Ряпушка

     Мои студенческие годы были одержимы двумя страстями. Первая – это конечно постижение премудростей архитектурной профессии, занимавшей мое существо почти целиком и требующее  полной самоотдачи. Учеба в институте для меня требовала полного погружения в учебный процесс, поскольку не покидало ощущение несоответствия высокому званию архитектора. В свободные минуты, которых оставалось совсем немного, надо было зачитываться современной фантастикой и заниматься штудированием толкового словаря для расширения кругозора и эрудиции, и еще много чего. Попробовать хотелось буквально все.  Зачеты, сплошняки, практические занятия, физкультура, рисование, скульптура, живопись, еще военное дело и множество смежных дисциплин вроде акустики, начерталки, строительной физики, сопромата, иностранного языка и множества еще разных дисциплин, в которых архитектор должен хотя бы ориентироваться. Для постижения всех этих премудростей Москва предоставляла массу возможностей. Выставки, библиотеки,  периодическая литература, огромная информационная база в самом институте, ведущем свою историю со  ВХУТЕМАСа, давшего мощный инновационный импульс мировой архитектуре двадцатых годов. Уровень образования в то время считался высочайшим. МАРХИ, на фоне множества московских ВУЗов, котировался в числе самых передовых и креативных. Мы  это чувствовали кожей и стремились всеми силами соответствовать. В институте идеи новаторства всячески поощрялись и поддерживались в  наших головах. Мы  из кожи вон лезли, чтобы продемонстрировать свои креативные способности и получить не только высокую оценку на кафедре, но и уважение своих коллег.  Мы  внимательно просматривали все учебные работы своего курса, а впрочем, и всех остальных в поиске новых идей и находок. Система архитектурного образования, сложившаяся в те годы, обеспечивала высочайший    уровень  института в целом. Капустники и джазовые вечера в институте были яркими культурными событиями в Москве.

     Когда приближались летние каникулы, на смену мыслям о высокой архитектуре приходило неодолимое желание приключений, природы и праздного отдыха. Бегом от цивилизации, Москвы, всей этой суеты. Молодой организм требовал физических нагрузок, разрядки и путешествий. Для туризма в стране в то время не существовало ничего и никаких возможностей кроме полной свободы действий. Это были времена железного занавеса, когда мы даже не задумывались о том, что  мир огромен и разделен. Лондон, Париж, Рим и все остальное – были где-то на другой планете. Зато в пределах  Родины можно было перемещаться куда угодно.  Правда никто и нигде не ждал бедных студентов, зато никто и не мешал им   впитывать романтику  истории и географии  родного края, огромного и необъятного, еще до  распада на Прибалтику, Украину, Белоруссию, Казахстан, Узбекистан и прочее и прочее.

                ***
     Туризм как понятие отсутствовал и только входил в моду. Это был дикий туризм – другого не существовало. Тем не менее,  такой туризм был не так уж плох для энтузиастов той поры, потому что он  развивал творческие задатки и предприимчивость. Для молодых людей вроде меня это была возможность самоутверждения и самореализации в условиях дикой природы. Стремление овладеть навыками выживания в условиях тайги увлекала многих, и многих толкала в самые неосвоенные уголки нашей необъятной Родины.
 
      Туризм  стал  возможностью уйти на время от каждодневной суеты. Это поветрие затронуло в основном прослойку студенческой молодежи. Романтика Визбора, Высоцкого разбудила популярность Русского севера в творческой среде. Художник Попков в одночасье своей серией щемящих набросков и живописных полотен о Русском севере потряс всех своей  самобытностью и глубиной. Эта тема стала волнующей, а Русский север манил загадками  славянской истории и самобытности.
 
                ***
      Для такого туризма требовалось нешуточное снаряжение. Автономность и независимость в походе - это рюкзаки, палатки, прочная одежда  и еще более прочная и практичная обувь, топоры, котелки, еда и прочее. Нынешнего разнообразия и великолепия в ассортименте не было и в помине. На дворе стояла эпоха советского аскетизма и потребительского минимализма. Кое-что оборонка, конечно, производила для гражданского потребления. Но это было по-военному лаконично и без излишеств. Скудость ассортимента и студенческого кошелька  компенсировались нашей неприхотливостью и находчивостью. Мачете из кухонного ножа, джинсы, пошитые мамой из брезента, переделанные из старых одежек ветровки. Такой важный  элемент снаряжения как палатка, был примитивным и тяжелым брезентовым изделием с дерматиновым полом. Его, тем не мене, надо было постоянно нести на себе, потому что без палатки ты вообще никто, просто бомж. Рюкзаки  грубые, тяжелые, без каких-либо современных поддерживающих каркасов и всяких примочек.  Конечно, это были не армейские вещмешки, а все же рюкзаки, с лямками, карманами и застежками, однако, оглядываясь назад, понимаешь всю предельную  незамысловатость  этих тяжелых и не очень эргономичных изделий.

     Чтобы не натереть ноги, надо было купить ботинки из свиной кожи, намочить их и поносить на себе до высыхания. После чего они принимали форму ноги и не натирали так беспощадно. Приноска обуви требовала упорства и времени. Зато потом в них можно было идти хоть на край света. И так во всем: подгонка, приноска, подшивка, затяжка….

     Конечно, эти трудности нас  не смущали. Когда вам двадцать лет и ничего другого неизвестно,  предвкушение предстоящего путешествия   будоражит кровь.  Хотелось испытать себя, возмужать и скорее стать мужчиной, интересным и опытным в глазах сверстников и, конечно, девчонок.
 
                ***
     В  детстве я частенько бывал в Карелии у бабушки, и мне  тема туризма оказалась понятна и близка. Карелию я любил всегда за ее сдержанную, и нетронутую красоту.  Поэтому мода на туризм  вызвала  самый горячий отклик. Но один же не пойдешь.  Я начал подбивать своих друзей Жору, Юру, Джапара, Женю, Сашу на совместные путешествия по Русскому северу. Чтобы решиться на такое, надо было выкроить  около месяца в сладкий период летних каникул, ну и решиться-таки на экстрим и неизвестность.
 
    Мы с Жорой придумали объединить рисовальную практику с возможностью повидать забытые богом места. Практику легко можно было пройти в Москве или  Подмосковье. Но против желания съездить в далекий Каргополь никто из руководителей практики возразить не мог. От этого названия у каждого архитектора что-то екает в груди, ведь это тот самый Русский север, воспетый Попковым.

     Мы с Жорой разработали довольно замысловатый маршрут до Каргополя. Он пролегал через Карелию, Водлозеро,  до Няндомы, а от нее уже поездом до Каргополя. Это было путешествие, полное неизвестностей, трудностей и тяжелых пеших переходов. С огромными рюкзаками на спине это было по-настоящему тяжело. Как у всяких студентов, денег было в обрез, а еду надо было нести с собой. Понятно, что где-то могли быть грибы, ягоды, рыба или молоко, но запас все равно должен быть свой на все путешествие. Для этой цели в то время доступным было только одно – концентраты.  Концентраты в то время тоже были суровыми, такими брикетами, в которых продукт был спрессован до плотности кирпича. Различные каши с мясом или горох с копченостями. Эти концентраты не подразумевали радостей гурманства,  скорее  были способом не умереть с голоду. «Брикет размять, залить водой и варить при помешивании 30-40 минут». Это цитата из инструкции, которая врезалась в память на всю жизнь. На самом деле брикет можно было только раздробить на камне обухом топорика и бросить в кипящую в котелке воду. Это было совершенно невкусно, но достаточно, чтобы насытиться. Конечно, при любой возможности мы переключались на  подножный корм, лишь бы не есть эти каши. Грибы, ягоды и деревенский хлеб с молоком казались чем-то восхитительным, а если какая-нибудь сердобольная бабушка накормит какими-нибудь сырниками из русской печи, то можно было улететь от счастья.   Волчий аппетит нас преследовал всю дорогу. Но молодость все может вынести, и мы шли в полном соответствии с выбранным планом. От комаров и мошки временами можно было взбеситься, но ничего, привыкли и к этому. В лесных малинниках было полно ягод, но можно было  столкнуться с мишкой. Местные говорили, что летом они пугливы и осторожны, но когда продираешься в малиннике, поедая спелую ягоду, от счастья забываешь все, и можешь запросто столкнуться и с мишкой, тоже забывшим об осторожности.
 
      Лихие люди по тайге тоже могли шастать, но об этом мы не думали, потому что средства массовой информации не очень освещали эту тему, чтобы не пугать людей. Еще не покидало  чувство, что с тобой ничего не может случиться.
 
                ***
     Рюкзак привычно обхватывает спину и давит на плечи. Каждый шаг превращается в выверенное экономное движение. Ботинки из свиной кожи на протекторе, к счастью, сидят как влитые. Свиная кожа прочна и удобна,  после  долгой приноски. Наука правильной укладки  рюкзакf усваивается после одного-двух переходов, когда в бок упирается какой-нибудь жесткий предмет.

     Чтобы четко понимать, сколько километров пройдено и сколько осталось, мы выработали определенный темп, ритм и время одного перехода протяженностью 5 км за 50 минут. Это не очень много, но и не мало. В таком темпе можно пройти 30-35 км в день и иметь время на отдых, приготовление пищи и устройство ночлега. 50 минут - идем ,  10 – отдыхаем, и так целый день. Сурово, но такова самая доступная форма путешествия. Зато запахи, каждая травинка, лес и облака, - все можно рассмотреть и ощутить. Когда тебе двадцать, - свобода и непривязанность к чему-либо, возможность побывать в шкуре калики перехожего,  – просто здорово. Усталость не удручает, а наполняет верой в свои силы. После напряженного учебного года в институте этот глоток свободы упоителен и сладок.  Тяготы похода легче не становятся, но  забываются  моментально в минуты отдыха. Труднее всего идти по болоту, когда ноги по колено уходят в мох. Рюкзак может качнуть тебя куда угодно, а ноги скованы. Это было тяжело, но когда обессиленные, мы развели костерок и выпили по кружке крепкого чая, усталость как рукой сняло и мы продолжили переход до твердого берега.

     Что удивляло на Русском севере - это доброжелательность людей.  Когда идешь через деревню, с тобой здороваются все, даже малые дети. Низкая плотность населения повышает значимость каждой единицы.  Никто не откажет в помощи, особенно если это касается еды. Ценность человека в этих краях выше, чем в городе, а трудности приучают к взаимовыручке.

                ***
     Таежные избушки изредка встречаются в тайге, и это спасение от комаров, непогоды и дикого зверя. В избушке можно отдохнуть и восстановиться. Для нас избушки являлись единственной возможностью провести недельный отпуск среди дикой природы. Перевести дух, поесть грибов, ягод, половить рыбу. Рыбалка, при всем нашем дилетантстве приносила рыбы в количестве абсолютно достаточном для ежедневного прокорма. Белорыбица шла на жарёху, а окунь и щука – на уху. Однажды мы набрели на большую поляну морошки неподалеку  в небольшой болотине. Однако она еще «не дошла», и мы решили ее собрать через день. Когда мы с пакетами пришли на нашу плантацию, то оказалось, что ягода уже убрана. Как объяснил потом дядя Саша, хозяин избушки, морошку «убрал» мишка. Ягоды были объедены очень аккуратно, не затронув стебли с венчиками, на которых крепились янтарные плоды. Лось объест все с травой, а мишка лакомится как человек. Ну и конечно свежий помет сразу показал хозяина. Без оружия ощущение такого соседства было не очень приятным. Успокаивало то, что они летом сыты и не агрессивны, зато  любопытны и пугливы, как сказал дядя Саша.
 
     Дядя Саша – это местный Водлозерский охотник-промысловик, который собственноручно эти избушки построил для своей зимней охоты, когда на лыжах делал многокилометровый маршрут по своему участку. Дельный, немногословный, скромный такой мужичок  лет сорока с гаком, очень доброжелательный, потому что в тайге другим быть нельзя. Мы встретились, когда в такую избушку на берегу Илексы он пришел сделать себе заготовки ягод на зиму. Мы извинились, что заночевали без спросу. Он сказал, что дом не закрыт, и это естественно в тайге.
 
     Одетый  как все на севере, без какого-либо щегольства: сапоги, телогрейка и, конечно, ружье. Скромность и добродушие расположили нас к нему сразу и навсегда. Некоторая снисходительность у нас, столичных студентов к аборигенам, конечно, была, но улетучилась как-то сразу, когда мы заметили, какой чудовищной силой обладает этот  человек. Мы отпилили кусок сухого ствола упавшей осины. Еле отпилили, дерево оказалось очень сухим и твердым, «сухостой» называется.  Этот «сухостой» оказался  плотный как стальная болванка. Отрезок бревна метра в два мы не смогли нести даже втроем. Дядя Саша его вскинул на плечо и, перепрыгивая с валуна на валун, понес к дому. Мы только  переглянулись, глядя на эту силу. Вспомнился эпос о силушке народной. Так случайно эта силушка его проявлялась в обычных бытовых ситуациях. Он ее просто не замечал, зато мы, как щенята, с зоркостью отмечали его сноровистость и привычку к тяжелой работе. Однажды  попытались столкнуть его кижанку в воду. Пыжились втроем и не смогли, она всем килем сидела на отмели. Он подошел, скомандовал всем  залезть в лодку и одним рывком столкнул ее в воду. В нашем возрасте сила вообще вызывала уважение, а такая – просто поражала.

                ***
     В глухой тайге, когда обживешься, становится уютно как дома. Палатка, рукомойник, лапник с запахом свежей хвои, уха, уютно булькающая в котелке и источающая аппетитный запах специй, берег реки, распакованные рюкзаки – к этому интерьеру привыкаешь и он становится совсем родным. Мягкая подстилка из мхов, ягоды черники и брусники на расстоянии протянутой руки, дымок и тепло костра…. Натруженные ноги и спина постепенно приходят в норму, а жар костра разливается по телу приятной истомой. Запахи леса с примесью  человеческого присутствия создают почти домашнюю обстановку. Еда, приготовленная на костре, дразнит обоняние предвкушением вожделенного насыщения. Наконец,  обжигаясь, еда с удовольствием поглощена, и нестерпимо хочется напиться чаю, потому что, как я говорил,  концентраты способны удовлетворить только молодые, алчущие еды желудки. Пить чай хочется нестерпимо и в самых неограниченных количествах. На троих – меня, Джапара и Сясика, мы уже начали кипятить по два котелка, поскольку одного не хватало, и после такого чаепития отваливались на спину и лениво переговариваясь, лежали, переваривая пищу.
 
     Сясик – москвич с нашей группы, умница и очень способный студент, но, как единственный ребенок из интеллигентной семьи,  юноша нервный,  ранимый и обидчивый, вдруг сорвался на нас по поводу второго котелка, сказав, что мы вообще уже теряем человеческий облик. Джапар и я, переглянулись, с пониманием нервной хрупкости характера нашего Сясика.
 
     Джапар,   дежурный по кухне, на следующий день поил нас чаем, как ни в чем не бывало. Когда закончился котелок,  Сясик со злорадством произнес: «Ну а теперь я посмотрю, как вы будете пить второй котелок!». Джапар с невинной такой улыбочкой достал из-за спины уже выпитый  второй котелок. Мы так ржали над смущенным Сясиком от своего незатейливого розыгрыша, и были в таком экстазе,  что Сясик, в растерянности, в конце концов,  тоже рассмеялся.
 
     Шутки, хохмы и розыгрыши помогали и неизменно украшали наше суровое жить-бытье.
 
     Однажды Сясик придумал на рыбалке интеллигентную новинку для хранения своего улова. Он наловил целый кукан плотвы и, чтобы она была свежайшей, держал его в воде, привязывая конец к деревцу. Когда кукан уже был полон, к ногам Сясика подплывает огромная щука,  у него на глазах отрывает кукан и исчезает с ним в глубине. Сясик остолбенел от такой наглости, а мы в очередной раз подняли на смех его интеллигентное изобретение.
 
                ***
     Таежная избушка – это всегда неожиданный подарок. Она стоит где-то в глухой тайге на берегу озера или ручья, всегда у воды, и в ней путник может спастись на какое-то время от любых превратностей погоды, простуды или несчастного случая. Это остров спасения в море тайги.  Здесь все есть для выживания и, по неписаному закону, никто это гнездо не тронет и не разорит. Наоборот, положено, в знак благодарности за приют, что-то оставить. В избушке все в идеальном порядке и наличии, необходимом для почти комфортного проживания. Сухари, спички, сахар, керосин, лампа, топор, пила, дрова, чай, чайник – в общем, все, вплоть до лучины, заботливо приготовленной для розжига печки. Дом топится по-черному, что в начале нас разочаровало, но оказалось жизненно важным. После протопки дверь открывается, и под обрез верха двери дым уходит из дома, и это  выше уровня нар сантиметров на тридцать, ровно столько, чтобы заползти на нары и дышать свежим воздухом. Мы оценили это решение, возможность выспаться без комаров, которые донимают тебя всегда и особенно под утро, где бы ты ни ночевал, в палатке или у костра. Тепло, гигиенично и без комаров, - здорово и просто. Маленькое оконце, желтый свет керосиновой лампы, белая ночь за окном, сумрак глухой тайги, - это апофеоз туристической романтики, ради которой мы ехали поездом до Петрозаводска. От Петрозаводска до Куганаволока – гидросамолетом. Пешком несколько дней по проселочным дорогам и  вот, наконец, мы здесь, на крошечном островке цивилизации, где на сто километров вокруг -  ни души.
 
                ***
     Рыба каждый день, рыба во всех видах – жареная, копченая, вареная. Нет ничего лучше свежайшей, только что пойманной рыбы, пусть самой простой. Тройная уха из большого количества рыбы, голов, хвостов и мелочи превращается в концентрат, застывающий на утро в желе,  дает энергию и силы на целый день. Но и от этого великолепия устаешь. Каждый день рыба, для нас, детей цивилизации, привыкших к разнообразию, приедается до такой степени, что уже не идет, и надо возвращаться туда, где белоснежные сорочки, колбаса и прочие прелести цивилизации.
 
     Мы выдвигаемся в обратный путь, выходим к берегу Водлозера, и надо перебраться на другой берег. Озеро немаленькое, пару-тройку километров водой. Идя по берегу в сторону деревни, мы набрели на стоянку рыбаков. Это были рыбаки местного рыбколхоза, который занимался промысловой ловлей водлозерской рыбы. К счастью, у нас на всякий случай была универсальная валюта – «Столичная» водка. Мы ее не трогали, потому что с ней можно решить любой вопрос. Вот она, наконец, и пригодилась.  Поговорили с бригадиром о переправе на тот берег.
 
     Мужик оказался стоящий и харизматичный, говорил  спокойно, но все в бригаде его слушались. Он сказал, что у них скоро обед, а потом нас отвезут. Мы вручили нашу «Столичную», полагая, что она к обеду как раз и пригодится. Однако он ее передал помощнику, и она исчезла в вещмешке. В свою очередь, он дружеским жестом пригласил нас отобедать, чем бог послал. Мы с готовностью согласились, истосковавшись по домашней еде. Однако нас ожидало разочарование, на обед принесли уху в большом чугуне с отколотым краем. На рыбу глаза уже не смотрели, но деваться было некуда. Я вежливо спросил, что за рыба на обед. «Ряпушка», - буднично сказал бригадир, и спросил, знакома ли эта рыба нам. «Нет, - мы пожали плечами, - не знакома». На вид невзрачная, мелковатая и сварена просто в воде. Он показал, как ее кушать пальцами, удаляя кишочки  из нежного брюшка.  Рыбу есть решительно не хотелось, но мы из вежливости ели, удаляя кишочки пониже брюшка. К нашему удивлению, ряпушка оказалась вкусна настолько, что мы ели, ели и ели, и наесться не могли. Только правила приличия не позволяли ее есть досыта, приходилось соблюдать очередность.
 
     Потом я узнал, что ряпушка – это любимая рыба лососей, и ее стада в большом Онего постоянно сопровождаются лососевыми.
 
     Это открытие нас так поразило, что уже в Москве, мы нашли в Елисеевском магазине консервированную ряпушку в томатном соусе, но, увы, в таком виде она уже ничем не отличалась от какой-нибудь кильки или сайры. Эта рыбка вкусна только в свежайшем виде. Эту истину, известную каждому лососю не одну тысячу лет, я понял только теперь.

     Больше свежей ряпушки поесть так и довелось. Она ловится только специальными мелкими сетками и в определенных местах. Рыбаки, я полагаю, ее ловили только для внутреннего потребления.
 
                ***
     Когда мы пробирались на Илексу, чтобы по ней добраться до Няндомы, мы познакомились с петрозаводскими археологами, которые проводили археологическую разведку по Водлозерскому ареалу, и должны были пройти с разведкой вверх по Илексе. Это было счастливое совпадение наших маршрутов, и мы уговорили их взять нас в качестве рабочих.
 
     Начальником разведки была  девушка-археолог, кандидат наук  Валентина Филатова. У нее в подчинении было два помощника, и, подумав, они охотно приняли нас на работу разнорабочими, поскольку на Илексе было много порогов,  и вообще, путь тяжелый и непредсказуемый. Река таежная, непростая, последний раз по которой кто-то проходил аж в гражданскую войну. Да и археологическая разведка подразумевает постоянные земляные работы.

     Встреча с археологами и совпадение маршрутов оказались редчайшей удачей, потому что самостоятельно пройти от Водлозера по Илексе скорее всего мы бы не смогли. Дремучая, нехоженая тайга и километраж были довольно значительны, а тут приятная компания интеллигентных людей с карельской красавицей во главе, полный пансион, моторная лодка – в общем, удача!

     Однако археологам до устья Илексы надо было обследовать побережье, и на это они планировали неделю, а мы попросились на это время забросить нас на необитаемый остров, которых здесь было великое множество. По карте выбрали небольшой такой островок под названием «Черный», оказалось, что он так назван из-за обилия черники.
 
                ***
     Робинзонада началась совершенно лучезарно. Остров живописен и полон черники. Погода солнечная как по заказу. Высадившись, мы занялись  обустройством своего бивуака. Срубив несколько березок на высоте своего роста, мы скрестили их верхушки виде зеленого шатра. В этом просторном зеленом вигваме мы поставили свою палатку. Затем занялись рыбалкой и сбором ягод на десерт. При наличии концентратов обед из трех блюд мы могли себе позволить. У нас была мука, но, вот беда, про масло мы забыли, и пришлось питаться без хлеба. Пресные лепешки из муки прилипали и не получались. Наконец мы приноровились запекать их в золе. Сколько не обдувай, все равно хруст на зубах неизбежен, но все же это было более всего похоже на хлеб. Так они пропекались насквозь. Отдых на необитаемом острове с ежедневной ухой и черничным десертом были прекрасны. Иногда, нет, да и скребнет мыслишка: «А вдруг за нами не приедут, вдруг что-то случилось?» Вокруг холодная карельская акватория, и до ближайшего острова – с километр. Мимо лишь изредка протарахтит моторка, где-то за пределами видимости. Однако все обошлось и археологи в условленный день нас забрали для совместного перехода по Илексе.
 
                ***
     Илекса оказалась самым дремучим местом на севере Водлозера. Без лодки ее пройти было бы чрезвычайно сложно. Но что было поразительно - на каждом высоком и красивом берегу, наметанный глаз руководителя экспедиции безошибочно находил стоянки древнего человека. Мы  как наемные рабочие начинали копать, не веря, что здесь, в этом медвежьем углу, что-либо можно найти. Но сразу, на глубине одного штыка лопаты находились остатки костра, «кремневый отщеп» и прочие следы жизнедеятельности древнего человека. Я все равно не верил, что это стоянки времен каменного века и «кремневый отщеп» не убеждал, так, осколки какие-то. Но когда мы нашли каменный топор идеальной формы и с отверстием для древка, я вынужден был признать, что они правы. Здесь, в глухой тайге, несколько тысячелетий назад жили люди, и следы их пребывания были повсюду. Валентина оказалась не только карельской красавицей, но и настоящим профессионалом. Я смотрел на нее с плохо скрываемым восторгом. Карелия, романтика тайги  и она – все слилось для меня воедино! Она как будто тоже с благосклонностью поощряла мой энтузиазм и желание понравиться.

                ***
На этой восторженной волне я не замечал ни лишений, ни трудностей нашего перехода. Иногда приходилось продвигать нашу лодку по перектам, по пояс в ледяной воде. Только сытная еда, стакан водки для профилактики и влюбленность помогли перенести все эти трудности. Наконец, когда мы уже прошли всю Илексу и заночевали в избушке сплавщиков, когда все в изнеможении уснули богатырским сном, я был вознагражден и допущен к телу возлюбленной.

                ***
     А дальше был пеший переход до Няндомы, а оттуда поездом до Каргополя. Каргополь показался суровым бесформенным поселением, прошитым непропорционально крупными и красивыми соборами. Градостроительной концепции не просматривалось, видимо она была утрачена за период советской борьбы с религией. Народ любезным тоже не показался. Нам повсюду было отказано в ночлеге, и мы кое-как вынуждены были переспать в стогу сена. Это был полусон-полудрема с невольным прислушиванием к каждому шороху. Да и согреться не очень получалось, Север давал о себе знать. Только рисунки и акварели в минуты творческого экстаза помогали забыться и почувствовать себя человеком.

                ***
     Выполнив практику, мы без сожаления отправились в обратный путь. Жора поехал до Москвы, а я сошел в Петрозаводске для свидания с любимой и прибыл в Москву с опозданием на десять дней, усталый, но счастливый.

                ***
     Москва, крахмальные белые сорочки из «Снежинки», чистое белье и архитектурные премудрости, - все воспринималось по-новому, с жадностью и наслаждением. Только подпрыгивающая походка да обветренное лицо выдавали бывалого землепроходца.