Вошёл в тот возраст, когда не помню, что было неделю
назад. Но при этом начинают всплывать воспоминания из такого
далёкого детства, что даже не знаешь, а с тобой ли это всё
было на самом деле. Беру ручку, записываю их...
Читаю...
Перечитываю...
***
... надев на тебя ночную рубашку, берут на руки, ставят в
детскую кроватку, укладывая спать.
- Почитай ещё… - Капризничаешь, тянешь к матери руки.
- Завтра на хутор к бабушке едем, забыл уже? Поздно,
а вставать – рано. Не подниму тебя завтра…
Закутывают тебя в одеяльце, пряча от ночной прохлады,
но окна открыты нараспашку. Там, за окном, лето.
- Почитай, - хнычешь, - ещё хочу…
- Хорошо, - расправляет под тобой смятую простынь, -
какую?
- Про Балду…
- Хорошо, слушай…
И полилась сказка.
Оживает открытая книга.
Оживают её герои. Оказываешься среди них сам, появляешься
в сказке. Сидя в своей кроватке, смотришь по сторонам, вертя
головой. За спиной - поповский дом, рядом с ним – церковь.
На её пороге - чешет пузо жадный поп. Впереди - море. Вокруг
него удалой Балда на коне скачет. Из моря черти повылазили,
тянут мешки с оброком, грузят их в телегу.
Тебя заметили. Побросали свои мешки, окружили твою кроватку.
- Кто таков? – Спрашивают сурово. – Ты, как здесь, зачем?
Тянут к тебе свои руки сквозь прутья кроватки. Пытаются
дотянуться, ущипнуть, схватить. Уворачиваешься от них,
отбиваешься подушкой. Самый мелкий, но шустрый чертёнок, залез
на оголовье, хотел к тебе в кроватку спрыгнуть, но хвостом за
прутья зацепился. Завязался.
Остальные, как мартышки, прыгают вокруг кроватки, устроив
гвалт. Раскачивают её, пытаясь опрокинуть: тебя из неё вытрясти.
Страшно…
Держишься за прутья крепко, не поддаёшься. Один из чертей
к тебе склонился, перекинув своё тело через перильца. Тянется
к тебе своей мордой со свиным рылом. Глазки его уж совсем
близко, блестят. Блестят своей чернотой, завораживают. Манят.
- Давай к нам. – Говорит, улыбаясь. – Что тебе здесь
делать? У нас интереснее, веселее…
И, своей костлявой, когтистой рукой за плечо твоё тянет.
Тянет тебя за руку, из кроватки вытаскивая.
- Нет! – Кричишь. – Мама! Мама!!!
Испугались черти крика, рассыпались в миг в стороны.
Попрятались за кусты да за камни, за тобою зорко издали
наблюдают.
Склонилась мама над твоей кроваткой, на руки тебя подхватила,
к себе прижала.
- Что? Что, сынок? Что случилось?
Глянул по сторонам, прижав голову к её плечу, ничего уже нет.
Ни моря, ни чертей. Ничего. Ты уже дома, в своей комнате, на
руках у матери. Прижимаешься к ней крепче, ещё крепче.
С тобой на руках выходит мать на кухню, ставит на пол перед
умывальником. Сняв с тебя ночную рубашку, плещет в твоё лицо
холодной водой.
Плещет водой, приговаривая:
- Рано утром на рассвете
Умываются мышата,
И котята, и утята,
И жучки, и паучки.
Надо, надо умываться.
А нечистым трубочистам –
Стыд и срам!
Стыд и срам!
Чихаешь громко, она смеётся, вытирая тебя полотенцем.
Накормив, одела тебя, отпустила во двор погулять перед
дальней дорогой.
- Это куда ж ты такой нарядный собрался?
Шутливо спрашивают соседки, вертя тебя во все стороны,
рассматривая.
- К бабушке едем, - отвечаешь, вырываясь из их старческих
рук, - отстаньте…
Подбежал к собачьей будке.
- Рекс, выходи.
Зовёшь его, засунув голову в будку. Тянешь его, став на
коленки, за цепь, наружу.
- Выходи, мы уезжаем.
Вытянул. Ласкаешь его, ещё сонного, чешешь ему за ухом.
Тот, в ответ, лениво лижет тебе лицо.
- Саша!!! Ты, что ж это делаешь?! – Кричит мать. – Отойди
от него немедленно!
Но подбегает сама, оттаскивает тебя за руку от собаки и,
принимается отряхивать твой красивый костюмчик от собачьей
шерсти.
- Что ж ты… - Хлопает тебя под зад своей крепкой ладонью.
– Бестолочь! – Ругается, но смеётся вместе с соседками. – Как
же я тебя бабушке показывать буду, такого всего шерстистого?!
С горем и смехом пополам, отряхнули тебя, все трое, от
шерсти и пыли и, отправили отбывать наказание в угол летней
беседки.
Прибыли на вокзал. Вышли на перрон.
Поставила тебя мать возле клумбы с цветами, наказала ждать
её здесь и никуда не уходить. Скоро - вернётся. Перед тобой,
у перрона, стоит железное, огромное, чёрное чудище. Спит.
Вздыхая паром из-под брюха, не пугает тебя своей гремящей
мощью. Можно подойти, погладить его.
Оглядываясь по сторонам, чтоб кто не заметил, гладишь его
огромные, красные колёса своей детской ладошкой.
Из шумной толпы появляется мать, беря тебя за руку, ведёт
к вагону.
- Что это?! Ты куда опять влез? - Смотрит на свою ладонь,
затем на твою руку. – Горюшко ты моё луковое, за что ж ты
мне такой достался? А-а-а?!
Ведёт тебя к водяной колонке, моет тебе и себе руки.
Вытирает их платком.
Сидите с матерью в вагоне. Ты - у окна. Прильнул к нему.
Перрон, люди - остаются за окном. Всматриваешься им в лица,
а вдруг знакомые. А знакомые тебе места медленно проплывают
мимо, оставаясь позади.
Лиман, лодки в нём. Лодки на берегу. Вот! Здесь ты гуляешь
с соседскими, взрослыми мальчишками. Вот! Под этой перевёрнутой
лодкой вы прятались от дождя. Провожаешь её взглядом.
Загромыхал мост. Под ним вы сидели, замирая от страха и
жути, когда по нему, сверху, над вашими головами, гремел
вагонами проезжающий состав.
Плывёт всё мимо за окном вагона, оставаясь позади. Набирая
скорость, проносятся перед носом телеграфные столбы.
Растворился в дали лиман, ушёл за горизонт. За окнами
раскачивающегося вагона плывут теперь поля. Скучные, огромные
поля, поделенные на квадраты защитками. Изредка мелькают
камышами мелкие речушки, утки в них.
Проносится всё мимо. Одинокие машины, переваливающиеся с
боку на бок по грунтовым дорогам. Впиваешь в них свой взгляд,
как будто раньше машин никогда не видел. Оставляешь их
позади себя, в прошлом.
Оставляешь всё позади себя, в прошлом. Остаётся всё позади.
А самого тебя, везут в будущее.
Везёт тебя в будущее оживший, железный дракон. Изрыгая дым
и пар, крутя свои огромные колёса, прокладывая дорогу свистом,
несёт тебя вперёд. Вперёд – в будущее.
- Вырасту, - говоришь матери, - стану машинистом.
- Орловка! Платформа Орловка! – Кричит, идя по вагону,
проводник.
- Собирайся, мы выходим. – Говорит тебе мать. – Наша
станция.
Вышли на перрон. Одни. Больше никого нет, только вы с
матерью. Спустились с перрона по битым ступенькам вниз, в
поле. Смотришь по сторонам, вертишь недоумённо головой.
- А бабушка, где? А, где хутор?
Платформа стоит в чистом поле. И железная дорога посреди
него. Оглянулся с тоской на поезд. Потянулась от вас зелёная
гусеница за своей чёрной головой дальше, вдаль, по своим,
отражающим небо, блестящим путям. Выплюнув, накрыла вас с
матерью на прощание чёрным дымом.
Развеял ветер дым по полю.
- А, куда идти? А далеко идти? – Не унимаешься ты.
- Нет, не далеко. За пару часов дошагаем. А вот и дорога,
разве не видишь? Бери сумку на плечо, а я чемодан понесу.
Повела тебя мать по узкой дорожке, проложенной прямо посреди
поля, в подсолнухах. Жёлтые подсолнухи выше тебя. Ничего за
ними не видно, только небо. Жаркое, летнее небо.
Дошли до защитки, прошлись вдоль неё. Когда она закончилась,
снова свернули в поле. Теперь дорога широкая. Но долгая.
И пошли по этой дороге, за горизонт, по знойному мареву.
Сняв обувь, босиком, утопая босыми пятками в мягкой пыли.
Далеко-то как. Уже и сил нет, и сумка потяжелела. Оттягивая
плечи вниз, соскальзывает с них сумка. Появляется впереди
защитка, думаешь – сейчас, за ней, появится хутор. Но нет -
снова поле.
- Ма-ам, ну когда мы уже придём?
- Скоро, скоро. Больше половины уже прошли…
- Всего-о?! – Удивляешься.
- Хорошо, давай отдохнём.
Спрятались в защитку, уселись на траву, в тень акаций. Достала
мать из сумки вареные яйца, хлеб, огурцы. Разложила всё на
платке.
Полдничаете.
Съел всё, воды напился и лёг. Вытянулся в высокой, мягкой
траве, закрыл глаза.
- Не спи, - треплет тебя, - ещё посидим немного и пойдём.
Снова идёте, тянется дорога меж полей, уже с пшеницей.
Срываешь на ходу колосья. Тебе сказали, из них хлеб пекут.
Из этих зёрен. Зёрна мягкие, пахучие, сочные. Брызжут белым
соком на твоих зубах.
- Не вкусно. – Кривишься, выплёвывая…
Мать смеётся.
Вдалеке, в знойном мареве, показались соломенные крыши хат.
Всплыли средь просторов на свет божий вместе с дворами,
жильём, рекой.
- Ну, вот и пришли. - Говорит тебе мать. - Смотри, нас
встречают…
Несётся, несётся навстречу вам, по дороге, белая псина с
непонятными намерениями. С ходу прыгнула на мать, обнимает её,
облизывает, скулит от радости.
Кинулась к тебе. Посадила тебя всей своей массой на задницу
в дорожную пыль. Так же, облизывает всего, обнюхивает, тычется
своей мордой в твоё лицо.
Снова кинулась к матери.
- Бельчик! Что ж ты творишь?! – Отбивается от неё мать, да
куда там.
Бельчик – непонятной породы белый кобель. Это тебе не
охотничий спаниель Рекс. Этот, ростом с тебя будет. Встав с
земли, осторожно положил ему руку на холку, смотрите друг другу
в глаза. Почесал ему за ухом, тот снова принялся тебя облизывать,
обнимать.
Посмотрел испуганно на мать, но она уже не ругает тебя за
испачканный пылью и шерстью костюм. Сама отряхивает свою одежду
от следов бурного проявления собачьих чувств.
Идёте с ней по улице хутора. Возле одной из хат, стоит твоя
бабушка.
- Слава Богу, прибыли. А я думаю, куда это Бельчика грэц
понёс? Стрибанул, как скаженный.
- Мама, в туалет хочу…
И высматриваешь во дворе, привычный для тебя, дощатый сарайчик
на одну персону. Не видишь его нигде.
- Беги через огород, в камыши. – Толкает тебя в спину. – Прячься
там, а я здесь тебя покараулю.
Побежал по тропинке, забежал в высокий камыш. Присел. Сквозь
густые, камышовые заросли видно речку.
Чудеса – своя, собственная речка за огородом.
Чудеса на этом не кончаются. В хате - глиняные полы, застеленные
домоткаными ковриками. Ноги, с дороги, обмыли с матерью на пару, в
одном тазике. Затем только вошли. Обстановка непривычная, первый
раз в гостях у бабушки.
Стоит посреди комнаты печь с большой пастью, куда, судя по
книжным картинкам, баба яга непослушных детей засовывает. Тут же,
и ухват, и деревянная лопата при ней. Окна в хате маленькие. Под
одним из них кухонный стол стоит. На нём, что-то лежит, накрытое
полотенцами, и пахнет. Пахнет заманчиво, знакомо, не поймёшь - чем.
Осторожно поднял полотенце за краешек, заглянул под него. Там –
хлеб. Три огромных, круглых, каравая. Достала мать один из них,
понюхала. Ты тоже, потянувшись, встав на цыпочки, ткнулся носом,
вдохнул этот запах. Вдохнув этот запах, потянулись твои руки к
караваю, вцепились в него, оторвали кусок и, с жадностью, засунули
тебе этот кусок в рот.
- Ешь, сынок. Такого в городе нет.
Улыбается, глядя на тебя, сама тоже ест. Но больше нюхает,
дышит им.
- А молоко есть? – Спрашивает у бабушки.
- Нет, вечером Килюшка доить будет, я возьму. Сейчас борща вам
насыплю с дороги.
Потянулась ухватом в чрево печи и вытянула оттуда чугунок с
ароматным варевом.
Чем-то грякнув-звякнув в сенях, появилась в проёме двери
девчонка твоих лет. Смотрит на тебя, рассматривает с интересом.
- Тома, забирай братика своего, идить, грайте. Посматривай за
ним, шоб не влез куды… Городской.
- А ты, чей? – Спрашивают тебя уже на улице.
- А ты?
Как выяснилось, твоя родственница. Но хитрозапутанная.
- Твоя баба Саня и моя баба Киля невестки. Они замужем были
за родными братьями. А ещё, твой отец с моим - родные братья,
но только по отцу, мамки у них разные были. Вот. А моя мамка –
дочка бабы Кили.
Не понял ничего. Пришлось поверить на слово.
- А ты откуда это знаешь?
- Здрасьте! Я всегда это знала.
Откуда только они всё знают, эти деревенские…
- Пошли к нам. – Потянула тебя за руку.
- А это, что за домики? – Спрашиваешь её уже на их подворье.
- Улики. Здесь пчёлы живут. Разве сам не видишь? Не лезь к
ним, а то жиганут. Полезли на скирду, я тебе хутор покажу…
Взобрались на макушку скирды по деревянной лестнице. Оказалось
там, глубоко разворошенное, застеленное покрывалом, гнездо.
Судя по игрушкам в нём – девчачье.
- Это наши, с Леной…
Как выяснилось, у тебя ещё одна родственница есть. Родная
сестра Тамары.
- Она на четыре года меня старше. Сейчас мотается, где-то
с подружками… - Проинформировали тебя.
А ещё выяснилось, что они не деревенские. Их, вдвоём, на
всё лето на хутор привезли до своей бабушки.
Скирда высокая, почти вровень с крышами хат. Стоит посреди
двора, как сторожевая башня. Стоите в ней, в полный рост,
обозреваете окрестности вокруг. Тамара пальцем тебе показывает,
где – кто живёт. Рассказывает, кто - чем занимается. Свысока,
далеко всё видно. И реку, и поля, и хаты, что вдоль реки
протянулись. И другие хаты, на другом берегу реки.
А над рекой, над самой водной гладью, несутся два огненных
шара. Кувыркаются меж собой, как шальные котята. То сойдутся,
то разойдутся, то остановятся, то снова помчатся. А то – свечой
в небо уйдут, а затем – вниз ухнут. И лишь у самой поверхности,
разлетятся в стороны, чтоб затем снова сойтись, кружась при
этом, как в водовороте.
- Что это? - Спрашиваешь изумлённо, продолжая следить,
раскрыв рот, за этим огненным игрищем.
- Молнии, шаровые. Они часто здесь. Разве раньше не видел?
Надо только не шевелиться и не дышать, если близко подлетят…
Подлетели-таки. Заметили, видимо, что за ними пристально
наблюдают с верхушки скирды. Но близко не приблизились.
Потрещали искрами метрах в десяти от ваших лиц и, всё так же,
кувыркаясь, умчались в поля. Выписывать там свои вензеля,
уже над пшеницей.
Вечером баба Киля доила корову.
Цвиркают тугие струи о стенки цинкового ведра. Отмахивается
корова хвостом от назойливых мух. На тебя оглядывается,
смотрит своими огромными глазами, лениво жуя солому.
- Ба-а, а можно её погладить?
- Погладь, если не боишься.
Трогаешь её за бока, корова вздрагивает.
- Ба-а, а можно её подоить?
- Подои, подёргай корову за титьки. – Смеётся.
Уступает тебе своё место. Садишься на табуретку, тянешь руку
к вымени. Вымя горячее, мягкое.
- Видел, как я делала? Не дёргай за сосок, а вытягивай из
него молоко…
Всё-таки дёргаешь. Корова, возмущённо замычав, тоже
дёргается. Топчется нервно в стойле, ногой чуть ведро не
опрокинув.
- Тпру-у-у! Стой шельма! – Кричит баба Киля, хлопая её ладонью
по спине. Ведро быстро подхватив, тебя из-под коровы вытянула.
– Не испугался?
- Нет.
- Молодец, внучек. А молочко попробуешь?
- Попробую…
Выйдя из сарая, ставит ведро с надоенным молоком на лавку.
Рядом – другое ведро, пустое, накрытое марлей. Марлю крепко
Тамара держит, баба Киля молоко в это ведро переливает, цедит
через марлю.
Налили и тебе молока в кружку.
- Ну как, внучек, хорошее у нас молочко? В городе, небось,
такого нема?
Пьёшь. Молоко тёплое, густое, но «ароматное».
- Ну, как, нравится?
- Нет. – Морща нос, отдаёшь недопитую кружку.
- Ба-атюшки светы! Вот те раз! Чем же оно тебе не угодило?
- Вонючее. Коровой воняет, навозом. – Уже знаешь, что это.
Раньше ещё, когда только входили в хутор, ударил тебе в
нос непривычный запах деревенской жизни.
Куры, гуси, козы, гуляли сами по себе, без ограды, без
привязи. Сами себе хозяева. Нехотя расходились в стороны,
перед вами. На особо неуступчивых Бельчик набрасывался,
отгонял их своим лаем, очищая вам дорогу. Гуси на него в
ответ шипят, вытягивая шеи, не боятся. Налаявшись, очистив
дорогу, сразу к вам возвращается. Вертясь под ногами, головой
под руку подныривает, требуя ласки.
У многих дворов, вдоль дороги, навалены большие кучи, того
самого, чем потом тебе молоко пахнуть будет.
- Их в поля вывезут, - объясняет тебе мать, - а просохший,
в саман добавлять будут, для крепости. Саман? А смотри на хатки,
они все из самана сложены, как из кирпичиков.
Забегая вперёд; как саман делают, завтра же, сам узнаешь.
А сейчас - процеженное молоко, отлив из ведра пару крынок,
баба Киля заливает в маслобойку, как тебе объяснили. Мясорубку
ты уже крутил дома, знаешь, что это. Но, чтоб молоко в мясорубку
наливали, пусть и большую…
Оторопел, смотришь на бабушку. Ждёшь, что дальше будет. А
дальше всё, что и с мясорубкой. Берёшь ручку и крутишь её.
Оглядываешь маслобойку с интересом со всех сторон. Откуда же
из неё масло полезет? И кто его там бить будет, интересно тебе
знать.
- Хочешь попробовать?
- Хочу.
Конечно, хочешь. Это ж вам не коровьи сиськи, это механизм.
Механизмы ты любишь. Механизмы интересны.
Тяжело ручка пошла. Навалился на неё всем телом. Когда
разогнал, легче пошла. Визжит маслобойка, как сирена, уже одной
рукой крутишь ручку. Сама идёт, но не долго. Детские силёнки
расходуются быстро. Снова двумя руками за ручку взялся. Устал.
Глядя на тебя, взялась ручку Тома крутить. После неё, ручку
крутила прибежавшая откуда-то Лена. Тут и познакомились с ней.
Долго крутили, но масло так ниоткуда и не полезло.
Потом ручку крутила мама. Зашла тебя проведать. Увидев, как
вы поочерёдно пыхтите у аппарата, взялась помочь.
Когда закончили крутить, Лена сняла крышку, залезла руками
внутрь, достала из, почти прозрачного, молока, какие-то железки.
То, что это железки, выяснилось позже, когда их очистили от,
так долгожданного тобою, сливочного масла. Масло пахло маслом,
не как молоко. Причём от его запаха разыгрался аппетит.
Намазали это масло на большие куски хлеба, испечённого утром.
От молока ты отказался, уже пробовал.
- Томка, неси мёд из сарая. – Распорядилась старшая.
Сели за стол, сколоченный из досок и стоящий тут же, во дворе,
под высокой, раскидистой яблоней.
Макаете хлебом с маслом в большую чашку наполненную мёдом.
Мёд сладко-терпкий, пахучий, густой. Течёт, тянется за хлебом.
Уже вся борода, руки и живот им испачканы. Третий кусок себе
маслом намазываешь. Остановиться невозможно. Смотришь на девок,
те ещё и молоком запивают. Так аппетитно, что решил и сам его
снова попробовать.
- Налейте мне. – Протягиваешь кружку.
Пробуешь его осторожно, нюхаешь. Уже не пахнет коровой. Нет.
Наоборот – вкусное. Видимо, нос твой уже адаптировался к
деревенской жизни.
- От-то! Наедитесь щяс, а вечерять, кто будет?! – Смеётся,
увидев вас, баба Саня.
Вечеряли здесь же, за этим столом, но чуть позже. Все вместе;
и ты, и мама, и баба Саня, и баба Киля, и две сеструхи - Томка
с Ленкой, и дед Митя. Дед пришёл на вас с матерью посмотреть,
узнав, что вы прибыли на выходные. И, кто-то ещё был, наверное
- из соседей.
Оставив за столом взрослых, умчались к колодцу. Там уже
собралась детвора со всей улицы. Быстро обучили тебя всем своим
играм. Лётал вместе с ними, пока не стемнело.
Ночевали с матерью на летней веранде. С речки приятно тянуло
прохладой. В сараях кудахтали куры, где-то лаяли псы. Но
истошное пение хора лягушек даже они не смогли перебить. Но и
ты, за день так умотался, что ничто тебе уже не мешало спать.
На следующее утро, до Лены с Томой, прибежала девчонка.
Позвала саман месить. Ты тоже с ними, мать отпустила.
- Беги, посмотри. Девчонки, следите за ним. На вас его поручаю…
- Побежали… - Взяли тебя за руки с двух сторон и потянули за
собой, бегом.
Прибежали. На месте уже много народу было. Посреди большой
поляны - круг из жидкой глины. А в нём, топчутся босиком и
взрослые и детвора. Двое хлопцев коня за уздечку с двух сторон
держат и водят его по кругу, придерживая коняку, чтоб мальков
не затоптал.
Увидев это, опешил от зрелища – народ в грязи возится.
Чудеса невиданные. У девок, подолы платьев за пояс заткнуты.
У мальчишек, что постарше, штанины выше колена закручены.
Мелкая детвора, как ты, в одних трусах барахтается. Трусов
этих уже не видно, одна сплошная глина с тела стекает.
Надо самому залезть, попробовать. На тебе короткие шорты.
Удобно, не страшно за последствия.
Залез неуверенно в жижу, за руки тебя крепко держат.
Погрузился в неё - до колен не достаёт. И пошли по кругу,
за руки друг друга крепко держа, чтоб не упасть невзначай.
Глина мягкая, тёплая - солнцем нагретая. Весело чавкает,
просачиваясь меж пальцев. Покалывает твои босые ноги соломенной
стружкой. Солому, тут же секут, на месте, огромными, метровыми
ножницами, прикрученными к столу. Подбрасывают её к вам, под
ноги. Подливают воду, подкидывают сухую глину. И ещё, самый
главный ингредиент – кидают вам под ноги сухие, коровьи лепёшки.
Те самые, что лежали и источали «ароматы» у многих дворов.
Топчите. Месите их на здоровье.
Чудно всё это. На соседней поляне сохнет, уже сбитый в
большие кирпичи, саман.
На обед прибежали домой, едва обмыв ноги. Девчонки сдали
тебя матери, что называется – из рук в руки. Мать глянула на
вас и ахнула. Глиной обляпаны все с головы до ног, даже в
волосах колтуны.
- Ой, бо-ожечки!.. Хиба ж так можно?!.. - Запричитала, глядя
на вас и смеясь, бабушка.
- Пошли на речку, отмывать вас буду. – Подгоняет вас мать
впереди себя хворостиной, как гусей. - Работнички…
На берегу, рядом с мостками, раздела вас с Томкой, завела
в воду по пояс, сама в воду вошла. Остальные девки на другие
мостки убежали. Спрятались за камыши – взрослые.
Поливает мать ковшиком воду вам на головы, мылит их мылом,
трёт вас мочалкой. С головой в воду окунув, сполоснув, поставила
вас, уже отмытых, на мостки. Чьи-то рубашки до пят на вас одела
и велела домой бежать. Сама осталась одежду отстирывать.
Обед готовился на печке. Её ты обследовал ещё вчера. Не ту,
что в доме. Эта стояла на улице, под собственным навесом.
Обычная печка, с чугунными кольцами сверху. Рядом с ней дрова,
топор. В принципе, ничего необычного, если не считать того,
что она на улице, во дворе. А ещё тебе чудно - у дворов нет
забора. Никакого. Даже невысокого плетня, хотя бы символического.
Как здесь так живут? Территория двора угадывалась лишь кустами
да рассаженными цветами. Наглые куры постоянно под ногами
вертятся, только и успевали от них ногами отмахиваться. Даже
не зная, чьи они, свои или соседские. Впрочем, хозяева - своих
наверняка в «лицо» знают, каждую животину.
После обеда, снова тебя нарядили красивым мальчиком и
отправились с матерью по гостям. На этой стороне реки тебя
уже все видели. Перешли с матерью по гребле на другой берег.
Заходите в дома, мать узнают, радуются, расспрашивают. Тебя
внимательно рассматривают. Пытливые глаза, сощурившись,
определяют, на кого ты больше похож, на маму или папу. Чей ты.
От этого всего становится муторно.
- Ма-ам, пошли домой, - тянешь её за руку, выйдя из
очередной хаты.
- Сейчас пойдём. Потерпи. Ещё не всех видели. Это же
мои друзья, я здесь выросла, я соскучилась. Потерпи ещё
немного…
Это «немного» тянется для тебя бесконечно. К тому же,
каждый раз, вас усаживают за стол и кормят, даже не спрашивая
– хотите вы этого или нет. Как минимум – пытаются угостить,
невнимательно слушая оправдания матери о том, что вы уже
заходили туда-то и к тем-то.
- А мы, а мы, чем хуже? – Слышите в ответ.
Вернулись домой под вечер, перейдя на свой берег речки по
дальней гребле.
- О! Путешественнички прибыли! – Встречает вас бабушка.
– А я всё гадаю, куда они запропастились? Уже шукать вас
собралась…
Ночевали снова на улице, на веранде.
- Завтра едем домой. - Кутает тебя в одеяло мать. – Завтра
не пойдём пешком, дядя Митя нас на платформу отвезёт.
Вёз не дядя, тебе – дед, Митя, везла вас всех его кобыла,
запряжённая в телегу. Дед ей только рулил сидя на доске,
положенной на борта телеги. Вас с матерью в мягкое сено
определили, застелив его покрывалом, чтоб не пачкали свои
городские одёжки.
Ароматное сено вам, как пуховая перина, все ухабы остаются
позади незамеченными.
Дед Митя, лениво поводьями подёргивая, всё вас о городской
жизни пытает, многому - удивляется. Лошадь шагом идет, не
торопится. Фыркает, головой прядая. Иногда, хвост задрав,
сыплет на землю горячими, пахучими шарами прямо под носом
возницы.
- Мам, смотри. – Смеёшься ты, указывая пальцем на
задранный хвост лошади.
Снова вы меж полей. Пока ещё не жарко – утро. Смотришь, лёжа
в телеге, как высоко в небе ястребы кружат, высматривая добычу.
Затем, камнем вниз, втыкаются в траву и, снова вверх, с добычей
в когтях. Улетают в защитку, к своим гнёздам.
- Вот же, бисовы души… Разлетались тут… - Проворчал дед Митя
останавливая лошадь.
- Что? - Смотрите с матерью на него.
Дед, кнутом показал чуть в сторону, в поле. Там, неслись
вдоль колосьев два огненных шара. Летели, то кругами, то петляя,
взад – вперёд, наперегонки, знакомо кувыркаясь, как давеча, над
рекой. Занырнули перед вами в деревья защитки, подняли там
птичий гвалт.
Чуть выждав, дёрнул дед поводья, цыкнув на лошадь. Двинулись
дальше. Подъехали к прогалине в деревьях защитки, куда молнии
шмыгнули.
Там стояли парень с девушкой.
- Дядечка, довези до станции, - просятся.
- Откуда ж вы, голуби?
- Из Еремеевки… - Переглянулись.
- Э-эк вас занесло! А здесь-то, как?
- Гулевать ходили. Загулялись по гостям маленько…
- Сидайте, гулёны, подвезём…
Парень сел к деду, на доску. Девица рядом с вами разместилась.
Прыгнула в сено, придерживая свой кружевной, вышитый сарафан.
- Ваш хлопчик? – Спрашивает.
Протянула к тебе руки, щекочет тебя, теребит, весело смеясь.
- Мой. – Отвечает ей мать.
- Большой уже. Сколько тебе?
- Четыре. – Отвечаешь и привычно показываешь ей четыре пальца
руки, большой, при этом, согнув внутрь ладони.
- Счастливая вы, - говорит матери, - завидую вам…
В ответ – молчание. Пожала мать неуверенно плечами, мол – чему
завидовать? У всех так.
- Аппетитненький какой! Так бы и скушала тебя всего целиком.
– Смеётся девица.
Обняла тебя, тискает.
- А хочешь со мной?
Подскочила на ноги, тебя подняла, подхватила на руки.
- Куда?..
- Со мною… - И взмыла с тобой на руках в небо.
- Отдайте… - Донеслось издалека, снизу, от земли.
- Помнишь меня? – Спрашивает, крепко прижимая тебя к груди.
Смотрит тебе в глаза внимательно.
- Тётя, а вы кто?..
Глянул вниз, а под вами уже облака, а под ними – поля, речки,
дороги. Далеко всё. Далеко внизу.
Зажмурился от страха, закрыл ладошками уши, когда их заложило
громким свистом.
Отпустили тебя, поставили на ноги, снова тормошат. Открыл
глаза - девушка с парнем рядом стоят. Где это вы? В кабине
паровоза? Но кабина большая и окна в ней большие. Наверное,
это электрический паровоз. Ты его уже видел на картинках.
- Смотри. – Показывает тебе девица на окно.
Смотришь. Но за окном не станция в огнях, как тебе показалось
вначале, за окном – звёздное небо. Подошёл ближе к окну. Как
будто ночное небо перед тобой, но голову задирать не надо.
Звёзды везде, даже внизу, под вами.
- Смотри. - Показывает девушка в угол овального окна.
Там, синий шар светится, как на картинках в книге о спутнике
и Гагарине.
- А мама где?
- Не бойся, всё будет хорошо…
- Я к ней хочу…
Но сам, повернув голову, рассматриваешь жадно внутренности
кабины. Перед парнем, стол стоит с кривой, наклонённой столешницей.
Она, светится вся огоньками.
Парень руки в неё погрузил, играет ими этими огоньками. Ты
тоже так хочешь. Подошёл к нему, стал рядом. Смотришь внимательно,
как ловкие пальцы управляются с огоньками. Свою руку к ним тянешь.
Огоньки, как живые, мягкие и тёплые на ощупь. Сами к твоим пальцам
тянутся.
Подошла к тебе девушка, присела перед тобой, за плечи тебя
взяв. Смотрит на тебя.
- А хочешь, - говорит, - полетим куда-нибудь? Куда, хочешь,
чтоб полетели?
- К маме…
- Ну, что ж, к маме, так к маме…
Вздохнув, подняла тебя на руки. Крепко прижала к себе. Снова
в ушах засвистело и глаза, сами собой, закрылись.
Когда открыл глаза, оказался на руках у матери. Сидите с ней
в вагоне. Вагон качается, колёса стучат. Мать, чем-то
встревожена, напряжена.
- Проснулся?..
- Мы уже едем?..
- Да, скоро дома будем. Совсем немного осталось…
Остановился поезд на очередной станции, закричал проводник,
засуетились люди в вагоне, заходили по нему. Слез с рук матери,
сел у окна.
Дёрнув вагоны, поезд начал набирать ход. Перед окнами вагона
всё привычно поплыло назад. Мелькнула на перроне девушка в
сарафане, машет тебе рукой.
- Не забывай меня, - кричит, - буду тебя навещать!
Так громко крикнула, что ты её услышал. Или ты один её только
и услышал?
Посмотрел по сторонам, на унылые, отстранённые лица. Снова
глянул в окно. Её уже нет. Перрон пустой, да и тот остался позади.
Посмотрел на мать, прижался к её плечу. Скоро будешь дома, а
пока – можно ещё поспать.
Закрываешь глаза…
Вспоминаешь кабину электрического паровоза. Вспоминаешь
огоньки под твоими пальцами. Вспоминаешь манящие звёзды за
большим окном.
Вырасту, - думаешь, - обязательно стану машинистом…