Соня сидела за столом и печатала что-то на своём ноутбуке. Печатала и удаляла. Так увлеклась, что не сразу заметила, как зашла бабушка.
— Письмо? — спросила Ольга Петровна.
— Ой, бабушка! Не заметила тебя. Да, письмо. Ване хочу отправить в конверте, как раньше. Мы конечно пишем друг другу сообщения каждый день, но это не то.
— Ну если как раньше, тогда от руки нужно писать, — улыбнулась бабушка.
— Если от руки, тогда потом переписывать придётся, я тут-то печатаю, удаляю, — пожала плечами Соня, смущаясь.
— А ты не удаляй, отправляй как есть. Поверь мне! — вздохнула Ольга Петровна, — Я знаю о чём говорю.
Соня вопросительно посмотрела на бабушку.
— Пошли чай пить, я расскажу тебе одну историю, — предложила бабушка.
На кухне за чашечкой ароматного чая с чабрецом, Ольга Петровна начала свой рассказ.
Мы с твоим дедом за два месяца до того, как его в армию должны были забрать, познакомились. Я в Ленинград учиться приехала, из троллейбуса не на той остановке вышла и заблудилась.
Чемодан тяжелеющий, сумки ещё какие-то, общежитие найти не могу, устала, села на чемодан посреди улицы и разревелась, лицо ладошками прикрывая. А Коля мимо проходил, остановился, руку на плечо положил и спрашивает:
— У тебя всё хорошо? Может помощь нужна?
Я на него взглянула и охнула. Высоченный, широкоплечий, глаза голубые-голубые. Красавец. Помню ещё подумала: я таких красивых парней никогда в жизни не встречала.
— Я заблудилась, — говорю, — и ещё сильней разрыдалась, но уже от обиды, что такой парень меня в слезах и соплях увидел.
— Тоже мне, повод для слез, — усмехнулся он, — вставай с чемодана, будем искать дорогу домой вместе.
И он помог, чемодан в его руках , казался пушинкой. Коля был очень сильным. Рядом с ним было так спокойно всегда, надёжно.
Потом письма ему в армию писала каждый день, а он мне, строгие такие, вымеренные, солдатские.
Ольга Петровна усмехнулась, покачав головой, сделала глоток чая и продолжила.
После службы ему предложили остаться. Мы поженились и я стала женой военного. Вскоре мама твоя родилась. Колесили по стране, меняя части. Столько всего в нашей жизни было, и безденежье и неспокойные времена в стране, но я всегда знала, мы справимся, потому что Коля рядом. Мой сильный, надёжный Коля. И так всю жизнь. Мы даже поругаться с ним толком не могли, не орал на меня никогда. Словно оберегал, уйдёт на кухню и молчит, злится, но молчит. Я его чурбаном бесчувственным обзывала, а он молчал. Стыдно теперь, но не вернёшь.
Когда у него онкологию нашли, я испугалась. Потому что впервые увидела, что он тоже боится.
Перед операцией попросил меня письма из гаража забрать. Вдруг помру, говорит, а ты гараж вместе с письмами продашь, они тебе адресованы пусть и старые.
Хранил их в коробке, как ему это удалось ума ни приложу, столько раз переезжали, а я не видела этих писем.
Читала и плакала. Столько там нежности ласки и любви. Оказывается, он мне стихи писал. Во всех армейских письмах были. Но отправлял другие. Он мне всю жизнь писал письма, но не отправлял. О том, как грустит, когда мы ссоримся, о том, как ему бывает тяжело и хочется расплакаться будто в детстве. И он плакал, там в этих письмах.
Коля всегда был сильным и большим. Но я даже представить себе не могла насколько он глубокий и необъятный человек. Мне захотелось любить его ещё сильнее.
Последние пять лет, которые мы прожили вместе после операции были самыми счастливыми. Мы говорили обо всём обо всём, он мне стихи читал свои. Мы всегда чувствовали и любили друг друга, но эти пять лет, будто на свободу вырвалось что-то важное и главное. Пять лет это так мало.
Ольга Петровна, вздохнула, прогнав подступившие слёзы.
Один раз я спросила:
— Почему ты не отправлял эти письма, почему потом, не говорил со мной о том что чувствуешь?
И он ответил:
— А я привык жить словно «на чистовую». Шаг вправо, шаг влево — расстрел. Отец рано умер, и как старший сын я стал главным мужчиной в семье. Не положено мне было плакать, примером нужно было быть, опорой, всегда и во всём. Потом наша с тобой семья, опять же ответственность. А стихи не показывал, потому что стеснялся, боялся не поймёшь: такой детина и стихи пишет.
— Не доверял значит?
— Ты что, Оленька, доверял. Тебе одной и доверяю, письма все тебе адресованы.
Ольга Петровна, все таки заплакала, три года уже прошло, как Николая Аркадьевича не стало, она грустила очень, письма перечитывала и плакала.
Соня обняла бабушку.
— Так что, Сонечка, решать тебе, — продолжила Ольга Петровна, успокоившись, — Оставлять черновики с чувствами или удалять безвозвратно.