МЕМУАРЫ РЯДОВОГО РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
Александр Сергеевич Воробьёв (1924 – 1990)
___________________________________
На фото - Выпускник техникума,молодой старший бухгалтер и автор мемуаров в 1949 году
___________________________________
1 августа 1945 года старшина Воробьев скомандовал последний раз «разойдись». Остальные формальности по движению уже по Советскому Союзу продлились дней 7-8. По сути дела это был сортировочный лагерь перемещенных лиц уже в России. Лагерь был не огорожен, да мне кажется, никто никуда и не думал бежать. На берегу какого-то ручья площадь в сотни метров квадратных была огорожена деревянными понтонами, которые служили и убежищем ночным и дневным. В этой массе народа как можно было разобраться, кто прав, а кто нет, но там начальники видно решили, что уж досконально разбираться придется на местах - эту массу надо было еще ж и кормить, а их здесь было, да кого там, практически, и не было. Там были и бывшие военнопленные, гражданские прибывшие «оттуда». Там были свадьбы, там было горе, там были радости встреч, и кажется вся масса людей радовалась только тому, что она осталась жива, и ничуть не думала, что ее ждет впереди. Она, эта масса, была довольна, что она снова в России, что она снова обрела Родину, какую долго не видела и там за границей жила именно ею.
Опять нашлись покупатели. Хозяйство, разоренное войной, жаждало помощи, ждало крепких рук, ремонта частичного или восстановительного. 8 августа формировался эшелон для восстановления Донбасса, стране нужен был уголь. Он не нужен был мне, но кто мог мне поверить, что уголь не нужен, я должен его добывать в Донбассе. Вместе с гражданскими появились и военные, которые снова начали формирование каких-то подразделений и уводили. Очередь дошла и до меня. Опять перепись всех живых и мертвых, истории болезней, которыми никто конечно не интересовался, но все зачем-то записывали в Журналы. Нас грузили в вагоны-телятники по количеству лежачих мест в вагоне. Военные уходили, потом снова приходили, и неизвестно было, кому же таки мы принадлежали, не сами же по себе. Оказывается, в одном из вагонов находился отряд в количестве 20 человек охраны, в одном из вагонов находилась кухня, из которой мы и питались, командовал этим делом не молодой, но очень приятный кавказец.
Нас дня два держали в вагонах, никуда не увозили, но и не отпускали. Здесь уже шло в какой-то повелительной форме: не запрещал, но и не разрешал. Через пару дней - снова дорога на юг. Но какая это была дорога. В то время мы не знали, что готовилось начало войны с Японией. Эшелонам более важного направления была зеленая улица, наш же «телячий» часами простаивал в очереди отправки, и если проходил до следующей станции, то снова тупик, снова ожидание отправки. На ст. Речица наш эшелон был загнан в тупик, и целый день мы простояли, пропускали наших освободителей, возвращающихся из Берлина, в общем, с запада. Нас предупредили, чтобы мы не путались под ногами, и с крыши вагона мы обозревали, что ехало, и что везли. Это для нас было наподобие парада. Мурашки бегали под униформой, когда на платформах везли танки, ободранные до неузнаваемости и блестящие свежей краской, машины, тачанки, лошадей, знаменитые «Катюши», - что-то заботливо укрытое от дурного глаза, а что и так запросто: смотрите, это наше. Во всех эшелонах задорные песни, пляски и масса музыки. Вразвалочку на перроне прохаживались моряки, они все куда-то ехали, торопились, спешили.
Прошло несколько эшелонов с партизанами. К вечеру протрубили нам отправление, и только 15 августа где-то по утру эшелон остановился в Орле. На привокзальной площади стояли танкетки и броневики. Пробежал сержант, потом майор и предупредили: из вагонов не выходить, скоро нас покормят, а там на Донбасс. Значит, шахты, уголь. Не видел я этих прелестей, но представление имел. Но я шахт боялся и еще боялся, что я проеду мимо своего дома, не увижу с этих шахт не только дома, неба не увижу. Но как же посмотреть на родное село?
Эти напуганные мысли я боялся выразить вслух, но их угадал мой давний попутчик Петр Антонович Рожков, или попросту Журавель.
- Айда, через пять минут уходит порожняк на Курск, только узнал от машиниста, - схватил оба вещевых мешка и, выпрыгнув из вагона, не подумав о последствиях, мы нырнули под вагоны и бежали в сторону уходящего поезда. А через десять минут за обе щеки уплетали хлеб с яблоками, потом курили, сидя в пустом товарном вагоне. Нам никто не мешал, но и никто не готовился нас кормить сытным обедом, а в сумках осталось полбуханки довольно неопределенного цвета и качества хлеба, немного армейского сахара, махорка, купленная на барахолке Равы-Русской.
От Орла до Курска мы проехали где-то за ночь и на заре 14 августа 1945 года, измученные жаждой, все-таки были в Курске на ж.д. вокзале. Одеты по тому времени мы были довольно опрятно, я красовался в американской форме, Петро в добротном костюме, не похожи мы были на репатриированных или бродящих каких-либо не прибившихся к берегу парней. Долго пили воду, умывались, потом снова пили. Прихватив пару бутылок с водой, снова шли искать попутного, пропыленного экспресса, на которого в те далекие годы никто билетов не продавал и не компостировал, но все ездили и куда-то доезжали, хотя их никто и не ожидал. Нас тоже никто не ожидал, мы были вне закона. Документы наши остались у начальника поезда, а я, по сути дела, то ли Иванов или Петров, а, может, и еще кто такой. А вот уж после подумал, а если спросил хотя бы плохонький милиционер: «Кто вы?». А кто - Сашко и Петро. А документы у нас были, потом со временем где-то потерялись - немецкие аусвайсы. Но тогда мы не думали о каких-то паспортах - нас везде понимали, что возвращаемся из Германии. Машинист, попросивший закурить, пообещал нас через часик прихватить до Льгова, а там уж вы, солдатики, доберетесь до своего Волфино.
Там, в Курске, где сейчас красуется железнодорожный вокзал, с переходами на разные платформы, стоял просто на просто дощатый сарай с красивой вывеской «КУРСК -ПАССАЖИРСКИЙ» и никаких делов. Но в этот-то пассажирский не моги думать, там обслуживали и военных, и гражданских. Суетное время было в августе 1945 года. Куда кто ехал, куда торопились, кто у кого проверял документы, никто не знал и никто не проверял. О нас как будто и забыли. Нас никто не торопил, но, любопытства ради, мы зашли на вокзал, что покупали - ели, пили и уходили, даже такая не совсем упорядоченная милиция нам не мешала.