От призыва до дембеля Глава 4. Гость

               
          Хотя по календарю зима закончилась, снег так и не сумел прикрыть землю, поэтому с приходом весны таять было почти нечему, и смена времён года, если не считать постепенно  теплеющего воздуха и пыльных бурь, вызванных  непрерывно дующими с севера ветрами, прошла незаметно. В середине  мая, несмотря на отсутствия влаги, в считанные дни перекрасив голые сопки из серого цвета в радужно зелёный, с вкраплениями ярких полевых цветов, степь покрылась растительностью,  а к концу месяца на улице установилась по-настоящему тёплая летняя погода. Днём ярко светившее солнце прогревало воздух до двадцати пяти градусов, а ночью, когда его красный шар прятался за близлежащие сопки, температура резко падала.
      Мишку, уставшего за зиму от строевой подготовки на пронизывающем до костей холодном  ветру, караульной службы, когда надев на себя кроме шинели огромный овчинный тулуп, и от этого став абсолютно неповоротливым, приходилось с автоматом на плече часами выхаживать вдоль складов с боеприпасами и ангаров с боевой техникой, приход весны обрадовал. Радовала тёплая погода, позволяющая в свободное время погреться на солнышке, радовало, что наконец-то вышел приказ о переходе на летнюю форму одежды, но больше всего радовали известия, что в часть прибыли новобранцы. Для Мишки. как и всех солдат его призыва, это означало, что в неофициальной солдатской  иерархии они теперь поднялись выше на одну ступеньку. Когда новобранцев, стриженных под «ноль», одетых в новую, мешковато сидевшую на нескладных фигурах воинскую форму, впервые вывели на плац для строевой подготовки, парень, представив, что всего лишь полгода назад, имел такой же нелепый вид как и они, рассмеялся.  Молодые солдаты, пытаясь ходить строевым шагом, смешно сгибали ноги в коленях,  путали команды «направо» и «налево», не попадали в ногу при  хождении строем.
      В дивизионе ждали новобранцев с нетерпением. Заброшенные по воле судьбы и военкомата за тысячи километров от дома, большинство служивых тосковали по родным местам, и  надеялись, что в часть  привезут земляков. Мишка, который тоже очень скучал по Монастырке, по дому, по маме и друзьям, втайне жил такими же ожиданиями: «А вдруг случится чудо и среди вновь прибывших кто-то окажется из его родных мест». Но чуда не случилось, когда все узнали, что призывники прибыли из Бурятии и Казахстана, то интерес к ним пропал.
     С приходом тёплых дней жизнь в дивизионе заметно оживилась – чтобы укрепить физическую подготовку солдат, их начали ежедневно выводить на открытую спортивную площадку. Подтягивание на турнике, бег на сто метров, прыжки через козла и два раза в неделю кросс – три километра, стали обыденностью. Правда это не касалось «дедов»; пока большинство бойцов под строгим надзором сержантов до изнеможения подтягивались на перекладине или отжимались от земли, они, в сторонке собравшись в кружок, курили и «травили» анекдоты. Те из солдат кто не мог выполнить существующие жёсткие нормативы физподготовки, вынуждены были жертвуя отдыхом, тренироваться в личное время.  Огромным камнем преткновения для многих бойцов стал прыжок через козла; кто-то из страха, кто-то из неумения, из раза в раз не мог перепрыгнуть через этого «зверя», и для ускорения процесса обучения, данный спортивный снаряд был установлен перед входом в столовую, и теперь войти туда могли только те, кто смог преодолеть это препятствие. Так как на принятие пищи, согласно распорядку дня, было отведено не так много времени, то результат был потрясающим; страх остаться голодным, оказался сильнее страха перед козлом. Пусть даже после нескольких попыток, но уже в первый день прыгать через него научились все.
    Время шло, лето неуклонно двигалось к середине, но дождей по-прежнему не было. По девственно чистому небосводу изо дня в день, безжалостно выжигая всю растительность на склонах сопок, перекатывалось с востока на запад нестерпимо палящее солнце. Если занятия по строевой или физической подготовке выпадали на середину дня, то солдаты во время оных просто изнемогали от жары, а их  гимнастёрки становились белыми от солёного пота. Ходили слухи, что очень скоро дивизион должен будет выехать на летние стрельбы.
       Однажды жарким июньским днём, когда после работы в автопарке, Мишка вернулся в казарму, дневальный сообщил, что его вызывает командир взвода.   Зайдя в помещение, парень, став по стойке «смирно»,  доложил, что  рядовой Быков по приказанию прибыл. Сидевший за столом, старший лейтенант Молоков, подняв голову, посмотрел на вошедшего и, немного помолчав, сказал: «Брат к тебе приехал, Быков. Ждёт на КПП. Вот тебе увольнительная, радуйся – не каждому такое выпадает. Доложись командиру отделения и дуй к брату. Только  смотри, чтобы к вечерней поверке, как штык был… ну и чтобы ни в одном глазу… » Парень, опешивший от неожиданности, не соображая что происходит, только и сумел произнести: «Какой ещё брат?..» Понимая состояние солдата, старлей, усмехнувшись, произнёс: «У тебя что много братьев? Иди не теряй времени попусту…». 
       Всю дорогу до КПП, Мишка пытался понять, кто же ждёт его там. С братом Колей отдельной переписки он не вёл, но из маминых писем знал, что тот осенью вернулся из армии, устроился на железную дорогу и жил вместе с ней в родном доме. О том, что Коля может приехать к нему, она ничего не писала. Но если, это не он, то кто ещё может выдавать себя за брата? Изломав всю голову, парень так и не пришёл ни к какому выводу. «Ладно, увидим кто там приехал», – подумал он.
      На контрольно-пропускном пункте, к удивлению Мишки, кроме дежурного сержанта Орлова и ещё одного солдата никого не было. Увидев своего подопечного по карантину, Орлов, сказал: «Ты куда собрался?» «Взводный увольнительную дал, говорит, что брат меня ждёт на КПП. А я смотрю здесь нет никого…»  Взяв протянутую Мишкой бумагу, сержант, повертев её, произнёс: «Везёт тебе, Быков, всего полгода отслужил, а уже в увольнение отпустили. На улице твой брат. Иди. Но запомни – назад без «пузыря» не пущу, а вернёшься поддатый на «губу» отправлю…»
    Выйдя на улицу и оглядевшись, парень не веря своим глазам, увидел сидевшего на корточках, в тени у забора с папироской во рту, Колю. И ему сразу же почему-то  вспомнилось, как однажды в Харькове много лет назад он, так же  вышел из дверей техникума и так же нежданно-негадано встретил брата и Вовку Сыча приехавших к нему в гости. «Всё-таки приятно когда о тебе кто-то помнит», – промелькнула у парня мысль.
        Повернувшись на стук хлопнувшей двери, Коля, увидев Мишку, раздавил ботинком окурок, улыбаясь поднялся и широко расставив руки пошёл навстречу: «Братка, да тебя не узнать! Такой бравый солдат стал!» Мишка, не видевший брата четыре года, с того дня, как того призвали в армию, не заметил в нём ни каких изменений. Он был такой же невысокий, щуплый на вид и с доброй виноватой улыбкой на губах. И от этой улыбки и ласкового (очень похожего на мамин) взгляда почему-то у него потеплело на душе, что-то заныло в груди и предательски повлажнели глаза.
     Когда они  прекратили обнимать и хлопать друг друга по спине, младший спросил у старшего: «Какими ветрами тебя сюда занесло?» « А ты разве от мамы письмо не получил?» – вопросом на вопрос ответил тот. «Нет, не получил». «Значит скоро получишь. Тебя надолго отпустили?» – спросил Коля. «До вечерней поверки», – ответил младший брат. «Это хорошо. Значит не зря я  полдня по штабу слонялся, добиваясь встречи с тобой. Слушай, есть хочется, с утра крошки во рту не было, да и ты, наверное, не обедал. В посёлке, должна быть столовая. Там и поговорим», – предложил Коля. «Не поверишь, но я в посёлке ни разу не был. Даже не знаю что там есть. Вот в военном городке холостяки в столовой питаются», –  Мишка кивнул головой в сторону стоящих поодаль от гарнизона нескольких пятиэтажек в которых проживали офицеры  и сверхсрочники. «Нет, туда не стоит идти. Пойдём на вокзал. Магазин я там видел…» – сказал старший брат. От воинской части до вокзала было не больше километра. Добрались они до него минут за двадцать.      
         Однопутная железная дорога, петляющая между сопок от Читы до китайской границы, на станции Харанор разветвлялась на два направления: одна нитка стальной магистрали устремлялась к городу Забайкальску и пересекая советско-китайскую границу связывала между собой две огромные страны; вторая – заканчивалась на вокзале стоящего на берегу реки Урулюнгуй посёлка Приаргунск.
       Несмотря на то, что станция Харанор считалась узловой, её вокзал на Мишку, выросшего в посёлке, где треть населения работало на железной дороге и кроме того  видевшего в своей жизни множество железнодорожных вокзалов, от столичных, до строящегося  на станции Новая Игирма, произвело тягостное впечатление.  Мишка всегда считал, что вокзал является лицом населённого пункта, в который приезжает человек, но покосившееся деревянное здание, выгоревшее на жарком забайкальском солнце и потемневшее от непрерывных ветров, трудно было назвать лицом. Оно было больше похоже на пропитую физиономию битого неоднократно жизнью бездомного бродяги, а попросту бича. Магазин на вокзале был закрыт на перерыв, и братья отправились в посёлок.
     Прилепившийся к железной дороге посёлок Харанор, явившийся на свет благодаря одноимённой узловой станции, был невелик. И даже на поверхностный взгляд проигрывал военному городку, так как состоял в основном из одноэтажных  деревянных домов барачного типа. Только в центре его возвышались несколько построенных из кирпича общественных и административных зданий: поселковый совет, школа и дом культуры. Столовой в посёлке не оказалось, но зато были  два магазина «Промтовары» и «Продтовары». В первом братья купили кухонный нож, два гранёных стакана(ну как не выпить за встречу?) и сетку-авоську, а во втором наполнив авоську продуктами и выпивкой, они, расспросив молоденькую продавщицу где можно  посидеть, чтобы никто не мешал общению, отправились на находившейся на окраине населённого пункта небольшой водоём.
     Водоём,  находился меду посёлком и  железнодорожным полотном, и выглядел, как  озерко,  заросшее по краям камышами и осокой, через которые к видневшемуся посередине зеркалу чистой воды были протоптаны несколько проходов. На его берегу кроме стайки загоревших до черноты мальчишек никого не было. Время уже перевалило за полдень, солнце стоящее в зените нещадно пекло, и братья, раздевшись до трусов, и сложив на пожухлой траве одежду, расстелили газету, разложили на ней нарезанные колбасу, плавленые сырки, хлеб и открытые две банки «Завтрак туриста». Потом разлили по стаканам портвейн три семёрки и посмотрели друг на друга. «Ну, за встречу», – подняв стакан с вином, на правах старшего, произнёс Коля. Мишка, полгода не нюхавший спиртного, влив в себя полстакана вина, сразу почувствовал, не только приятное тепло разливающееся по всему телу, но шум в голове. «Как же я буду возвращаться в часть?» – промелькнула мысль. Но никогда не дремлющий внутренний голос возразил ему: «Что ж тебе теперь и за встречу с братом не выпить? Прорвёмся не впервой!»  «Конечно, прорвёмся – подумал он, и прогоняя сомнения, тряхнув головой, сказал: Ты то про мою жизнь, пока шли, уже всё выпытал, теперь рассказывай про свою…»
   Коля достал из пачки папиросу, долго разминал её, и наконец закурив, ответил: «Не знаю, даже с чего начать… В письмах всё не расскажешь, тем более, что мама многое и не знает, я не шибко с ней откровенничал. Поэтому, начну издалека. Ну то, что я служил в погранвойсках ты знаешь. В начале службы попал на западную границу в Эстонию. Застава у нас была на острове. В общем-то там было неплохо: место уединённое, безлюдное, природа хорошая, лес сосновый, морской воздух, начальство далеко, кормили как на убой, народу мало – все на виду, все равны – никакой дедовщины. Полгода я там пробыл – не служба, а курорт! А как случилась, эта заваруха на Даманском, перевели треть  заставы, и меня в том числе, на китайскую границу. И оставшиеся два с половиной года, я служил в Забайкалье, посёлок Приаргунск. Отсюда до него двести километров, там располагается погранотряд. Посёлок  большой, не чета этому, – старший брат, показал рукой на Харанор. Тысяч восемь, наверное, народу живёт: дом культуры, кинотеатр, парк, железная дорога, да и для погранотряда, (это как дивизия в армии) построили большой военный городок.
     Я поначалу на заставе службу нёс, а потом зам по тылу отряда  как-то прознал то, что я столяр-плотник, (а ему такой специалист позарез нужен был) и забрал меня к себе, в хозроту отряда. На заставе вроде было неплохо, а в хозроте вообще лафа, как на «гражданке» – даже на обед, подъём-отбой не всегда нужно было  являться, только по форме видно что ты солдат. Наряды всё больше по штабам и квартирам офицерских были, работа не пыльная: кому замок дверной заменить, кому створки оконные к зиме подогнать,  правда и на заставы приходилось ездить. Я хоть и числился в хозроте, но подчинялся лично зам по тылу подполковнику Иванчикову. Когда по телефону, когда сам вызывал в кабинет, когда через секретарь-машинистку Галю давал задание. Так и прижился я в отряде, да так прикипел, что они без меня, как без рук. Даже звать стали все Николаем Ивановичем. Чуть что нужно сделать, так сразу: ”А где у нас Николай Иванович?”  Уважали меня в отряде. Ну, а потом дальше – больше, как-то незаметно закрутилась у нас любовь с этой машинисткой Галей. Она такая худенькая, щупленькая, а глаза черные, как два агата – запала она мне в душу – влюбился в неё. Познакомила она меня со своей матерью и сестрой. Стал я ходить к ним гости. Время незаметно проскочило и подошёл дембель. Вот тут и возник вопрос: «Что же делать?» Меня, конечно, и подполковник уговаривал остаться, и Галя, но я решил: «Поеду домой. Мать одна, как же мне её бросить» Расставание, у Гали слёзы, истерика. Я ей говорю поехали со мной, она не захотела. В общем приехал я домой прошлой осенью…» «Погоди, – Мишка тронул брата за локоть. – Давай ещё выпьем». Налив по полстакана вина, чокнувшись, братья выпили.
     «На чём я остановился? А-а-а, вспомнил… Так вот, в декабре прошлого года вернулся я значит домой, – прожевав колбасу, продолжал Коля. – Вроде бы должна быть уже зима, так нет – на дворе дождь, слякоть. Так мне тоскливо стало. Всех развлечений, это сходить в кино в клуб на маслозавод, да днём выйти к магазину, а там всегда собутыльники найдутся, глядишь к вечеру и набрался. Начал я работу искать, потыкался туда, сюда – нигде плотник, столяр не нужен. А жить как-то надо, не сидеть же на шее у матери, она хоть и молчит, но мне-то стыдно, что она меня взрослого лоботряса кормит. Знаю ведь, что пенсия у неё двадцать семь рублей. Короче, потыкался, помыкался и устроился на «железку» стрелочником. Работа по железнодорожному графику – смена двенадцать часов: день, ночь, двое суток отдыхаешь. Зарплата, конечно, не ахти какая, но жить можно. Вот так зиму и перекантовался. Хуже всего, что  друзей мало осталось: кто-то служит, кто-то сидит, кто-то уехал, а девчонки-сверстницы все замуж повыскакивали. Молодёжь подросла, но у них своя компания». «А где же пацаны: Вовка Сыч, Лёха Сычик, Фриц? Они же должны отслужить уже», – перебил брата Мишка. Сделав продолжительную паузу, будто бы решая стоит ли говорить, Коля ответил: «Вовка Сыч женился, Фриц завербовался, уехал в Находку рыбу ловить, а Лёху Сычика – зарезали в марте…» «Как зарезали?» – только и смог из себя выдавить, ошарашенный услышанным, младший брат. «Сейчас расскажу… Дело было на восьмое марта, праздник какой-никакой. Ну ближе к вечеру, как обычно собрались мы человек шесть у нашего магазина. Сбросились у кого сколько было. Взяли вина дешёвенького, на закуску, как всегда не хватило. Но кого это может остановить? Мы вино, как говорится не отходя от кассы, за магазином в сосне, без закуски и оприходовали. А когда выпили, и в голове зашумело. На подвиги потянуло, и тут кто-то вспомнил, что сегодня на Соцгородке в клубе танцы. Ну мы все пьяненькие – море по колено, и попёрлись туда. Чёрт нас понёс!  Короче, пришли в клуб, сначала всё было спокойно, а потом приехали пацаны с вокзала. Ну и слово за слово и драка получилась – наши побили их. Правда я этого уже не видел – одного парня с нашей компании так развезло, что он а ногах не стоял, а так как мне нужно было на следующий день на работу, то я пил мало, был трезвее остальных и повёл его домой. Ну, а пацаны остались на танцах. Когда пошли домой, то их в тёмном месте ждали человек шесть вокзальных, и сразу молча начали резать. Лёху и Валерку Буркина на месте кончили, а двое наших выжили. Вот такие дела, братка. Я-то считай в рубашке родился, мог бы тоже уже в земле рядом Сычиком лежать.
      В общем  посмотрел я и думаю: «Добром  это не кончится. Если не убьют, так посадят, а если не посадят, то сопьюсь. Если бы девчонку нашёл, может быть и остался дома, но за полгода  никто и не приглянулся. И тут я всё чаще стал думать, а не уехать ли мне в Приаргунск? Да и по Гале заскучал… Короче, когда ребят похоронили, мне мама говорит: “Лучше бы тебе, сынок, отсюда уехать. Мне бы спокойней было.“ И вот поэтому я здесь. Если в Приаргунске, всё у меня устроится, то останусь там… » Разлив вино по стаканом, Мишка, произнёс: «Давай, брат, пацанов помянем…» Молча выпив, они полезли купаться.
           Озеро было илистое и мелкое, а вода приторно тёплая – на середине она едва доходила Мишке до подбородка, но всё равно после долгого сидения на солнце, окунуться было приятно. Когда вдоволь наплескавшись, братья, в облепивших тело, мокрых (один в чёрных, другой синих) «семейных» сатиновых трусах выбрались на берег, то в метрах десяти от того места где расположились они, увидели двух девушек. Обе они были в купальниках, загорелые, темноволосые, а на вид не старше двадцати пяти лет.  Лёжа, на расстеленной на земле какой-то дерюжки, девицы «жарились» на солнце и внимания на парней не обратили.
        Мишка, разлив остаток вина по стаканам, тихонько спросил у Коли: «А у тебя когда поезд?» «В восемь вечера» – ответил тот. «А сейчас сколько?» «Полпятого» – достав часы ответил старший брат. «Так у нас есть ещё время – подмигнув ему, чуть слышно, произнёс младший. – И громко добавил: Девчонки, прошу к нашему шалашу». «Мы к незнакомым мужчинам в гости не ходим…» – подняв голову ответила одна из девушек. «Раз  ответили, значит познакомиться не против – цену набивают… – подумал парень, а вслух произнёс: Так мы сперва познакомимся, а потом уж в гости. Меня Мишей зовут, а его Колей. А вас, девочки, как?» Те переглянулись, и одна что побойчее ответила; «Меня Алла, а её Лиля». «Ну вот мы и знакомы, – сказал младший брат. – Теперь, если вы не хотите к нашему шалашу, мы можем к вам вместе с шалашом перейти». Выждав полминутки и не услышав возражений, Мишка сказал брату: «Собирай закуску пошли к ним». Через несколько минут после того, как девушки, немного пококетничав, выпили за знакомство, все условности были отброшены, до такой степени, что братья даже перестали стесняться своих «семейных» трусов. Алкоголь быстро развязал языки девчонкам и они даже без наводящих вопросов рассказали, что Лиля работает в пекарне, а Алла в местной больнице медсестрой, что они с детства подружки, что в посёлке очень скучно жить и почти нет парней, что сегодня у них выходной и поэтому они здесь.
    Так как вина брали только две бутылки и полторы они выпили сами, то угощать подружек было больше нечем, а чтобы сделать их посговорчивей, требовалось  угостить ещё, тем более, что они против этого не возражали. Мишка отозвав брата в сторонку сказал: «Коль, ты же понимаешь, я бы смотался в магазин, но мне нельзя – вдруг ненароком на патруль нарвусь. Сбегай ты, возьми ещё пару пузырей. Коля посмотрев на него произнёс: «Может не надо, братка? Тебе в часть возвращаться, мне ехать». «Слушай,  я же уже всё равно поддатый… Стаканом больше, стаканом меньше – какая разница! Что нам будет с лишнего стакана вина. Да и девчонки не против – грех такой шанс упустить, я может теперь до конца службы женщину не увижу…» Старший брат молча натянув одежду пошёл в посёлок.
      Когда он ушёл, младший брат, повернувшись к подружкам, сказал: «Девчонки, а что это мы не купаемся?» Ответила Алла: «Я плавать не умею, а Лилька одна не хочет». «Вот оно что! – воскликнул парень. – Пойдём я тебя поучу, а она с нами за компанию поплавает». Схватив подружек за руки, он потащил их в камыши.
       Алла не то чтобы совсем не умела плавать – она плавала очень плохо, а может быть притворялась, кто же их поймёт этих женщин. Помогая ей держаться на плаву, Мишке было приятно  касаться девичьего тела, тем более девушка этому не противилась и он имея пусть даже и небогатый опыт общения с женским полом понимал, что ей это тоже приятно. Чтобы Алла не утонула, парень одной рукой в воде поддерживал её за  небольшую, но упругую, с твёрдыми заметно выпирающими через тонкую ткань купальника сосками, грудь, а другой обхватывая за бедро, будто ненароком касался промежности. От этих касаний у Мишки сохло во рту, разливалось по всему телу тепло, и появлялось непреодолимое желание немедленно сделать с Аллой то, что делает мужчина с женщиной в минуты страсти. «Врут значит те, кто говорит, что солдатам в чай подмешивают бром, чтобы естественные желания убить…» – подумал парень. Ему захотелось поцеловать девушку, тем более, что её губы были совсем рядом. Как только он потянулся к ним своими губами, раздался панический крик Лили: «Помогите, тону!»
       Спасать её кроме него было некому, и Мишка, отпустив Аллу, бросился на помощь к её подруге. Та, до этого уверенно державшаяся на воде, закатив глаза, беспомощно махала руками. Подплыв к Лиле, и сразу догадавшись, что она хитрит, он одной рукой как и Аллу обхватил утопающую за грудь, а другой за бёдра, при этом нечаянно коснувшись интимного места. Девушка, до того, звавшая на помощь и бившая по воде всеми конечностями, как рыба хвостом, замолчала, обвила руками шею Мишки, обмякла, прижалась к нему и замерла в таком положении. Не зная как поступить – замер и он. Трудно сказать, чтобы произошло дальше, если бы с берега не раздался Колин голос; «Эй, купальщики, выходите. Ваша мамка пришла молочка принесла».  Услышав брата, парень крикнув: «Выходим!» – с девушкой на руках направился к берегу. Когда он, выбравшись на более мелкое место, хотел поставить Лиля на ноги, она капризно произнесла: «Раз уж взялся, так не бросай на полпути… Или слабо?» Парень промолчал, а идущая позади них Алла, ответила: «Слезай, сама дойдёшь не маленькая…» «Что же мне с ними делать, – подумал солдат – они же ревнуют меня друг к другу». Лиля  томно посмотрев на Мишку, с явной неохотой разомкнула руки обвивавшие его шею и освободившись из объятий спрыгнула в воду.
       Когда купальщики выбравшись на берег уже собирались продолжить застолье, со стороны посёлка показалась группа людей двигавшихся в сторону водоёма. Увидев их, Алла сказала: «Ну, теперь здесь спокойно не посидишь… Рабочий день закончился, скоро весь посёлок припрётся. Разговоров не оберёшься… Пойдёмте-ка, мальчики, отсюда… Здесь недалеко за насыпью есть местечко, там нам никто не помешает…» Возражений не послышалось, и вся компания, собрав одежду, и то, что было на «столе», перебравшись через  полотно железной дороги, вскоре расположилась в ложбинке среди редких ивовых кустиков. Пока Коля выставлял на импровизированный стол выпивку и закуску, Мишка оглядывал ложбинку. Она растянулась метров на пятьдесят, и в отличии от голых соседних сопок, поросла чахлым ивняком. «Откуда здесь ивы?» –  с удивлением спросил он. «После дождей с близлежащих сопок стекается вода, вот они и прижились. А уж люди посадили их, или ветром занесло, это неизвестно», – ответила Лиля. 
      Взяв нож, солдат по привычке, как он это делал всегда, хотел нарезать кусками колбасу и сыр, но девчонки запротестовали, и, сами быстро и ловко наделали бутербродов. Застолье продолжилось. Тот алкоголь, что попал в организм раньше, уже выветрился, и всем сидящим, чтобы стать смелыми в словах и поступках, хотелось разбавить свою кровь порцией нового. Разливая вино, Мишка, разгорячённый многообещающим поведением девушек, забыв обо всём на свете, думал: «Такой шанс упускать нельзя. Надо подпоить их хорошо и всё получиться… Вот только с кем? Они вроде обе не против…» От таких мыслей в его голове как на киноэкране возникали разные захватывающие картины, от которых сладко ныло под ложечкой и кровь начинала упруго пульсировать в разных частях тела.
      Стаканов было два, и Мишка предложил игру – пить попарно – парень и девушка. Наполнив гранёный сосуд до половины, он, передал его старшему брату, а кому взять второй  предложил определиться подружкам. Те переглянулись, и Алла, строго нахмурив брови, взглядом указала Лиле на стакан. Та подчиняясь, почему-то усмехнувшись, подняла его и чокнувшись с Колей выпила. Глядя на девушек солдат думал: «Непростые у них отношения. Ну это их дела. Кого же мне выбрать? Хотя что я думаю? Алла уже выбрала меня и вряд ли уступит подружке».
     Хотя нагревшийся на солнце дешёвый портвейн, был приторно тёплым,  отказываться от выпивки никто не стал, и после второй стопки у всех развязались языки и они повеселели. Мишка, который преследуя свои корыстные цели, наливал девчонкам чуть больше, чем себе и  брату, видя, как они разрумянились и оживились  был этому рад, но события нужно было форсировать, и он почти сразу после второй – налил по третьей.  Когда все выпили, и Коля  с Лилей найдя какую-то общую для них тему  завели оживлённый разговор, он подсел к Алле и, ощутив через тонкий ситец платья тепло женского тела, негромко сказал: «Давай не будем им мешать. Пойдём  прогуляемся…» «Пойдём…» – ответила та. Она поднялась, отряхнула с платья высохшую траву и они удалились. Смотреть со стороны, как шли обнявшись смуглая девушка в ярком ситцевом платье и коротко стриженный парень в чёрных, почти до колен, сатиновых трусах, было смешно. Как только за ивняком не стало видно Колю и Лилю, Мишка развернув девушку к себе лицом и прильнув к её губам долгим поцелуем, стал ласково, но настойчиво гладить её бёдра и грудь. Алла застонала, и Мишка, переполненный до предела желанием, взяв её на руки понёс подальше от людских глаз в самый конец ложбины…
      Потом, после того, как утихла страсть, и закончились, любовные ласки, они молча лежали, и глядя в безоблачное забайкальское небо и думали каждый о своём. Солдат – о том, что сегодняшний день самый счастливый с начала его службы, а мысли Аллы были куда более практичны. Она размышляла о том, что годы уходят, и было бы неплохо женить на себе этого солдатика. Только как вот это сделать? «А если у нас будет ребёнок? Ты женишься на мне, увезёшь отсюда?» – после долгого молчания спросила она. Мишка ещё не успел открыть рот, чтобы ответить ей, что всё будет хорошо, как послышался крик Коли: «Миш, уже восьмой час, нужно идти на вокзал!» Нехотя поднявшись с земли, солдат, помогая встать девушке, произнёс: «Пойдём. Нас потеряли…».
       Боясь опоздать на поезд, они спешно допили вино, спрятали под кустом стаканы и разбросали птичкам остатки закуски. Большой кухонный нож выбрасывать было жалко и солдат повертев его в руках, сунул за голенище сапога. Боясь нарваться на патруль, на вокзал шли по железной дороге. Идти по шпалам было неудобно, и старший брат нервничал, но на станцию они явились вовремя.
    Торчать на вокзале и ждать когда отправится поезд не было никакого смысла, поэтому братья, крепко обнявшись, попрощались на перроне. Коля обещал написать, как он устроится и если случится так, что останется в Приаргунске, то постарается ещё навестить брата. Когда он поднялся в вагон,  Мишка с девчонками покинули вокзал.
    До окончания увольнения ещё оставалось два часа, в голове шумело от выпитого вина, на душе было радостно от того, что у них случилось с Аллой, и возвращаться в казарму, а тем более, раньше срока, у солдата не было никакого желания, но как и где убить это время то же ничего не приходило на ум. Подружки же,  пьяненькие и весёлые, подхватили его с обоих сторон под руки и уговаривая сходить в кино, потащили в посёлок.  Парень понимая, что в таком виде ему нельзя появляться в общественном месте, запротестовал. И тогда Лиля сказала: «А пойдёмте ко мне, в карты поиграем… Живу я на окраине. Дома никого нет.  Мать, в ночь, на работу ушла». Теперь стала возражать Алла, но Мишка сказал, что это лучший вариант и она с неохотой согласилась. 
       Лиля жила действительно на самой окраине посёлка в небольшом щитосборном домике. Сразу за оградой её участка начиналась степь, а вдали виднелись казармы и жилые дома военного гарнизона. Нашарив ключ под низеньким крылечком, хозяйка открыла дверь и впустила в дом гостей. В доме было чисто и уютно и везде чувствовалась женская рука; всё:  стены, диван, этажерка, стол, кровать украшали вышивки крестиком, а на полу лежали домотканые дорожки.  Над кроватью с пышными подушками  и диваном-книжкой,  были неумело прибиты дешёвенькие коврики с изображением оленей.
      Играть в карты расположились на кухне. Когда сыграли одну партию в «дурака», Лиля предложила: «А не выпить ли нам ещё… Ал, сбегай в магазин за бутылочкой, я денег дам». «А чего я, крайняя что ли? Сбегай сама», – ответила та. Не желая уступать друг другу, подруги заспорили. Мишка понимая, что они не хотят уходить из дома только из-за боязни оставить другую наедине с ним, чтобы разрешить их спор в свою пользу, сказал: «Что вы спорите? Потяните лучше жребий… Кто достанется спичка с отломанной головкой, тот и пойдёт в магазин. Справедливо?» Обе девушки согласно закивали головами. А парень отломив за спиной на обоих спичках серные головки и лихорадочно думал: «Кого же мне оставить из них дома? Лиля-то не зря пригласила к себе, да и подружку свою упорно гонит в магазин. Она явно желает побыть со мной тет-а-тет… Девушка так старается, пойти ей на встречу что ли? А как же Алла?» «Да чёрт с ней с Аллой – тут же перебил его внутренний голос. – Ты что не понял? Ей нужно выйти замуж за кого-нибудь , чтобы свалить отсюда. Вот она и стелется под всех».
     Наконец,  сделав свой выбор, он выставив перед Аллой зажатые в руке спички, произнёс: «Тяни».  Та, поколебавшись несколько секунд, коснувшись обоих спичек, как бы щупая обломанная она или нет, решительно потянула ту, что была справа, и когда увидела, что она  без головки – скривилась. «Ты, ты пойдёшь! – подпрыгнув, радостно закричала Лиля. «Тебе-то какая радость от этого? – не пытаясь скрыть своей досады ответила подруга. Пока они препирались Мишка, чтобы не быть пойманным на обмане, сумел подменить вторую  ломаную спичку на целую, и невинно улыбаясь, теперь наблюдал за перепалкой девушек.
     Выпроводив подружку, хозяйка дома, закрыв входную дверь на ключ, возвратилась на кухню и подойдя сзади к Мишке, смотревшему в окно, прижалась к его спине. «Ну вот, наконец-то мы одни… – произнесла она – Ты мне сразу понравился». Парень почувствовав даже через солдатскую гимнастерку твёрдость сосков её упругой груди, повернулся к девушке. Прильнув губами к её губам, он подхватив на руки податливое девичье тело и понёс Лилю в комнату где положив её на диван, стал поспешно стаскивать сапоги. «Погоди. Давай его разложим – прошептала она, когда Мишка, сгорая от желания стал раздевать её.  После того, как диван был разложен, и, они сплетясь в объятьях упали на него, в дверь громко постучали и чей-то мужской  не совсем трезвый голос закричал: «Лилька, открывай! Я знаю ты дома, Мне Алка сказала! Открывай, шалава!» «Какой облом…» – подумал солдат, физически ощущая, как угасает его желание, а вслух, шёпотом, спросил девушку: «Кто это?» «Да есть тут один… Мой одноклассник – пьянь голимая… Уж сколько лет проходу не даёт… Не бойся, он пошумит и уйдёт… Чего ты сник», – ответила хозяйка, прижимаясь всем телом к парню, но всё было бесполезно, как говорили древние в одну реку нельзя войти дважды. «Ну, Алка, ну, стерва, это тебе ещё аукнется…» – сказала Лиля и тихонько заплакала. «Ты почему плачешь?» – спросил Мишка. «Я же надеялась, что если рожу от тебя ребёнка, ты женишься и увезёшь  меня отсюда. Если бы ты знал, как опостылело мне здесь жить», - вытерев слёзы произнесла хозяйка.
      Одноклассник буйствовал, наверное, ещё минут десять. За это время Мишка и Лиля оделись, и сложили диван. Возвратившаяся из магазина Алла застала их мирно пьющими чай на кухне. Украдкой осмотрев весь дом и не обнаружив ничего подозрительного, она молча налила себе чаю и села за стол. Время уже перевалило за девять часов, и Мишка, посматривая на громко тикающий на столе будильник, с сожалением думал, что пора возвращаться в часть. Выпив с девушками на посошок портвейна, он поцеловав обоих, и оставив их выяснять отношения, сердечно попрощавшись,  вышел на улицу.
      Расстояние до военного городка составляло чуть больше километра. Настроение у парня было замечательным, хмель ещё шумел в голове, встреча с братом,  любовные утехи с Аллой, перевешивали досадную  осечку в доме Лили. Перебирая в голове бурные события сегодняшнего дня и напевая песенку: «Как много девушек хороших», он беззаботно  шагал по дороге. На полпути до казармы, вдалеке возникли две неясные фигура. «Только бы не патруль», – подумал солдат. Но чем ближе подходили неизвестные, тем лучше было видно, что это не военные, но и не гражданские люди. Оба приближающихся были молодыми людьми в сапогах и галифе, но одетые в клетчатые рубашки и без головных уборов. Но не это насторожило  Мишку, он явственно почувствовал угрозу исходящую от идущих навстречу людей. «Так это же стройбатовцы!» – пронзила мозг догадка.  В стройбат призывали тех, кого не взяли в другие войска:  судимых, плохо знающих русский язык, а также не прошедших строгий медицинский отбор. Казарма строительного  батальона стояла в сторонке от гарнизона, а солдаты служившие в стройбате отличались низкой дисциплиной, и открыто враждовали с артиллеристами, ракетчиками и реактивщиками. Всё это парень знал,  знал также, что встреча с ними, может закончится печально.
      Стройбатовцы приближались, на их лицах Мишка уже мог разглядеть довольные ухмылки и даже расслышать, как один из них сказал: «Кореш, кто это нам навстречу канает? «Фраерок из артполка. Небось в самоволку, к шмаре бегал», – сверкнув рандолевой фиксой ответил его приятель. «Приблатнённые, – подумал парень – эти, мимо не пройдут, не упустят возможность покуражиться над слабым. Они только силу понимают. Что-то нужно делать? Только вот что?» И тут он вдруг вспомнил: «Нож! У меня же в сапоге нож!» Когда до стройбатовцев оставалось буквально несколько  шагов, и Мишка даже мог рассмотреть синие наколки на их руках, он, вытащив из-за голенища,  зловеще сверкнувший кухонный нож, ощерившись и сузив глаза, по блатному растягивая слова, произнёс: «Ну что, бакланы, кто хочет ко мне на перо? – и срываясь на истерику, как это было принято у блатных, закричал: Попишу, падлы!» Затем,  не давая  опомниться, размахивая ножом, пошёл прямо на них. Приблатнённые, надеявшиеся на лёгкую добычу,  опешили от такого поворота дел, и поспешно  отскочили в сторону. Мишка, миновав их, чтобы не получить удар в спину, повернулся лицом к противнику и какое-то время пятился назад. Отойдя на безопасное расстояние  и видя что его не собираются преследовать, он ускорив шаг продолжил свой путь. 
     Понимая, что даже с увольнительной в кармане пройти пьяному  через КПП, это прямой путь на гауптвахту, парень, выбрав место подальше от людских глаз, перемахнув через бетонный забор, оказался на территории части.  На строевом плацу, проходила вечерняя прогулка – подразделения дивизиона с песнями кругами маршировали по бетону. Опасаясь встречи с офицерами, Мишка, словно вор прокрался в казарму.  Сейчас, когда сегодняшний насыщенный событиями бурный день закончился, парню уставшему от приключений жутко захотелось спать. Но до отбоя пойти и упасть на свою койку он не имел право, нужно было ещё отстоять на вечерней проверке. А там, могло случиться всякое, например кто-то из офицеров мог заметить, что он нетрезв, а это верная «губа». Было бы обидно оказаться там, добравшись до казармы, считай родного дома. Спасти его от неприятностей мог только земляк – старшина Поздняков. Узнав, у дневального, что  старшина  находится в каптёрке, обрадованный Мишка прямиком направился туда. «Ты где был?» – увидев его, спросил Поздняков. «В увольнении. Братан приезжал. Сам понимаешь за встречу выпили с ним. Мне на проверку никак…» – виновато потупившись, произнёс парень. «Ладно, что с тобой сделаешь, ложись  спать на топчан. Я тебя отмажу…» – махнул рукой старшина.  Стянув сапоги, умаявшийся за день, парень упав на кушетку через несколько минут спал крепким здоровым сном. Жизнь продолжалась!