Раевские в Чебоксарах.
Моя бабуся - Вера Николаевна Раевская
Как правило, бабушки любят своих внуков. Но мне с моей бабусей особенно повезло. Бабуся была благороднейшим человеком, что чрезвычайно редко встречается. Она была мудрой, терпеливой, доброжелательной и глубоко интеллигентной в самом лучшем смысле этого слова. Не помню случая, чтобы она на кого-либо накричала, не говоря уже о нецензурностях. При этом бабуся была человеком с твёрдыми высокими моральными устоями, исключительной честности и порядочности. Она с вниманием и сочувствием относилась к окружающим людям, и окружающие её любили и очень уважали.
Моя бабуся так и осталась с детских лет жить у бабушки Александры Николаевны, там очень она сблизилась с Раинькой - Раисой Александровной Дороговой, которая была ей ближе всех в доме.
В те годы среди девушек распространены были всякие гадания, особенно на святках. Как-то в юности гадали - лили воск на воду. Моя бабуся вылила воск, и получилось два гроба. А в жизни вышло так, что бабуся похоронила двух мужей, осталась вдовой, и одна поднимала двух дочек. Но, невзирая на то, что её жизнь была полна невзгод и трудностей, она была человеком стойким и неунывающим, и считала себя счастливой. Вышла замуж она первый раз по большой любви, и эта любовь, как солнце, освещала всю последующую её жизнь. Часто бабуся вспоминала маминого папу, моего дедушку. Он умер за 20 лет до моего рождения, а мне казалось, что это было тысячу лет назад.
Бабуся говорила, что счастлив не тот, кто много имеет, а тот, кто доволен тем, что он имеет.
Бабуся, как все старшие девочки, училась в гимназии. После Октябрьской революции прошла какая-то реформа образования, и гимназии были преобразованы. Бабуся закончила вторую ступень (это соответствует 9-классному образованию) в 1921 году. Тогда образованных людей было мало, и бабусю хотели послать работать учительницей в Саратовскую область. Верочка очень хотела поехать работать учительницей, но тогда в Поволжье был голод, и бабушка Александра Николаевна не разрешила.
Бабуся поступила работать ученицей счетовода в Чебоксарский Коммунальный Отдел, который впоследствии был преобразован в Коммунтрест.
После революции очень трудно было с продуктами и вообще со всеми товарами, ничего невозможно было купить. А когда ввели НЭП, всё появилось в продаже. Был ТОРГСИН - отдел торговли с иностранцами. Кое-какие украшения Александры Николаевны сносили в ТОРГСИН.
Сама бабуся никаких политических разговоров не заводила, а на вопросы насчёт репрессий отвечала: "А что же было делать? Ведь какое вредительство было - в муку иголки подбрасывали".
После смерти бабушки Александры Николаевны бабуся осталась жить вдвоём с Раинькой - Раисой Александровной Дороговой. Раиса Александровна была глубоко религиозной. Каждое воскресенье она одевала лучшие свои наряды и шла в церковь.
Всю жизнь бабуся проработала в системе Коммунтреста, он преобразовывался, разукрупнялся, переименовывался. Какое-то время организация бабусина называлась Водосветом, бабуся работала там старшим бухгалтером. Дома шутили: "Чебоксарский водосвет хочет светит, хочет нет". Вообще время было весёлое, хоть и не слишком сытое и не очень обеспеченное. В конце бабусиной работы её организация называлось Энергосбытом, а бабуся работала там начальником абонентской службы. На работе её очень уважали, даже в трудовой книжке в разделе "Сведения о поощрениях и награждениях" не хватило места, и ей в трудовую книжку добавили вкладыш для записей о благодарностях и поощрениях. Последняя запись от 30 апреля 1960 года "Занесена в Книгу Почета Энергосбыта". Сама же бабуся из всех имеющихся у неё наград выше всех ценила значок "Отличник соцсоревнования МКХ РСФСР", которым её наградили в апреле 1957 года. Вообще бабуся не очень любила канцелярскую работу, ей больше хотелось работать с людьми. Она была весёлым неунывающим человеком, старалась никого не обременять своими бедами и горестями (которых в избытке было в её жизни). Она мечтала работать или учителем, или врачом, но не привелось. Но одна из её дочерей - моя мама - стала учительницей, а другая дочь Лида - врачом.
Бабуся познакомилась с Леонидом Куколкиным. Он был тоже бухгалтерским работником, и ещё он пел. Голос у него был божественный, закончил музыкальную школу по классу сольного пения. Тогда в стране очень развивалось народное творчество, всюду были хоры, и в Чебоксарах тоже был Чувашский государственный хор, Лёня Куколкин был в нём солистом. Это была чистая самодеятельность, люди занимались в свободное от работы время, и эта деятельность никак не оплачивалась. Но уровень хора был достаточно серьёзный, хористы даже ставили оперы.
Тётя Соня, бабусина сестрёнка, рассказывала про Леонида Ивановича: "Сам маленький, тщедушный, а как запоёт - такой голосина". У него был лирический тенор, и репертуар его был сходен с репертуаром Сергея Лемешева. Сколько я себя помню, моя бабуся очень любила Сергея Лемешева. Двух певцов она выделяла из всех - Сергея Лемешева и Лидию Русланову. Застала бабуся и Людмилу Зыкину, но бабуся при упоминании о Зыкиной переводила разговор на Лидию Русланову.
Бабуся много читала - когда появлялась к тому возможность, выдавалась свободная минутка. Очень ценила Н.А.Некрасова, считала, что он в высшей степени правдиво и сочувственно отразил тяжёлую долю русских женщин. Любила Зощенко. А вот Чехова не любила.
23 августа 1929 года моя бабуся Вера Николаевна Раевская и мой дедушка Леонид Иванович Куколкин поженились. Жили они в доме бабусиной бабушки Александры Николаевны, которая к тому времени уже умерла. Вместе с ними жила бабушка Раинька. Мама Леонида Ивановича умерла от чахотки, когда он был ребёнком. Наша соседка по 17-му дому Капитолина Михайловна (тоже старая жительница Чебоксар) рассказывала уже после бабусиной смерти: «Мы удивлялись, что Верочка, такая беленькая, и вышла замуж за Лёньку». Николай Александрович, папа моей бабуси, был против этого брака, говорил: "Тоже, нашла дохляка". Но бабуся не послушала его. Однако по наставлению своего папы в браке сохранила свою фамилию Раевская. После свадьбы взяли напрокат пианино. Леонид Иванович продолжал петь и в хоре, и в опере. Он был знаком с композиторами Воробьёвыми (которые жили в Чебоксарах, их именем названа одна из улиц Чебоксар), а с которым-то из них был дружен, вместе ходили на рыбалку.
Бабуся моя тоже хорошо пела, имела красивый голос, но никогда не выступала со сцены. 12 сентября 1930 года у них родилась дочка Риммочка - моя мама. Радости не было предела. Леонид Иванович пел песенку на музыку Чайковского:
"Мой Лизочек так уж мал, так уж мал,
Что из скорлупы яичной
Фаэтон себе отличный
Заказал, заказал!"
Очень полюбила Риммочку младшая сестрёнка Леонида Ивановича Таечка.
Это было время воинствующего атеизма, и Риммочку решили не крестить. Однако бабушка Раинька решительно воспротивилась: "С некрещённым дитём водиться не буду". И мою маму окрестили. Священник долго искал в святцах имя Римма, и нашёл. А Риммой маму назвали потому, что когда моя бабуся училась в гимназии, с ней вместе училась девочка Римма - беленькая, аккуратная, которая нравилась моей бабусе.
Но недолго продлилось их счастье - зимой 1932-1933 года Леонид Иванович простудился и тяжело заболел чахоткой (туберкулёзом). Бабуся моя Вера Николаевна изо всех сил пыталась его выходить, относила в ТОРГСИН украшения, оставшиеся у неё после бабушки Александры Николаевны. Сама заразилась от него туберкулёзом. Её папа Николай Александрович Раевский говорил ей: «Верочка, всё спустишь, и не поднимешь». Так и произошло. 19 сентября 1933 г. Л.И. Куколкин умер. Большую помощь в похоронах оказали Чувашский Государственный хор и оркестр. Бабусе моей не было и 29 лет, когда она осталась вдовой.
Моя бабуся Вера Николаевна Раевская свято хранила память о Леониде Ивановиче Куколкине, его документы, и его фотографии, и ноты. Во время войны было трудно с бумагой, писали на газетных полях. Моя мама Римма стала использовать для письма ноты своего папы. Бабуся обнаружила это не сразу, пресекла это дело, но к тому времени нот уже почти не осталось. Всю жизнь бабуся поддерживала отношения и с семьёй Леонида Ивановича, и с семьёй второго своего мужа Евгения Никитича Пчёлкина - и ездили друг к другу, и подарки дарили, и посылки посылали.
Мама моя Римма Леонидовна Раевская очень походила на своего отца Леонида Ивановича Куколкина. Имела неплохой голос, пела в школьном хоре, но до уровня своего отца не дотягивала. Бабуся всё надеялась, что у моей мамы родится сын – беленький мальчик, и что он будет похож на своего деда Леонида Ивановича Куколкина, и будет петь. Но надежды её не сбылись.
Примерно в 1934 году бабуся моя Вера Николаевна Раевская с дочкой Риммочкой - моей мамой и Раинькой - Раисой Александровной Дороговой переехали в три комнатки на бывшей даче купца Парамонова - деревянном двухэтажном доме с подвальным помещением на высоком берегу Волги, на горе, по адресу Кривой переулок, дом 4 (впоследствии Кривой переулок переименовали в Горный переулок), недалеко от улицы Гоголя. Потом, когда несколько позднее приехала семья тёти Симы Энгель, одну комнатку бабуся отдала тёте Симе, осталось у нас две комнатки. Тётя Сима очень была бабусе благодарна за это.
Бабуся больше не хотела выходить замуж. Но её милый и приятный характер привлекал людей. Очень ухаживал за ней Евгений Никитич Пчёлкин, невзирая на разницу в возрасте. Он был моложе бабуси на 8 лет, родился он 25 октября 1912 года. У них в семье тоже было много детей. Отец их Никита был пасечником. Жили они в Козьмодемьянске вверх по Волге от Чебоксар, в сторону г. Горького (сейчас Нижний Новгород). Мать Мария Михайловна Пчёлкина перед женитьбой сказала своему сыну Жене: "Женя, если ты берёшь женщину с ребёнком, ты должен к этому ребёнку относиться, как к своему". Где-то в 1936 году моя бабуся и Евгений Никитич Пчёлкин поженились.
Приглянулась моя бабуся и старшему брату Жени Валентину. Был он не женат, и старался невесту себе найти из нашей семьи, похожую на бабусю. Из сестёр бабусиных наибольшее сходство с ней имела младшая Зина, дядя Валя пытался за ней ухаживать, но тётя Зина его никак не воспринимала. Он женился на сестре Клементия Васильевича Баранова тёте Манюсе - Марии Васильевне Барановой. После ранней смерти своего брата Жени дядя Валя сокрушался: "Вот ведь я не знал, что Женя умрёт. Если бы я знал, я бы на Манюсе не женился, я бы на Вере женился". Жили тётя Манюся с дядей Валей в Белоруссии, и с моей бабусей всё время переписывались, а когда тётя Манюся приезжала в Чебоксары, обязательно заходила к нам.
Вскоре после смерти своего брата Жени - бабусиного второго мужа - дядя Валя прислал бабусе письмо, а почерк дяди Вали очень был похож на почерк умершего бабусиного мужа Жени. Письмо это обнаружила моя мама (ей было тогда 9 лет) и вдвоём со своей подружкой Юлькой они решили, что это письмо с того света, и взяли письмо двумя палочками, чтобы не касаться, и сожгли.
Очень хотелось Жене своего ребёнка, но бабуся не решалась. Она ведь уже была больна туберкулёзом. Но вот 22 января 1939 года родилась у них дочка Лидочка. Женя очень счастлив был, но как же недолго длилось их счастье. Летом 1939 года Женю послали в командировку в Москву. В Чебоксарах тогда ничего невозможно было купить, и родственники, а в особенности тётя Люба заказали Жене купить огромное количество всяческих вещей, вплоть до одеял. Женя в Москве бегал по магазинам, сломя голову, и где-то в метро на сквозняках простудился. А вернувшись в Чебоксары, заболел чахоткой. 12 мая 1940 года Евгений Никитич Пчёлкин умер. Незадолго перед смертью он сказал моей бабусе: "Вот ведь, Верочка, уговорил я тебя, а теперь остаёшься ты одна с двумя детьми. Хоть бы и ЛидУшку Бог прибрал". Эти слова, сказанные от глубокой любви и жалости к бабусе, врезались ей в память, и вызвали у неё ужас. А получилось так, что именно у Лиды больше всех потомков.
В 35 лет бабуся осталась вдовой с двумя малыми детьми, да и к тому же была больна туберкулёзом. А у Лидочки с 9-10 месяцев заболели глазки, и болели чуть не до самого института. Всё Лидино детство бабуся водила лечить ей глазки в институт Гельмгольца, эвакуированный в войну из Москвы в Чебоксары. Покупали и капали Лиде всякие глазные капли. Ещё у бабуси пропало молоко, но на помощь пришла тётя Люба - бабусина сестрёнка. У неё были дети - одни мальчики, бабуся носила Лидочку к тёте Любе, и тётя Люба кормила её своим молоком. Тёте Любе очень хотелось дочку, и она предлагала моей бабусе поменяться - ей оставить Лидочку, а бабусе взять её ровесника мальчика (думаю, это был Лёлечка Стрельцов). Но бабуся, конечно же, не согласилась.
Когда Риммочка немного подросла, бабуся стала водить её в театр на оперные постановки, чтобы познакомить её со всеми шедеврами оперного искусства. А когда подросла Лидочка, бабуся то же повторила с Лидочкой.
В ноябре 1940 года умерла бабушка Раинька, и тут стало уже совсем трудно. Кроме того, что бабушка Раинька была бабусе духовной опорой, она нянчилась с маленькой Лидочкой. Лидочке взяли няньку. Бабуся готовила, и оставляла для Лидочки еду, питаться ей надо было хорошо, ведь у неё болели глазки, и врачи даже предполагали, что у неё туберкулёз глаз. Возвращаясь с работы, бабуся спрашивала у няньки, хорошо ли Лидочка ела. "Ела-ела, всё съела" - отвечала нянька. Как-то врач сказал бабусе, что Лидочке надо лучше питаться. "Она хорошо питается" - отвечала бабуся. "А Вы у неё спросите" - посоветовала врач. "Лидочка, чем тебя Поленька кормила?" - спросила бабуся. "Катотикой, агутиком" (картошечкой, огурчиком) - отвечала Лидочка. Тогда тётя Лида, бабусина сестра, которая заведовала детским садиком, предложила взять Лидочку в свой садик. Тётя Лида обладала исключительными организаторскими способностями, садик был её детищем, которому она отдавала всю душу, все силы. При садике был огород, и у детей летом были всегда свежие овощи, кроме того, держали свиней. Детей очень хорошо кормили.
В июне 1941 года началась война, и совсем стало трудно. Хлеб был по карточкам не очень дорогим, но норма была всего 300 грамм на человека в день (для детей и для служащих, у рабочих норма была выше, а семьи бойцов Красной армии получали какие-то аттестаты на дополнительное питание). На рынке тоже продавали хлеб, но очень дорого, месячной бабусиной бухгалтерской зарплаты хватило бы на две буханки хлеба. Многие в военное время устраивались на более хлебные места, но бабуся продолжала работать в системе энергосбыта. Днём она работала, а по вечерам ходила перебирать в овощехранилище картошку - за это ей бесплатно давали картошку. Лидочку отдали в садик к тёте Лиде в круглосуточную группу. Бабусина контора, в которой она работала, была недалеко от садика, и бабуся заходила навещать Лидочку. А по воскресеньям Лидочку забирали домой.
Зима 1941-1942 года была очень суровой, морозы достигали 40 градусов. Все яблони рядом с домом помёрзли. Бабуся вместе с моей мамой (маме было 11 лет), пилили эти яблони и топили ими печку. Очень хвалила бабуся топор-колун. И радовалась, что колодец был близко к дому, за водой недалеко было ходить. И ещё радовалась тому, что ей, как работнице энергосбыта, разрешали пользоваться электрической плиткой. Вообще пользоваться электроплитками не разрешали, потому что электроэнергия была нужна заводам. Очень бабуся зябла зимой (от дома до конторы ей надо было идти пешком минут 40). В столовой на обед она брала манную кашу и чай (это уже после её смерти рассказала маме бабусина сотрудница). Но чего в войну не было, так это тотального, как сейчас, воровства. Очень было с этим строго, хотя некоторые всё равно баловались.
В те годы очень была распространена система осведомительства. Мою бабусю постоянно вызывали в органы, и очень настойчиво предлагали ей стать осведомителем - то есть регулярно приходить, и сообщать, что где не так. Время было такое, почти все были осведомителями. Бабуся никак не соглашалась, говорила: "Я ведь вдова, и больна туберкулёзом, и дочка моя больна, я с ней всё время должна ходить в больницу. Если я что-то узнаю, я сама к вам приду". Была зима, дом стоял на крутой горе, и бабуся часто падала. Как-то она упала, и очень сильно зашибла спину. После этого от неё отстали, и бабуся поэтому очень радовалась этой травме. Бабуся была человеком высокой нравственности, и заниматься доносами было ей не по характеру.
Как-то бабуся болела, была на больничном, а у Лидочки была дизентерия, и бабуся для неё стирала. Соседка тётя Сима донесла, бабусю вызывали, и после этого бабуся очень боялась, если была на больничном, чтобы соседи не видели, как она стирает.
Когда мама уже подросла, бывало, что она резко высказывала своё мнение. Бабуся ей говорила: "Тише, Римма, Иван Иванович за стенкой осведомитель". Мама же имела гордый и независимый характер, и ей претило кого-то бояться. И она ещё громче. Когда же много позже появилась я, бабуся меня пугала: "Вот не будешь слушаться, позову Ивана Ивановича". Я очень боялась Ивана Ивановича, помню, как-то что-то я или натворила, или просто не слушалась, привели к нам Ивана Ивановича меня утихомирить. Мама моя удивлялась, что я боялась его, он мухи не обидит. И только потом, когда мама мне рассказала, как бабуся пыталась остановить её вольнолюбивые разговоры, я поняла, что специально меня Иваном Ивановичем пугали.
Фашисты наступали, уже и в Чувашии начали рыть окопы. Соседка тётя Сима Энгель сказала бабусе: "Вера Николаевна, если немцы придут, как-нибудь спасёмся, у меня фамилия немецкая". "Нет, Симочка, уж как люди, так и мы" - ответила ей бабуся.
Ещё мама мне рассказывала, как-то пришла в гости бабусина знакомая, принесла немного муки. Обрадовались, бабуся напекла лепёшек, наелись. А через некоторое время эта знакомая бабусе сказала: "Вера Николаевна, я Вам теперь буду приносить муку, пусть лежит у Вас, и я буду брать, и Вы". Бабуся сказала: "Нет, Поленька, не приноси". Та испугалась: "Вера Николаевна, Вы меня не выдавайте". "Поленька, не волнуйся, я никому не скажу, но муку ты больше нам не носи".
Весной 1942 года людям стали раздавать землю под огороды. Бабуся с мамой сажали картошку, огурцы, капусту.
Время было голодное, военное. Иногда на бабусиной работе выделяли грузовую машину, и работники на пароме переправлялись на ней за Волгу, ездили за земляникой. Бабуся брала с собой мою маму. Ночевали в избушке лесника на полу, а рано утром шли за земляникой. Мама очень быстро собирала землянику, и бабусины сотрудницы были недовольны - вот эта девчонка пройдёт, и всё оберёт. Но бабуся никогда ничего маме на этот счёт не говорила. Сахара не было, и моя мама носила продавать землянику на рынок.
В 1943 году стало совсем трудно. Девочки подрастали, маме было уже 12 лет, Лидочке необходимо было хорошее питание. У бабуси остались после бабушки Александры Николаевны две швейные машины марки Зингер - очень хорошая универсальная ножная машина марки Зингер и ручная машина - белошвейка для тонких тканей тоже марки Зингер. Зимой 1943 года бабуся на салазках отвезла ножную машину в деревню, и выменяла её на муку. Муку привезли из деревни на подводе, кроме муки привезли яйца, и всякую всячину. Моя мама вспоминала: "Тогда мы зажили. Пекли пироги, начинка тыква с клюквой, картошка. Очень вкусно". В аптеках тогда по совершенно ничтожным ценам продавали рыбий жир - очень полезный, но обе девочки - и моя мама, и Лида терпеть его не могли.
Когда кончилась война, бабуся сказала: "Как хорошо, что кончилась война. Больше я никогда не пойду продавать на рынок".
Когда моя мама кончила школу в 1948 году, она уехала учиться в Ленинград в медицинский институт. Бабуся тяжело-тяжело заболела. Ей сделали операцию, говорили, что операцию по непроходимости кишечника, но очень тяжело бабуся перенесла её. А операцию ей делал хирург Никитин - очень хороший хирург. Лида в это время заболела скарлатиной, и тоже лежала в больнице. Заботы по уходу взяла на себя тётя Соня - организатор и вдохновитель всей нашей семьи. Когда у кого-то из сестёр случались несчастья, тут всегда была тётя Соня. Но тётя Соня что-то делала и по своему разумению, не ставя в известность сестёр. Когда болела бабуся, а мама училась в мединституте в Ленинграде, тётя Соня писала маме в Ленинград письма - приезжай, мать при смерти. Бабуся ничего этого не знала, и очень была недовольна маминым возвращением.
Спустя 19 лет, когда бабуся опять очень тяжело заболела, мама пригласила посмотреть её того же хирурга Никитина. Он пришёл, посмотрел бабусю, и когда уходил, сказал маме: "Ничем я вам не помог". И рассказал маме где-то в это время, как одной пациентке он делал операцию: "Я её разрезал - у неё рак печени. Я вырезал, и вот она уже 20 лет живёт". Мама полагала, что он говорил про бабусю, что операция, которую ей делали в 1948 году, была операцией по удалению рака печени. После вскрытия бабуси обнаружили, что у неё только четвёртая часть печени, а все внутренние органы поражены раком.
После института маму направили на работу в Буинск - рабочий посёлок в Ибресинском районе Чувашии. Бабуся и Лида остались вдвоём, Лида училась в школе. Мама каждый месяц посылала бабусе деньги, но бабуся их не тратила и, когда мама вернулась в Чебоксары, все деньги маме вернула.
Невзирая на трудную жизнь, бабуся никогда не жаловалась (она считала недостойным вешать на людей свои проблемы), очень была приветлива и доброжелательна. Помню в моём раннем детстве, когда Чебоксары были совсем маленьким городишком, кончавшемся на электроаппаратном заводе (потом это место стало первой площадкой электроаппаратного завода - напротив нынешнего Дома Торговли, а после разгрома отечественной промышленности там завода уже вообще нет), по городу ходил единственный автобус, маленький, с одной дверью, с выступающим носом, на базе грузовика ГАЗ-51. Мы с бабусей ездили иногда в этом автобусе. Автобус всегда был битком набит, впереди были два встречных сиденья, каждое на двух человек. У бабуси были очень больные ноги, и ей всегда уступали место на каком-либо из этих сидений. Сразу завязывался общий разговор.
Бабусю очень уважали в городе, в 1957 году её избрали депутатом Чебоксарского Городского Совета депутатов трудящихся Чувашской АССР по избирательному округу № 8 (6-й созыв). Должность эта не освобождала от основной работы, и после работы бабуся со своими больными ногами ходила по нашим Чебоксарским закоулкам, проверяла жилищные условия, в которых жили люди с тем, чтобы распределять им жильё.
Помню, мы с бабусей часто ходили на рынок, который называли зелёным базаром. Там на улице были торговые ряды, где продавали овощи и фрукты. В те времена в помине не было никаких импортных фруктов, продавали то, что сами выращивали. Ещё был торговый павильон, где в больших алюминиевых флягах продавали разливное молоко, в этом же павильоне продавали куриные яйца, от настоящих домашних кур (птицефабрик тогда у нас ещё не было). Яйца выкладывали на подставку с отверстиями, а под подставкой горела электрическая лампочка, чтобы их можно было посмотреть на свет. Яйца были очень не дёшевы, стоили они в зависимости от размера 1 рубль, 1 рубль 5 копеек или 1 рубль 10 копеек за десяток (при том что мамина зарплата тогда была, точно не помню, 80 или 100 рублей в месяц, а пенсия у бабуси 56 рублей в месяц). То ли в том же павильоне, то ли в другом продавали мясо. Помню, мы с бабусей вначале обходили рынок (он был не очень большой), спрашивали цены, и только потом уже покупали. А напоследок мне бабуся покупала солёный огурец (я очень тогда любила солёные огурцы), и по дороге с рынка я ела этот огурец. Перед входом на рынок продавали всякие тоже самодельные товары - кружевные салфеточки, шерстяные носки, шапки, варежки, зимой валенки. Ещё стояла будочка сапожника, напротив рынка. Помню в детстве моём много было безногих инвалидов, которые ездили на подставках с колёсиками, отталкиваясь руками от земли, а потом их не стало. Машин тогда было немного, больше запряжённых лошадей.
Запомнились мне из раннего детства (когда мы жили на Парамоновской даче) восхитительные бабусины пироги с малиной. Пирог горячий на противне выносили во двор к сараям, ставили на табуретку, чтобы он остывал и не тёк.
В то время главными праздниками в нашей стране были Октябрьские (7 ноября), 1 мая - День международной солидарности трудящихся, Новый год и 8-е марта. Каждый праздник бабуся покупала много-много открыток - штук 35-40, открытки были уже с марками и стоили по 4 копейки. И все эти открытки отправляла родным и многочисленным знакомым. И в ответ каждый праздник мы получали примерно по стольку же открыток. А когда бабуся умерла, количество открыток сократилось примерно до 10-15 штук.
Лида после школы уехала в Горький (так тогда назывался Нижний Новгород), училась там в медицинском институте. После института работала она в Арзамасе-75, потом в Арзамасе-16, города эти были засекреченные и приехать туда было нельзя. Писали письма. Иногда звонили по телефону: заказывали междугородный разговор на 5 или 10 минут, для этого вначале обменивались телеграммами. В назначенное время мы с бабусей приходили на междугородную телефонную станцию, там стояло штук 25 телефонных будок, в каждой был столик с телефоном, ждали. В течение часа вызывали нас в какую-нибудь будку, и говорили мы с Лидой. Иногда была плохая слышимость, выскакивали тогда из будки, бежали к оператору, жаловались, что плохо слышно, но, насколько я помню, без особого успеха.
На третьем курсе института Лида вышла замуж и у неё родилась дочка Верочка 25 апреля 1960 г. (умерла 29 января 2015 г). Чтобы нянчиться с Верочкой бабуся вышла на пенсию в конце 1960 года.
Незадолго до выхода на пенсию бабуся стала просить на работе благоустроенное жильё (до этого жили мы в доме на Горном переулке, 4, где было печное отопление, вода из колодца, без удобств). Ей сказали: "Вера Николаевна, у нас дом сейчас сдаётся, там уже все квартиры распределены, мы можем дать Вам только комнату в общей квартире, подождите следующего дома). Но у Лиды уже родилась дочка Верочка, и бабусе надо было с ней нянчиться, оставаться дольше на работе она не могла, и сказала: "Ладно, пусть будет комната". И переехали мы тогда с нашего Горного переулка в новый дом № 17 по ул. К.Маркса, кв. 29, в которой мы занимали одну из трёх комнат.
Моя мама не хотела уезжать с Парамоновской дачи, она сказала бабусе: "Давайте вы с Наташей переезжайте, а я здесь останусь". "Римма, так нельзя" - ответила бабуся.
Для бабуси в неизменном приоритете всегда было здоровье близких, первоочередным было питание и свежий воздух. Выполняла все предписания врачей. В первом классе я долго болела, врачи велели мне лежать. Чтобы был свежий воздух (у нас была одна комната), меня одевали - и пальто и шапку, и вечером на какое-то время открывали окно. Летом мы ездили за город - вначале на Ядринский тракт (там тогда заканчивался город, где сейчас остановка Парк 500 лет Чебоксар), гуляли по лесу и по опушке. А потом летом ездили на трамвайчике за Волгу, тогда (до ввода Чебоксарской ГЭС) невдалеке от противоположного берега был остров, там останавливался трамвайчик, остановка называлась Пляж, вдоль берега был песок, скамейки под навесами, туда приезжали купаться и загорать. А мы шли через остров на другую его сторону мимо кустов шиповника, зарослей Иван-чая, иногда по пути встречался шалаш из веток. На другой стороне острова мы и останавливались, в тени какого-нибудь дерева. От другого берега Волги остров отделялся неширокой полосой воды, место это называли затон. Мы с мамой там купались, иногда переплывали затон, потом возвращались, а бабуся никогда не купалась, не загорала, не раздевалась, сидела в тени дерева.
А в конце лета мы с мамой и бабусей часто ездили на трамвайчике за Волгу на остановку Торф (Торфопредприятие), напротив Чебоксар. Там были посадки молодых сосенок, мы ходили между рядами, собирали грибы маслята. Вечером их чистили от липкой кожицы, и жарили - после жарки грибов оставалось совсем немного. Ездили на Торф и летом, ходили по сосновому лесу, собирали редко попадавшиеся маленькие цветочки гвоздички - красно-фиолетовые и беленькие, иногда находили немножко земляники. Бабуся очень любила цветы. По весне ездили мы с мамой и бабусей за Волгу за подснежниками - красивыми лиловыми цветами с жёлтыми серёдками и пушистыми стебельками, их ещё называют сон-травой. А в начале лета ездили за Волгу за ландышами. Иногда, на этой стороне Волги, во ржи мы с бабусей собирали васильки. Помню, говорила тогда бабуся: "Жизнь прожить - не поле перейти".
Часто бабуся повторяла: "Глаза боятся, а руки делают". И ещё её излюбленные поговорки: "Здоровье выходит пудами, а входит золотниками", "Поспешишь - людей насмешишь", "Подальше положишь - поближе возьмёшь".
Была у неё привычка, когда что-то делала по дому, напевала весёлую песенку. Голос у бабуси был красивый, звонкий, приятный.
Частенько я кого-нибудь из школьных подружек приводила после школы домой. Всякий раз бабуся нас обеих усаживала в кухне и кормила обедом. Однажды я притащила домой Люду Палецкую, и Люда потом мне сказала: "Я кого-то оставила без обеда, в маленьких семьях с запасом не готовят". А мне никогда и в голову не приходило, что бабуся отдавала свой обед, ничего она мне не говорила.
Часто бабуся пекла блины, и меня научила их печь. Я тогда не задумывалась, почему. А сейчас понимаю - ведь умерших поминают блинами, а скольких близких, горячо любимых лишилась бабуся - мамы, папы, крёстного Ивана Александровича Раевского, бабушки, бабушки Раиньки, сестёр Нади и Лиды, любимого мужа Лёни, его сестрёнки тёти Таечки, второго мужа Жени... Думаю, что так она их поминала. Очень любила бабуся стихотворение в прозе И.С.Тургенева "Как хороши, как свежи были розы" - его тогда часто передавали по радио. И ещё бабуся любила очень песню "Вечерний звон" ("Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он..."). Её тогда тоже часто передавали по радио. Сейчас этой песни не услышишь.
Всегда бабуся заботилась, чтобы на Новый год у нас была ёлка. В те годы ёлочных базаров в городе не было, за ёлкой надо было идти по льду по тропинке через Волгу, где-то за Волгой их продавали. Ещё по льду была дорога для грузовых машин, от организаций. Бабуся уже не работала, но обращалась на свою работу, там её безгранично уважали, и привозили очень красивую и пушистую ёлочку. Мы её наряжали, красивых елочных игрушек у нас было много, ко мне заходили посмотреть ёлочку мои соседи и школьные друзья.
Ещё бабуся заботилась всегда, чтобы отметить мой день рождения, пекла пироги, и я звала своих подруг. Приходили ко мне девочки, в подарок приносили обычно книжки. Помню, бабуся была восхищена моей школьной подругой Людой Палецкой. Люда читала басню "Ворона и лисица", и когда читала от имени вороны, залезала на стул, а когда от имени лисицы, спускалась. Люда же была в восторге от бабусиного пирога с капустой.
Когда я училась в школе и была в пионерском возрасте, мы хотели быть тимуровцами и частенько действовали по собственной инициативе. Город Чебоксары тогда был преимущественно деревянный, и однажды мы собрались помочь по огороду какой-то старушке. Не помню, чем уж мы там занимались, но напоследок она в знак благодарности привела нас на грядку со щавелём и разрешила его есть. Мы грядку опустошили, и мне было стыдно из-за этого. Я пришла домой и рассказала бабусе. Оказалось, что эта старушка была её знакомая или бывшая сотрудница, бабуся очень обрадовалась и спрашивала меня, как она живёт. А насчёт оборванного щавеля она ничего не сказала.
Следила бабуся за моей учёбой, но настолько ненавязчиво, что этим не только не вызывала протеста, а, наоборот, поощряла желание учиться. Про письменные задания я уже не помню. А устные задания она просила меня пересказать, проверяла по учебнику и проявляла неподдельный искренний интерес к их содержанию.
Когда я училась в шестом классе, у нас в доме был ремонт, и мы это время жили у тёти Сони с тётей Шурой. И тогда бабуся занималась уроками и с тёти Шуриным сыном Колей. Коля был закоренелым троечником, учился между тройкой и двойкой и никогда не проявлял ни малейшего интереса к учёбе. Позанимавшись с ним, бабуся сказала, что у Коли очень хорошая память и что у неё он был бы отличником.
Это было время бурного научно-технического прогресса в нашей стране, «время, что гудело пафосом идей», и прогресс активно входил в каждый дом. Бабуся горячо приветствовала его достижения. Помню, как-то дома она убиралась в комнате и очень плакала. Я спросила: «Бабуся, а почему ты плачешь?» Она ответила: «Умер главный конструктор всех космических кораблей» (было включено радио, передавали похороны Сергея Павловича Королёва).
Было у бабуси такое качество - при возможности она стремилась исполнить желания мои, мамины, Лидины, окружающих людей. Помню, когда я училась в школе, вошли в моду вязаные шлемы. У меня была красивая розовая шапочка, но мне хотелось шлем. Пошли мы с бабусей на зелёный базар, смотрели шлемы. Выбрали мне шлем, не очень дорогой, и я его носила. Многие тогда коллекционировали марки, я тоже собирала марки, и мне давали на них деньги.
Жили не богато, как очень многие тогда, на себя бабуся старалась не много тратить. Помню, ей нужно было кофточку под сарафан, и мы с ней ходили в магазин тканей покупать материал. Бабуся ткани купила немного, на коротенькую кофточку, потому что под сарафан.
Любила бабуся конфеты, но не очень много ей довелось их покушать.
Когда же бабуся тяжело заболела и поняла, что жить ей остается немного времени (а в то время уже многие получали отдельные квартиры - хрущёвки), она сказала маме: "Римма, надо тебе подать заявление на квартиру". Мама подала заявление, и ей дали двухкомнатную квартиру в новом панельном доме в промышленном районе Чебоксар. Бабуся спрашивала маму, в каком районе квартира. "Мама, да какая разница", отвечала ей моя мама. "Хорошо бы, если бы в Северо-Западном", говорила бабуся. В начале июля 1967 года мы переехали на новую квартиру. Перед самым домом, метрах в 5 от нашего угла проходила узкоколейка, и днем, и ночью несколько раз в сутки по ней проезжал поезд и гудел при этом. Дом ходил ходуном. Мама говорила: "Ты посмотри, как же это плохо". Бабуся отвечала: "А мне кажется, что это пароход на Волге гудит". Она всегда старалась успокоить человека, если он был чем-то расстроен.
Бабуся надеялась, что к 50-летию Советской власти к ноябрьским праздникам 1967 года скажут правду об истории нашей страны. Не уточняла, что именно скажут. Но тогда так и не сказали. А сказали много позже, уже не друзья, а враги, не с любовью, а с ненавистью с целью разрушить великую державу. И это им удалось.
Перед ноябрьскими праздниками Лида прислала из Горького телеграмму, звала бабусю в Горький встретиться. Мама моя негодовала, говорила бабусе: "Как же ты поедешь в таком состоянии?" Бабуся отвечала: "К живой не приедут". И я (мама не могла, она работала в школе) и бабуся поехали в Горький на праздники 7 ноября. Были мы там несколько дней, посмотрели маленького Лидиного сына Васю (он родился 21 января 1967 года). На следующий день после возвращения бабуся слегла и больше не встала. В то время она мне сказала: "Когда я умру, успокаивай маму".
Перед смертью бабуся читала старую книгу Евангелие дореволюционную 1913 г. издания и томик стихов любимого своего поэта Н.А.Некрасова в твердом коричневом переплёте. 16 декабря 1967 года она умерла.
Похоронили бабусю на кладбище в Чебоксарах (сейчас это кладбище № 2), стояли лютые морозы, но на похоронах было очень много народу. Большую помощь в похоронах оказали маме на работе (она тогда работала учительницей математики в 22 школе), они и готовили на поминки. Всю организацию похорон взяли на себя с бабусиной работы и наши родственники (тогда такого сервиса, как сейчас, и в помине не было), мама ни во что не вникала, бабусина смерть была для неё сильнейшим ударом.