Дополненное и исправленное.
Кто не мыкал горя по свету,
Тот и радости не видывал.
Н. Гребенщиков
С Нинкой мы познакомились на заводе. Именно так ее звали здесь. Здесь вообще всех звали так: Нинка, Верка, тетка Галя.
Я пришла по направлению райкома комсомола в цех по производству резиновой обуви. Здесь запустили конвейер по сборке резиновых сапог, а для работы на нем набрали шестнадцать малолеток, не закончивших школу по разным причинам.
Вначале, около 2-3 месяцев, мы работали учениками, потом сдали экзамены по техминимуму, нам присвоили разряды. Я получила четвертый, и мы влились в трудовой коллектив завода резиновых изделий. Стали получать ежемесячную зарплату, на которую собирались прожить.
Нинка, как-то сразу, выделилась среди нас, хотя и трудно было сказать – чем. Внешне особенно ничем не примечательная: выше среднего роста, несуетливая, спортивная, с копной густых начесанных волос, она все же обращала на себя внимание окружающих.
Свой завод она называла не иначе, как «шарашка», но работала исправно без замечаний. На конвейере каждому надо работать на совесть, твой брак в работе сразу станет браком для всех.
Нинка раньше мастера замечала такой брак и подходила к «бракоделу»:
– Ты ресницы-то так густо не мажь, а то ведь не видишь, что делаешь.
Девчонки ее побаивались и старались работать внимательнее. Если брак повторялся, то она, не стесняясь, могла и матерком покрыть. Стоит сказать, что мат среди женщин на заводе процветал. Меня это сильно напрягало, особенно когда им пользовались пожилые женщины.
Однажды одна «пожилая» женщина, ей было около пятидесяти, но ведь в семнадцать лет все, кто несколько старше тебя – уже пожилые, рассказывала мне о своем сыне, какой он у нее славный, служил в армии, на Кубе. И свой рассказ обильно сдабривала «крепким» словом. Я не выдержала и спросила:
- Вы зачем ругаетесь-то? Ведь Вы любите своего сына?..
Она прямо опешила:
- Я ругаюсь? Да с чего ты взяла?
И я поняла, что с матом здесь трудно бороться, лучше научиться его не замечать. Вот и Нинка, наверное, не в первом поколении выучила «этот язык».
Однако, и мастер Нинку заметил. Однажды он собрал нас и сказал, что на конвейере надо выбрать бригадира, и сам предложил Нинку. Но та, неожиданно для всех, отказалась:
- Образование не позволяет, - с улыбкой заявила она. – Вон Аньку выберем, она у нас грамотная, учится в школе.
Но меня тоже не выбрали, мастеру я чем-то не подходила.
Мы работали уже больше года. Общались все хорошо, но не скажешь, чтобы дружили. Дружба у всех была, как говорится, по месту жительства: домами, дворами. У меня в это время были друзья и подруги в школе, где я училась после работы. Но на работе мы, в общем-то, знали, где кто живет, с кем, чем увлекается. Знали, что Нина живет одна. Отец ее погиб на войне, мать не так давно умерла. Некоторое время она жила с братом, но брат женился, ему дали отдельную квартиру. И Нина осталась одна. Ничем другим, кроме работы, не занималась. С подругами и парнями иногда ходила в кино или на танцы. Все знали и то, что обидеть себя Нинка не даст, умеет постоять за себя, и все держали дистанцию в общении.
Обо мне тоже девчонки знали, что я приехала в Ярославль издалека, живу у тетки, кроме работы, учусь в школе. На заводе выпускала стенгазету.
Однажды в моей семье, где я жила, произошел неприятный «инцидент». Кто-то разбил дорогую чашку, и тетя с дядей решили, что разбила я. Я же «не хотела сознаваться» в том, что не сделала. И больше того, написала своей сестре в письме об этой несправедливости. Не знаю, каким образом мое письмо оказалось у дяди. И он после прочтения сказал, что я не смогу больше жить у них, что я работаю, зарабатываю на жизнь и могу жить отдельно.
Это было полной неожиданностью для меня.
Вечером этого дня я долго бродила по набережной Волги, уходя далеко на Стрелку. Это было мое любимое место для прогулок. С высокого берега на Стрелке открывался прекрасный вид, где спокойная Волга сливалась с притоком Которосль. С одной стороны, на левом берегу, в дымке просматривалось Заволжье, а справа, как на ладони, лежал Красный Перекоп с трубами фабрик и заводов, куполами церквей. Но в тот вечер ничто не радовало – пугала нависшая неизвестность. В восемнадцать лет страшно оказаться без крыши над головой.
На следующий день на заводе Нина, заметив мое грустное настроение, сразу подошла ко мне. И мое сердце откликнулось на ее внимание. Я рассказала ей все и сказала, что мне теперь негде жить. Она сразу, почти не раздумывая, предложила мне жить у нее.
- Вдвоем веселее! – закончила она разговор. В этот же день после работы мы перевезли мои небольшие пожитки к ней. Я попрощалась с тетей, которая «всплакнула» и попросила не забывать их.
С Ниной мы зажили прекрасно! И ничего, что в одной комнате: у одной стены стояла узкая койка, на которой спала она, у другой – старый расшатанный диван, на нем стала спать я. Один стол и для еды и моих занятий, небольшой шкаф для одежды и кухонный стол – вот весь интерьер нашего жилища с одним окном на втором этаже в коммуналке. Я купила полку для книг, мы ее тут же прибили к стене.
Деньги за мое проживание Нина отказалась брать, но предложила вести совместное хозяйство.
Вскоре мы отметили наше девятнадцатилетние: ей 19 сентября, мне – 21, мы были с одного года. Всем, кто интересовался, кто я, она отвечала: «Моя сестра». А если кто желал уточнить – старшая или младшая, Нина говорила:
- Да мы сестры близнецы… Разве не видно?
Ну, а во всем остальном, каждая из нас жила своей жизнью.
Я, помимо работы, бегала в школу, поздно вечером - или занималась, или читала. Нина занималась по дому своими делами или уходила гулять с друзьями. Она любила ходить в кино, и по выходным мы ходили вместе. Если ей фильм нравился, то она долго его вспоминала. После просмотра фильма «Приходите завтра» (режиссера Ташкова с нашей любимой актрисой Екатериной Савиновой) у нас с ней долго шли «обсуждения». Нинка, вспоминая тот или иной эпизод фильма, изображала все это в лицах. Очень смешно! А я подкидывала реплики: «Мой мешок!» или «Это мамино выходное». И сами хохотали до слез, до коликов, валяясь на своих кроватях. А когда мы посмотрели английский фильм «Мистер Питкин в тылу врага» - это был уже «цирк». Ее живая физиономия так верно передавала мимику Питкина, что на наше «ржание» прибегала соседка узнать – а не режут ли нас.
Ходить в кино нравилось не только нам. В кино входили все: весь город и, думаю, вся страна.
Кинотеатров в городе было много, и они всегда были переполнены зрителями. Шли не только отечественные фильмы, но и зарубежные. «Массовый зритель» смотрел фильмы зарубежных мастеров: Федерико Феллини, Акира Курасава. У всех на устах были имена зарубежных актеров: Марчелло Мастроянни, Джульетта Мазина, Софи Лорен, Ив Монтан, Симоне Синьоре, Луи Де Фюнес, Жан Море, Клаудия Кардинале и многих других.
В это время снимались уже совместные фильмы с Италией, Японией, Францией и другими странами. Но сегодня мне вспоминается и съемка нашего фильма «Чистое небо» режиссера Г.Чухрая с Евгением Урбанским в главной роли. В Ярославле снимали долго, на многих площадках города: это и набережная Волги, напротив нашей школы, где происходит свидание героев; и на Советской площади, когда герой фильма выходит из здания обкома с Золотой звездой, зажатой в кулаке. В сцене на вокзале, где сотни женщин ждут проходящего военного эшелона, надеясь увидеть своих близких мужчин. А поезд проносится мимо на полной скорости, и в кадре мелькают только лица женщин. В этой массовке снимались и мы, но только лицо Эли Сорокиной, девочки с нашего завода, крупно мелькнуло в кадре, с ее запоминающимся грустно-тревожным взглядом.
На задней стене нашего технологического института было крупно написано «Бомбоубежище». И помню, съемки уже давно закончились, а надпись еще долго не смывали со стены, и она долго привлекала внимание прохожих, пугая несведущих горожан.
12 апреля 1961 год. Все знают и помнят эту дату. Мне было 20 лет. Была утренняя смена на заводе. На конвейере по сборке резиновых сапог, кроме меня, работало еще пятнадцать таких же молодых девушек.
И вот около обеда подходит к нам мастер смены, пожилой уже мужчина (имя, к сожалению, забыла) и сообщает нам, что в космос летал наш советский человек Юрий Гагарин. Он уже вернулся на Землю. А во время обеда будет митинг на заводе. А потом обращается ко мне:
-А ты, Золотовская, выступишь с кратким словом от молодежи.
Я отнекиваться не стала, а сразу же стала думать о том, что я скажу на митинге. Почему он обратился именно ко мне? Думаю, потому, что я в это время была, как в известном фильме, спортсменка, студентка (заканчивала вечернюю школу), комсомолка и просто хорошая девушка.
Юрия Гагарина я увидела на пленуме обкома комсомола в Ярославле уже после полета в космос Валентина Терешковой.
Приезд его в наш город совпал с работой пленума. Я к тому времени была секретарем комсомольской организации завода и членом Ленинского райкома комсомола, поэтому и была делегатом этого пленума. Кроме меня, со мной от завода, была еще Инна Гузанова, комсомолка и моя подруга. До начала пленума приезд Гагарина держался в секрете. Мы с Инной расположились в креслах недалеко от сцены, где занимали места члены президиума.
И вот перед началом председатель президиума объявляет, что в работе Пленума обкома примет участие Первый космонавт, Герой Советского Союза, Юрий Алексеевич Гагарин…
И он, улыбающийся, входит на сцену, как раньше писали в газетах: «Зал взрывается аплодисментами». Гагарин наконец всех успокаивает движением рук и говорит приветственные слова. До этого я только по радио слышала его голос. И вот сейчас совсем рядом мы видим его и слышим!
Внешне он был невысок ростом, плотного телосложения, круглолицый. Очень обаятельный, с потрясающе красивой улыбкой. Над бровью небольшой, но заметный шрам. Поразил его голос. Мягкий, даже какой-то, казалось, не мужской, очень приятного тембра.
Что он говорил? Я сейчас не помню. А тогда мною овладело чувство радостного удивления, что я вижу живого Гагарина.
В перерыве на столе рядом с ним возникла целая «башня» из книг и открыток для автографа. Мы с Инной тоже отправили свои книги. У меня оказалась небольшая книжечка И. Коваленко «Лесами, полями, лугами, озерами, морями и реками моей Родины». Книгу эту я купила тут же на столах в зале…
И вот эта книжечка с автографом Гагарина у меня уже более 50 лет, а точнее – на момент, когда я пишу эти строки, уже 57 лет.
Но не всегда все было так хорошо. Часто не хватало денег не только для кино, но даже на еду. В такие вечера мы молча лежали и читали. Однако молчать скоро надоедало, и опять начинался «спектакль». Нинка:
-А не покушать ли нам буженинки, я купила сегодня хороший кусочек.
-Нет, не хочу буженинку, она не сладкая. Лучше возьми там в шкафу пирожное, я недавно принесла. Да не забудь лимонад и стаканы. Отвечала я.
И опять начиналась «ржачка» до слез. Потом выскребались все монетки из карманов, и шли покупать кабачковую икру, кильку в банке и батон, иногда хватало и на ливерную колбасу.
На заводе в такие дни мы не ходили в столовую. А обедали молоком, которое нам выдавали бесплатно, так как производство наше было в химической отрасли и считалось вредным. Мастер, проходя мимо, спрашивал: «Девчонки, почему не пошли в столовую?» Нинка всегда отвечала: «А старое разогреваем»
С ней всегда было весело…
Она любила и читать. Читала всегда перед сном, не мешая мне заниматься. Но книгу свою закрывала на самом интересном месте: «А об этом мы узнаем завтра». И мгновенно засыпала.
Нина вообще была во всем способная. Когда я училась уже на 1-м курсе технологического, для нас «вечерников» устраивали в воскресенье общие лекции для всего курса начертательной геометрии. В большом демонстрационном зале мы часа два слушали и смотрели на экране решения задач.
Как-то Нина попросилась пойти со мной на такую лекцию. Я ее предупредила, что будет долго и скучно.
Но она все два часа внимательно слушала и смотрела объяснения на экране. На мой вопрос: «Ну как тебе?» Она мне только весело подмигнула, а дома подробно рассказала то, что поняла, а что не поняла, то спросила у меня. Я в шутку сказала:
- Вот тебе бы там вместо меня учиться.
– Согласна… Только взамен ничего не могу предложить, - не шутя ответила она.
Однако, я все чаще и чаще стала ей говорить, что ей надо пойти в школу учиться. В конце концов она ответила:
- Отстань! Школа мне – во! (И характерный жест по горлу). Там мамку мою всю жизнь стыдили за мое поведение. И я «отстала». И в самом деле, каждый живет так, как умеет.
Летом я не училась, и времени свободного было больше. Я стала ходить с Нинкой и ее друзьями на танцы. Каждый большой завод или фабрика в Ярославле имели свой Дом культуры и парк. Летом в парках проводились всевозможные мероприятия: всякие лекции, встречи с интересными людьми, актерами (никогда не забуду встречу с Михаилом Пуговкиным), или эстрадные концерты. (Это немного показал М.Казаков в фильме «Покровские ворота»). Часто в парках выступали наши «Ярославские ребята», известные тогда во всей стране.
Каждый вечер были танцы под духовой оркестр. Входной билет стоил копейки.
Все парки, кроме официальных названий, имели еще «свои» среди молодежи. Так Центральный парк называли «Первые радости», сюда танцевать шли начинающие, школьники старших классов. Парк шинного завода именовался «Не все потеряно», и здесь танцевали 19-20-летние, а в Парк моторного завода шли уже после 23 лет, и назывался он «Прощай, молодость!» Были и другие парки в Заволжском и Красноперекопском районах города, но мы туда не ходили. Далеко!
И, конечно, кроме официальных мероприятий в парках была и другая «живая жизнь»: здесь знакомились, назначали свидания и часто с красивым финалом – свадьбой.
Танцы в конце 50-х, начале 60-х были тоже разнообразные: кроме любимых вальсов, фокстрота и танго, танцевали чарльстон и другие быстрые танцы.
«Гвоздем» вечера на танцплощадках было появление стиляг. Они всегда приходили группой, выделялись прежде всего яркой одеждой и вычурной прической.
Когда они входили в центр площадки, все расступались и даже прекращали танцевать, потому что стиляги – это Зрелище. Танцевали они зажигательно! «Пиком куража» был переворот партнерши через руку партнера – да так, что никто не успевал увидеть, какой цвет трусиков у танцующей. Платья у девушек по тогдашней моде были или подол «солнцем», или наоборот – короткая и зауженная юбочка. У зрителей вырывался: Ух ты! Фонтан! Цимус!
Но тут, как тут появлялись недремлющие дружинники, и представление заканчивалось. Пластинку снимали… А духовой оркестр уже играл «Севастопольский вальс».".
Заканчивалось очередное лето. И неожиданно после отпуска Нина вдруг сказала, что она решила пойти в школу. Попробовать. Я сходила с ней в приемную, ее записали в 9 класс той же школы, которую закончила я. Купили учебники, все школьные принадлежности, папочку. Все честь по чести… Осень и зиму она училась с охотой, не пропускала занятия, получала приличные оценки. Школа работала в две смены, поэтому рабочая молодежь могла тоже приспособиться к сменам, не пропуская занятий. Не было такого, как в фильме «Большая перемена»:
- Учишься, учишься… И бац! Вторая смена!
Нет, у нас и вторая и третья (ночная) смена не были помехой в учебе.
И Нинку нашу не смены сгубили, а опять очередная любовь. Весной познакомилась с красавцем-татарином Рашидом – и пропала девка! И пропала школа!
Представьте картину: Идет урок. Наша Нина на уроке. Вдруг по пояс в форточку влезает Рашид и кричит:
- Нинка, я билеты в кино взял. Поторопись!
Нина тут же собирает свои учебные принадлежности в папочку, говорит учителю: «до свидания» и уходит, не дожидаясь звонка.
Где-то за месяц до конца учебного года она престала появляться в школе. Мои уговоры она предупредила словами:
- Не трать зря слов. Все! Ушла, значит, ушла! И у меня «ослиное» упрямство.
А летом этого же года она решила уехать по комсомольской путевке на строительство железной дороги Абакан – Тайшет, хотя никогда не была в комсомоле.
Тогда по всей стране все что-то строили, а молодые люди уезжали на эти стройки. Даже я, узнав о Нинином отъезде, вдруг позавидовала ей и захотелось тоже отправиться куда-нибудь в неведомые края. Но Нина охладила мой пыл:
- Угомонись! Ты учишься в институте? Вот и учись! Без тебя найдутся строители. Да и комнату оставить нельзя, живо заселят…
Она уехала на год. А я осталась «хранительницей очага». К тому времени я уже не работала в цехе. Меня перевели в технический отдел, так как я училась в вечернем институте.
Наша бригада на конвейере стала ударником коммунистического труда. Тогда во всей стране было такое «движение ударников за коммунистический труд». Такое название присваивали отдельным рабочим, целым бригадам и даже производствам. Тогда об этом много писали и говорили в СМИ. Я тоже писала и статьи, и репортажи не только в заводскую газету, но и в областную молодежную «Юность».
Не помню, как долго продержалась эта очередная «эпидемия» в нашей стране, но это, несомненно, имело и положительный эффект.
А Нинка, думаю, просто-напросто сбежала от всей этой шумихи в бригаде. Ей больше нравилось просто работать, зарабатывать деньги.
Через год она вернулась какая-то совсем другая, мне не знакомая. О своем «баме» рассказывать не хотела.
- О чем рассказывать –то. Долбили мерзлую землю, на костях зеков укладывали шпалы. Сами жили не лучше тех зеков.
На завод Нина не вернулась, а работала в торговле. Встретила красивого парня летчика-вертолетчика (так она сама называла его, уже в письме ко мне), вышла за него замуж, родила сына. К этому времени нашу двухэтажную фибронитку снесли с лица земли вместе с красивым яблоневым садом. На этом месте вырос новый высотный микрорайон.
Но я уже этого не застала, так как уехала, вернулась к себе на родину, в Карелию.
В последний мы встретились с ней лет через двадцать. Я приехала в Ярославль с дочкой, она закончила шестой класс. Мне хотелось ей показать город своей юности. Вначале побывали в Москве, в потом поехали в Ярославль.
Тетя и дядя уже умерли, и мы решили пожить у Алены Масловой, тоже бывшей подруги по заводу.
Ярославль так изменился, что я с трудом узнавала некоторые места. Не было уже прежней набережной, какой мы помним по фильмам «Женщины», «Чистое небо».
Весь низ набережной от воды был «одет» в камень и гранит, с широкими лестницами и большими площадками. Не скажу, что стало хуже, просто стало по-другому. Старые липы почти все спилили.
Только Волга по-прежнему спокойно несла свои воды, омывая берега.
Через два дня мы поехали к Нине в гости. Она жила одна. Ее муж летчик-вертолетчик уже умер. Его рано уволили в запас, на гражданке поменял много мест работы, стал пить. И быстро «сгорел». Сын ее вырос, закончил речное училище, а теперь успешно плавал на судах по Волге.
Нина поменяла свою квартиру в новом микрорайоне на центр города. Жила она в старом здании, окно ее комнаты выходило прямо на Волковский драмтеатр. Я спросила:
- Часто ходишь в театр? Теперь он рядом.
- Нет, ответила она. – Так ни разу и не была, как переехала. А надоело жить на отшибе. Захотелось пожить в центре. Вот и театр рядом…
- ???
Еще больше меня удивило, что в комнате стояло пианино. Не помню, чтобы она играла на каком-либо инструменте. Я спросила:
- Сын играет?
- Нет. Просто купила. Появились как-то лишние деньги, сын прислал. И купила вот пианино. А пусть стоит. Может, кто и будет играть.
Моя дочка тогда училась в 5 классе музыкальной школы, и я попросила ее что-нибудь проиграть. Она села, пробежала по клавишам и сказала, что пианино сильно расстроенное, на нем ничего хорошо не сыграть.
Но Нина, услышав, что ее пианино «ожило», стала умолять мою дочку поиграть. И та, морщась на каждом пассаже, сыграла Бетховена «К Элизе».
Боже! Как радовалась Нина. С каким обожанием она смотрела на мою дочку. А мне сказала:
- А ты спрашивала, зачем я купила пианино.
- Я этого не говорила.
- Все равно! Я знала, что пригодится…
- ???
Когда на другой день мы расставались, то надеялись до нашего отъезда еще встретиться.
Но не получилось…Так мы больше с Ниной не встретились.
В тот приезд я встретилась еще с одной заводской подругой – Инной Гузановой. Она закончила университет, историк. После завода до пенсии работала в обкомовской библиотеке. Вышла замуж за художника, имевшего дворянские корни. Родила и воспитала двух хороших сыновей. Я благодарна ей и ее мужу за книги, которые они мне высылали и которые очень помогали в моей работе в районе.
Мы вспомнили всех своих старых друзей. Вспомнили мы и наших незабываемых «боевых подруг»: директора завода Нину Александровну Тихомирову и Александру Ивановну Богородскую. Вспоминали, как однажды они решили весь наш комитет комсомола завода сделать молодыми коммунистами.
Не знаю, чья это была идея или очередная разнарядка сверху к какому-то съезду партии, но прессинг был очень сильный… И небезуспешный: четверо наших ребят вступили в партию. Кстати Инна в том числе.
Удивительно. Но я эту «осаду» выдержала с честью. Не купилась ни на какие обещания. Я понимала, что мои возражения и аргументы будут бессильны против такой «убедительной» агитации: «Я еще молода… Я еще не готова…»
Инка до сих пор не могла вспоминать без смеха:
- Нет, вы бы только ее видели. Ее зовут в передовую партию мира, а она, как девка на выданье, повторяла своим «нежеланным сватам»: «Я еще молода… Я еще не готова…» И снова хохотала до икоты.
Мы много говорили и о Нине. Говорили о том, удалась ли Нине жизнь. Инна считала, что Нина не реализовалась в жизни, что с ее природными задатками, способностями, с ее достоинствами, она могла бы добиться лучшей участи: получить хорошее образование, сделать в чем-то карьеру.
А мне подумалось, что Нина, наоборот, счастливее нас многих. Она никогда никому не завидовала, не создавала себе кумиров. Она всегда была сама по себе. Свободная! Она никогда никому не позволяла себя ломать, как и сама себя ни в чем не ломала. И прожила жизнь в согласии с собой, в гармонии с совестью и душой. А ведь такое далеко не всем удается.
На фото Русский академический драматический театр имени Федора Волкова в Ярославле.