдруг с высокой ели на него упал комок подтаявшего снега. Феникс поёжился, отряхнулся, распушил перья и остановил взгляд на качающейся еловой ветви, с которой продолжал осыпаться снег, обнажая густую зелень хвои. Ель приветственно качала Фениксу лапой, и он хотел тоже помахать ей в ответ, как вдруг вспомнил что-то, и взгляд его мгновенно переменился … Да-да, он знал, почему он блуждает здесь, будто затерявшись во времени. Знал, почему не может так долго поднять крыл и полететь.
Ель… Дерево, приносящее несчастья… Это странное дерево, смотрело на феникса с улыбкой, и было непонятно, то ли плакать от этой улыбки, то ли смеяться. Ведь оно было символом печали и забвения, символом чего-то важного, погребённого под слоем времени. Да, он был фениксом, но теперь время существовало для него. И, пока для него существовало время, он не мог сгореть и переродиться, как прежде. Время будто погребло его под собой, под своей движущейся неизбежностью, под своей неспособностью начаться заново…
Хотя впрочем… Недавно наступил Новый Год. Это значит, всё – по-новому, это значит – новая жизнь, и всё – с чистого листа… Но нет. Что-то мешало Фениксу переродиться… Или что-то забыть. Он не хотел верить ели, машущей своей огромной мохнатой лапой и говорящей: «Иди! Ты уже там три года не был, иди же!» Почему же так трудно было идти к заброшенному ручью? Путь к этому ручью он помнил так, что смог бы прийти сюда даже с закрытыми глазами. Ведь именно здесь, на дне этого ручья, покоилась память. Именно здесь три года назад будто был погребён он сам, не до конца сгоревший феникс, на дне ручья под кучей громадных еловых ветвей. Он не понимал того, что сгорел не до конца, что какая-то его часть ушла и до сих пор скитается по этому лесу, не имея сил поднять крыл и разжечь огня. Да, он оставался фениксом, но почему-то сам не горел. Будто был не фениксом, а лишь своим отражением в огромном зеркале памяти, путь к которому теперь был весь завален буреломом и ветками – так давно сюда никто не приходил. Феникс разбрасывал эти ветки клювом, крыльями, сгребал ветки когтями… И вот послышался шелест ручья – неужели посреди зимы ручей решил проснуться? Чтобы увидеть наверняка, нужно было спуститься в небольшой овраг, что Феникс и поспешил сделать. И – странное дело – чем ближе он подходил к ручью, тем легче ему становилось идти, будто с каждой отброшенной веткой прибавлялось сил. Вода звала, вода журчала, и в ней оживало давно умершее прошлое.
Феникс склонился над ручьём, заглянул в него и вспомнил то, что давно не хотел вспоминать. То, ради чего когда-то он жил, те, ради кого когда-то он горел. То есть нет, он просто жил, просто горел, как и подобает фениксу, но рядом зажигались тогда огни негасимые, светлые, и ветер бушевал среди ветвей – радостно Фениксу было гореть, как будто он расширялся, становясь костром, рос выше и дальше, становясь огромной лучезарной звездой, а рядом зажигались такие же звёзды. Они общались и пели… Они любили и были мудры. Но дальше, что случилось дальше? Может ли такое вообще случаться с фениксами? Темнеющая вода в ручье показала ему отражение его самого, старого потерявшегося феникса, не умеющего теперь ни мечтать, ни гореть. Когда-то он смотрел в такую же воду, в тихое озеро, зеркальная гладь которого отражала любимые родные глаза, внутри которых горели негасимые звёзды. Что случилось потом? С какого дна поднялась та муть, которая помешала видеть лицо без искажений? Почему, когда было время уходить, он не ушёл и не отпустил ушедших? Вернее нет, отпустил, но почему-то умер сам и разучился гореть, видя, как пепел его сгоревших перьев погребается у ручья памяти, под лапами еловых ветвей… Но, даже уйдя вот так, он знал, что не встретит больше ту, что покинула его. Ведь его удел – умирать и возрождаться в новом огне, и там будет уже другая жизнь... А эта? Что сделать с ней? И был ли в ней вообще какой-то толк?
Две маленькие золотистые слезы падали в ручей. Они были похожи на солнечные искры, летящие в неба вниз, к земле – именно так он был когда-то рождён здесь, сначала маленьким робким огоньком, а потом он рос, на нём появлялись новые перья. Он видоизменялся, творя постоянно новые огненные формы… Он был подобен костру с его пляшущими языками – жаль, что теперь нет ветра, который мог бы снова разжечь этот костёр.
Феникс всё ещё смотрел в ручей. Смотрел и видел, как постепенно ручей замедляет свой бег, превращается в озерцо, а потом в пруд, со дна которого поднимается тина и мешает видеть ясно отражения… И вот они уходят, как будто на дно – те любимые, что когда-то горели с ним единым пламенем. Та любимая, память о которой утонула внутри этого ручья… Так хотелось понять, где стена, где та плотина, что сдерживает воду, не давая ей течь… Феникс сглотнул слезу. Да вот же она! Эта стена, ставящая преграды между им и другими, созданная из непонимания, мелких обид и сожалений, разочарований и … самообмана – ведь на самом деле стены-то там не было! И никогда он не строил этих стен! Слёзы феникса полились и превратились в реку, которая своим огненным напором снесла все стены и плотины, превращая замутившийся пруд в озеро с чистой водой. Озеро становилось рекой, в которой проплывали люди и события, переплетённые сетью судьбы. И звёздами горели их глаза, когда они смотрели вглубь него, феникса, который уже не умел плакать, не умел любить, но тут…
Неясный, но мощный звук пронёсся в кронах деревьев… Это был ветер, который неизвестно откуда прилетел, сбрасывая с веток комья талого снега… Слёзы феникса были словно из жидкого огня, и ветер раздул их, превратив в пламя, похожее теперь на огненную дорогу. «Ну, вот и всё, мне пора», – подумал Феникс и ступил на сияющую твердь. Лишь один раз он оглянулся и то ли призраку прошлого, то ли кому-то ещё сказал чуть слышно: «Благодарю тебя». И тогда пламя охватило его… Он сгорал до конца, и его перья становились огоньками, пляшущими в этом лесном костре. Он взвивался к небу сотней маленьких искр, и, дробясь на части, но, при этом оставаясь целым, летел. У него не было крыльев, но он летел к своему истоку – к большому солнцу, из которого когда-то родился. И, когда в лесу догорел последний уголёк, он почувствовал, что снова рождён, но в небе, в солнце! Обновлённый и радостный, невидимым космическим ветром Феникс летел снова к земле, чтобы возродиться в тлеющих углях. И тогда, через совсем малое время, в лесу снова заиграл маленький робкий огонёк. «Где я? – изумлялся Феникс, – неужели я снова родился?» Он танцевал на ветру, и из его пламени бушующей рекой через бесчисленные озёра людских сердец рождались негасимые звёзды… Любовь была их сутью и объединяла их, даруя вечную жизнь и возрождение в новом пламени. Маленький Феникс горел робким, новорождённым огоньком на этой огромной и одновременно такой маленькой Земле. Но сердце его, беспредельное в своей любви сердце, оставалось таким же свободным и большим, как Солнце.
Зима 2015