Глава первая. Озерки 1968 года.
1. Озерки, село в Вешкаймском районе,
до 1927 года находилось в Карсунском
уезде.
2.Название села Озерки мои родители
произносили с ударением на втором слоге.
Теплый солнечный день начала августа 1968 года. Грунтовая дорога слегка петляет по полю спелой ржи. Левый края поля заперт лесом, как шлагбаумом. Этот ясный день с немногими, раскинутыми в разных углах неба, облаками, дорога и рожь, мне напоминает картину художника Шишкина с названием «Рожь», что на обложке учебника «Родная речь». Нет только у дороги сосен, а то было бы стопроцентное ощущение, что я зашел внутрь книжки, где дальше будет все рассказано в соответствии с оглавлением. Но сосен нет, и я не сказочный Мальчик-с-Пальчик, бродящий по книжке, а живой человек, иду по земле. Чуть впереди, в полукилометре, куда, немного петляя, уходит дорога, виднеется вышка, словно огромная засохшая сосна. Я окончательно возвращаюсь в реальность бытия, когда слышу голос матери, идущую с отцом позади меня: «Какой лес вырос. До войны, ведь, и я его садила».
На дороге, в данный час, нас только трое: мои отец с матерью, уже умудренные и потрепанные жизнью, и я -пятнадцатилетний подросток, закончивший в июне этого года восемь классов. Родители о чем-то негромко переговариваются между собой, но их разговора я не слышу. Я еще слишком молод, во многом наивен, жизненного опыта у меня всего ничего, я не испытал голода, холода и тех лишений, выпавших на долю моих родителей в пору их юности и молодости. Хотя уже довелось испить свою чашу мучений и страданий от обширного ожога, полученном в раннем несмышленом детстве. Но сейчас я вполне здоров, весел и у меня хорошее настроение.
Дорога в семь верст длиной и по которой мы идем, ведет от станции Вешкайма к деревне Озерки, где пятьдесят пять лет назад родились мои отец и мать, где прошли их детство, юность и молодость. Эта дорога была для них связующим звеном с внешним миром, по ней же отец уходил на войну в 1942-м и возвратился в декабре 1944 уже покалеченный, но живой. Израненный, но вернулся, а вот старший брат отца Семен и два младших брата матери Дмитрий и Николай не вернулись с войны. Если Николай упокоился в братской могиле под Ленинградом, то Семен и Дмитрий пропали без вести и след их могил затерялся на обширных полях сражений.
По этой же дороге ходили, уходя и возвращаясь в свой дом из поездок на отхожие промыслы или на службу в царской армии не только мои родители, но и их родители, и деды, и прадеды. Для них это была не просто дорога. Это было нечто большее: дорога жизни. И вот сейчас, спустя двадцать лет, после того, как отец и мать покинули родительский дом, они шли проведать свою родину, мыслями возвращаясь в свою юность.
Озерки с момента своего образования с конца семнадцатого или начала восемнадцатого века (точной дата не установлено) были небольшой помещичьей деревней или сельцом. Не знаю точно, какому помещику-дворянину изначально принадлежали земли в этой округе за Засечной Чертой, но здесь в разное время с середины 17-го века до конца восемнадцатого хозяйничали дворяне Пазухины, Зимнинские, Родионовы, получившие ее в награду за службу царям, прихватывая по мере освоения и другие «беспризорные» участки земли. Затем, этой землей, деревней Озерки с крестьянами владели дворяне Бобоедовы и породнившееся с ними дворяне Волковы. Дочь вдовы-порутчицы Анны Ивановны Бобоедовой Наталья Александровна была сговорена замуж за порутчика Волкова Николая Васильевича и, в качестве приданного, получила в 1802 году часть крестьянских хозяйств Озерок с крестьянами.
Какого нрава были упомянутые помещики, как относились они к своим крепостным, трудно сказать, но, похоже, обустройство деревни, домовладений, не сильно занимало их т.к. они сами имели свой господский дом в каком-то другом своем поселении. В Озерках не было даже деревянной церкви. Мне из Ревизских Сказок известно, что мой прапрапрадед Николай сын Андреев жил в конце восемнадцатого века в Озерках. Возможно, в Озерках и родился.
Археологи говорят, что каждые сто лет слой земли нарастает на десять сантиметров. Зная такую закономерность, специалисты при раскопках, могут датировать свои находки и определять их возраст. В разных углах Симбирской губернии, на территориях современных Сурского и Ульяновского районов, в междуречье Волги и Свияги, в Рачеевских скалах и других местах среди камней, при раскопках курганов, городищ находят кости ископаемых ящеров, рыб, какие-то амулеты, украшения и другие артефакты, очень древние следы, застывшие, в глине или на камне. Но вот как определить на этой дороге следы, оставленные не единожды другими людьми и моими родителями, и не только ими, и не в такое уж древнее время? Сто или чуть больше лет назад. За прошедшие десятилетия эти следы смыли талые воды и дожди, занесло песком и грязью, не оставив от них ничего. Увы, нет способа, не создало человечество средств по обнаружению и идентификации таких следов.
Испытывали ли волнение родители, возвращаясь домой? Что они вообще испытывали, кроме усталости от ходьбы в жаркий день и, может быть, жажды? Какой хотели увидать свою деревню, своих родных, а также друзей и недругов. Что думали отец и мать на подходе к деревне? Чего ждали от встречи? Тогда, пятнадцатилетний, я совершенно не догадывался о их мыслях и чувствах, не понимал их состояния, волнения и переживаний. Ну жили когда-то, сейчас пришли, что тут такого? Тревожно-радостное чувство и щемящее волнение от скорой встречи я испытал лишь много позже, когда сам спустя тридцать лет посетил не их, но свою малую Родину: деревню, где я родился и где прошли МОИ детство и юность.
Сейчас же я торопился, мне хотелось быстрее дойти, но не до деревни, а до вышки и взобраться на нее. Я досадовал, почему родители не спешат, и уже находясь на расстоянии, когда они могут меня услышать, крикнул,
-Пап, что это за вышка, на нее можно забраться?
-Геодезическая. Мы, когда—то, залезали. Только будь осторожен, ей уж столько лет и какие там ступеньки! Не упа…
Дальше я уже не слушал. Свернув на кратчайший путь, ведущий к вышке, через рожь устремился к ней, предвкушая, как с высоты вышки буду смотреть на окрестности. Вышка издали казалась мне маленькой, невысокой и я думал, что быстро заберусь на нее, на самый верх, все посмотрю и успею догнать своих родителей у деревни. По мере того, как я подходил к вышке, она вырастала на глазах, становилась все выше, и уже не казалась такой маленькой, как виделось издали. Совсем вблизи она оказалась высокой, и, устремленная в небо, суживающаяся кверху, стояла, как ракета, готовая к старту ввысь. Широкая внизу и сбитая из толстых, сухих и почерневших от времени стволов деревьев, с горизонтальными настилами через десять-двенадцать метров, она вблизи являла довольно внушительное сооружение. К горизонтальным настилам из досок, вели лестничные марши. Когда я глядел с земли на верх вышки, мне казалось, что она немного раскачивается и будто уплывает куда-то. Но нет, это плыли по небу белые облака, создавая иллюзию раскачивания вышки.
Оглядевшись и отдышавшись после быстрой ходьбы, я с воодушевлением полез по лестничному маршу. Вскарабкавшись на первую площадку, нашел идущих по дороге родителей. Дальше я забирался не так уверенно. Забравшись на пять-шесть ступенек вверх по следующей лестнице, взглянув вниз, потом вверх, понял: не долезу. Мне стало не по себе и страх высоты, страх сорваться с этих старых, скрипучих маршей, упасть и разбиться, остановил. Еще минуту-другую я стоял на ступеньке, колеблясь и борясь со своим страхом. Но понял, что был слишком самоуверен и переценил свои возможности. Спустился вниз. Моя мечта залезть на самую верхнюю площадку и с высоты птичьего полета осмотреть село и его окрестности, увы, не сбылась. Зато село и его окрестности были очень хорошо видны двум коршунам, кружившим в небе неподалеку от вышки и высматривающих себе добычу.
Догнал родителей я на подходе к деревне. Отец не спрашивал меня ничего. Мысли и чувства, владевшие им в тот момент, видимо, заслоняли все остальное в том числе и мои успехи в покорении вышки. Грунтовая дорога незаметно перешла в совсем неприметную улицу деревни, в дождливые дни, вероятно, утопающую в грязи. Небольшие дома из почерневших бревен в два или три окна на улицу, покрытые, где кровельным железом, где шифером или рубероидом с дранкой в этот солнечный день выглядели не так тоскливо. Но сравнение с домами и улицами деревни, где я жил и окончил школу (в Амурской области), было не в пользу Озерок. К тому же, на улицах возле домов нигде я не заметил деревьев-берез, рябин и моей любимой черемухи. Не заметил я и клумб с цветами. Впрочем, к наличию цветников, я не сильно присматривался, возможно, где-то они и были. Вскоре дорога-улица раздвоилась и посредине обнаружился пруд с позеленевшей водой, на краю которого прилепилась одинокая березка.
У какого-то из домов в начале улицы, уходящей вправо, мать остановилась, стала выговаривать что-то женщине во дворе этого дома, припоминая ей свою давнюю обиду. Отец ничего не говорил, просто махнул рукой, я же был некоторой растерянности, думая: «Как же так? Столько лет не была в своей деревне и сразу спорить, что-то выяснять?!» Но как можно судить ничего не зная об причине конфликта. Вероятно, сильные обиды некоторым людям тяжело забыть и простить. Но эта заминка в нашем передвижении и спор были недолгими.
Мы шли дальше по улице вглубь села к дому, как сказал отец, его сестры. Всюду сновали дети. Отец с матерью здоровались с встречающимися людьми. Почти всегда приостанавливались, затевали короткий разговор, и шли дальше. В какой-то момент, одна из старушек, встреченная нами и узнав отца и мать, запричитала,
-Ленка, твой крестный помер!
-Кто, Петр? Серебряный? Когда же?!
-Да, сегодня ночью!
-Ах, если бы я знала! -запричитала мать, -то в Ульяновске у брата не остановились бы. Может, живым застала! Где он?!
-У себя, дома лежит, собран. Как? Пойдешь?
-Ты, Сергевна,-так отец называл мать,- иди, простись, а мы пойдем к Лизке, будем там, -отец смахнул пот со лба носовым платком.
Забрав сумку с документами и деньгами у матери, а мне отдав свою, отец и я направились к дому его старшей сестры Елизаветы. Мать с встреченной старушкой пошли в другой угол деревни. Ведь ее крестный Петр был родным братом ее матери Дарьи Зотовны, урожденной Тимониной.
В свои пятнадцать лет я мало что знал о своей родне: о дядьках, тетках, о родителях отца и матери. В юности живешь другими интересами и особо не интересуешься вопросами далекого родства. В моем случае, выражение «далекого родства» было понятием больше пространственным, чем социальным. Я ведь родился на Дальнем Востоке и от своей двоюродной родни, братьев и сестер отца и матери был отдален на семь-восемь тысяч километров. А когда живешь вдалеке от родни, да и никогда не видел в своей жизни никого из них? Родители, в семейном кругу, о родне говорили редко. Вернее, разговоры их на эту тему я слышал изредка, но не все слушал и слышал. У меня были свои мальчишеские заботы. Причем мать, что естественно, чаще вспоминала своих родителей, сестер и братьев. Рассказывала, сколько было всех детей в их семье, кто умер в детстве, кого убило на войне. Своего отца она непременно величала Сергей Митрич, а свою мать, почему-то, бабушка Дарья. Младших сестер матери и моих теток Марию и Екатерину я знал все же лучше поскольку они тоже жили на Дальнем Востоке.
Тетя Маша жила рядом с моей Гомелевкой, что в Бурейском районе, часто бывала у нас дома, и я видел и знал ее. Тем более, что ей приходилось периодически нянчиться с нами, в особенности со мной и моей младшей сестрой. Тетя Катя помнилась меньше, поскольку она, когда мне было не более 4-х лет, с Дальнего Востока уехала и вернулась домой. Сначала в Озерки. А выйдя замуж, уехала в Кушву на Урал работать и жить. Я ее не помнил, но у нас, в семье были ее фото. Мать и тетя Маша часто вспоминали ее, жалели, говорили, что чересчур доверчива. Работая в магазине и полагаясь на честность и порядочность людей, она создавала проблемы в своей судьбе.
Мать намного была старше своих сестер и ей довелось в годы своей юности с ними малолетними повозиться, понянчиться. В какой-то мере, для моих теток, моя мать, была как бы второй матерью. В Ульяновске жил единственный уцелевший на войне брат Иван Сергеевич, у которого мы остановились на сутки, и где я увидался с ним и его женой Надей, очень приветливой и спокойной женщиной, их сыновьями Николаем-моим ровесником и Дмитрием-на два года младше, их сестрами Верой и Любой. Другие братья матери Дмитрий и Николай сгинули на войне и в нашей семье были их небольшие фотографии.
Об отцовской родне я знал и того меньше. Мать о его семье и родителях мало что говорила. Родители отца были намного, на целое поколение, старше родителей матери и годились им в отцы. Отец же, вообще сам не рассказывал, разве что в дни праздников, в дни застолий. Когда я спрашивал, отвечал, что его отец Павел Михайлович уже очень давно помер, еще в двадцать четвертом году, мать отца Ольга Михайловна, умерла сразу после Отечественной войны. Фото родителей отца в нашей семье не было. Я таких фото не видел. Свекровь мою мать особо не жаловала, можно сказать, не любила, уж не знаю по каким причинам, и мать относилась к ней с таким же чувством. Отец был самый последний и тринадцатый по счету ребенок в семье. Кроме него, в их семье было четверо братьев: самый старший Иван, по прозвищу Буланец. Жил с семьей где-то в районе, но не в Озерках. Второй брат Михаил, по прозвищу Девятый, тоже воевал, был тяжело ранен, оказался в плену, бежал. Хлебнул военного лиха и погиб уже в мирное время, попав под поезд на станции Вешкайма. Третий сын Семен, на войну ушел самый первый, и к концу 1941 году числился пропавшим без вести. С войны так и не пришел. Четвертый сын Алексей, самый грамотный в семье, свой жизненный путь начал с комсомола, был волостным избачом, потом учился в Ульяновске в партийной школе, работал там же в горрайкоме ВКПб. В 1930-1933 годах учился в Москве в ИФЛИ на философском факультете. Не закончив ИФЛИ, уехал, по приказу партии в Мазановский район на должность заместителя начальника Политотдела маслосовхоза. Попал в жернова Большого террора в 1937 году и был расстрелян.
Судьба брата отца Алексея Павловича была в нашей семье окружена завесой молчания, и о нем, в годы моей школьной юности, я знал только, что он был. К нашему приезду в Озерках из близких родственников проживали только сестра отца Елизавета с мужем, дочь Семена Нина с семьей. Таисия-дочь Елизаветы, и у которой мы остановились передохнуть и перекусить, жила на станции Вешкайма. Сестра Евдокия жила в Барыше, а две сестры отца Татьяна и Анастасия, были на двадцать с лишним лет старше и жили где-то в деревнях района или за районом. Где—то вблизи и за Ульяновской областью, жили и другие родственники.
Многое из упомянутого выше, я узнавал гораздо позднее, когда стал жить своей семьей и уже подробнее интересовался родней, спрашивал еще жившую мать, старших сестер. Помню, меня в детстве забавляло, когда, рассказывая о ком-то, родители часто произносили не фамилию или имя человека, но его прозвище. Брат отца Иван, с прозвищем-Буланец, похоже, получил его от своей жены Баланчихи, любящей посплетничать, и которая была по родству какой-то троюродной теткой моей матери. Петр, по прозвищу Серебряный за его светлые волосы, которые еще более осветились и поседели т. к. был репрессирован и провел несколько лет в лагерях. К брату отца Михаилу прозвище Девятый приклеилось после того, когда он, перечисляя свою семью, своих дочерей, сказал,
-Жена, семь дочерей и один я, мужик. Девятый по счету в семье.
Вот таким прозвищем -Девятый, себя и увековечил в деревне и потомках.
Наличие фамильных прозвищ у крестьян присуще не только жителям родительских Озерок, но и других деревень и областей. Прозвища на Руси- это второе имя, получаемое человеком уже во взрослой жизни в окружающем социуме. Оно более метко и точно характеризовало человека, порой затмевая его официальное. Затем, для многих крестьян их деревенские прозвища трансформировались в фамилии. После отмены крепостного права, крестьяне Озерок тоже выбирали и приобрели свои фамилии, которые они передали своим потомкам. Если с фамилией моего деда Николаева Павла сына Михайлова, понятно, что она от имени Николай, то вот прадед Дмитрий Карасев сын Иванов получил свою фамилию, вероятно, от прозвища Карась. Любил ли таскать карасей из озера или был холоден в проявлении своих эмоций, сдержан, как рыба? Или эта фамилия досталось ему от его отца, деда? Вот уж теперь точно не узнать! Только можно предполагать и гадать.
Не узнать уже каковы по натуре, характеру и проявлению эмоций были мои прадеды Карасевы, но вот дед Сергей Дмитриевич, был в деревне человеком видным, основательным и четкой жизненной установкой, не прогибался под чьим влиянием. Выжил в годы Гражданской войны, пришлось и помотаться ему по России-строил железнодорожный вокзал в Хабаровске, работал на КВЖД в Манчжурии, в других местах. Был известным печником и строителем. Бабушка Дарья в своей деревне лечила людей травами, была отзывчива к чужой беде и страданиям. Множественные роды, смерть детей, особенности сыновей, погибших на войне, подорвали ее здоровье, и она ушла из жизни едва перешагнув порог 65—летия.
В этот день родители еще долго ходили по деревне, разговаривая то с одними, то с другими своими бывшими односельчанами, присаживаясь на лавочках возле домов. Я, конечно, тоже ходил с родителями. Разговоры и расспросы были, что говориться, за жизнь. Я мало вслушивался в эти разговоры «за жизнь». Я чувствовал себя не в своей тарелке, ожидая, когда мы уже пойдем к тетке Елизаветте отдыхать.
Тетя Лиза, а ей в ту пору было ровно шестьдесят лет, была с моим отцом похоже лицом, невысокого роста, мягким приветливым голосом. Все, подойдя ко мне, пыталась меня обнять и поцеловать. Я стеснялся и, как мог, отворачивался, краснел. Так ей и не удалось поцеловать меня. Хотя пыталась обнять несколько раз за день. Дурачок! Ну что тебе стоило- говорю сейчас себе- дать себя обнять и поцеловать!
Родители и семья тети еще долго сидели, разговаривали, выпивали. Пришла, помниться, еще чья-то дочь, племянница отца, молодая женщина лет 32-х. Чья она была дочь? Не спросил, не знаю до сих пор. Дальше я уже спал.
На следующий день мы уехали на станцию. Наш путь лежал в Москву, а из нее в Белоруссию. Мы уезжали на новое место жительства, как оказалось, на следующие пять лет. Это было наше великое семейное переселение и последнее посещение родителями Озерок, последняя встреча в их жизни со своей родиной. При обратном переселении через пять лет, в 1973 в Приморский край, в свои Озерки родители уже не заезжали. Не захотели? Но они и уезжали в разное время. Мать с братом Геннадием осенью, отец -под Новый год.
Глава вторая. Озерки, 48 лет спустя.
Небольшая справка:
Точной даты образования деревни я нигде не нашел, в том числе нет ее в краеведческой литературе. На старых картах конца 18-го века деревни ещё не отмечено, но исследователь Петр Паллас, путешествующий по Поволжью в 1768-69гг в рапорте №6 от 10.11.1768г. в Академию Наук уже упоминает деревню Озерки. Что интересно, описывая подробно окружающую местность, холмы, описывая структуру почв, ничего не упоминает об озерах. Это к слову о названии деревни. В краеведческой литературе говорится, что такое название селу дано от наличия многочисленных котлованов и озер в округе. Почему тогда Паллас П.С. не упоминает об них? А если это название дано владельцами деревень с таким же названием Озерки из Курмышского или Алаторского уездов при переселении своих крепостных в начале 18-го или самом конце 17-го веков?
При образовании Симбирского наместничества в 1780 году отмечается, что в деревне Озерки проживает 88 ревизских душ т.е. лиц мужского пола и 3-е однодворцев.
Были ли в числе их мои прадеды? Пока этот вопрос для меня не прояснен.
В списке населенных мест Симбирской губернии по сведениям 1859 года Озерки упоминаются, как владельческая деревня в 31 двор, 129 человек мужского и 123 женского пола. Здесь жили крепостные крестьяне штабс-капитана Бобоедова, крепостные и дворовые крестьяне дворянской девицы Волковой В.В. и её брата Волкова А.В.
Дед и бабка по отцу еще не родились, но прадед и прабабка по матери уже бегали под столом.
Из списка населенных мест за 1884 год в сельце Озерки насчитывается уже 58 дворов с 189-ю мужскими и 196-ю женскими душами. Легко подсчитать, что за четверть века население увеличилось на 133 человека, число дворов выросло на 27.
В этот период появились на свет родители моих родителей. Родители отца- на 15-20 лет раньше, чем родители матери.
По статистическому отчету за 1897 год в Озерках насчитывалось уже 71 двор, 214 мужских душ и 223 женских т.е. прирост населения составил 52 человека. Рождались дети, новые хозяйки дворов появлялись частично из соседних сел.
В этот период родились старшие братья и сестры моего отца.
По статистическому отчету за 1913 предвоенный год в Озерках насчитывалось 104 двора, 236 лиц мужского пола и 256 женского пола. Всего народу-492 человека. За 16-ть прошедших лет население увеличилось на 55 человек.
В их числе были мои отец и мать, родившиеся в самом конце 1912 и начале 1913 года. В Озерках появилась церковно-приходская школа.
В Выборах в Верховный Совет СССР в 1939 году от Озерок должны были участвовать 337 человек; общая численность населения Озерок составила 691 человек. За 24 года прирост населения составил 199 человек.
Уже умер отец моего отца Павел Михайлович (1924), но родились мои старший брат и сестра.
К моменту отъезда моих родителей на Дальний Восток в 1949 году, даже с учетом потерь людского населения в годы войны, уезда в другие села и местности количество жителей Озерок не должно было быть менее 600 человек (точных данных не нашел).
В 2015 году к 70-летию Победы я оправил свой очерк об отце, участнике войны, в газету Вешкаймского района. В номерах №11 и 12 «Вешкаймских вестей» за март-апрель 2015 года он был опубликован. После публикации в социальной сети «Одноклассники» меня отыскал Александр Николаев житель р.п. Вешкайма. Завязалась переписка. Я пытался получить сведения об Озерках, их жителях в разные периоды, выяснить наше родство. Александр Федорович, 1957 г.р. родился в Озерках, там же учился, а среднюю школу заканчивал в Залесном. Это село недалеко от Озерок. После службы в армии, закончил сельскохозяйственный институт, работает агрономом. Переехал на жительство в районный центр. Пригласил приехать меня лично, посетить и посмотреть Вешкайму и Озерки, обещал помочь в поисках, свозить в Озерки. Тогда я предполагал, что мы просто однофамильцы. Позднее, в 2019-м году, после того, как удалось обнаружить Ревизские Сказки за 1834 и 1850 гг. по Озеркам, выяснилось, что Александр не однофамилец, а мне приходиться 4-юродным племянником. У меня и него был общий предок Тимофей Николаев, по дате рождения почти ровесник поэта Пушкина, только мне он приходился прапрадедом, а Александру-прапрапрадедом т.е. за истекшие два века у нас оказалась разбежка в целое поколение.
Я прикинул удобное время для поездки и в апреле 2016 года оказался в Вешкайме. Хотелось уже «взрослыми» глазами посмотреть родину родителей, побывать на кладбище.
День моего приезда в Озерки был хмурый и ненастный. Что и говорить: апрель, а в апреле погода еще капризна и не постоянна. Как ветреная женщина. Однако я выбрал этот месяц. Я посчитал, что самое удобное время для поездки т.к. будет еще не жарко, и не холодно, погода будет в самый раз. Если поехать в мае, то начинаются интенсивные дачные труды, возникнуть другие проблемы, да и Александр, по профессии агроном, может быть занят и не сможет помочь. Зачем откладывать на потом? В общем, такие соображения перевесили и потому выбрал конец апреля и поехал.
Александр встретил меня у поезда, привез домой. С женой Людмилой накормили, чуть передохнули и на старенькой «девятке» Александра поехали в Озерки. Смотреть деревню, расспросить Михаила Александровича Матвеева, на тот момент самого возрастного жителя Озерок и мужа моей умершей двоюродной сестры Нины Семеновны.
Большое спасибо Александру и Людмиле за то, что встретили, накормили, приютили и обогрели.
Михаил Александрович Матвеев, 1930 г.р., родился в Озерках, где жили его родители. Какое-то время жил в Казахской ССР, работал на освоении целины, вернулся. Женат на дочери Семена Павловича Николаева Нине. Родили 3-х детей. Сын умер в молодости, дочери Люба и Вера активную трудовую жизнь прожили в Ленинграде. Нина Семеновна умерла в 2008 году.
Грунтовая дорога в 1968 году к Озеркам, теперь была заасфальтирована. Асфальт лежал побитый, местами с ямками и заплатками, но вполне в приличном состоянии, если учесть, что не во всех областных городах России, на улицах есть такой. Мне сразу вспомнился Смоленск, на некоторых улицах которого впору перемещаться только на танках. Там мы с женой, моей Танюшей были в 2013 году. А здесь какая-то глухая, вымирающая деревня и такой асфальт! Он же, этот асфальт уж точно скрыл многочисленные следы моих предков и мои, проложенные в 1968 году, даже если бы была какая-то теоретическая возможность их отыскания на грунтовой дороге!
Возле придорожной таблички с надписью Озерки на голубом фоне я попросил остановиться. Постоял, сфотографировал ее. Вспомнил про геодезическую вышку. Спросил у Александра,
-Куда делась вышка?
-Сломали лет двадцать назад.
-Жаль, а ее изображение, могло быть на гербе деревни, если бы был таковой.
Было легкое волнение от нахождения возле этой таблички. Пусть это не моя малая родина, но все-таки эта родина моих родителей и моих дедов. Знаковое место, хоть я здесь и не родился.
В деревню заехали сбоку по переулку (не обратил внимания: безымянный или поименованный переулок), но не по улице. Потом я понял почему: улица, как таковая, была только в начале деревни, а дальше она переходила в глубокий овраг. Было бы сложно проехать вперед, но Александр, уроженец Озерок, знал где ехать. В 1968 году здесь «плескались» позеленевшие воды пруда. А сейчас исчез и пруд, исчезла и березка, а на обнажившемся дне оврага, теперь подрастали деревца, кустики и трава. Стало быть, давно здесь не было «большой» воды.
Остановились возле Мемориала, довольно добротного, сооруженного как раз напротив дома Михаила Александровича. Нашел имя Семена, брата отца, среди погибших односельчан. Имени второго брата отца Михаила, почему-то не оказалось. Я недоумевал, почему его нет? Ведь в списках погибших на ОБД «Мемориал» он числиться погибшим. Я проверял самолично. Странно. Потом, на мой вопрос, Михаил Александрович мне пояснил,
-Михаил Павлович с войны пришел. Раненый очутился в плену, потом бежал и уже трагически погиб в 1954 году. Попал на станции Вешкайма под поезд. Как случилось, не знаю. А может, подтолкнул кто? Осталось неизвестным.
Сделал фото обелиска. Здесь, у дома Михаила Александровича я осмотрел деревню подробнее. Прямо у дома, метрах в пяти-шести начинался обрыв оврага. Глубина оврага, была метра четыре, но прямо с обрыва вниз видны следы машин. Значит, съехать можно. Вот этим оврагом и разделялась стороны деревни. На противоположной стороне виднелось несколько одноэтажных убогих домиков, а впереди и сбоку, обветшалый дом с заколоченными окнами. На этой же стороне, рядом, стоял старый кирпичный дом.
-Даже есть кирпичный, кто здесь жил?
-А вот как раз твоего деда Тимонина Зота дом и был.
-Да, но он мне уже прадед, мать упоминала про него и это отец моей бабушки Дарьи.
Дед Тимонин Зот Платоныч прожил ровно 70 лет и умер в 1936 года. При советской власти был колхозником в колхозе «Красный маяк», но пятьдесят лет- от рождения до зрелости, прожил при царе. Кем был до революции? Вот вопрос, видно без ответа уже. Не спросил, когда мать жива была. Умер через три недели после того, как у моих родителей родился их первенец и тоже Геннадий-его правнук.
Геннадий 1948 г.р. тоже мой родной брат, как и этот, первый Геннадий. У обоих судьба незавидная: первый прожил один год и три месяца и умер от поноса, распространенной болезни тех лет, второй- от прободной язвы. Народное поверье по этому поводу гласит: нельзя называть детей одним именем. Иначе- несчастливая жизнь. В данном случае, примета оказалась верной.
-Михаил Александрович, проводи до кладбища. Где оно? Хочу найти могилки братьев отца, тетки Лизы, дедов.
-Это то здесь недалеко, а вот дедов хоронили на кладбище в Сурках. Это там в Сурках, ближе к Каргино было наше кладбище, там была церковь.
-Александр, завезешь? Проехать туда можно?
-Да, запросто. Спустимся в овраг и заедем!
-Ну тогда, сначала к ближнему кладбищу. Михаил Александрович, поедешь?
-Поеду, хоть я и был не так давно, покажу, где похоронены Михаил, дети Семена, Елизавета, ну и остальные.
«Девятка», почти как танк, медленно сползла в овраг и, поднатужившись, выехала на другой край оврага. До ближнего деревенского кладбища, который был на пригорке, в окружении сосен, было недалеко. Здесь жители Озерок хоронили своих усопших в последние, примерно, шестьдесят лет. Кладбище хорошее, на высоком песчаном холмике. Ухоженное. Подумал про себя, что согласился быть похороненным в свое время на таком месте. Ходил среди могилок и всюду натыкался на знакомые фамилии. Вот здесь похоронен Алексей Семенович Николаев, сын Семена. Вот здесь другой его сын. А здесь Нина Семеновна Матвеева, урожденная Николаева. Вблизи и Михаил Павлович Николаев, брат отца, а на табличке 1907-1954.
-Дата рождения неверна, ошиблись! 1900-ый год рождения нужно было! Что-то не посмотрели, ошиблись.
А вот здесь похоронен Николаев Федор Степанович 1915-1974, похоже отец Александра.
-Александр Федорович, здесь твой отец?
-Да. Мой отец, даже шестидесяти лет не прожил. Воевал, как и твой. Дошел до Берлина! Две медали «За отвагу»!
И так, ряд за рядом фамилии Карасевых, Митрофановых, Абрамовых, Матвеевых и другие вперемешку с фамилией Николаев или Николаева. Вот и скромный железный крест с табличкой, но с выцветшим фото: Николаева Елизавета Павловна 1908-1982. Снял кепку.
-Тетя Лиза, вот и тебя нашел! Так тогда, я не дал себя поцеловать! Пусть земля тебе будет пухом!
Нахлынула к сердцу щемящая волна, подступил комок к горлу. Ведь ее я видел, разговаривал, в отличие от другой усопшей родни, не знакомых мне лично. И вот она здесь. Четырнадцать лет еще прожила после нашего очного знакомства в шестьдесят восьмом году.
Я еще долго стоял, ходил средь могил, смотрел, припоминая, кем мне приходится захороненный. Было много других фамилий на табличках, но изучая их, я понимал, что многие из лежащих здесь и носивших другие фамилии, если не в отцовском, то в поколениях деда и прадедов все ровно породнились и мне являются, в определенной степени родства, родственниками, как, к примеру, Александр, оказавшийся моим 4-х юродным племянником.
-Да, вижу, дедов здесь нет. Жалко, что не здесь. Александр Федорович, свези на старое кладбище.
Кладбище у деревни Сурки находилось тоже на пригорке. По отношению к Суркам, метров на шестьдесят-семьдесят выше. Пригорок зарос деревьями, но самой деревни Сурки, как таковой, уже не существует. Есть с десяток домов в виде улицы, оставшиеся от деревни, где еще живут люди, но и эта улица на грани полного исчезновения, как некоторые исчезнувшие деревни и села района. Административно Сурки, стало просто улицей ближайшей деревни Каргино.
Каргино, центр поселения, примерно в одном километре от бывших Сурков. С уходом последних жителей, исчезнет и улица. А ведь в начале века, возможно, еще до Великой Отечественной войны здесь была церковь, дьячки которой вели записи рождений смертей и бракосочетаний. Выполняли функции современных ЗАГСов. К этому приходу относилось сельцо Озерки. А сейчас даже следов фундамента от церкви не осталось, только деревянный крест в человеческий рост на этом месте. Хорошо, что Михаил Александрович подсказал, значение стоящего креста.
-Вот здесь церковь и была. Сейчас здесь вкопан этот крест.
Он еще помнил. Жители Озерок уже давно не хоронят на этом кладбище своих усопших. Пожалуй, что и бывают здесь крайне редко. Вот как в моем случае.
Поднявшись на пригорок к бывшему кладбищу, мы пытались отыскать следы могил. В какой-то части кладбища были могилки с оградою. Видно было, что они относительно свежие, с захоронением в последние два-три десятилетия.
-Это здесь старое озерское кладбище? -был мой вопрос.
-Нет, здесь хоронят из Сурков, озерских хоронили здесь,- Михаил Александрович указал рукой на поляну, заросшую травой с чуть угадываемыми бугорками.
Это были холмики над могилками, чуть приподнятые над землей и расположенные в определенном порядке, на которых не было ни могильных памятников, ни табличек, ни оградок. Без подсказки, мне трудно было бы определить, что здесь захоронения людей.
-Да, здесь, на этом месте хоронили когда-то,-услышал я вздох Михаила Александровича. Что означал его вздох? Сожаление, что забыли о своих дедах? Понятно было, что давно никто из детей похороненных здесь, сюда не заглядывал, по причине того, что умерли сами, а внуки уже не помнят, или живут далеко отсюда. Вот как в моем случае: родители умерли и жили вдали, я тоже человек приезжий, не с этих мест. Эта одна из причин. Плохо, что внуки не помнят. Вздох Михаила Александровича мог означать, что и ему, 86-тилетнему подходит срок. Жизнь прошла и даже свою жену пережил почти на десятилетие.
Обнаружить могил своих дедов и бабушек Павла Михайловича и Ольги Михайловны Николаевых, Сергея Дмитриевича и бабушки Дарьи, мне не удалось. Могилки прадедов я уже и не искал. Как будто и не жили и не было их. Грустно, когда так. Вспомнил, что и родители в 1968 году, почему-то не посетили кладбище. А ведь тогда, думаю, еще можно было определить, где чья могила.
После кладбища мы часа два посидели у Михаила Александровича. Выпили за встречу, очное знакомство, поговорили. Да и после посещения могилок, родителей тоже нужно помянуть. Смотрели фото его семейного архива. Но нужных мне фото-деда Павла Михайловича и Ольги Михайловны у него тоже не оказалось. Попрощавшись, уехали от него уже к вечеру.
На обратном пути, Александр свез меня на свою дачу. Это даже не дача, а дом в одноименном селе, где жили его родители (село первоначальное и основано около 1696 года, тогда, как станция Вешкайма и поселок выросший около нее, а сейчас и центр района, образовался только в 1898 году после постройки железной дороги, и был поименован, как и село). А теперь Александр держит там пчел и есть огород.
На другой день, по моей просьбе отыскали в Вешкайме дальнюю родню: троюродных по материнской линии. Напоследок побывал у Таисии, дочери Елизаветы уже очень пожилой женщины 85 лет. Болеет, еле копошиться, но главная ее беда, главная боль: сильно пьющий сын. Муж умер лет пять-шесть назад, тоже выпивал. Сын живет в своем доме, через улицу, напротив ее дома, и живет как бомж. А, ведь, бывший военный, но сейчас пенсионер 1955 года рождения. Таисия готовит ему еду, ходит за продуктами. Матери он не помогает совсем. Хотя ее дому явно нужна мужская рука. Его я не видел. Таисия все говорила мне,
-Твой голос, как у дяди Коли.
У моего отца, значит. Так она его называла, еще что-то вспоминая. Расспрашивала меня, тут же забывала, опять спрашивала и, без перехода, уходила на свою беду опять, причитая,
-Ох и пьет, наберет водки и кажный день и пьет, и пьет! Это она про своего сына.
-Как я замучалась, я вся больная, а надо и в магазин сходить и ноги уже не ходят!
А ты, пьешь? -спрашивает меня.
-Выпиваю немного, по праздникам, иногда в компании.
-Ой, не пей, не надо! Такая беда!
И снова о себе, о своих болячках, о пьющем сыне. Прощаемся на такой ноте.
Поздним вечером я уехал поездом. Сидя в полупустом вагоне и созерцая окружающую местность, пробегавшую за его окном, я вновь пролистывал в памяти свое посещение Озерок. Я сравнивал село Озерки, увиденное мною в эти дни с тем селом, каким я его видел в 1968 году. Многое, конечно, растворилось в моей памяти за прошедшие полвека, но и то, что запомнилось было не в пользу нынешних Озерок.
В тогдашней деревне Озерки создавались семьи, строились новые дома, рождались и вырастали дети и были все необходимые учреждения для, пусть не очень комфортной, но вполне, по сельским меркам, нормальной жизни людей: магазин, начальная школа, медпункт и отделение связи, клуб и библиотека, баня. Были хозяйственные постройки: мехдвор, фермы для скота, засевались поля зерновыми культурами. Собирался урожай. Словом, было все или почти все для полноценной жизни и работы. Деревня была как живой организм с определенным статусом, уровнем жизни и, можно сказать, у деревни была своя душа, сложившаяся за почти три века своего существования.
Нынешние Озерки-это уже вымирающая деревня. Одно из многих таких деревень, исчезнувших с карты страны и Вешкаймского района за последние тридцать-сорок лет. Сколько лет жизни осталось Озеркам еще? Думаю, не больше тех же 30-ти лет. Уж точно, если приехать сюда вновь опять через полвека, то здесь можно будет застать лишь овраг, поросший лесом и бурьяном. Овраг, как заметный шрам на лице от глубокой раны. Вот и овраг словно рана на теле деревни.
Деревня Озерки возникла на скудных землях, малоплодородных, на суходоле(овраге). В шаговой доступности не было речки, или более-менее крупного озера. Как указано в краеведческом источнике, были котлованы с водой, которые в засуху, пересыхали и были проблема с водой в том числе питьевой, и сама деревня находилась в стороне от основных дорог и торговых путей. В деревне никогда не было церкви, ближайший приход был в Сурках и Озерки были, как бы, на положении нелюбимого ребенка в семье у своих владельцев.
Не потому ли деревня не стала родиной сколь-нибудь известной личности? Во всяком случае, мне неизвестен никто из них, хотя в поисках сведений я просмотрел много информации в том числе в сети Интернет. Ни писателя или поэта, или художника, политического деятеля, Героя войны или труда, спортсмена.
Заснул так, в думах, под стук вагонных колес. Колеса еще долго подавали мне какой -то знак, что-то выстукивали. Прислушался: озер-ки, озер-ки, озер—ки,..
С ударением на последнем слоге.