Глава 2
1. Какие мощные, шикарные дубы, с такими же высокими – почти, как кажется, до половины неба – тополями, стоят, как стражи по периметру, и стерегут покой и тишину излюбленного по неволе мной сего многотенистого, располагающего к думам кладбища.
2. Конечно, рощей или сквером его не назовешь; и это – далеко не лесопарк, который украшает камни городов, однако что-то в нем присутствует такое, что живописно намекает на некий Парк-музей воздвигнутый как Сад негаснущей печали и тоски.
/Рабочий стол/
№. Я брожу по кладбищенским тропам, каждый день, беспрогульно, будто что-то сакральное здесь потерял и теперь, с головой погруженный в потерю, с тяжким камнем на сердце ищу.
№. Сложилась эта «Одиссея» по неволе. И вот теперь вошло в традицию, что после выписки меня, практически безрезультатно, из больницы, где я лежал почти без средств, а значит и без права на лечение, друзья, осознавая всю фатальность своего критического положения, что попадаю в жернова неумолимой государственной машины под принудительную смерть, или же мягче, так сказать, цивилизованнее говоря – утилизацию пришедшего в ненадобность материала; тогда в больнице, через ноутбук соседа по палатной койке, я обратился к вам, мое всемирное родство, по интернету, как посоветовали там же мне, за помощью...
3. Холодный шок и полная прострация овладевали всей моей расклеившейся внутренностью.
4. Однако же Курносая, что, потирая руки, уже дышала мне в затылок, заставила меня хвататься за соломинку.
5. Что я и сделал в данном обращении: http://www.proza.ru/2017/07/09/1965
6. Все это писалось в блокноте, в беседке хирургического корпуса; или в ином укромном месте прекрасного зеленого массива больничного ансамбля корпусов, где можно было спрятаться в глубокой тени, как от тропического зноя, так и подальше от людей, от их прохладных и бесцветных, мало приятных для подавленного горем человека взором.
7. Писалось болящей душой. Слезами, чернилами и кровоточением. Позволю себе так сказать. Потому как я очень страдал и боялся вот так ни за что умереть, как то делают прочие смертоприемники: без потрясения, шума и пыли – и у них хорошо получается.
8. Так один старичок, что лежал со мной в палате, ранил ногу. Пошло заражение. Попал в больницу. Где благополучно и скончался от гангрены.
9. Потому что ампутация конечности ему была не по карману.
10. И персоналу не как было от него избавиться: ни крыши своей, ни родни, ну точно так, как у меня, с одной лишь разницей: я худо-бедно был ходячим, ну, и меня все-таки навещали, не часто, однако совсем не с пустыми руками, хозяева квартиры, где я живу как их батрак, хотя и уважаемый по мере, но батрак, – а у этого щуплого сгустка страдания даже и этого не было.
11. Был дом для престарелых, но и его, в процессе глобальных реформ тараканьего нашего царства успешно закрыли.
12. Итак, старичок, этот жалкий субъектик с кровавыми пролежнями, весь скрюченный, подобно курице на гриле, прости, Господи, сей горемычный сторожила нескольких палат и даже отделений, измотавший своей немощью как медсестер, так, в большей степени, и многих санитарок, почил на радость, как говорится, и себе и людям.
13. Не знаю, где его безденежного закопали, но знаю достоверно: больница с облегчением вздохнула.
14. Ему, как трупу, не дали даже отлежаться положенного времени в палате, как следует покойникам перед дорогой в вечность. Неимоверная жара провинциальных стен лечебницы ускорила весь этот, скажем мягко, жутковатый, не сладко пахнущий окоченелостью процесс.
15. Действительно: нет человека – нет проблем. Даже мне, ради собственной совести, не пришлось уже более по неволе каждый раз обделять себя крохами скромной моей полунищенской трапезы…
16. И это при том, дорогие друзья, – что мне было весьма между прочим обидно, – что никто из палаты, ни один из больных, евших вкусно и сладко свои «тормозки», навезенные в сумках и торбах их близкими – так ни разу и не поделился с несчастным оставленным властью на произвол человеком.
17. Как некогда в шутку любил повторять мой старинный приятель, которого давным-давно не стало: Спасайся, кто как может!
18. Тогда это было веселой метафорой, красным словцом закадычного кореша, что рассказывал мне за бутылкой вина о последних своих приключениях.
19. Кажется жутким чудовищным сном, что сегодня, в Последнее наше нелегкое время, это звучит, как призыв государства, взявшего курс оздоровления страны путем ЕСТЕСТВЕННОГО (говоря по Дарвину) ОТБОРА: Выживает сильнейший.
20. Все это скрыто и закрашено различными причинами непопулярных методов правления, необходимых, якобы, для процветания страны, которая давно буяет пышным цветом кладбищенских венков и некрологов.
21. Тут мало кто чем брезгует: как в правящих кругах, так и, естественно, в слоях народных, намазанных жирно и толсто на грешный хлеб убийства и хищения. Тут нет и пяди места для сочувствия. Какая может быть здесь милость? Какое сострадание в среде Закона выживания? Тут лишь бы самому спастись. Тут мало самому, чтобы насытить вдоволь благами сластолюбивую свою вечно несытую душу.
22. Мои железосердые друзья! Я умолял вас о ПОСИЛЬНОЙ помощи! И что вам стоило поставить лайк в поддержку терпящего бедствие, в содействие попавшему в беду, большую и реальную, смертельную беду не глупого, как вы то знаете, и не испорченного миром человека? Не говорю о денежных или иных материальных средствах: по гордости и по высокомерию вам было унизительно, – скорей всего! – а потому и тяжко поделиться публикацией в сетях, что написал едва не кровью беспомощный и бедный человек!
23. Не комплксуя в вашей «корпорации», и даже не сговариваясь, вместе, по естеству своей природы, вы дружно ОТМОЛЧАЛИСЬ, звездолюбы, от вопля слабого, а значит и не стоящего вашего внимания – попавшего под жернова расправы чудака!
24. Невольно вспомнились библейские стихи:
«Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержанны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, ИМЕЮЩИЕ ВИД БЛАГОЧЕСТИЯ, СИЛЫ ЖЕ ЕГО ОТРЕКШИЕСЯ». (2-Тимофея 3:1-5.)
25. Естественно, вы ничего не сделали преступного, за что бы можно было вас судить как соучастников в намеренном убийстве! В невероятном и чудовищном убийстве: от государственной руки.
26. Пускай в попытке, пускай в не состоявшемся – в моем отдельно взятом случае, друзья – убийстве! Да и кому судить в «Земле драконов»? Тем более, что я не ровня вам подобным, еще не потерявшим под ногами почву, еще кичающимся принадлежностью к слоям цивилизованных и прогрессивных масс.
27. Вы просто отвернулись от щепетильной сцены, как это водится у вас и как водилось, очевидно, некогда в Содоме – закрыть глаза от муторной картины – из-за боязни могущей проснутья мучительной и нежеланной совести.
28. Так перед праздничным застольем пиршества невольные свидетели с волнительной радостью в сердце порой закрывают глаза от забоя животного, чтобы не видеть, и уши, чтобы не слышать его вопиющего в пропасть страдания. Вопль пройдет. Ничего: Скоро оно ублажит веселящихся.
29. Иными словами, друзья, вы, в принципе, были не против пролития крови моей одинокой, взывающей к вам о пощаде души!
30. Вы были последней инстанцией круга людей доступных путем соц-сетей для меня: постучавшего к вам таким образом в двери!
31. Потому что на всем белом свете я оказался Один, и мне не к кому больше, и некуда, в этой нещадной борьбе, прибегать за спасением жизни; и меня настигала волна умножения пыток судьбы, что накрыла меня с головой, как землей накрывают усопшего.
32. Вот почему, дорогие мои, я теперь оказался на кладбище: кровь на вас! И я – НИКОМУ НЕ ДОЛЖНИК. Потому что я умер для вас!
Глава 3 http://proza.ru/2020/11/21/992
.