Д А Л Ё К И Е К О С Т Р Ы
Повесть
Автор повести Олесь Гончар.
Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).
Продолжение 19 повести
Продолжение 18 — http://proza.ru/2020/11/23/1357
Тем временем с улицы внезапно забегает в типографию Ирина, одетая и расфуфыренная уже для кино. Она резким ледяным голосом накинулась на подругу:
— Ты всё киснешь? Пеняй на себя, голубка! Ведь знала же, какой это тип, почему поддалась его улещаниям? Я бы ему руки искусала! Теперь нечего распускать нюни, пошли в кино! Олимпиады боишься? Я тебя, в случае чего, собой прикрою от этой ведьмы!
Слышим горькие безутешные Ольгины всхлипы, и снова их прерывает властный голос Ирины:
— Слезами тут не поможешь, действовать надо!
— А как?
— Беги и заяви!
— Куда? Кому? — доносится измученный голос Ольги. — И о чем заявлять? Сама ведь виновата! Втюрилась! Люблю же его, люблю, проклятого!
Чтобы дальше не слышать, Житецкий потянулся рукой к окошку и сердито закрыл его.
Утром забежал на минуту в редакцию Кочубей, чем-то огорчённый, нахмуренный, уже с велосипедной прищепкой на штанине. Не садясь за стол, не глядя никому в глаза, крикнул через порог Житецкому в его кабинет, что срочно выезжает на биофабрику — там якобы раскручивается одно дело, есть подозрение, что под носом у дирекции действовала целая шайка расхитителей государственной собственности. О том, как дела у нас здесь, Кочубей ничуть не поинтересовался, и это равнодушие нас просто возмутило, видимо, плевать ему было, что сейчас происходит рядом, за стеной, где с подпухшими от слёз глазами стоит у кассы, горестно набирая текст, какая-то там Ольга Байцур, работница типографии.
— Кто будет спрашивать, — выходя, озабоченно кинул в нашу сторону Кочубей,— скажите, что я в длительной командировке...
Разумеется, он имел в виду Олимпиаду Афанасьевну, которая в конце рабочего дня и в самом деле напомнила о себе. Никем из редакционных не замеченная, проскользнула именно в ту дверь, куда «вход посторонним воспрещён», и лишь тогда мы обнаружили её присутствие, когда она подняла на всю типографию дикий гвалт. Слова, каких наша свечкарня, наверное, не слышала за весь свой долгий век, слова отвратительные, базарные, непристойнейшие, так и выстреливались из глотки разъярённой Кочубеихи, особы, которой в школе надлежало учить ребятишек культуре, а не площадной брани.
Залитая слезами, вылетела Ольга из типографии, выскочила будто из пламени пожара, и в чём была — в чёрном рабочем халате,— стремглав помчалась куда-то вниз. «Может, в прокуратуру? — мелькнула у нас догадка. — Может, жаловаться в милицию?»
Когда Иван-печатник, идущий снизу навстречу Ольге, спросил, куда разогналась, она крикнула ему так, что и мы услышали:
— Куда глаза глядят!
И мы словно бы даже увидели, как Ольга, минуя учреждения, минуя и дом свой, разнесчастная, растрёпанная, выбежав на насыпь, цепляется на бегу за поручни ступенек проходящего поезда, чтобы вместе со своей болью и позором исчезнуть с нашего горизонта навсегда.
Будто тучи окутали нашу жизнь. Не раз мы с Кириком бродили потом возле железной дороги, охваченные давящей грустью, иногда оказывались далеко по ту сторону насыпи, часами слонялись в зарослях лозняка, где темнели полу-затянутые ряской болота-омуты, в которых раньше, говорят, и кони тонули. Издавна об этих болотах ходила худая слава, когда-то после разгульных ярмарок якобы не раз извлекали со дна этих мрачных трясин молодых монастырских утопленниц. И хотя эпоха изменила монашенок, озёр и болот стало меньше, однако что-то водило нас по этим безлюдным местам, и тревожно было у обоих душе, и тревогой этой была — Ольга. Временами представлялось самое страшное, и только тогда немного успокаивались, когда, проходя мимо Ольгиного подворья, видели, как отец её, сидя на траве, неторопливо, размеренно отбивает косу, а неподалеку от него беззаботно резвится детвора, играя с рыженькой собачонкой.
Шли дни и недели, а мы ничего не знали об Ольге. Лишь спустя некоторое время кое-что стало проясняться. Однажды Ирина вбегает в редакцию и, убедившись, что начальства нет, ставит ногу на стул Кочубея, бросает властно в нашу сторону:
— Теперь я, граждане, проведу с вами летучку! Сорока на хвосте принесла важную информацию.
Когда же мы с Кириком, отложив бумаги, насторожили уши, а напудренная Парася Георгиевна высунулась из-за своей ширмочки, Ирина провозгласила:
— Ольги дело касается... Базарное радио говорило, что она утопилась... Брехня! Наконец-то удалось напасть на её след!
Кандидатом в женихи возле Ирины сейчас вертится один из милиционеров— вместо
того молоденького следователя, который любил свистеть... Так не новый ли её ухажёр оказался столь удачливым «Шерлоком Холмсом?»
— Жива-здорова она и... ждёт ребёнка.
Это, конечно, была сенсация. Все трое мы ринулись к нашей цокотухе:
— Ты видела её? Где она? Расскажи подробнее...
Оказывается, не столько женишок её отличился, сколько сама Ирина вывела
на Ольгин след своего не больно уж и расторопного «Шерлока Холмса».
Хотя женишок её стоит на том, что душа — это выдумки, что души как таковой
в природе не существует, однако Ирина считает, что именно душа ей подсказала,
в какой стороне надо им искать Ольгу.
Продолжение повести следует.