«Как ты можешь такое выкладывать в сеть!» - отвечает мне подруга. Такое. Всё сжимается до слова «такое».
Пересадка в Брюсселе. Я сажусь за столик для подзарядки, мне надо зарядить телефон, а хочется зарядить себя. Открываю тетрадь, надо писать, так пройдет время. Мне надо долететь в Москву.
В Москве шторм, дождь. По дороге в больницу обрушивается дерево. Врач скорой спрашивает, дойду ли я километр, по лесопарку дойду ли я. Врач говорит, что не хочет, чтобы я умерла у неё в машине. Но приезжают 911, красивые, здоровые. И очищают нам путь. Как никак День России.
В отделении один дежурный хирург-аспирант. Он признаётся, что это тот исключительный случай, когда внематочная может быть на любом органе, и если он начнет непонятную слепую операцию, я вероятно умру. Боится. И медсестра боится за судьбу врача, не даёт мне ночью спать, каждые полчаса проверяет, жива ли. А я думаю о том, как же красиво засыпать, глядя в окно на зарю и лес, и сколько еще надо насмотреть. И хочется пить, вспоминаю вкус воды, и силу, входящую в гортань, живую.
Утром уже не аспирант находит во мне «бомбу», которая за мгновение до взрыва, растянув ткани до максимума, в последний момент замерла. Бегом меня везут в операционную, и белые халаты стаей птиц летят рядом, летят смотреть на чудо. Каталка тарахтит от скорости, квадраты потолка сменяются как кадры. Боль и страх остались в белом брюссельском блокноте.
Я оставила не рождённых детей в четырех Землях, где на разных языках мне вырезали остатки надежды.
В холодной операционной Santa Famiglia при Ватикане я побывала дважды. Когда в анестезийном полусне я увидела монахиню, то представилась Констанцией.
А балканским жарким летом убеждала медсестру, что она ангел, и крепко держала её крыло. Я чётко помню крыло: белое, мясистое, тяжёлое, огромное, бьющее со звуком об пол.
Квадраты потолка смеялись кадрами чешской туманной зимой, где я прошла все круги искусственной беременности, с регулярными анестезиями в стиле Кафки. Всё и замкнулось там - там, где вокруг замки.
Как я могу такое выложить в сеть? Слишком личное? Человеческие чувства одинаковые, мысли разные. Рассказывая про личное, мы говорим о человеке в целом, о каждом человеке, не обезличивая.