(опубликовано в журнале "Новая литература")
Глава 2
Дружок
Солнечное утро сегодня перестало быть добрым сразу, как только он увидел эту ватагу. Поднимая пыль ногами, юные разбойники трубили в горны, размахивали красными флагами, стучали в барабаны. А главное без конца кричали.
Раз-два! Три-четыре!
Три-четыре! Раз-два!
Кто шагает дружно в ряд?
Пионерский наш отряд!
Дворовый пёс чёрный лохматый выскочил на дорогу, побежал за ребятами, стал лаять. Но всё напрасно. Пионеры как будто его не замечали. А один белобрысый даже наклонился и кинул в дворнягу камень.
– Я тебе! – погрозил кулаком он зубастому, развернулся и пошёл дальше.
Среднего роста одиннадцатилетний Яшка был не из робкого десятка, хотя и выглядел ужасно… Ужасно интеллигентно. На лямках чёрные шорты, белая рубашка, красный галстук, на голове тюбетейка, а на носу круглые очки в роговой оправе. А ещё мальчик был пионером, чем очень радовал маму.
– Ну, и скажите мне, дорогая, у кого ещё есть такое счастье? – спрашивала она соседку тётку Маню. – Учится аккуратно, даже книжки читает.
– Да, что ты, Любаша – завидовала женщине старая. – А мой Колька только и знает, что мячик гоняет.
К слову сказать, Николай, друг Яшкин, был внуком тёти Мани. Родителей у него не было. Отца в тридцатом кулаком признали и в Сибирь на лесоповал сослали. А мать, и без того больная, в холодном доме скончалась. Так и оказался Коля в городе у бабушки. А уж та во внуке души не чаяла, хоть и ругала его, и наказывала, но всё равно прощала. А потому проделкам Кольки не было конца. То его рыжего заметят в чужом огороде, то в голубятне деда Егора, то он покрасит зелёнкой кота… В общем, хулиганил Николай Лапушкин по полной.
– Ой, беда – бывало, причитала тётя Маня. – Не выйдет из тебя, внучок, толка…
– Ну, да? – возражал старухе веснушчатый отпрыск – Вот окончу школу и пойду танкистом работать.
– Кем? – смеялась баба Маня – В трактористы бы взяли и то красота…
Бестолковые
Рабочий день сегодня в железнодорожном депо начался как обычно. Мастеровые долго стучали молотами, чего-то резали, болты крутили и, наконец, к полудню из ворот старого кирпичного здания, сверкая красными звёздами, выехало два локомотива. После чего мужчины присели отдохнуть, перекусили. А дальше, как обычно, достали махорку, папиросы, закурили, ну и, конечно же, завели досужие разговоры: о детях и о жёнах, о ценах в лавках продуктовых, о загнивающей загранице, о разоблачении злодеев столичных.
– Ну, сразу же было понятно, что Каменев и Зиновьев враги народа? Ну, кому это надо с ними церемониться? – возмущался один из рабочих, лопоухий, прыщавый Квасов Лёнька.
Семнадцатилетний ученик слесаря был человеком малообразованным. Окончил четыре класса трудовой школы, однако о политике любил поговорить очень.
– Не скажи, Леонид – возражал подчинённому бригадир Сажин Иван Петрович. – А я считаю, что к убийству Кирова и не причастны они вовсе.
– Как это не причастны? – удивлялся юноша – А как же следствие? К тому же суд народный? Или военный? Не помню…
Лёнька нахмурился, а собеседник покачал головой.
– Ты знаешь, паря, и суд ошибиться может. Вот был у нас ещё до революции случай такой. Судили, стало быть, мужичка одного, он служил писарем в канторе ювелира Зотова. Так вот. Якобы тот недотёпа хозяина своего обокрал, да придушил ненароком.
– И что?
– А то, выяснилось уже позже, что убила супруга своего несравненная жёнушка, обобрала, да укатила с офицеришкой залётным в другую волость.
– А как же тот мужик?
– Как? Как? Погиб, на каторге от тифа помер…
Бригадир почесал свой лоб.
– В общем, наказать людей конечно можно, но если только по совести. А так, по домыслам? Ну, сам посуди. Зачем так называемым заговорщикам первый секретарь Ленинградского обкома, когда в Москве под боком сам «Отец народов»?
– Сталин что ли?
– А кто же? Дорогой Иосиф Виссарионович…
Парень вдруг замялся, посмотрел на притихших рабочих.
– Ты извини, конечно, Иван Петрович, но до товарища Сталина никто дотянуться не может. Вот и они не смогли…
Молодой человек помолчал, подумал немного, а потом вновь продолжил.
– Нет, правильно, я считаю, посадили этих бестолковых. Ну, что от них было проку? Только и знали, что настоящим коммунистам мешали жить.
– Ну, прямо, как мне ты! – добавил слесарь Шурка Коваль, и все, кто в это время были рядом, попросту легли. Захохотали так, что задрожали стёкла.
А Лёнька съёжился, да стал искать подмогу.
– Павел Георгиевич, ну хоть ты им скажи! – обратился Леонид к Паулю, который попыхивая папиросой, сидел на деревянном ящике в сторонке.
Чёрная рубаха-косоворотка, кепка, пиджак, мятый штаны, сапоги гармошкой. А ещё смуглое от загара лицо, морщины на лбу полосами, всё те же соломой усы и волосы…
– Я, Лёнька, человек маленький – привычно спокойно ответил мужчина. – В политике не понимаю, потому ты лучше поддержки во мне не ищи. А вообще думаю, пусть они там сами в своей Москве разбираются, кому тюремную лямку тянуть, а кому...
Выбросил Пауль окурок в сторону, встал, взглянул на товарищей.
– Хватит языками пустое молоть, работать пошли…
Портниха
Швейная машинка строчила беспрерывно. К звукам её домочадцы давно привыкли. Любаша трудилась на дому портнихой. Шила всего много: пододеяльники, наволочки, простыни, брюки, платья, кофты. Бывало, ей перепадали заказы и посерьёзней, например, перелицевать что-то, и женщина бралась и за эту работу, потому как занятие своё ей было дорого, да и деньги она зарабатывала хорошие. А это для матери четверых детей не так уж и плохо.
Люба, на мгновенье, перестала строчить, подняла голову, посмотрела в окно и увидела своих малышей Яшу, Марию, Анну и Софочку. Они бегали по улице босоногие, смеялись громко. Молодая женщина улыбнулась тоже. Ничего не было трогательней, чем слышать голоса собственных детей. Однако нужно было продолжать работу. Портниха опустила глаза, поправила ткань, проверила строчку и вновь крутанула машинное колёсико. Механизм снова заработал. Ткань поплыла под иголкой, расползаясь по столу волнами. Любаша была довольна, но мысли всё не покидали её. И она вспомнила...
Первые две девочки появились у них с Павлом вскоре после Якова. Обе дочки тёмненькие, кареглазые, кудрявые. Правда близнецы или двойняшки Любаша до сих пор не знала. Потом был мальчик, однако при родах что-то пошло не так, и Люба его потеряла. Женщина долго плакала, переживала, клялась, что больше рожать не станет. И какое-то время не рожала. И вот, три года назад в снова стала матерью. Золотоволосая голубоглазая Софочка была просто ангелом. Тихая, спокойная, кроткая, характером вся в отца, да и любимицей его была тоже.
Наконец, Люба завершила работу, встала. На кухне её ждала заказчица, супруга какого-то там партийного секретаря.
– Елизавета Семёновна! – позвала женщину хозяйка – Ваша юбка уже давно готова. Просит вас её забрать!
– Ой, Любочка! – встрепенулась гостья – Так скоро?
– А как же? Или я когда-нибудь обманывала вас? Не делайте мне больно!
– Не буду – засмеялась дама довольно.
Водовоз
Телега с пассажирами двигалась медленно, скрипела, на ухабах тряслась. Тянула её особа серая, довольно зрелая, можно сказать в летах, кобыла по имени Мотя.
– А ну, Матрёна, поспешай! – то и дело дёргал поводья возница Тарас.
Сизый нос, лохматые волосы, густые брови, короткая, будто щипанная, бородёнка, а ещё колкий взгляд вечно заплывших от перепоя глаз.
Рядом с ним восседали два пацанёнка, босые, в майках, в закатанных по колено штанах, позади которых лежала деревянная бочка. Она, переполненная, вместе с телегой тряслась, вода внутри неё плескалась, даже просачивалась, отчего спины мальчишек были мокрыми.
– Хочу вам сказать, Яшка и Колька – говорил мужчина своим закадычным дружкам – что жизнь моя удалась. Живу я теперь спокойно, вот воду вожу по городу, в столовые, в конторы разные, ну и опять же к вам в школу. В общем, выполняю наказ партии, чтобы каждый советский гражданин был напоен и накормлен.
– А, правда, что ты бывший князь? – вдруг спросил Тараса Колька.
Мужчина обратил на мальчика свой мутный взгляд, дохнул перегаром, сморщился.
– Правда…
– И как тебя было звать?
– Пушков Тарас Илларионович.
– Ничего себе. И жил, наверное, в хоромах?
Возница кивнул.
– Не только в хоромах, во дворцах...
Колька присвистнул.
– И деньжищ, конечно, было много…
– Счёта им не знал. Мамаша моя капиталец сколачивала, а я его пропивал…
– Пропивал? – удивился Яков.
– Ну, да. А ещё транжирил по-всякому. Казино, бордели, скачки разные. В долг, к тому же, купчишкам давал. По заграницам катался. Дом имел во Франции.
– Где? – переспросил Колька Лапушкин.
– Во Франции. Страна такая. Париж, слыхал?
– Слыхал. И что, ты вот так всё потерял?
– Ага. Когда родительница моя скончалась, совсем пустился во все тяжкие – мужчина вздохнул, почесал маковку. – В общем, новой власти достались только мои долговые бумаги…
– Вот это да!
– Сам удивляюсь, как я так постарался? И ведь что совсем тягостно, меры не знал. Не умел зарабатывать. Не научила меня маман…
Мужчина вздохнул.
– Я ведь потом даже на паперти стоял, да кто ж теперь милостыню подаст, когда в храме совсем нет прихожан…
– Ну, да – согласился Яша. – Зато ты теперь водовоз. А что? Мне твоя работа нравится. Сидишь себе целый день, катаешься. Никаких тебе забот. И арифметику решать не надо….
– Ага – поддакнул рыжий товарищ.
Но Тарас Илларионович с ребятами был не согласен.
– Вот насчёт арифметики, это вы напрасно. Арифметика она наука такая, что без неё теперь никуда. Вот, к примеру, ты Колька танкистом желаешь стать. Ну, а как же соблюсти дистанцию, путь рассчитать, прочитать карту, когда не будешь уметь ни складывать, ни умножать? Это понятно?
– Ну, да – удручённо вздохнул озабоченный парень. – Придётся нам с тобою, Яшка, школу заканчивать…
– То-то – улыбнулся Тарас, дёрнул поводья. – Давай, Матрёна, опаздываем…
Орест
Его забрали прямо с рабочего места трое военных. Обступив мужчину со всех сторон, попросили пройти следом, и Иван Петрович, повесив голову, пошёл. С тех пор пожилого человека не видел никто, ни жена, ни сослуживцы, ни собственные дети. И лишь после выяснилось, что на бригадира Сажина был составлен анонимный донос, о его желании якобы советский строй свергнуть. Больше в депо друг другу не доверял никто. Каждый старался держаться особняком. И уже не было за обедом тех задушевных бесед, как прежде. Все вроде бы общались, но уже ни о чём. А вот рабочего Квасова товарищи теперь опасались. А он бедный расстраивался...
– Павел Георгиевич. Я же тут не причём. Не виноват я в том, что Ивана Петровича арестовали. Да, он и не говорил ничего такого о товарище Сталине…
– Отстань, Лёнька – сердился на парня Пауль. – Тебя никто и не обвиняет…
– Ага, а то я сам не замечаю. Ребята со мной не разговаривают, все избегают. Может быть мне взять расчёт?
– Язык держи за зубами – ответил Павел. – И меньше о политике рассуждай. Мал ты ещё. А бригадир пострадал не случайно. Ты его подвёл…
– Понятно – опустил глаза парень и на следующий день на работу не пришёл.
А позже все узнали, что Лёньку забрали в армию. А когда он уехал на Дальний Восток, много писем на предприятие отправил с душевными излияниями. Правда, послания его рабочие не читали. Разве что только Павел. И жалко ему было Леонида, и ничего он исправить не мог…
Сестрицы
Центральная улица города красовалась домами каменными, что ещё купцы до революции ставили. Из советского здесь были разве что транспаранты, да красные флаги, а ещё вывески красочные, да афиши, что печатались неподалёку в типографии.
По широкой мостовой гуляли городские жители, изредка ездили автомобили да подводы хилые. На перекрёстке дорог в белых рубахах несли службу постовые. Они, кажется, остановили двух подвыпивших граждан. Любаша скользнула по ним взглядом и вновь начала рассматривать витрины, которые по сравнению с голодными двадцатыми, просто изобиловали колбасой, выпечкой, солониной. Однако женщина остановилась возле книжной лавки. Читать она так и не научилась, зато ей очень нравился запах типографской краски, а ещё Любаша любила рассматривать картинки. Вот циркач в маске, а вот слоны, крокодилы. Они были будто живые. Люба улыбнулась и вдруг в стекле себя увидела. Кудрявые волосы, собранные на затылке в пучок, округлые формы, белое платье, тёмно-серый пиджачок. Женщина себе не понравилась, зато она принялась любоваться красавицами другими. Малышкой Софой, что стояла рядом, да десятилетними дочерьми, которые держась за руки, смотрели друг на друга и о чем-то говорили.
– Я – тараторила Анна – осень не люблю. Ну, чего в ней хорошего? Я люблю весну…
– А я зиму – возражала сестре Мария.
– А я. Когда выросту, сразу же за Стаханова замуж выйду.
– За кого? – переспрашивала сестрица.
– За Стаханова. Ты что по радио не слышала? Он же всё там уже перевыполнил.
– Где там?
– Ну, не знаю…
– Не знаешь, вот и молчи. А я, когда окончу школу, поеду в Москву и актрисой как Орлова стану.
– Не станешь.
– Почему?
– Тебя не отпустит мама. Мам, скажи!
И так было постоянно...
– Таки сделайте мне тишину – возмутилась родительница. – А потом поезжайте куда вы хотите, хоть в Ленинград, хоть в Воркуту. Только теперь помолчите…
– Не могу – заявила Мария.
– И я – Анна затопала ножкой, так, что длинные кудрявые локоны её тоже запрыгали. – Не буду молчать! Не буду!
И тут Любаша и впрямь не выдержала.
– Не хочу вас расстраивать, но как только мы вернёмся домой, я обеих вас накажу – переложила женщина большой таз с берёзовым веником в другую руку. – А пока в баню пошлите.
Любаша развернулась и снова отправилась в путь. Общественная была уже близко…
Клавдия
Как узнали в школе, что он из семьи раскулаченных, Колька не расспрашивал. Только вот жилось теперь ему совсем не сладко. Все называли парня отродьем кулацким, постоянно прорабатывали, обижали, а Николай, как мог защищался – ссорился с ребятами, даже дрался. В общем, делал всё, чтобы обелить фамилию Лапушкиных.
– Мой отец сам всегда работал – говорил он Якову – и мама. И без всяких там батраков…
– Я знаю – вздыхал Яшка.
– Откуда?
– Баба Маня рассказывала. Да, ты не расстраивайся. Скоро и забудут все про то…
– Неа, они злопамятные – вздыхал парень и в тяжёлые мысли вновь погружался, уходил один на реку, купался, а потом, будто желая отомстить всему свету, вновь пускался во все тяжкие.
Однако сегодня было всё не то. На реку вместе с ним явилась сумасшедшая Клавдия. Пожилая женщина босая в юбке бесформенной и широкой навыпуск рубахе тут появлялась часто, садилась на камень, смотрела на воду, качалась. Странная она была, сказать мало. Вот, например, сегодня у неё работала рука правая, расчёсана была правая часть волос и смотрела она направо. А завтра будет всё наоборот.
А ещё Клавдия постоянно разговаривала. И тот, кто к ней прислушивался, просто диву давался. Но сегодня женщина видимо решила удивить того, кто с нею рядом оказался. Колька уже искупался, начал надевать штаны, как вдруг Клавдия сказала.
– Скоро будет война страшная…
– Что? – обернулся парень.
Но безумная, его не замечая, всё продолжала.
– Чёрные вороны начнут клевать каждого. Людей на земле останется мало. А те, кто выживут, горевать станут…
Женщина помолчала и вдруг справа увидела Николая.
– Ох, и попадёт скоро твоему Якову – произнесла она, покачалась. – А о тебе мамаша плакала. Охраняет тебя. Привет передавала…
Парашютист
Его спустили с парашютной вышки сразу, как только сумели поймать.
– А ну, стой, твою мать! – кричал инструктор на вырывающегося мальчишку – Шею вздумал себе сломать?
В общем, прыжка сегодня у Яшки не вышло. А вместо этого отвели парня в милицию, а потом сопроводили к родителям. Отец встретил представителя закона, как полагается, внимательно выслушал, пообещал меры принять. И принял…
Первым делом он предоставил слово матери хулигана.
– Я, конечно, не сильно умею сказать – произнесла Любаша сначала спокойно, а потом вдруг схватила полотенце и стала им Яшку охаживать. –Ах, ты ж паразит! Ах, ты ж изверг! Я тебе покажу, как меня без дитя оставлять!
Парень, не зная куда ему бежать, залез под стол в надежде там укрыться.
– Я же лётчиком хочу стать! – кричал он в ответ неистово. – Я же буду летать!
– Ага щас! – наклонившись, продолжала Люба отпрыска хлестать – Не расчёсывай мне нервы! Их и без тебя есть кому расчесать!
Наконец, в дело вмешался Пауль.
– Ну, хватит – сказал он Любаше, отобрал у неё полотенце, усадил несчастную на кровать, вытащил из-под стола Яшку, определил рядом с матерью.
– Будешь читать – приказал он сыну, достал из стопки макулатуры газету «Правда», дал отпрыску в руки. – На. И чтобы с выражением и внятно. Понятно?
– Понятно – недовольно ответил Яков, а про себя добавил – «Да, лучше бы уж выпорол или дал какую-нибудь книжку. А то вон сколько листов мелкого шрифта. И всё достижения, спорт, политика. Разве надо мне всё это знать?»
– Ну? Я не слышу – нахмурил брови родитель.
И мальчишка больше не заставил себя ждать.
– Миллионной армии ударников и ударниц, знатным людям нашей страны, героям социалистической стройки – пламенный большевистский привет! – прочёл лозунг парень, а затем и название центральной статьи – «Великая жизненная сила социализма».
– Пап, можно мне что-нибудь другое почитать. Ну, вот например «Строительство подводного флота в Германии» или «258 Аэродромов в Германии» или, если не хотите про Германию, то вот «Парашютисты на аэростатах»…
– Опять парашютисты?! – вновь подскочила с места мама.
– Читай про социализм – отрезал отец и больше уже с Яковом не разговаривал…