Когда никто не прав
Смысл жизни – в самой жизни
народная поговорка
рассказ
Однажды, в поликлинике пришлось довольно долго ждать врача. Время у меня было, поэтому я не переживала, удобно усевшись на диванчике. Справа и слева от меня были высокие, кустистые южные деревья в кадках с землёй. В длинном, просторном коридоре больные не толпились возле дверей, они, как и я, спокойно ждали своей очереди, располагаясь на стульях и в мягких креслах.
Вдруг слышу гортанное, громкое, недовольное:
– О-у!
– Скоро зайдём, Коля! – голос женщины, уговаривающий, тихий.
Через некоторое время нетерпеливое:
– Бу-у! – опять громко, резко.
– Потерпи, деточка! – голос ласковый, но уже с некоторыми нотками строгости.
Я прошлась мимо говорящих, чтобы взглянуть на них. «Деточка» на вид был лет пятнадцати или чуть старше. Лицо его было девичье, тело мягкое, как у человека, не знающего физической нагрузки. Он сидел в инвалидной коляске.
Мама была уже пенсионного возраста, хотя хорошо выглядела.
«Ну, лет на десять её ещё хватит», – подумалось мне. – А дальше! Что с её сыном, этим несчастным человеком, будет дальше?»
Однажды наткнулась на сайт, где SMS с воплем человека:
«Я самостоятельно даже в туалет не могу ходить! Мать уже часто болеет. Если её не будет, то, как же мне быть? Кому я нужен? Зачем?»
Я тоже стала задумываться над такими вопросами, когда у пожилой моей подруги Раечки случился правосторонний неизлечимый инсульт, и она стала инвалидом. Мужа и детей у неё не было. Дальняя родственница поместила несчастную в дом временного содержания больных несамостоятельных стариков. Я там побывала.
Домик внешне замечательный, такой беленький. Он находится в окружении корпусов местной больницы, внутри чисто, просторно, кормят нормально, памперсы меняют вовремя. И, вот я в комнате, которая на четверых. Кроме Раи, которую я пришла навестить, увидела пожилую женщину, лежащую на кровати, ещё одна старушка передвигалась, толкая перед собой специальное приспособление. А, четвёртая бабушка непрерывно громко повторяла: «Ой, больно! Ой, всё болит!» Нянечка объяснила, что несчастной около девяноста трёх лет и таблетки обезболивающие уже не помогают. Страдалица приставала то к одной, то к другой соседке, называя своей дочерью, с возгласами: «Помоги мне! Всё болит! Ой, больно!» Было воскресенье, поэтому медицинский персонал и начальство отсутствовали. На следующий день вызываю по телефону заведующую и спрашиваю, почему не обезболивают старушку? Получаю убедительный ответ:
– Врач назначил таблетки, мы ей даём.
– Так они не помогают, значит надо уколы, может быть и наркотические, – возмущаюсь я, стараясь не оскорбить заведующую.
– Врач знает, что назначать, мы обязаны выполнять эти предписания.
– В конце концов, если вы равнодушны к страдающему от боли человеку, то пожалейте стариков, которые рядом с ней днём и ночью! – уже почти кричу я.
– Бабушка оформлена на шесть месяцев. Больше я её не возьму. Осталось потерпеть ещё три месяца! А может быть она и раньше уже скончается, – услышала я следующее циничное возражение.
Мои призывы к состраданию, похоже, были бесполезны, и я прервала разговор.
«Не хочу так же подойти к своей последней черте! Не хочу!» – стучало в моей голове, отяжелевшей от ощущения бессилия, что - либо изменить. – Почему человек лишён возможности умереть достойно?»
Хотелось с кем-то близким поговорить на эту тему. Позвонила другой своей подруге, которая много лет убеждённая верующая, соблюдает все посты и церковные праздники, в храме она – свой человек.
– Аня, я в отчаянии после посещения нашей Раечки! Давай, поговорим!
Вечером мы встретились, решив попить чайку у неё дома.
Конечно, я до этого по интернету навела справки по терзающему меня вопросу.
Голландия, Бельгия, Шотландия официально разрешают эвтанизию. В трёх штатах США: Орегоне, Вашингтоне и Монтане разрешён особый вид эвтаназии. Это так называемое, медицинское содействие в прекращении жизни. Здесь ответственность за решение прервать свою жизнь возлагается на пациента, если больному остаётся жить не более шести месяцев.
Ассистированое самоубийство в Нидерландах и Швейцарии разрешено с 1942 года, в Бельгии – с 2002года, в Люксембурге – с 2009года. В 2016 году это узаконили и в Канаде.
Я рассказала Ане о доме временного проживания беспомощных стариков и прямо спросила, как она относится к эвтаназии, которая в России, конечно, есть, но подпольная.
– Эвтаназия – убийство! – уверенно заявила моя подруга, недобро сверкнув глазами.
– Да! Но это из милосердия! – пыталась я возразить.
– Только Бог может определить предел человеческой жизни. Иисус страдал до конца!
– Можете не сомневаться, сразу же найдутся «бизнесмены», чтобы извлекать уйму денег из статьи разрешённой эвтаназии, – вступил в разговор Павел, сын Ани, юрист по образованию.
–Уголовное право рассматривает эвтаназию, как преступление, а я считаю это нечто среднее между убийством и позволением умереть.
– А, как это понимать? – мы с Аней с большим интересом одновременно повернулись в сторону Павла, который продолжал:
– Облегчить боль – это нравственно и допустимо. Конечно, большие дозы морфия ускоряют уход из жизни, но тогда нет бессмысленных страданий.
– Смерть – это зло! – не отступала Аня. – Кстати, медики дают клятву Гиппократа, где клянутся всегда помогать выжить пациенту. А ещё вот что: если эвтаназия будет легальной, то у пожилых людей не будет выбора, продолжать жить или уйти с дороги!
– Это верно. – Я легонько сжала руку Ани, подтверждая неоспоримое согласие с приведённым аргументом. – И всё же не согласна с тем, что врач пассивно ждёт, когда пациент умрёт в мучениях. Кстати, в буддизме самоубийство – это часть религиозного ритуала.
– Да, – поддержал меня Павел, – я читал, что и в индуизме также.
– Но мы с вами христиане, воцерквлённые или нет, не важно! Повторяю, эвтаназия это убийство – вот и всё. – Аня поморщилась, решительно встала и вышла в другую комнату, показывая, что с её стороны разговор закончен.
Я была в гостях, поэтому компромиссно заключила:
– Получается, что проблема не разрешима…
– Мам, ну, ты чего сбежала-то?
– Да, я воду для чая вскипятила! – Аня вернулась и долила нам в чашки кипяток.
– Вот, читай! – подруга положила передо мной открытый журнал и ткнула в нужную страницу. В статье также была тема эвтаназии. Я абсолютно согласилась с предложением протоирея Александра Ткаченко: «На мой взгляд, надо думать не об эвтаназии, а о том, как обеспечить каждому человеку качественную помощь и возможность без страданий прожить столько, сколько ему отведено!»
– Аня, вот именно, «возможность без страданий дожить», сколько случаев, когда обезболивающая доза оказывается смертельной! Тогда, что? Суд? Как же быть?
– Не знаю! Но эвтаназия это убийство! – упрямо повторила Аня.
***
Дома я время от времени размышляла о нашем разговоре, пытаясь мысленно определить истину, которая никак не улавливалась. Неожиданный звонок по телефону взбудоражил. Незнакомец представился полицейским и сообщил о происшествии, виновник которого назвал меня родственницей и просил приехать. На вопрос, что случилось, я услышала, будто водитель, была названа фамилия Андрея, сына моей близкой подруги, пьяный за рулём, насмерть сбил женщину, которая успела оттолкнуть от себя кресло - каталку с инвалидом. Я выехала на место аварии. Пока добиралась, вспоминала свою давнюю подругу, которая с одним из сыновей жила в Канаде. Уехал сначала старший сын, завёл там семью. Когда появились дети, попросил мать приехать, помочь. Давно это было. Андрей, её младшенький, занимался бизнесом в России удачно, жил безбедно в большом собственном доме. Он наотрез, в своё время, отказался покидать родину, не завёл свою семью, не знаю почему, хотя нравился женщинам. Андрей был одинок, приходил ко мне иногда, и мы, выпив по стопочке, беседовали по душам. Совсем недавно ему исполнилось пятьдесят. Как-то, так сложилось, что дом построил, дерево посадил, но не получилось выполнить ещё один жизненный долг, «воспитать человека». Мы с Андреем при разговоре избигали эту тему. Однажды, я попыталась поговорить о том, что надо бы жену, детей, но, увидев слёзы в его глазах, поняла, что это для него не возможно.
Когда я прибыла к месту аварии, тело женщины уже увезли. Рядом с Андреем стояло кресло-каталка, на которой плакал, знакомый мне по поликлинике, юноша инвалид. Слава богу, мой приятель не был виновен. Его машину на переходе толкнула маршрутка, у которой, то ли тормоза отказали, то ли водитель был пьян. Мы решили инвалида забрать с собой, пока полиция разберётся, что к чему.
Поехали к Андрею. Дом его не пустовал. Повариха и уборщица встретили нас. А ещё вышел к нам кот–красавец, черной масти с белыми усами.
Пострадавший юноша, будто, окаменел, хотя, пока ехали, плакал навзрыд. Видно было, что левая сторона тела у него парализована, но заплаканное лицо было красиво. Я вспомнила, что несчастный ещё и не говорит. Андрей включил ноутбук, придвинул кресло - каталку к столу и напечатал:
– Как тебя зовут? Ты пользователь компа?
Юноша правой рукой уверенно напечатал ответ:
– Моё имя Николай. Я пишу, читаю и прекрасно слышу.
Я легонько дотронулась до руки Коли:
– Есть ли у тебя родственники? –
– Нет, у меня только мама, – печатая, парень опять всхлипнул.
– Останешься у меня пока? – Андрей засунул в руку Коле носовой платок.
– Бу-у, – был ответ. Андрей легонько, сжал юноше плечо.
Я распрощалась и уехала к себе.
На следующий день была занята с внуком, потом разболелась и попала в больницу. Андрею позвонила только через две недели. Голос его мне показался непривычно радостным. Я спросила, как закончились дела после аварии, и услышала ответ:
– Тётя Дина, можете поздравить меня, я опекун инвалида. Это Коля, тот самый парень, мать которого погибла. Мы хорошо с ним ладим. Я уже договорился о заочном домашнем обучении на программиста. Он талантливый. Главное, я ему нужен. Очень!
Слушая Андрея, я поняла, что он обрёл семью и счастлив. Вот так.