(опубликовано в журнале "Новая литература"
Глава 5
Тёща
Июньская жара невыносимая, изнуряющая давно уже перестала радовать. Она лишь добавила проблем госпиталю, который и так еле справлялся с потоком раненых.
От нехватки влаги и кислорода некоторые пациенты падали в обморок, их огнестрелы, вопреки усилиям медиков, заживали плохо. Полчища мух разносили болезнетворные микробы.
Однако, несмотря на все тяготы, то там, то тут в больших больничных палатах случался хохот. Солдатики не унывали, рассказывали друг другу забавные истории. Особенно в этом вопросе преуспел сержант Егор Егоров. Красавец танкист ранен был в правое лёгкое, смеяться как все он, конечно, не мог, но поднимал однополчанам настроение безусловно. А ещё он охоч был до женского пола, а потому ухаживал за всеми медсёстрами без разбора. Особенно ему нравилась Анна, ну и Мария тоже. А вот с Любой у донжуана вышел промах.
– А ну, зятёк – говорила ему женщина строго. – Я вас, конечно, уважаю, хотя и забыла за что. Но дочек моих не трогать…
– Понял – вздыхал незадачливый ухажёр. – Эх, Любаша, я же к вам со всей душой…
– А я к вам с клизмой, мой хороший – улыбалась Люба. – И пожалуйста, не делайте мне удивлённое лицо. Главврач Родионов сказал, что только это вам и поможет. Жду вас в процедурной через час – удалялась женщина под дружный мужской хохот.
– Давай. Егоров!
– Не робей!
– Это тебе, герой, не броню фашистскую портить!
– Да, уж – вздыхал сержант. – И всё-таки не повезло мне с тёщей…
Послание
Утро перед боем выдалось прохладным. Солнце уже давно встало, однако продолжало гулять где-то между облаками. В поле то и дело волнами ложилась трава.
Пауль, прислонившись спиной к влажной земле, сидел в траншее, закрыв глаза.
Он видел свой дом. В дверях стояла жена. Люба босая, в синем платье мужу как всегда улыбалась, что-то рассказывала, однако смысл её рассказа был ему не понятен.
– Что? – переспрашивал мужчина.
– Солдатик, давай котелок, завтракать пора. Сегодня кашка гречневая…
Пауль очнулся. Перед ним согнулся пожилой повар Савельич.
– Горячая пока…
– Нет, спасибо, я вечером…
– Эхе хе – вздохнул мужчина. – Кто его знает, что будет вечером? – побрёл Савельич дальше.
А Пауль посмотрел по сторонам. Всюду однополчане занимались делом. Кто брился, кто окапывался, кто ел, кто патроны к винтовке считал. Витька Птахов, приспособив себе удобное место, обложился гранатами и пулемёт начищал. И лишь эта троица ничего не делала.
Три молодых человека Усов, Козырь и Белкин читали письма из дома, да в голос смеялись попеременно.
– Ну, ты, Васька, и асс! Стольким девчатам написал! И что все ответили?
– Конечно – пыжился смазливый Белкин. – Вот смотри, эта светленькая, – показывал парень фотографии девушек друзьям – её зовут Света, работает буфетчицей. А это Люся из Благовещенска. А это…
– Ну, ну и кто это? – строго спросил лейтенант.
Он подошёл к рядовым незаметно, так что те, растерявшись, все как один подскочили и застыли на месте. Квасов насупился и строго глянул на молодых ребят.
– Значит, вот такое у нас пополнение? Вместо того чтобы к бою готовиться, они здесь сидят! А ну, что это тут у вас?
Забрал Леонид письма у солдат и стал их перебирать.
– Ага, от Степаниды Блудовой, от Кудряшовой Валентины, от Куценко Нины, а это – командир удивился. – Немецкое?
– Простите, товарищ лейтенант – испугался Василий.
– Откуда?
– Мы когда на фронт ехали, наши на станции поезд фашистский разбомбили, а там почтовый вагон. Вот мы несколько писем и прихватили.
– Прихватили, значит?
– Ну, да. Правда, ещё ни одного не вскрыли…
– Ага. Разорвал конверт командир, достал оттуда послание, взглянул на мелкий шрифт.
– Кто-нибудь по-немецки понимает?
Но парни в ответ только хлопали глазами. И тут Леонид вспомнил о товарище. Он развернулся.
– Пал Георгиевич, ты вроде рассказывал, что в языках немного шаришь?
Павел усмехнулся.
– Ну, учил когда-то в гимназии…
Мужчина неловко в кулак покашлял. Не будет же он рассказывать, что немецкий его родной язык…
– Может, прочитаешь?
– Да, я уж всё, наверное, забыл – Пауль хотел отказаться, однако потом подумал немного. – Ну, ладно. Давайте – взял он письмо, в руках его покрутил, пробежал чернильные строчки глазами. – Тут какой-то Ганс пишет в Гамбург своей жене Сусанне. Слушайте. Воюю я, дорогая, с варварами. Они просто свиньи грязные. Эти русские самая что ни наесть низшая нация. Я их без счёту убиваю. Особенно ненавижу вечно голодных тощих детей. Они совершенно ужасные, ни то, что наш с тобою мальчик. Кстати, мы сожгли здесь уже несколько деревень. Их деревянные дома горят прекрасно! А слёзы русских меня только забавляют. И на фронте у нас пока всё прекрасно. Хотя мы Москву ещё не взяли, однако это случится ни сегодня завтра…
Пауль замолчал.
– Тут он ещё спрашивает, подошла ли супруге шуба, которую он ей из России отправил. Мол, она с убитой еврейки, и её совсем не красила. Ну, что, ребята, читать дальше?
Парни все отрицательно покачали головами.
– Не надо – наконец, сказал Квасов. – И так всё ясно. Сволочи они все и гады. Это нам их истреблять надо.
Он вновь посмотрел на новобранцев.
– Понятно?
– Понятно – ответили растерянные солдаты.
– И ещё противник сейчас снова наступает. Так что оборону держать насмерть. Чтобы не было больше никогда на свете вот таких Гансов, и дети наши не страдали… – буркнул командир, отдал письма друзьям и пошёл по траншее дальше.
А вскоре раздался и первый взрыв…
Пожарище
Сегодня немцы стали бомбить город чуть раньше. Сначала снаряды упали в промышленной части, затем взорвались на вокзале и нефтебазе. Воздух тут же наполнился чёрной гарью. Яшка закашлялся, однако продолжал с другими молодыми ребятами носить мешки с песком на баррикаду, что возводилась на улице Октябрьской.
Завалы из бочек, железнодорожных шпал и ящиков должны были преградить путь танкам. Правда, сейчас городу досаждали юнкерсы люфтваффе.
– А ну, комсомольцы, не слышите, воздушная тревога объявлена? Быстро в подвал магазина давайте! – приказал парням капитан милиции Зайцев – Там пока спрячьтесь. А после свободны. На сегодня, пожалуй, хватит…
И молодые люди тут же спустились в некогда винные склады купца Косолапова.
В подземелье было относительно безопасно, однако от каждого нового взрыва стены убежища сотрясались и известью осыпались. Юноши расположились на длинной деревянной лавке.
– А вы знаете? – вдруг спросил знакомых долговязый кудрявый парень – Наши снова Харьков оставили…
– Знаем – ответил Яшка. – И что?
– А то, что и мы скоро тоже в оккупации окажемся…
– Ты, может быть, и окажешься. А я лично немцам служить не собираюсь.
– А родные твои как же?
– А что родные? Мать с сёстрами уедут с госпиталем в эвакуацию, а я в армию подамся или в партизаны. Мне без разницы…
Яков вдруг закашлялся.
– Ну, и пыльно тут зараза – молодой человек встал с лавки. – Что-то сердце моё не в порядке. Пойду-ка я лучше домой. Там сестрёнка младшая в подполе прячется, меня ждёт…
Вышел юноша из укрытия и отправился в свой район. Правда, идти туда было далеко. Однако под вой сирены и взрывы снарядов Яшка всё же минут через двадцать добрался до улицы, которая находилась рядом с тем местом, где жил он. Ещё издали парень увидел нечто страшное – столбы чёрного дыма, да языки пламени. Казалось, весь родной проулок охвачен огнём. Яков свернул за угол. В едком угарном смраде, не помня себя, пробежал несколько дворов. И вот его дом. Вернее то, что от него осталось. Большая воронка, да обуглившиеся головёшки. Вот и всё…
– Софа! – вдруг закричал Яшка – Я пришёл!
Но кого он теперь обманывал? Парень упал на колени, закрыл лицо руками и заплакал.
Тварь безвольная
Солнце к полудню стало припекать ещё больше. От стрекотания кузнечиков и аромата полевых трав кружило голову. Николай потерял самообладание, закрыл глаза, лёг в подводу, которую продолжала тянуть по дороге его каурая лошадь.
Парень бодрствовал уже пару дней точно. Ночью возил на вокзал разный скарб учреждений всевозможных, что эвакуировались на восток срочно. Днём всё тоже. Город бежал семьями, рабочими коллективами, организованно и не очень. В общем юноша устал… А теперь его ещё послали отвезти в пригород почту. Но нет. Сейчас он пристроится где-нибудь в тенёчке и поспит. Хотя Николай и так уже давно спал…
Видел свой дом деревенский на три окошечка, в палисаднике две высокие берёзы, частокол, широкий двор, загон для скота. А ещё отца, он, улыбаясь, колол дрова. И мама была красивая очень. А неподалёку стояла та, которую он встретит, конечно же, позже – его жена, милая, русоволосая. А рядом ребятишек много…
– Встать, русская свинья! – вдруг услышал парень чей-то странный голос и открыл глаза.
Вокруг подводы собралась толпа людей в немецкой форме. Они гоготали без умолку.
– Фрицы – тот час подскочи и сел Колька.
« Но как? Здесь их не должно было быть! Здесь наш тыл! И всё же… беда… Что делать? Бежать, но куда?» Кругом чистое поле, а по нему едут танки, и идёт пехота врага.
Николай попытался с подводы сойти, однако ему тут же помогли. Крепкие руки схватили парня за рубаху и на землю скинули. А вокруг всё гоготали здоровые сытые немецкие автоматчики.
– Russisches schwein! – говорили они – Russisches schwein!
Наконец, Колька не выдержал. Он попытался встать на ноги, но юнца тут же ударили сапогом сзади. Потом ещё и ещё. Ударов становилось всё больше. Николай стонал, корчился от боли, закрывал голову, но изверги метили именно туда. Сознание Кольки помутнилось, но вдруг избиение прекратилось. Его чуть живого снова схватили за шиворот.
– Повезёшь нас в город! – приказал на ломанном русском голос.
Парня на прежнее место усадили. Немецкие солдаты тоже в подводу прыгнули. Сзади Кольку хлестнуло что-то, он вжал в плечи голову, дёрнул поводья и телега тронулась. Фрицы, не переставая хохотать, о чём-то спорили, а Николай истекал кровью. Она буквально из него сочилась. Лица из-за красных потёков практически не было видно.
«Что же я тварь безвольная? – вдруг спросил себя Колька – Эти сволочи мою землю топчут, а я молчи? Да, шишь им! – парень сжал кулаки – Жаль, что танкиста из меня так и не вышло…»
И тут Колька с телеги спрыгнул, вырвал автомат у растерявшегося фашиста, нажал на курок, выстрелил, а потом неожиданно почувствовал, как запекло у него в груди. Парень ослаб. Больно ему не было, просто обидно за то, что так мало прожил…