Время жизни, стремясь отделиться
от времени смерти,
обращается к звуку, к его серебру в
соловье…
(И. Бродский)
У меня тоже было свое “лето господне”. Представьте себе мальчика, окончившего 7 класс и которому судьба предоставила возможность вместо летних занятий перед выпускным классом в музыкальной школе махнуть в две потрясающие поездки. Сначала на машине с родителями по Военно - грузинской дороге – через Мцхету, Тбилиси, Гори и Дарьяльское ущелье – прямо к берегу Черного моря. А потом, через месяц, этот самый мальчик уже летит из Москвы, один, в самолете ИЛ-18, пять с половиной часов в столицу Таджикской ССР (тогда еще) Душанбе.
Конечно, в раскаленном аэропорту назначения его встретит тетка, преподающая таджикам русский язык и его сразу проглотит местный колорит, о котором столько лет сообщали ее экзотические письма с таинственными фотографиями. Горы длиннющих дынь, охраняемых стариками в халатах и чалмах! А вокруг города – кольцо настоящих заснеженных гор в, но уже в остроконечных белоснежных шапках.
И вдруг, через пару дней, в одном из совхозов Регарского района с необычным названием Эфиронос, тебе дают винтовку-воздушку с пригоршней свинцовых пулек (как в тире) и “просят” поохранять в саду от индийских скворцов Майна два дерева черешни. Говорят эти самые скворцы могут объесть несчастные деревья всего за несколько минут. Я стал в добавок ко всему еще и всемогущим, наделенным оружием и конкретными полномочиями. Казалось, что ощущению счастья не будет предела….. Ну вот зачем тетя Света совершенно неслышно, словно пума, подошла тогда ко мне со спины?…
Когда я только начал свое “дежурство”, чинно расхаживая метрах в восьми от охраняемых деревьев, скворцы заслали разведчиков, чтобы оценить масштаб предстоящего пиршества, а заодно и присмотреться к загадочному пришельцу с винтарем. Прилетели-улетели. Нет, думаю, это не тот случай, чтобы сразу открывать беспорядочную пальбу и преждевременно обнаружить огневую точку , надо беречь “патроны”. Потом сообразил, что пока я тут брожу с винтовкой у всех на виду, налетчики никогда на заявятся. Только я тактически зашел за угол дома, как тут же налетела туча скворцов. Но каждый раз, при моем появлении из-за угла дома они с шумом покидали крону черешен. Видимо, они боятся моего оружия, подумалось мне.
В следующий раз я спрятал винтовку за спиной – результат тот же. Потом я оставил воздушку за углом дома – сидят и безбоязненно жрут черешню. То есть, просто птицы чувствовали опасность через напряжение пространства и ощущали возможность чего-то возможного и непоправимого. Они знали - когда у меня за спиной было спрятано оружие, а когда его точно не было.
Потом, же через много лет, подрастающий homo, конечно, поймет, что все это - природная интуиция. Но сейчас он нарочито неспеша скроется за углом, чтобы в нужное время неожиданно выскочить и сразу пальнуть из своей чертовой воздушки... Человек, он, наверное, потому и “hомо и немножко sapiens”, что может сиюминутно, как ему кажется, ловко обмануть глупую птицу…
Разбойничья стая опять улетела ни с чем. Но один комочек, темный на фоне зеленой кроны и яркого синего таджикского неба все же с глухим стуком, строго вертикально упал на землю.
Это оказалась … иволга. Она беспомощно крутилась на перебитом крыле , опираясь на здоровое, а на боку ее ярко-желтого тельца виднелась еще одна ямка. Похоже, ранение было смертельным и я решил добить птицу, чтобы она не мучилась.
В то время шла война во Вьетнаме и по телевизору часто показывали суровые репортажные кадры, когда американцы зверски расправлялись с местными жителями. Да еще совсем недавно, мы, как и все советские мальчишки дошкольного возраста, поголовно и азартно играли в дворовую войну. Настоящая война закончилась всего-то лет пятнадцать назад. Звук стреляющего бутафорского оружия мы воспроизводили голосом, почему-то в виде “Тах, тах, тах!!!”
Я на секунду даже представил себя американцем, все еще находясь в пылу исполнения ( точнее теперь уже – завершения) своей функции охранника черешни. Только мои недавние детские “тах-тахи” теперь превратились в настоящие металлические, глухие и резкие стуки механизма, спрятанного в настоящей винтовке. Иволга затихла. И вдруг надо мной раздалось мерное цоканье.
Это подошедшая незаметно тетя Света, покачивая головой (она ведь учитель-филолог-психолог)
с артистичным сожалением, “пулеметной очередью” запускала внутрь себя воздух между языком и нёбом, издавая при этом характерное цоканье, осуждающее все это действо.
“Как же так, что ты теперь будешь с ней делать, ну иди и брось ее, такую красавицу, вон туда, в старую выгребную яму” - такие примерно слова говорила она мне холодным, осуждающим голосом. Последовало мгновенное выпадение из образа всесильного охранника-боевика.
Я тогда еще не знал, что в это самое время мои нейронные сундучки незаметно делали свое дело. Они цепко и бережно запечатлели детали произошедшего и уже заложили их на вечное хранение. И потом, на протяжении всей жизни, они ни разу не позволят мне превысить полномочий, в разное время предоставленных мне судьбой.
Прошло много лет. Не скажу, что случай с иволгой постоянно не давал мне покоя. Но я всякий раз возвращался к нему, когда неожиданно раздавалось её неуклюжее пение.
Порой я неосознанно шел на контакт с птицами. Есть такая солидная карточная игра преферанс. Так вот, в ней все положительные очки игрока записываются в пулю, а отрицательные - в гору.
Удивительно, но с некоторых пор я начал копить позитивные случаи общения не только с птицами, но и с животными вообще, в глубине души стремясь условно компенсировать главный грех своей горы многочисленными записями в пуле (вот она, опять – пуля, пулька…)
В Петергофе на одном из водоемов сидела мирная стайка диких уток. Я начал крякать по-утиному и селезень тут же взлетел и сел в нескольких метрах от меня. Он с интересом разглядывал “коллегу” (или – соперника?) наклоняя голову то влево, то вправо. Чем не контакт для записи в “пуле”, подумалось мне через несколько недель.
У наших воронежских друзей , зеленый попугайчик застигнутый неожиданными гостями во время своей “прогулки” по квартире, всегда забивался неизвестно куда и делался невидимым. Ко мне же, на удивление хозяев, он всегда прилетел прямо на голову, смешно сползал по лицу и перебирал клювом мои брови и усы. Это что? Разве не эксклюзивное подбадривание когда то провинившегося стрелка?
Как то ночью в нашем в саду неожиданно раздалось двойное посвистывание. Потом в другом месте раздалось аналогичное, только на несколько тонов ниже. Я вышел с фонариком и тихо подошел к месту предполагаемого расположения первого источника. Когда свист повторился, в луче вспыхнувшего фонаря неожиданно возникла белоснежная сова. Она сидела на столбе ограждения и несколько секунд смотрела прямо на свет, потом расправила неожиданно большие крылья, спрыгнула с ограждения и бесшумно исчезла в ночи.
Через несколько лет, уже в городе, мы с женой около двух часов ночи устраняли на кухне следы пребывания гостей, как вдруг через открытую балконную дверь донесся откуда-то с озера на ул. Минской слабый, но уже знакомый двойной свист - “Сиу, сиу”. Наверное так охотятся на пару ночные совы. И я ответил свистом с таким же интервалом, который услышал тогда, в ночном саду. Ответный свист повторился, но уже не с озера – казалось, что мой “напарник” стал приближался к своему “родственнику.” Через несколько минут мы уже переговаривались чуть ли не на брудершафт: сова сидела на соседнем с балконом пирамидальном тополе, но я ее, правда, не видел. Но контакт то – был! Да еще какой!
Но моя “гора” оставалась непоколебимой. Ну, что же, надо продолжать, подумалось мне .
Я еще не знал, что ТУ, мою таджикскую пулю, уже ничто и никогда не сможет “перевесить”. Дело в том, что в карточной игре за себя действует один и тот же человек, а в серьезных жизненных косяках тебе иногда “помогает” страшный, невидимый провокатор.
На свадьбе у моего двоюродного брата Гоши в Калуге мне довелось быть кем-то вроде тамады. Тогда, в мою первую душанбинскую поездку, ему было чуть больше года. Разгоряченный народ попросил открыть высоко расположенное окно бывшей трапезной, расположенной на территории бывшего монастыря. Пол трапезной был гораздо ниже уровня земли. Открыв высоченное окно я вышел прямо на улицу, по которой медленно шли два черных монаха примерно моего возраста. Я обратился к отцам и попросил их дать толкование двум проблемным для меня местам в Библии. Я их давно совместил для себя, изъяв из разных обращений апостолов.
“Умом я понимаю, что закон добр и соглашаюсь с ним. Но я не то делаю, что хочу. А что не хочу, то делаю. И потому не я делаю то, но живущий во мне грех”,
Получается, говорю я отцам, что сам человек, в случае чего - всегда не при делах? Он как бы дистанцируется от содеянного им?
Они посмотрели на меня внимательно, видимо оценив и сам вопрос и мое искреннее, но тщетное старание никак не обнаружить своей причастности к свадебной иерархии.
“ Вы на верном пути, сын мой, - сказал один из них, - продолжайте идти и Господь воспримет вас в свое лоно”.
И я все продолжал накапливать свою, пока еще тощую, пулю...
Как то при посещении воронежского океанариума мои попытки неожиданно приобрели иное измерение. По крайней мере, мне так показалось.
Мы с женой рассматривали диковинную рыбину, которая независимо лежала на песке, видимо, на своем законном месте. Хочешь, говорю я жене Наташе, я сейчас силой мысли позову эту рыбу и она приплывет к нам? И тут же начал мысленно, но непрерывно и настойчиво “говорить” рыбе, мол, давай, плыви ко мне, поднимайся …
И вдруг, рыба зашевелила плавниками, медленно приподнялась над песком и направилась прямо к нам. Я даже и не подумал о съемке на камеру: контакт был сакральным, какие уж тут могут быть съемки… Огромная рыбина ( потом я узнал из таблички, что ее звали Группер) приблизилась к моему лицу вплотную: я ведь тоже прижался глазом к толстенному стеклу океанариума. И теперь мы смотрели друг другу буквально зрачок в зрачок. Казалось, что можно заглянуть в его внутренности. Но его огромный, в два моих глаза зрачок, не имел никакой глубины и был похож на гулливерскую пуговицу, обтянутую черным штапелем. Я начал движение вдоль стекла с одновременным приседанием, по такой замысловатой параболе. Он повторил мое движение до самого дна. Потом медленно уплыл на свое место и лег, неподвижно наблюдая за мной. В арочном проходе сновали небольшие акулы и “мой друг”, как мне показалось, потерял нас из виду. Остановившись, я помахал ему ладонью на высоте пояса, мол, вот, мы здесь. Вы можете не поверить, но он неожиданно опять снялся с места и, как бы прощаясь , медленно и торжественно проплыл в арке над нами. Ну, каково! Да я у них почти свой! Не пора ли…
Оказалось - нет, не пора. Мне страшно хотелось еще навестить своего друга “группенфюрера”, но я одновременно боялся: вдруг он меня не узнает… “Человек слаб, а соблазн велик”.
Иволга в садах с каждым летом пела все хуже. Через участков пять-шесть от нашего, несколько лет подряд огромное дерево облюбовал соловей. Захотелось приблизиться к нему во время пения и послушать с близкого расстояния профессионального, известного на весь мир исполнителя.
Как то весной, мы с товарищами по работе решили оставить рабочую суету и у меня на даче сделать шашлыки. Быстро вечерело. Не упустить бы в темноте шишкебаб.
Вы никогда не замечали, что шашлыки соседей почти всегда пахнут вкуснее? Ну, во-первых, ваш дым более резкий, с только что капнувшим на угли и тут же сгоревшим сальцем. Соседский же шашлычный дымок, прежде, чем добраться до вас, проходит аэрацию, он уже отдыхает в полете, частично освободившись от “розоватого винного пара” и по пути обогатившись всеобщим интересом, обретает некую пространственную ферментацию.
Первые, самые интересующиеся звезды, прямо над мангалом, видимо дрожа от нетерпения, поглядывали на шампуры – не пора ли переворачивать.
Неожиданно в лесу, - не там, на огромном садовом дереве, а прямо рядом, через дорогу вдоль леса, - Раздался Соловей. Он не запел, не защелкал, а именно раздался! И даже это слово было каким-то неуместным. Желание послушать знаменитого кудесника вблизи с легкостью отделило меня от рюмочек, уже вторично наполненных “Кедровой”.
Лес неотвратимо, с каждым десятком метров, врастал в уже сильно звездное небо. Ничего и никого не боясь в своей епархии, соловей все запускал каждый раз новые и неожиданные навигационные модуляции, явно обозначая для меня свое место расположения.
Представьте, что КТО ТО окружил вселенную хрустальным шаром и проводит по нему своими невидимыми пальцами, извлекая при этом фантастические звуки, как тогда, в детстве, помните, резиновое звучание при проскальзывании пальцев по надутому праздничному шару. Только теперь шар был хрустальным. И потом этот КТО-ТО адаптирует звуковые волны, рожденные в безвоздушном(!) пространстве, и, вложив его в клюв своего представителя “здесь, на земле”, воспроизводит их уже в лесу между Бабяково, Сомово и Полыновкой!
Я боялся спугнуть соловья-хозяина. К тому времени мне уже было известно, что “ от хрустнувшей ветки ёжатся куропатки, и ангелы – от греха.” Надо бы непременно сразиться с ним, если, конечно, подпустит, неожиданно промелькнула шальная мысль.
Я знал это место. Несколько лет назад, я видел зти четыре, почему то засохших, огромных, кряжистых дуба. Они держались вместе, как и раньше. Соловей сидел где-то рядом со звездным небом, проступающим сквозь голые, корявые ветки.дубов. Их не было видно, но при покачивании головы вправо-влево некоторые ветки закрывали звезды в новых местах и дубы, казалось, оживали.
Я просвистел что-то невнятное. Соловей тут же ответил, но только после того, как моя “турнирная мелодия” была завершена. Окончание своего соло он обозначал еле слышным монотонным цоканьем (опять – цоканье!) и это было похоже на ритуал ожидания начала и окончания ответа соперника. Наверное орнитологи знают эту поведенческую особенность соловьев, но для меня она была полной неожиданностью. Я, естественно, не стал его в этом копировать, а продолжал гнуть свои музыкальные темы. Сейчас, думаю, мы залепим тебе, соловушка, что-нибудь из Лунного света Дебюсси или из любимого диска Пинк Флойда. И еще неизвестно – кто кого (“Кедровая”...)
Но мой репертуар неожиданно быстро иссяк. Я вдруг, почувствовал, что вдобавок ко всему одновременно играю с соловьем и в космические шахматы. Соперник при этом оперировал бесчисленным множеством бриллиантовых фигур. В моем же арсенале была всего одна кожано-тряпичная пешка.
Неожиданно, почти с уровня моего левого плеча, метров с четырех, в ночи раздалось резкое фрррррр…в направлении моего невидимого соперника. Наверное это соловьиха, до поры не обнаруживая своего присутственного наблюдения за нашим “турниром”, сделала свой окончательный выбор. Она, бедная. даже и не подозревала, как рисковала, будь я чуть более удачлив!
Но ведь между нами все-таки какое-то время в ы б и р а л и!
И с шахматами не все так просто … Вот куда мне, к примеру, ходить? Некуда? А может быть это вовсе и не проигрыш, но - пат?!
Откуда-то далеко из-да дороги донеслось требовательно-ироническое : Алексааандр!!
Нет,... это был не пат. Я ведь точно знал, куда мне теперь идти…
Я вышел из леса и поднял голову вверх. Теперь уже абсолютно все звезды как-то странно и одновременно подрагивали. То ли все они одобрительно кивали мне по поводу как-никак, а все же состоявшегося поединка. А может они просто дружно хихикали над моим поражением?
Ведь выше соловья уже никого не было. Он практически и был вершиной той горы, которая все продолжала и продолжала давить...
И я, вдруг, окончательно понял, что всегда был приговорен к высшей мере наказания с пожизненной отсрочкой приговора.
...Через год я уже один ехал вдоль леса на дачу и ожидаемо услышал соловья. Мотор выключен. В абсолютной тишине отчетливо были слышны все детали его исполнения.
Нет, не он. Этот - слабоват.
Вот тот, мой знакомый соловей – это же совсем другое дело...