Продолжение. Начало в http://www.proza.ru/2020/04/01/1627
Каждый образ в нашей Вселенной можно перевести в язык символов или в язык смыслов. К примеру, рассмотрим такое природное явление как дождь. На языке символов это – дождь, rain, regen или какое другое слово или просто изображение косых штрихов, соединяющих небо и землю.
В смысловом содержании дождь – это вода, которая падает с неба на землю. Углубляясь в суть данного смысла, в самую его первооснову, мы можем сказать, что дождь означает процесс соединения верхнего и нижнего посредством воды. Ещё точнее, в самом корневом смысле, дождь – это процесс передачи жизненной субстанции от верха к низу, то есть это некая жизненная коммуникация между верхом и низом.
Собственно, в корневом смысловом представлении вся жизнь – это непрерывный процесс коммуникации, передачи информации в том или ином виде между субъектами и объектами. Неважно, в каком направлении она передаётся – вверх-вниз или вправо-влево, неважно в каком виде она передаётся – в символическом, в энергетическом или в материальном. Главный, корневой смысл жизни – это именно передача информации по всевозможным причинно-следственным цепочкам. Передача и приём. Непрерывная передача и приём всюду, где жизнь и разрыв там, где смерть.
Мила сейчас была сознанием, которое принимало сигналы мира и рефлексировало на них, но передать их кому-то она не могла. В новом дивном местечке и намёка не было на живую душу. Только деревья, небо, дневное и ночное светила на небе, да крохотная бревенчатая избушка.
Глаза транслировали в мозг картинку изумрудного леса с висящим наверху дневным светилом. Кожа говорила о прикосновении листвы, нос ловил запахи травы и аромат цветов в полной безветренной тишине. В этом пасторальном местечке Мила была одна. Вильям исчез.
Перед избушкой трава замедляла свой рост, образовывая полянку. По деревянному крыльцу можно было подняться в сенцы, за сенцами открывался вход в комнату с печкой, столом и широкой деревянной лавкой, на которой усталого путника ждала разобранная постель с ситцевым матрасом, набитым соломой – тюфяком. К тюфяку прилагалась жёсткая травяная подушка со слабым запахом мяты и ситцевое одеяло. Никакого намёка на следы затхлости или плесени. Всё чистенько b сухонько. На полках запас круп, спички, соль, сахар. Маленькие оконца примерно на уровне глаз пропускают свет. Солнечные зайцы скачут на полу, когда деревья трепещут листьями от ветра. Но ветра в этом месте практически нет. Да и откуда ему взяться? Мила пробовала обследовать окрестности, пытаясь проложить разные тропинки. Но все они вели к тому месту, от которого она пробовала уйти – к избушке. Сама избушка возрождала в памяти воспоминания детства, в которых Мила вместе с бабушкой ходили в лес в поисках выхода в иной мир. Кажется, однажды они попали в такую вот избушку лесника. А, может быть, Миле это пригрезилось? Память была похожа на болото, она утягивала и не выпускала наружу ничего живого. Мысли в неподвижности вязли. Да и чем можно заняться в полном покое?
Дневное светило исправно катилось по небесной дуге, уступая место диску, похожему на Луну. Набор звёзд на небе ни о чём Миле не говорил. Она и раньше не умела ориентироваться по звёздам и потому сейчас не могла бы точно сказать, сохранён ли рисунок звёздного неба. В ночном диске Мила она находила изменение яркости. Казалось, что «лунный» свет более тусклый, чем тот, к которому она привыкла в прошлой жизни. Но, может ли житель мегаполиса уверенно говорить о том, что он помнит яркость небесного объекта?
Тело Милы функционировало исправно. Оно требовало пищи в дневное время и сна в ночное. Свечи и спички напоминали о прошлом жизненном мире. Десять свечей и пять упаковок спичек -при желании их можно было растянуть на год жизни. Свечи экономить, расплавленный парафин снова трансформировать в свечу. Для розжига печи рядом в ведёрке была припасена берестяная стружка, во дворе под навесом колотые дрова. От бересты огонь разжигался быстро и хватко, рождая зыбкие пляшущие тени на стенах. Тёплый треск вылетающих искр передавал Миле дремотный жар . На печи в глиняном горшке созревала пшеничная каша, пропитываясь родниковой водой. Даже без масла вкус каши вызывал наслаждение. По смыслу оно не было похоже на удовольствие от насыщения. Оно было иным, как будто огонь посредством пищи заходил в Милу, согревая её, растекаясь блаженством по всему телу. Наверное, можно было назвать этот процесс любовью огня?
Чай Мила настаивала из подручных трав, сорванных во дворе около дома. Часов в избушке не было. И Миле казалось, что дни проходят не по земному, слишком быстро. Она успевала проснуться с рассветом, разжечь огонь, сварить каши, поесть, попить чаю. Потом пыталась проложить очередной маршрут в лесу, который несмотря на все её ухищрения и петляния, всегда приводил её обратно к дому. Далее лесной мир накрывала ночь и Мила засыпала. Свечки и спички можно было не экономить. В данном месте время как и пространство было замкнуто. День сурка начинался всегда с одной и той же расстановки предметов в доме. Ради эксперимента Мила однажды сделала небольшой надрез ножом на тыльной стороне ладони, к следующему утру от раны не осталось и следа.
Каждое утро мир Милиного одиночества возвращался в исходное состояние. И каждое утро Мила настраивалась на поиск путей выхода отсюда. Так в бесплодных попытках она провела с десяток-другой укороченных дней с нарастающей тревогой, замечая, что мир вокруг неё ощутимо теряет свою яркость. Не так ослепительно сияло «Солнце», тускнела «Луна», поддёргиваясь туманной дымкой, да и звёзды, теряя бриллиантовый блеск, превращались в подобие кусочков слюды, приклеенных к небесной тверди. Невозможно было определить, гаснет ли объективный мир вокруг или угасает её зрение.
Однажды Мила с утра решила никуда не ходить, провела день в полусонном забытьи, пытаясь сама себе ответить на ускользающие вопросы в голове о том, куда и зачем она хочет выйти. Вместо ответов пришло отчаяние. А вместе с ночью пришла и боль. Она началась от старого шрама на указательном пальце, того самого, что появился у неё после знакомства с Вильямом. Ноющая боль от пальца вспышками пронзала всё тело, словно выгоняя его из дома в ночную темень. Бронзовый диск «Луны» в небе практически никак не мог разбавить густую темноту леса. Мила боялась сознаться самой себе, что не только небесный свет в этом мире теряет яркость, но и ощутимо больше становится в лесу и сухих ветвей.
- Это смерть, детка. Так она выглядит. Это постепенное, неминуемое угасание всего и вся, из которого невозможно выбраться. Твоё сознание уже вне сознания жизни, - так заговорил в ней голос рассудка.
Но боль мешала слушать этот мерзкий и противный голос. Боль гнала Милу, сквозь буераки и омертвевшие колкие ветви в глубокий ночной лес. Не может быть, что этот мир ловушка, что он исчезнет, погаснет вместе с ней. Здесь нет животных и людей, но есть деревья и они живые! - Деревья живые, деревья живые, живые! – исступленно шептала Мила. – Вы живые, деревья, вы слышите меня, и я хочу слышать вас, говорить с вами. Я знаю, что вы это умеете, не молчите!
Груда валежника преградила ей путь. Мила, яростно прорывая себе тропинку, расцарапала руки и ноги, затрещала разрываемая ткань на камуфляжных штанишках, невидимый мёртвый сук схватил её за ногу. Мила упала, не в силах удержать равновесие, застонала от боли в запястье и в растянутой ноге, зарычала по звериному, не в силах встать, перекатываясь по земле прямо к подножию исполинского дуба.
- У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…- продекламировал рассудок.
Никакой цепи на дубе не было. Морщинистый тёмный ствол не поддавался обхвату руками. Крона казалась частью высохшей, но на отдельных нижних ветках можно было нащупать упругие листья. Обхватив ствол руками, Мила попыталась встать. Получилось не с первой попытки.
- Дуб! Не молчи. Помоги мне понять, что здесь происходит. Мы не можем умереть, мы должны жить. Ведь так, дуб? Вот я беру тебя за твою руку, за ветку. Я живая, мы должны что-то вместе придумать. Ничто не может исчезнуть бесследно, иначе ничего бы и не появилось. Ты же не всегда был таким. Раньше ты был маленьким жёлудем, потом рос. Зачем? Чтобы исчезнуть навсегда? В этом же нет никакого смысла! Но если мы не видим смысла, то это вовсе не значит, что его нет. Он есть.
Мила приложила ухо к коре, пытаясь хоть что-то услышать в ответ, пусть даже и просто гудение сока. Отчаяние – не самая созидательная эмоция. Мила понимала, что исступленные мольбы – не самый лучший способ достучаться до небес.
Она попала в замкнутый мир. В этом мире есть все условия для функционирования жизни, но он замкнут и потому похож на тюрьму. Более того, в него нет притока энергии извне, и он затухает, тускнеет, словно картинка на разрядившемся смартфоне.
- Жизнь в клетке. Такая же жизнь у каждой твоей клетки, - сказал ей голос рассудка.
- И как изменить её? – спросила Мила вслух саму себя. – Как найти выход? Мне нужна подсказка.
Быть может, Миле казалось, что от её эмоциональных всплесков окружающий мир гаснет гораздо быстрее. Но, скорее всего, так оно и было. На небе осталась только горсточка звёзд. Дневное светило начало свой подъём над линией горизонта в виде красного шара в тёмных низкотемпературных пятнах леопардового узора. И листья дуба теряли упругость, падая с веток, желтея и рассыпаясь от прикосновения пальцев, как ветхий мусор. Эта жёлтая ветхость напомнила Миле мёртвое золото умирающего мира, из которого она сбежала.
Очень неприятно чувствовать себя жертвой. Восходит тёмное «солнце», осыпаются деревья, протыкая серое небо, сухими острыми ветвями, уходит не просто яркость, но и вся цветовая гамма. Тело хочет свернуться в комочек, ожидая неминуемого конца, но сердце бьётся, пытаясь высечь искру спасительной мысли.
- Мне нужна подсказка, подсказка, - шепчет Мила, и уже не просто шепчет, а кричит, - мне нужна подсказка!
Эхо в опустевшем лесу доносит до неё ответ:
- Сказка, сказка…
Сказка? Какая сказка может быть в этом ужасе приближающейся тотальной смерти? Пятнистое светило угрожающе раздувается, продолжая терять яркость. Спиральными вихревыми потоками поднимается ветер, кружа в воронках ржавую рассыпающуюся листву. Мила изо всех сил продолжает держаться за ствол дуба, ветви которого трещат под тяжестью взбесившихся воздушных масс. Мила шепчет известные слова словно молитву:
- У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том. И днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом.
- Там на невидимых дорожках следы невиданных зверей… Избушка там на курьих ножках…- Мила кричит, стараясь голосом перебороть шум бури.
Воздушное безумие затихает, переходя в состояние пугающей предгрозовой неподвижности. Светило беззвучно взрывается, распадаясь на миллионы гаснущих искр - молний, и сразу же за взрывом приходит холод. Не бурей и не волной, а ледяной темнотой, которая просачивается сквозь прорехи пространственного пузыря, где одинокая живая душа прижимается к стволу, покрывающемуся ледяной коркой.
- Бабушка! – кричит Мила.
- Не моли и не проси. Создавай сама, высекай из себя искру Творца, - слышит Мила родной голос. Он идёт из под земли, словно сила сквозь ноги-корни, он наполняет тело Милы тем самым не исчезающим смыслом, в котором всегда есть продолжение. Главное его создать! Не повторить, не выпросить, создать…
Мила закрывает глаза, чтобы не видеть ужаса остывающего мрака, обнимает дуб и шепчет ему:
- А сейчас я расскажу тебе сказку. В одном лесу жил волшебный дуб. И на ветвях его росли золотые яблоки. Эти яблоки были не простыми. Если откусить такое яблоко, то можно было стать птицей или рыбой или быстроногим скакуном. Рыба могла заплыть в любые моря, птица улететь в любые края, а быстроногому скакуну покорялось время, он мог перепрыгнуть через любые барьеры прошлого и будущего. Этому скакуну был не страшен ни холодный мрак космоса, ни испепеляющий огонь. В нём самом был источник невиданной силы и вечной жизни.
Мила шепчет сказку немеющими от холода губами, обнимая дерево в попытке полного слияния со стволом:
- Корни этого дуба уходили глубоко в землю, а крона прорастала в самые далёкие уголки космоса. Но не все могли видеть это дерево жизни. К нему вела особая тропа испытаний. Но кто сумел её преодолеть, тому в руки само падало золотое яблоко. Оно было полупрозрачным, похожим на янтарь, и оно словно бы содержало в себе весь мир. В нем можно было увидеть все звёзды в миниатюре или наоборот оно открывало вид на живую клетку, которая неподвластна смерти. Оно и само словно было подобно этой клетке с золотой оболочкой, этой удивительной клетке, которая хранит и воспроизводит жизнь.
Мила с упоением начинает описывать золотое яблоко. И, кажется, что уже тяжело дышать. С холодом приходит и нехватка воздуха. Она открывает глаза в холодную ипостась вселенского мрака, в котором застыли в предсмертных корчах деревья. Лес умирает.
- Не сопротивляйся, прими неизбежность, - говорит Миле рассудок.
Но голос рассудка похож на голос немощного старика. Это голос смертного страха. На него изнутри Милы появляется протест, который открывает глубинное понимание того, что она в ответе за лес, за весь мир, который олицетворяет лес. Она сейчас в сути мира, в его ядре, в его живой клетке. Она сама и есть живая клетка. Если она умрёт, то вместе с нею умрёт и весь мир. Она должна любой ценой выжить. Выжить не ради себя, а ради этого мира. Если умрёт она, умрёт и весь мир.
Человек в своей жизни придумал много слов для символического обозначения своих энергетических состояний. Покой, нирвана, гнев, любовь, сила, вера, отчаяние, злость, радость – список можно продолжать с нумерацией в более чем двести слов. Но ведь за каждым из этих состояний скрывается смысл. В смысловом выражении, на языке смысла, этих энергетических состояний не так то и много. Вся пестрота их укладывается в три смысла – Взять, Дать, Создать.
«Взять и Дать» – легко можно разорвать смертью. Создать - смерти не подвластно.
Жизнь – это не просто непрерывная коммуникация – «Взять и Дать», это прежде всего – Создать. Создать не ради «Взять и Дать», то есть не ради денег, не ради насыщения, наслаждения и удовлетворения своей личины. Создать ради Великой Цели.
Что такое Великая Цель? В слове ВеЛикая проглядывает образ вечного прекрасного Лика, в слове Цель явственно видится целостность.
Великая Цель как Великая сказочная Цепь жизни, в которой нет места смерти. Она как ствол древа жизни соединяет низ и верх, дольнее и горное, простирает крону в запредельное, в сказочное, в бессмертное.
Выжить ради жизни мира – это и есть Великая Цель. Ощутить сопричастность и принадлежность этой цели на пороге смерти – разрыва. Увидеть себя не просто как отдельную личину, а как лик всего мира. Стать всем миром, влиться живительной силой в Великую Цель.
Тот, кто хоть однажды смог ощутить это энергетическое состояние, не сможет найти ему подходящее слово в человеческом языке. Это не любовь, не вера, не надежда, хотя и то и другое и третье в этом состоянии присутствуют. Можно подбирать разные слова, но все они не исчерпывают сути. Это невиданная сказочная сила, это жажда открытия неведомого, это мощь красоты, это…
Это – золотое яблоко, которое упало Миле прямо в раскрытые ладони. Оно упало не снарядом вниз, оно падало медленно, словно не повинуясь, гравитации, как зачаток крохотного светила, тёплого и живого внутри.
продолжение в http://proza.ru/2020/12/13/572