Елизавета Васильевна всегда была хорошей девочкой. Если человек, с которым она сталкивалась в конкретной ситуации, не знал, с чего начать разговор, она приходила на помощь и разряжала обстановку. А разрядить, надо сказать, она могла, что угодно – неловкое молчание, случайный зевок или что-то ещё более значительное, стараясь загладить недоразумение. Елизавета Васильевна была не только очень деликатной, но и доброй женщиной. Настолько, что ещё в детстве помогала старушкам переходить через дорогу и нести их пузатые сумки с торчащими кочанами капусты до самого подъезда, а то и на пятый этаж.
Хорошей Елизавета Васильевна была ещё и потому, что когда покупала молоко на разлив, отстояв часовую очередь на морозе к распахнутому грузовику с дюжиной сорокалитровых фляг, и по дороге домой обнаруживала в своём бидоне не два литра, а три, то обязательно возвращалась назад, к румяной женщине, с головы до пят источающей свежий деревенский запах, и говорила, протягивая ёмкость:
– Вы мне лишний литр налили. Отлейте, пожалуйста, мне нужно было два.
Елизавета Васильевна была очень честным человеком. Если ей неправильно давали сдачу в магазине (больше положенного), то она возвращала деньги, иногда улыбаясь, а иногда и с серьёзным лицом.
– Пятьдесят рублей ваши. Заберите.
Была она ещё и очень щедрым человеком. Ведь если случалась обратная ситуация в магазине или на рынке, когда её надували и обманывали, то она успокаивала себя так:
– Представлю, что на эти деньги я купила килограмм черешни и слопала её. После чего мне стало плохо, и пришлось идти в аптеку за дорогим лекарством от отравления. Получается, что ещё отделалась легко – чувствую-то себя превосходно!
Лишь одного не могла понять Елизавета Васильевна. Работала она в очень уважаемом министерстве, и курящие коллеги жаловались, что сигареты стали подниматься в цене всё чаще и чаще, что в месяц приходится тратить на их покупку около трёх тысяч рублей, а если у тебя ещё и постоянно стреляют, то все четыре… Но почему она, Елизавета Васильевна, не видит этих сэкономленных четырёх тысяч?! Ведь если бы она собрала все эти деньги, то к концу года смогла бы позволить себе заграничный отдых с экскурсиями, чаевыми, коктейлями, сувенирами и вкусной едой.
Однако, несмотря на подобные философские рассуждения, Елизавета Васильевна оставалась хорошей, не ожесточая ими своё по-детски пылкое сердце.
И вот наступил день, принёсший первый снег. Этот день невольно напомнил Елизавете Васильевне о том, что она так и не накопила средств ни на Турцию, ни даже на Санкт-Петербург. Вздохнув о далёком, прекрасном и ей не принадлежащем в тридцатый раз (а именно столько лет было нашей героине), Елизавета Васильевна закрыла дверь квартиры, затем снова открыла, заглянув внутрь, чтобы проверить, выключен ли свет, и пошла на работу привычным маршрутом. Не то, чтобы она не любила перемены – нет, она их уважала и часто возвращалась домой разными путями, иногда даже на такси, но с утра пораньше Елизавета Васильевна не могла их любить. Даже если это была пятница.
Через дорогу от здания, в котором проходила вся её жизнь с понедельника по субботу, находился небольшой, но уютный магазинчик. Туда она и зашла за тридцать минут до начала рабочего дня для того, чтобы купить бутылку негазированной воды. Этот день начался неправильно для Елизаветы Васильевны. Не только из-за снега, но и из-за стакана воды, который она не выпила натощак.
Бутылочка стоила восемнадцать рублей. (Елизавета Васильевна не считала нужным покупать такую же воду за пятьдесят, а то и восемьдесят рублей). Она могла бы расплатиться через банковский терминал, воспользовавшись бесконтактной картой, но в кошельке завалялось две монетки-червонца. Самое время избавиться от мелочи, хоть с нею она и чувствовала себя комфортно. Одно дело – пластиковые карты, и совсем другое – живая, тёплая денежка, греющая карман. Всё-таки, какие-никакие наличные, но должны водиться при городском человеке, выходящим за порог дома.
– Восемнадцать рублей, – сказала женщина-кассир, не ответив на вежливое «здравствуйте» от Елизаветы Васильевны.
А ведь на бейдже у неё красовалось – Елизавета. Надо же, имя одно, а манеры совершенно другие.
Наша Елизавета Васильевна достала из лакированного чёрного кошелька две звонкие новые монетки и положила их в лоток для наличных. Но что она получила взамен, помимо самой дешёвой воды в этом городе?! Абсолютно неэстетичную, грязную, потёртую, поцарапанную, заляпанную монету, которая с трудом напоминала два рубля.
Елизавета Васильевна вдруг поняла, что за все свои тридцать лет могла простить что угодно: и обман, и клевету, и зависть, и ложь, но ржавые два рубля с утра пораньше, пусть даже и в пятницу – ни за что и никогда! Она представила, как потупив голову, с трудом сдерживая негодование и отчаяние, возьмёт эти невозможные два рубля, положит их в свой чистый и аккуратный кошелёк, и понесёт их по жизни, пока не найдёт в себе смелость и дерзость отдать первому попавшемуся нищему или (о, ужас!) будет расплачиваться в другом магазине, а у неё естественным образом не примут это металлическое недоразумение, с позором выгнав на улицу. Да и вообще, как можно чувствовать себя достойным и полноценным человеком, когда ты носишь с собой неприличные деньги?!
Неожиданно для себя Елизавета Васильевна вспомнила, как будучи маленькой девочкой, она столько раз порывалась сказать взрослым тётенькам-продавщицам, что не будет брать в качестве сдачи эти криво заклеенные купюры, эти мягкие от старости «чирки», эти испорченные монеты. Но не говорила. А после хлебного магазина нужно было зайти в молочный, после молочного в мясной, и если эти деньги не примут, значит ей, маленькой Лизе, не хватит средств купить то, что она должна принести домой.
Елизавета Васильевна вспомнила об этом, и ей вдруг стало жалко всех детей мира, которым всовывают эти непотребные деньги. И, конечно же, саму себя. Неужели продавцы и кассиры не понимают, что кому-то из детей достанется за такую монету? Что он будет наказан и, может быть, побит?
– Поменяйте мне, пожалуйста, эту двойку, – сказала Елизавета Васильевна. В этот момент лицо её было предельно серьёзным. Теперь она уже не маленькая девочка, а взрослая женщина, к мнению которой обязательно прислушаются.
– Пожалуйста, – кассир Елизавета положила в лоток другую монету в два рубля.
– Благодарю вас. И спешу задать один интересующий меня вопрос. Если вы мечтаете избавиться от порванных купюр и непригодных монет, то почему вы изначально их принимаете? Можно ведь остановить этот приносящий неприятности обмен?
Но кассир Елизавета ничего не ответила. Скорее всего, она не ожидала услышать с утра пораньше, да ещё и в пятницу, на которую у неё были свои планы, такой интригующий вопрос от взрослой дамы в красивом и дорогом полушубке.
Елизавета Васильевна моментально решила, что задала риторический вопрос, и вышла из магазина, не хлопая дверью.
Дорогу она перешла решительно, и что совсем не похоже на Елизавету Васильевну – в неположенном месте. Дверь в здание министерства одним взглядом приказала открыть стоящему на крыльце мужчине, а войдя внутрь, заявила, что пропуск оставила в осеннем пальто, поэтому «Пропустите меня немедленно!». Доселе неслыханная порывистость огорошила сидящего на посту охранника по имени Александр, но он не подал и вида. А раскрасневшаяся Елизавета Васильевна прошла через турникет и направилась в сторону лифта.
Этот день определённо был не таким, как все остальные. Все как будто начали побаиваться Елизавету Васильевну и в то же время искать встречи с ней, приглашать отобедать вместе. Однако обедать Елизавете Васильевне было некогда. У неё проснулась непреодолимая тяга к переменам, к исполнению тех задумок, которые она стеснялась озвучивать, к осуществлению планов, на которые, как раньше ей казалось, у неё не хватает опыта, возраста, смелости.
– Было рано, станет поздно, – шептала она себе под нос, дополняя и распечатывая таблицы, складывая их в специально приготовленные папки и созваниваясь с начальником отдела.
Всё складывалось весьма и весьма удачно, прямо как документы, над которыми весь день работала Елизавета Васильевна. Проект, её авторский проект, который она уже несколько лет не решалась показать руководству, в один день заинтересовал вышестоящее начальство, изменив не с понедельника, а с этой непохожей на остальные пятницы, всю жизнь Елизаветы Васильевны.
Часы показывали половину пятого. Она понимала, что всё же нужно поесть, поэтому направилась в столовую, которая находилась в соседнем подъезде. Однако через две минуты вернулась обратно.
– Что же такое, Елизавета Васильевна? Уже отобедали? – поинтересовался Александр.
– Закрылись, представляете?! На полчаса раньше, – посетовала она, проходя через турникет.
– И что же вы? Так и не пообедав, дальше работать?
– Ничего, пару часов потерплю, – Елизавета Васильевна сняла полушубок и направилась к лифту, – но, когда я злая, я такая голодная! Точнее, наоборот, естественно. Когда я голодная, я такая злая!
Александр обогнал Елизавету Васильевну и нажал на кнопку вызова лифта.
– Как я вас понимаю! Я тоже очень и исключительно злой, когда голодный. Сам на себя злюсь из-за этого. Но что поделать? Такова наша природа.
Двери лифта открылись, но охранник и не думал отпускать Елизавету Васильевну, преградив ей путь, и оказавшись неоправданно близко к её лицу, которое было таким же раскрасневшимся, как и утром.
– А у меня есть суп. И он вкусный, понимаете? Сам готовил. Хотите, я разогрею и принесу?
Елизавета Васильевна не ожидала подобного предложения, поэтому не сразу нашлась, что ответить. В голове стали проноситься неожиданные образы: Ветхий завет, Исав, продавший своё право первородства за чечевичную похлёбку брату Иакову, потом в очередной раз фраза «было рано – станет поздно», а ещё «дают – бери, бьют – беги», но самое главное – она вдруг увидела глаза, эти интересные глаза незамеченного ранее прекрасного человека, который знает её имя, а она его – нет.
– Из чего суп, вы говорите? Впрочем, это совершенно неважно, раз он вкусный. Я, знаете ли, совершенно не привередлива. Могу спать не то, что на горошине, на мужчине. Правда, никто не знает, как я хороша в постели.
22.11.2020