«О, этот Юг, о, эта Ницца!... О, как их блеск меня тревожит!»... Какой болью и тоской отдают сейчас эти строки в моем сердце. Кажется, блеск лазурного берега навсегда растворился в кровавом фейерверке 14 июля 2016 года. Я пытаюсь вспомнить, сколько раз я приезжала в уже настолько полюбившуюся мне солнечную Ниццу и бродила по Английской набережной, представляя себя то на месте Чехова, то Марии Башкирцевой. Раз пятьдесят или шестьдесят наверное. И после стольких поездок, длинных и утомительных, когда за день приходилось преодолевать по восемьсот километров, Ницца стала такой родной, почти моей... Рассказывать о ней хотелось, не переставая. Для меня этот город всегда был особенным: почти каждая улица в нем, каждый дом – это безмолвные свидетели огромного количества трагедий, поломанных человеческих судеб, эмигрантских скитаний и поисков счастья. Это одна из ярчайших страниц нашей славянской истории, нашей культуры, полной подвигов, страданий и великих свершений.
Моя Ницца уже не та, какой была в конце ХIX столетия – в эпоху роскоши и безрассудства. Теперь в массовых местах там редко встретишь вычурных аристократов в изысканных сверкающих нарядах, а уж тем более представителей королевских династий. Зато чуть ли не каждый второй француз, проживающий там, - это араб или темнокожий выходец из Африки. Нищие кварталы центра города нелепо соседствуют с пафосными отелями типа “Negresco” или “Meredien”, а люди неопрятного и явно не европейского вида то и дело мелькают на всех улицах с историческими достопримечательностями. Кругом туристы, суета и, казалось бы, чем тогда привлекает эта Ницца? Лично меня она манит историей и своим неповторимым духом, который я, правда, открыла для себя далеко не сразу. Ведь здесь когда-то жила и умерла в 25 лет моя любимица Мария Башкирцева, здесь творили Чехов, Гоголь, Глинка, Бунин, Чайковский... Этот список можно продолжать очень долго. А сколько страданий и личных трагедий там в советскую эпоху пережили «белые» эмигранты, просто не счесть. Будучи скитальцами поневоле, обреченными навеки покинуть свою родину, они жили, создавали, приумножали культуру этого города, становились видными деятелями искусства, отдавали свои жизни в борьбе против фашизма.
Моя Ницца – это история разных эпох и разных поколений представителей славянских стран. И оказалось, всех этих трагедий поколений было недостаточно. Недостаточно боли, недостаточно пролитых слез, недостаточно исковерканных и поломанных судеб. В Европе наступила новая кровавая эпоха терроризма «лоукост», когда для того, чтобы совершить массовое убийство, уже даже не нужны ни оружие, ни бомбы, ни прочее высокотехничное оснащение. Все просто: найти один грузовик и места скопления народа. Несколько минут – и Английская набережная, усеянная трупами невинных жертв, уже никогда не будет ассоциироваться в моей голове с карнавальными шествиями и праздниками. Слова «гуманизм» и «человечность» стали звучать почти издевательски. Даже бог, похоже, снова нуждается в оправдании, но ни один философский справочник так и не объяснил мне, как же все это можно оправдать.
Уныние и скорбь, в которые погрузилась Ницца, пока лишь являют собою закономерную шоковую реакцию на состояние стресса и безысходности. Улицы безлюдны, Английская набережная перекрыта, растерянные и напуганные туристы лихорадочно собирают чемоданы, и лишь многочисленные лица местных французских арабов едва скрывают торжествующую ехидную улыбку.
Они уже давно ведут свою открытую войну против европейцев и даже не думают останавливаться на достигнутом. Пока Европа с распостертыми объятиями открывает для них свои двери и играет в преславутую толерантность, эти люди диктуют свои правила игры. И вскоре о русской, славянской, французской Ницце, впрочем, как и о других великих французских и европейских городах, придется навсегда позабыть. Наша культура будет стерта из исторического контекста. И, может быть, тогда мы наконец прозреем и поймем, что у войны арабское лицо.
Пройдет неделька-другая, и все потихоньку успокоится. О трагедии в Ницце позабудут. На днях я с новой партией туристов отправлюсь туда, и все вновь будут гулять по знаменитой набережной, которая еще недавно была залита кровью, и безмятежно купаться в водах лазурного берега. Еще месяц-два – и о том, что было в Ницце, уже никто и не вспомнит. Лишь до тех пор, пока где-то во Франции не прогремит новый взрыв или очередной грузовик не промчится сквозь толпы отдыхающих мирных жителей. Сколько еще подобных трагедий должно произойти, прежде чем Европа не очнется и не начнет принимать решительные меры в борьбе с арабским нашествием? Сколько еще сотен и тысяч человек должно погибнуть до того, как что-то изменится?
Моя Ницца уже больше никогда не будет прежней... По крайней мере, для меня. Лазурный берег погрузился в кровавый мрак, и, будто напоминая о растерзанных телах людей, нежно-голубые волны с укором неистово бьются о камни городской набережной. Опять наступает удивительный по красоте закат, от которого теперь дрожь пробегает по телу и хочется плакть.
Еще несколько дней назад я постоянно вспоминала начало знаменитого стихотворения Тютчева:
О, этот Юг, о, эта Ницца!...
О, как их блеск меня тревожит!
И сегодня, глотая слезы, повторяю лишь окончание:
Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет – и не может...
2016 г.