...Я, как собака, буду бЕречь твоё тело,
шоб даже вОша на тебе и сесть не смела.
Я буду в баню в год водить четыре раза,
Шоб не пристала, мой душа, к тебе зараза...
Куплет из песни "НА БОГАТЯНОВСКОЙ ОТКРЫЛАСЯ ПИВНАЯ"
Чтобы иногда выбираться на природу из суетного Питера, купили мы с женой, по случаю, старенький, но ещё очень крепкий дом в деревне Жабы. Деревенька та затерялась в глухих лесах Псковщины. Жабы - которую ещё в народе называли "Чистая деревня", стояла на берегу большого прозрачного, полного рыбы и раков озера.
Шёл уже четвёртый год с начала излома страны. Время начавшейся перестройки в жизни и в сознании людей. Да, так было в городах, но сюда, в эту глухомань, ветерок перемен практически ещё не долетел. Люди в этом медвежьем уголке жили так же, как и прежде. Сельский труд в колхозе. Но труд не до изнеможения, а так, скорее потому, что вроде так положено, да для отвлечения от пьянки. Как и прежде, в деревне сажали картошку, сеяли рожь, табак — горлодёр. Картошку, рожь и табак сеяли по надобности. Урожай на них был хороший. Лён же сеяли по привычке. Потому что так это делали всегда. Сеяли, но уже, почитай, лет 30 и не убирали. Однако на следующий год сеяли вновь. Вся жизнь у людей в Жабах проходила от субботы до субботы. Нет, не подумайте, что там жили иудеи, праздновавшие шабат-субботу. Нет, жили в той деревне очень православные русские люди. В деревне была даже маленькая часовенка. Хотя, местные её называли с уважением Храм Божий. Поп наведывался в Жабы очень редко, так что общение с Господом местные осуществляли сами, без посредника. За порядком в часовенке следил местный житель, убогонький старичок Николашка. Старожил деревни. Вы ещё встретитесь с ним в моём рассказе.
Так почему же суббота? - спросите вы. Просто остальные дни недели проходили в сельских заботах. Но суббота, была днём священным-банным днём.
Вы возразите, дорогой читатель, что же здесь необычного? Ну, свои бани были во многих деревнях. Да, были везде свои бани. Но в моей деревеньке была одна общая баня.
В Жабах существовал культ чистоты. Даже в часовне на стене, среди икон святых великомучеников, висела старинная картина неизвестного художника, на которой было изображено местное озеро и купающиеся в нём голые бабы. Под картиной надпись – "Чистота".
Вряд ли вы найдёте ещё хоть одну деревеньку похожую на эту. Здесь даже пьяные мужики, как минимум, два раза в день меняют свои рубашки на чистые.
На дворе ранняя весна. Солнце уже греет почти по-летнему. Хорошо на воле. Пока моя жена готовила в русской печи обед, что было для неё делом совсем новым, я пошёл прогуляться по деревне. Вижу у часовни, сидящего на длинной скамейке деда Николашку. Одежда на нём была полинялая, но чистая. Под тёмным пиджаком видна синяя рубашка – косоворотка, потерявшие свой цвет от частой стирки, брюки, кирзовые сапоги на ногах, хоть и старые, покорёженные, но начищенные до блеска. Присел и я со стариком рядом. Дед с наслаждением курил свой едкий самосад, покашливая и придыхая с присвистом. Мне бы отсесть, но уж больно хочется послушать его рассказы про прошлое деревни. А Николашке и самому-то всласть, когда кто-то слушает его россказни.
"После того, как в запрошлом годе пошёл по весне пьяным купаться Ванька хромой и утоп, так в наших Жабах теперь, почитай, я самый старый сделался. Кхе. Кхе.
А деревня наша, сынок, особая. Добротно наши люди жили всегда. Вот ты, мил человек, поезди по деревням округ, не встретишь такой. Оно и понятно. Ты на дома наши посмотри. Они ещё до войны слажены. Везде срубы из ели, а у нас то берёза, которую срубали по ранней весне, когда в ней сок ходит. Потом ещё бревно пару лет в воде мокло. Дерево тогда становится крепче любого дуба. Так такие дома только у нас, в Жабах, из этих дерев рубили. Да ты, вона, покарябай любое бревно, оно и сейчас, через 100 лет, белое и твёрдое, словно из кости.
А бани-то посмотри. В других деревнях, в каждом огороде маленькая стоит, да без трубы. По-чёрному знать их топют. А наша-то, красавица. Пусть она на деревню одна, но какааааая. Большая и светлая, хоть танцуй в ней.
Не знаю, правда ли, но дед мой рассказывал, а ему его дед поведал, топили баню раньше два раз в неделю. Так наш, местный барин, решил, чтобы от народа не пахло противно. Да и то сказать, какой он барин? Деревню-то эту он получил за геройство в войне. Он вернулся из похода израненный весь, вот и осел здесь. Дед сказывал, что мобудь, тот даже дворянином был. Вот он то и дал нашим Жабам второе название - "Чистая деревня".
Вот глянь, во всех деревнях рядом, дома-то послевоенные, на скору руку сложенные. Потому как в войну все деревни вокруг фашист проклятый пожёг до тла, да и людей ещё скоко пострелял....
А вот любовь к чистоте и спасла нашу деревню во время войны от уничтожения немецкой карательной группой СС. Кхе. Кхе.
Да, расскажу, расскажу сейчас. Дай только я новую самокрутку сверну. Табак нонче забористый получился."
Дед затянулся дымом самокрутки до самых кишок своих и, откашлявшись, продолжал рассказывать.
"Когда немцы напали на страну, мне было 7 годов. Возраст-то уже вполне сознательный и потому помню я многое из того времени. Если я какие мелкие подробности и позабыл или чего перепутал, так ты не взыщи, мил человек, со старика. Чего ж войной то жить? Про мир нонче думать надобно. А уж чего не помню сам, то и мама моя мне досказывала. (Я поразился. Деду на вид-то было лет не меньше 100, а если в войну ему было 7, то получается, что ему сейчас чуть больше шестидесяти...)
Немцы уже вовсю хозяйничали на Псковщине, но нас Бог миловал, в нашу глушь немец ни ногой.
Но вот слух тогда прошёл по деревне, что партизаны, где-то, недалеко от наших мест, уничтожили несколько автомобилей с фашистами. И были по деревням посланы отряды немцев, чтобы они нашли партизан тех. Пришли неожиданно немцы и в наши Жабы. Никто из деревни не успел убежать. А нашей-то семье и всё равно не убежать бы было. Ведь мой младший братик, Вовка, был другую уж неделю, как болен. Наш фэлшер сказал, что у него нет такого лекарства, чтобы братик мой поправился. Фэлшер-то наш был хотя и из евреев, но человеком хорошим, правильным. Как мама моя говорила, ему за какие-то прегрешения, после каторги, запретила советская власть жить в городах.
Немцы, когда пришли, то вызвали весь народ на площадь и один ихний офицер объявил всем на неправильном русском языке, чтобы показали, где есть: еврей, партизан, коммунист и, где есть дом откудава ушли в русскую армию воевать. Народ у нас в деревне всегда отличался своей честностью. Мама мне рассказывала, что даже, когда приходили красные продотряды отбирать хлеб, это ещё сразу после революции было, то ни один не выдал соседский схорон. Так ить после того и мельницу деревенскую наши мужики сожгли и в каждом доме, в подвалах, поставили ручные каменные жернова, для помола зерна в муку. Они и до этих пор стоят. На всякий случай. Да и в твоём подвале они есть.
Так вот, про немцев. И тогда, никто не показал на нашего фэлшера. Да и на остальных, у кого мужики в армии были, как и наш папка.
Немцы ходили по домам, поражаясь чистоте и уюту в них.
В то время в Жабах — Чистой деревне оставались лишь инвалиды, старики, бабы да подростки. И в наш дом тоже припёрлись три ихних солдата. Когда они увидали лежащего на постели брата Вовку, то загалдели между собой, как вороны:"Кранк, кранк, кранк." Это больной, по ихнему. Потом, они сразу же ушли, но вскоре в наш дом пришёл офицер с кожаным чемоданчиком. Тот, что говорил на площади по-русски. Офицер сказал, что он родился в Риге, поэтому ещё немного помнит русский. И, что он доктор, и посмотрит больного мальчика. Он долго осматривал нашего Вовку. Потом сказал, что это малярия и достал из своего чемоданчика какие-то порошки. Один порошок он сразу всыпал брату в рот и дал запить водой. Ещё сказал, чтобы мы с мамой приняли по такому порошку, иначе можем заболеть тоже. (Я, помнится, тогда мамке сказал тихо, что он нас наверно отравить хочет. Фашист проклятый.) А немец, улыбнувшись, оставил на столе ещё несколько пакетиков с порошками. Пояснив маме, как их принимать. Потом, погрозив мне пальцем, потрепав меня по голове, понизив голос, сказал моей маме, что их отряд - это простые солдаты, но через пару дней сюда придут каратели СС. Жителям лучше бежать отсюда и попрятаться в лесу некоторое время. Каратели могут всех стрелять и деревню сжечь.
Эти немцы, так ничего и не разорив, ушли из деревни в тот же день.
Люди засобирались в дорогу приготовив с собой самое необходимое. Братка мой уже наутро был на ногах.
Но перед уходом, как это было у нас принято, была затоплена баня и все жители, как для крещения, вымылись.
Ушли жабцы, взяв с собой скотину:коров, коз, собак, закопав иконы и остальные главные вещи около домов, в землю.
Схоронились люди в чаще леса. Жили мы в шалашах из веток.
Полагаю, что вернулись мы назад только через неделю. Фашистов уже в деревне не было. Дома наши стояли на своём месте. Наверно, когда эсэсовцы вошли в нашу деревню и увидели там образцовую чистоту и порядок, какого они не встречали ни в одной из сожжённых ими в этой округе деревень, то не стали нас жечь. Последнюю точку в их решении не трогать деревню, наверняка, поставила ещё тёплая наша баня...
Возможно, этот порядок напомнил карателям их неметчину, и фашисты ничего не попортили и не разорили у нас. Поэтому, мил человек, ты и видишь старые дедовские дома тут....Кхе. Кхе.Кхе.
Так мы и прожили здесь всю войну. Немцев-то мы больше и не видели. Вот партизаны пошаливали. Это, да. Но это-то наши, родные.
Ой, паря, ну, хватит о грустном. Давай, лучше споём что-нибудь, хулиганское. Я же не всегда таким, поросшим мхом, был. Я пявун и плясун был. Писун, одним словом. – Николашка засмеялся и закашлялся, довольный своей шуткой-
А знаш, паря, такие частушки? Да, эту, стару нашу довоенную частушку, на Псковщине, разве что последняя шелудивая собака не знает."
Дед весело запел своим трескучим голосом:
...Почитай цельну ночку меня ты,
мой милёнок, ласкал, цулавал.
Ты пошто ж мои белые хруди,
на спине узелком завязал....
Я взглянул на часы. Мне бы нужно было уже идти, обед у жены наверное поспел.
Я решил ещё немного, из вежливости, посидеть с Николашкой.
Дед понял мою учтивость и не стал меня боле задерживать, делая вид, что сам куда-то торопится по очень важному делу. Завершил он наше прощание любимой своей фразой:"Ну вот и всё! И сиськи набок!"
Фото сделано автором рассказа.