Знакомство с Андреем (Инна Коробицына) / Проза.ру

В преддипломном году я познакомилась с Андрюшей. Случайно, встретилась с нам в квартире деда, куда приехала дочь его жены, аргентинская поэтесса Лилия Герейро.В Аргентине она переводила Маяковского на испанский, и приехала в Москву на международный съезд поэтов—переводчиков. Она была незаурядной личностью,например, она воевала вместе со своими сводными братьями(мой папа и два дяди)на испанской войне 36-39гг. При этом сразу меня поразила своим внешним видом: пятидесятилетняя женщина, стройная и изящная, как девочка с чёлкой и прямыми чёрными волосами до плеч. Вероятно, также она поразила Андрея и привела его с собой. Оказалось, я учусь ним в одном институте. Вид у него показался немного странный:какая-то ушанка-треух с одним отогнутым ухом. И при этом он прочёл свои стихи, посвящённые Лиле, каким-то заунывным голосом( когда-то я слышала, как подобным образом нараспев, читают поэты). Я невольно тихонько хихикнула, что было, конечно, очень некрасиво с моей стороны. Я и не подозревала тогда ,что он серьёзный поэт. Могла бы догадаться, раз Лиля его привела, но разумные мысли мне всегда приходят не сразу, а лишь потом, когда поздно.
Мы вскоре увиделись с ним после какого-то вечера в институте, и он вдруг предложил: “Давай сейчас поедем к Лиле”. Позвонили, но она отказалась от позднего нашего визита. Не знаю, как было у них дальше, но Андрей меня заинтриговал. Он показался мне гораздо интересней мальчишек с моего курса, и я была рада, когда он стал проявлять ко мне внимание. Но я при этом была не единственная. У него уже была пассия в его группе, красивая Карина .Хотя он заглядывался и на других девушек. В это время он уже делал диплом.Почему-то ему вместе с его приятелем Димой Айрапетовым, дали для этого отдельную комнату. Как-то зайдя туда, я увидела ,что диплом Димы был полностью вычерчен в карандаше, в то время, как у Андрея на доске были начерчены два-три параболы и ничего больше. Между прочим, он заполучал эти параболы очень хитрым способом: сажал какую-нибудь хорошенькую девушку впереди на свой стул с карандашом в руке, сам садился за её спиной, обнимая её и держа перед ней согнутую рейсшину на доске, а она проводила по этой рейсшине кривую. Такую “работу” довелось выполнить и мне, когда он усадил меня за неё, случайно поймав в коридоре. Думается ,что таких парабол на его доске в результате оказалось не меньше, чем девушек, которых он обнимал при их изготовлении. Но увы эти первые параболы сгорели когда случился пожар в их комнате вместе с почти готовым дипломом Димы( этот прискорбный, конечно для Димы, случай Андрей потом отобразил в своём весёлом стихотворении “Пожар в архитектурном”). Срок сдачи им продлили на полгода. Окончательный диплом Андрея в виде усечённой спиралевидной пирамиды напоминал музей Гуггенхайма в Америке. Он резко отличался от дипломных проектов остальных(в то время студенты ещё рисовали »коровники в амурах, райклубы в рококо»). Как это было принято в институте, младшекурсники “рабствовали” дипломникам, т.е выполняли всякую вспомогательную работу. Я была в числе (не знаю каком) андрюшиных рабынь. Но когда настал мой диплом, Андрей исчез с горизонта, и мне за него усердно рабствовал Дима. Зато после моей защиты Андрюша явился ко мне домой с букетом белых роз. Он после не раз заходил ко мне. Но у меня в моей коммуналке не было телефона, и я не всегда могла принять гостя, заставшего меня врасплох, поэтому и Андрея, уже достаточно известного поэта ,я часто принимала на лестничной площадке. Однажды он пригласил меня на концерт какой то знаменитой заезжей танцовщицы, то ли арабской, то ли африканской. Она ,как он сказал, должна была его встретить у служебного входа МХАТа, но почему-то не явилась ,и мы огорчённо поплелись к моему дому. Всю эту недлинную дорогу до Кировской(ныне Мясницкой) мы оба молчали. У моего подъезда Андрей сказал что-то романтическое про мои глаза, и мы разошлись.
После окончания института мы виделись больше втроём с Димой, у которого тогда уже была машина, и он возил нас иногда в лес по ягоды. Однажды после такой поездки Дима с многозначительным видом принёс мне шпильки от моей причёски, которые нашёл на заднем сиденье своей машины, где мы сидели с Андреем и, якобы, целовались. Этого я не помню, вряд ли ,но хорошо помню, что он звал меня тогда поехать к нему домой, чтобы посмотреть его рисунки. Я отказалась только по привычке всегда отказываться в подобных случаях. Как глупо мне это кажется сейчас! Но совсем глупо было с моей стороны однажды отказаться пойти вместе с ним к Пастернаку, только потому ,что он сказал”:Борис Леонидович любит таких девочек!”.Разумеется ,до сих пор не прощу себе этого.Я строго воспитанная на русской классике не понимала тогда, что такое Пастернак и даже не стала читать вторую тетрадь “Доктора Живаго”, после первой части, которую Андрюша принёс мне, напечатанную на стеклографе. А когда Пастернак стал доступен советским гражданам
я увидела, какой это большой поэт в стихах и прозе.И можно радоваться,что он оказал на Андрея столь выгодное влияние.

Я не очень понимала, что нравлюсь Андрею .Ни разу не позвонила ему, потому что вообще не звонила молодым людям, даже ,когда они этого ждали. Он приглашал меня на свои концерты, когда уже был прославлен, но я не всегда ходила на них, хотя уже было очень трудно на них попасть(эти концерты проходили
в театре Эстрады на площади Маяковского на месте позднее возникшего Современника). Два года моей первой работы по распределению в Гипропросе были так насыщены событиями, что я совсем не думала об Андрее, если не считать, что купила его первую книжку стихов “Ахилессово сердце”, которые мне очень понравились. Я сразу увидела в них непохожесть на стихи , современных поэтов, которые я читала(а я в то время интересовалась всем новым в литературе и прочитывала каждый альманах “День поэзии”). Думаю, что в них отразилось его архитектурное образование. Недаром, как я узнала много позднее, Б.Л. Пастернак, с которым Андрей был знаком с юности, посоветовал ему поступить в архитектурный. В его стихах чувствовалась не только эрудиция, знания искусства, привитые в институте. В них было ощущение того, что есть важный элемент в архитектуре- это напряжённость, системность пространства.Вспоминается, как Евтушенко в своём автобиографическом романе "Беренгов тоннель" называл его "питомцем архитектуры". А меня в первой же его книге поразили взлёт и точность его метафор. (“По лицу проносятся очи, как буксующий мотоцикл!”)
Теперь мы редко виделись, я ему не звонила, а у меня телефона не было,и, когда он приходил, он обычно не заставал меня дома. Это уже были больше случайные встречи. Например, на каком-то вечере в ЦДЛ мы с ним почему-то оказались наверху, где была некая выставка ,на которой в тот момент не было посетителей. Мне вдруг показался странным его вид. Лицо выглядело измученным, почти болезненным."Андрюша, что с тобой произошло?”-" Да вот, было…”. (потом мне кто-то насплетничал, что он был какое-то время душевно болен и лежал в больнице. Может, и неправда). Поговорить не удалось: возле нас всё время вертелся начинающий поэт из компании моих друзей. Мы спустились в фойе, где Андрей зачем-то познакомил меня с чемпионом по поднятию тяжестей А. Власовым, бывшем к тому же писателем. Потом он вдруг сказал"Пошли к тебе", но я отказалась и наверное зря, ведь возможно ему захотелось поговорить по душам со старой знакомой,может быть ему тогда пригодилось бы моё плечо. Но я не догадалась проявить чуткость, и он возможно обидевшись, тут же меня оставил без общества своей персоны, направившись к каким-то более значимым людям, и ,похоже, он не забыл, как я среагировала на его чтение при нашей первой встрече. Когда я сказала, что мне понравилась книжка его стихов, он многозначительно произнёс: «и тебе?!»
Последняя встреча была как бы сейчас сказали «виртуальная».В Доме Архитектора был назначен вечер встречи с Андреем, на который я ,разумеется, пришла. Но увы, вместо самого героя, пришли какие-то его приближённые, сказали, что он де не смог прийти по какой-то важной причине(потом я поняла, что он уже был в это время очень болен и почти потерял голос). Было предложено поделиться студенческими воспоминаниями о нём, и это записывалось для него на магнитофон. Я, конечно, могла бы сказать пару слов, но ,как всегда,при подобной возможности избежала выступления перед большой аудиторией.

На прощанье в ЦДЛ я положила ему на гроб букет белых роз в память о тех розах, что он принёс мне после моего диплома, и о нашей далёкой молодости. В фойе какие-то журналисты из ТВ стали просить меня что-нибудь сказать об Андрее. И почему они угадали или заподозрили, что мы были когда-то знакомы? Должно быть, с кем-то меня спутали. Или потому, что я пришла немного раньше большой толпы, заполнившей зал. Но я отказалась от этого интервью.
Меня удивило, что я не увидела никого из института,из его группы. Но прошло ведь так много времени ,и мы все очень изменились. Узнала издалека только Лёшу
Козлова, который тоже учился в нашем архитектурном.

Не могу сказать, что эта новая традиция аплодировать при таких скорбных проводах(хотя бы и известного человека)мне очень нравится. Она мне кажется несколько искусственной,театральной . Возможно,я неправа.
---------------------