Сразу хочу сказать, что против хохлов Кеха ничего плохого не имеет и фигу в кармане для них не держит. У него самого прабабка из украинских переселенцев. Так что, имея, кучу родни с украинскими фамилиями, глупо к хохлам плохо относится. Кехе нравится мягкий и напевный украинский говор, а над печальной песней на «мове» он может даже пустить скупую слезу.
Украинская родня красивая, работящая, но уж больно скандальная, наверное, потому он чаще общается с роднёй по отцовской линии. Про маминых родственников ему достаточно знать, что всё у них хорошо.
Но друг у Кехи есть из категории «на всю жизнь». Он готов ему прощать многое, зовут его Санька и фамилия у него заканчивается на «ко», как у украинской Кехиной родни. Сашка родился и вырос в Сибири, но сохранил гордую фамилию и кровь украинца. Сашка и Кеха прошли вместе многое, потому радуются всякой встрече, как пацаны после каникул.
Когда-то очень давно мы жили в волшебной стране, где деньги ничего не значили, а нацизм и расизм были далёкими словами из телевизионной программы «Международная панорама», где люди жили одной коммунальной квартирой, и ни кто ещё не рассказал нам, как мы притесняем и ненавидим друг друга. Эта история из тех лет, но выводы про украинский характер из дня нынешнего.
Ходили они на гору. Сашка с фамилией на «ко» и Кеха. Гора вызывающе торчала в Саянах каменной громадой, кичилась крутыми скальными гребнями, грозилась камнепадами и осыпями. Как было на неё не залезть?
Ходить в горы Кехе нравиться потому что приходиться бороться с самым хитрым противником на свете — с собой. В горах всё по-настоящему, как на войне: опасность, голод, усталость и дружба.
Базовый лагерь разбили в крошечной хижине, которая с одинаковым успехом служила альпинистам приютом и при необходимости баней. Ну, как разбили? оставили лишние вещи. С собой - только скальные молотки, крючья и верёвка, фляжка с водой и немного еды в штурмовых рюкзачках. В горы приехали на выходные. В понедельник Сашке на работу. На восхождение был один день.
Погода не задалась. К ночи, как часто бывает в горах, прошёл дождь, с утра вершины обложило низкими облаками, потому с выходом не торопились, но всё же собрались. Торчать в хижине - скукота смертная! Решили хоть одним глазком глянуть на маршрут.
Пока подошли под стену, погода наладилась. Они и сейчас не любят сходить с маршрута, а уж в те годы… В те годы верилось, что всё тебе под силу. И уж очень хороша была гора.
«Давай, только попробуем. Всегда остановиться можем»,- успокаивали себя. Себя обмануть проще простого.
Санька уже ходил этот маршрут, поэтому шёл первым и показывал его с гордостью, будто всё это он сам сотворил, а не мать природа. Сашка любит быть лидером.
Довольно быстро прошли «бараньи лбы». Это гладкие и крутые, как бараний лоб, скалы. Скалы успели высохнуть, поэтому лезли без страховки. Потом уткнулись в стенку. Сама стенка не высокая - метров восемь-десять, но когда под тобой сотни метров заглаженных десятиметровых ступеней, перспектива лазанья по вертикальной стене очень бодрит.
Со скальной полки стенка не выглядела непреодолимой, и это был кратчайший путь по направлению к вершине. Такие места обычно называют «ключом маршрута», пройдёшь его, считай, половина успеха у тебя в кармане.
Выше стенки можно выбраться на надёжные скалы, многозубой гребёнкой тянувшиеся в сторону вершины. Гребни безопасней расселин-кулуаров, потому что меньше шансов получить камнем, прилетевшим сверху.
Стенку можно обойти, пройдя траверсом вправо метров двадцать. Но не факт, что двадцать метров в бок лучше чем десять вверх. Вверх потом всё равно лезть.
Почему-то мысли, что можно повернуть назад не возникло. Кеха никогда в жизни не был отчаянным храбрецом, и даже не отчаянным, а просто храбрецом, и что бы другие об этом не догадались, легко ввязывался в любые авантюры, а потом привык к страху. Наверное, самые отчаянные поступки совершают трусы.
Полка была удобная. Кеха забил два скальных крюка, один на высоте поднятых рук, другой на уровне колена. К верхнему крюку пристегнулся сам, через карабин нижнего пропустил страховочную верёвку, сказал: «Готово».
Сашка вполне бодро ушёл на стену.
Страховать — дело не сложное, стоишь на скальной полке и выдаёшь верёвку напарнику, выкрикивая время от времени сколько верёвки осталось, чтобы он мог выбрать место для остановки и закрепиться.
Кешка выдавал верёвку. Сашка забирал слегка вправо, что было хорошо, потому что Кехе не надо бояться случайных камней из-под ног друга.
Кехе снизу был виден только Сашкин зад в альпинистской самодельной обвязке. Кеха машинально считал крюки, которые напарник забивал через каждые два-три метра. Всего Санька забил три крюка.
Звук был не очень. Когда скальный крюк крепко входит в трещину звук получается звонкий. Звонкого звука не было. Оставалось утешать себя мыслью, что будет легче выковыривать крючья из скалы.
Верёвка уходила вслед за Сашкой, а звука молотка всё не слышно.
Это сулило неприятности.
Раньше ходили со статическими верёвками, они не растягиваются. Такие верёвки следовало протравливать, чтобы хоть как-то смягчить рывок, если напарник сорвётся. На этом восхождении у них была двадцатиметровая, что для их стенки вполне достаточно.
- Осталось шесть метров,- крикнул Кеха.
«Три крюка — это примерно девять метров, значит Сашка уже ушёл выше последнего крюка метров на пять и продолжает лезть,- соображал Кеха, -давно пора бить крюк».
Тишина.
- Осталось три метра,- кричит Кешка.
Сашка лезет. Верёвка неспешно ползёт следом.
-Два метра,- кричит Кеха.
Верёвка ползёт.
- Вся верёвка,- старается не орать Кешка.
Это только можно подумать, что верёвка лезть помогает. Она отчаянно мешает, цепляется за препятствия, пытается оторвать альпиниста от скалы. Всё время нужно преодолевать её сопротивление.
До Кехи доходит суть происходящего. Сашка может лезть, но остановиться, чтобы забить крюк - нет. Негде встать, нет надёжных опор.
До гребня, где можно будет надёжно закрепиться, остаётся метра два.
- Выдай ещё верёвки,- просит Сашка.
- Вся верёвка,- повторяет Кеха, но слушается, снимает страховку с нижнего крюка, встёгивает её в карабин верхнего и ползёт выше. Сашка выбирает верёвку, создавая для себя свободу маневра.
-Вся верёвка,- вновь орёт Кеха.
-Выдай!- получает в ответ.
-Если Сашка сорвётся, ему метров десять кувыркаться до верхнего крюка и столько же ниже. У меня нет запаса верёвки, чтобы погасить рывок. Толку от нашей страховки ни какого, - соображает Кеха.
Мгновение поколебавшись, отстёгивает верёвку от страховочного крюка, лезет выше, встаёт одной ногой на этот крюк, ищет и не видит рядом ни одной трещины, чтобы организовать самостраховку.
- Всё равно,- думает Кеха, -длинны верёвки не хватает. Если он сорвётся, я его не удержу. Может промежуточные крючья выдержат, меня выдернет вверх, и вес моего тела остановит падение. Если крючья не выдержат, нам кранты…
Сашка вновь выбрал слабину и крикнул: «Страхуй!»
«От страхуя слышу,- пробормотал Кеха привычную шутку альпинистов себе под нос, а громко сказал, -давай!»
Почему-то Кеха был абсолютно уверен, что Сашка не упадёт, и страшно ему не было, было даже весело. Они верили друг другу и удаче.
Санька, как кошка, пролез последние метры. Весь запас верёвки друг выбрал наверх, и она ему не мешала.
Наконец, Кеха услышал звон. Звон показался ему звуком праздничного колокола. Это Сашка бил крюк. С каждым ударом молотка крюк глубже уходил в трещину, и звук становился всё выше. Кехе показалось, что Санька забил для верности штук пять крючьев.
Вторым лезть не страшно. Тебя надёжно страхуют сверху. Трудно только выковыривать скальные крючья из скалы, поэтому Кеха пыхтел, как паровоз, когда вылез на гребень.
-Ну ты даёшь!- сказал он.
-Да чего там,- мотнул Сашка головой, и спросил, -ты же надёжно страховал?
- Ну, вроде того,- пожал плечами Кеха.
Гребень был узкий и острый, как нож, точнее, как каменный топор, с зазубренным лезвием.
Они пошли вдоль гребня, пилой уходящего к вершине, поочерёдно страхуя друг друга через уступы. Хождение походило на лазанье вдоль забора, когда руками держишься за торцы досок и упираешься в его плоскость ногами.
Постепенно гребёнка расширилась. Ближе к вершине по ней можно было идти ногами.
Погода вновь изменилась. С запада потянулись фиолетовые тучи, в жуткой тьме которых иногда вспыхивало. Звук грома ещё не был слышен, но тучи всё теснились, заполняли собою долины, как конная орда перед атакой, занимали всё большую часть неба.
Честно сказать, у Кехи почти не осталось от горы в голове сколь-нибудь ясных воспоминаний - только чёрные камни под руками и острое ощущение бездны за спиной.
На вершине в туре из камней, кроме записки, в мятой фольге нашли несколько прямоугольников шоколадной плитки. С мая шоколад даже не успел побелеть, и друзья его с удовольствием съели.
Южный склон горы обрывается сплошной стеной, за ней торчит зубчатая вершина Башни, где весной погиб их друг.
Неделю назад они съезжали с Башни по кулуару, забитому снегом, на собственных ягодицах, когда спускались с вершины. Теперь снег почти растаял.
За Башней чернеет провал Тункинской долины с многочисленными озёрами, ещё дальше поднимаются покрытые кедровыми лесами округлые склоны Хамар-Дабана, похожие на щетинистые могучие спины диких вепрей. Справа выгибал гребнистую спину перевал Динозавр.
Снег ещё белел на северных склонах, глубоких расселинах и самых высоких вершинах.
Со снегом горы кажутся выше. Холодный воздух особенно прозрачен. Хорошо видно, что в каждой горной долине стоит своя погода. Со стороны востока долины ещё залиты солнцем. С запада передовые отряды тёмных туч уже начали своё наступление, засыпая землю стрелами дождя.
Очень хотелось убраться с вершины до прихода грозы. Сашка озабоченно поглядывал на часы, длинный июньский день разогнался, как камень под гору — не затормозишь и не остановишь.
Гребень между северной и южной стенами, ведущий на плечо горы, крутой, но легко проходится. Где-то здесь в узком каменном желобе - кулуаре начинается спуск. Но все кулуары были похожи.
Сашка долго лазил по горе. Холодный ветер из-под грозовых туч принёс туман, всё вокруг промокло и стало серым. Кеха успел промёрзнуть до костей. Наконец, по скальному крюку с верёвочной петлёй, оставленному в мае, Санька узнал место спуска.
Старым снаряжением настоятельно не рекомендуют пользоваться, но крюк с петлёй выглядел надёжно. Тратить свою верёвку, не хотелось. Сашка навесил страховку и позвал Кеху.
Кулуарный жёлоб быстро становился крутым и скрывался за перегибом скалы, отвесно обрываясь в долину.
Есть в жизни мгновения, когда чувствуешь особенно остро, что живёшь. Нагрузить верёвку, чтобы шагнуть на отвес одно из таких мгновений. Похожие чувства, наверное, испытывает парашютист перед тем как шагнёт из люка.
К этому невозможно относиться равнодушно, но не тогда когда ты замёрз, как цуцик. Холод вымораживает эмоции.
Кеха пристегнул верёвку и не шагнул, буквально вывалился с карниза вниз.
Мельчайшие капельки тумана сменились струйками дождя. Дождь стучал по каске и плечам, противно заливался за шиворот штормовки. Верёвка успела собрать на себя воду, и брезентовые рукавицы скоро стали насквозь мокрыми.
Кеха скользил по верёвке, отталкиваясь ногами от скальной стенки. Снизу вынырнула белая полоса снежника, щедро расчерченная следами от упавших сверху камней. Снежник по-хозяйски устроился в крутом жёлобе кулуара, будто не прошло уже две недели лета, и сейчас не дождь шёл, а была зима.
В горах часто лето с зимой перепутано. Иногда трудно их различить.
Возиться в снегу под дождём занятие подходящее разве что для белого медведя, потому друзья, сдёрнув верёвку со стены, поспешили убраться к зелёной травке.
Снег сверху раскис. Они иногда проваливались по пояс в месиво из ледяных зёрен, но идти по снежнику было быстрее, чем по скользким скальным плитам.
Старались держаться ближе к краю жёлоба, чтобы успеть выскочить, если пойдёт лавина, но, к счастью, снег плотно сидел на камнях.
Снежник обрывался ледяной аркой, из под которой мутным потоком вырывался шумный ручей. Совсем недавно здесь везде лежал снег. Новая трава не успела пробиться сквозь плотные, ровно, будто парикмахером уложенные концами вниз по склону, пряди прошлогодней травы.
Тумены туч унеслись на восток ближе к бескрайним просторам монгольских степей. Дождь закончился. Солнце стремительно садилось. Горные вершины ещё нежились в его лучах, но вечерний сумрак успел прокрасться на дно долины, сплошь покрытое курумником из серых, шершавых камней.
Сашка и Кешка торопились и почти бежали по каменной реке. От волы рыжие лишайники на камнях стали скользкими.
Бежать по скользким камням, как на велосипеде ехать, быстрее — равновесие держать легче. Падать больнее.
Когда выбрались на тропу, длинноногий Кеха убежал вперёд.
Тропа петляла по берегу реки средь кустов горной ивы и карликовых берёз, чьи листья и упругие ветки собрали всю влагу недавнего дождя и теперь щедро поливали ею и без того мокрых путников. Холодные потоки бежали по плечам и рукам, перебирались на ноги, затекали в сапоги, уносили с собой тепло из тела. Казалось, что мышцы на руках и ногах сгибаются со скрипом.
Когда Кеха добрался до хижины, фиолетовый сумрак выбрался из чащи леса и трещин скал, где хоронился днём и теперь хозяйничал в долине. Но небо ещё светилось слабым молочным светом. Белое свечение постепенно меркло, сменяясь чернотой. Самые храбрые звёзды, как нетерпеливые танцоры, уже вышли в звёздный хоровод, зазывая своих подруг.
От усталости Кеху мутило. Хотелось снять с себя мокрую одежду, забиться на нары и не шевелиться, но по опыту он знал, что это путь в никуда. Надо было двигаться, заставлять себя работать, делать на что сил хватает. Наверняка Сашке сегодня досталось больше, но принудить себя взять котелки и спуститься к реке за водой Кеха не смог.
«Вода, еда,- думал он,- подождут. Сейчас главное — тепло».
От холода башка плохо соображала, и болело всё тело. Непослушными руками стал щипать лучинки от сухого полена, чтобы сделать растопку.
Подошёл Сашка, молча сбросил рюкзак. Кеху как-то по краю сознания царапнула мысль, что мокрую верёвку всю дорогу тащил Сашка, но не зацепилась, и стыда он не испытал. Силы кончились.
Санька вылил воду из сапогов, переоделся, взял котлы и спустился к реке.
Когда он вернулся, у Кехи жарко топилась железная печка. Печка была большая, с толстой жестяной трубой и круглой дырой под котёл в плите. В такой печке горят любые дрова, стоит её только раскочегарить. Кеха сидел на полу и всей поверхностью тела, как это делают ящерицы, вбирал тепло.
Они целый день работали на горе. От усталости есть не хотелось, но голод был рядом. Он сидел в засаде, и ждал своей очереди помучить друзей. Нужно шевелиться, чтобы не доставить ему такой возможности.
Тут позвольте немного поговорить о мировоззрении, философии и еде, как части этих тонких материй.
С Кехой просто. Он ест всё. Когда Кеху спрашивают, что он любит, он обычно шутит, что любит женщин, а ест, что дают.
С Сашкой всё сложнее. Каким кришнаитским или около научным ветром в его голову нанесло, что мясо есть вредно, раз в неделю нужно голодать, белки, жиры и углеводы есть отдельно, устраивать экзекуции для своей печени, выпивая смесь лимонного сока с оливковым маслом, можно только догадываться.
В те годы куча советской интеллигенции читала Агни-йогу, Рерихов, Блаватскую, Каллагию, верила в Кришну и демократию.
Кеха, отлично усвоивший основы диалектического и исторического материализма, и к тому же отчаянный спорщик, несколько раз пытался внести ясность в идеалистический туман Сашкиных суждений, но чуть не потерял друга. С тех безуспешных попыток Кеха не спорит с Сашкой по пустякам, старается не ёрничать, и не раздражаться над привычкой друга съедать пять шоколадных конфет перед обедом, молча сносить приступы Санькиных покаянных стенаний, объевшегося, как прожорливая чайка, после очередной голодовки. Он его понимает. Сибирь - это не Индия, а тяжелая работа - не неспешное брахманское существование. Где-то эти калории надо брать!
В поход Сашка припас пакет сухой картошки. Залил сухой порошок кипятком, размешал, приправил маслом, и пюре готово. Удобно! И носить легко! Если бы не одно НО. Есть это невозможно!
В те годы в Союзе для сушки картофеля применяли только вакуумный метод. При таком способе растительные клетки лопаются, и крахмал выходит наружу, придавая блюду вкус и вид клейстера. Кехе он знаком с армии. Такую картошку не ели даже вечно голодные солдаты-первогодки. Но сегодня Кеха помалкивал, потому что у них с Сашкой действует простое и справедливое правило: делай сам или заткнись.
Сашка развёл костёр. Варить на костре, конечно, быстрее, чем на печи.
Воды Санька притащил полные котелки, на пюре столько не требовалось. Прижимистый и практичный Кеха отлил лишнюю в местный котёл, и вставил его в отверстие на плите в избушке. Кипяток никогда не бывает лишним. Хочешь - пей, хочешь - посуду мой.
Кеха сидел на пороге, подобрав под себя босые наги, и смотрел, как Александр кашеварит. Спину приятно согревало тепло печи, а грудь и лицо остужал холодный ветерок. Ветер дул с гор в долину, что обещало хорошую погоду.
Сашка, тоже босой, суетился у костра. Мокрая одежда исходила паром на куске старой верёвки, давно закончившей бурную альпинистскую карьеру, но не службу людям. Санька переоделся в просторную куртку, сшитую из суконного одеяла. Лёгкая и тёплая куртка в крупную шотландскую клетку была тайным объектом Кешкиной зависти.
Чтобы босые ноги меньше зябли, Сашка положил у костра ветки и все манипуляции старался проводить, не слезая с них. Ноги всё же мёрзли, и тогда друг по очереди подносил то одну, то другую к костру. Ступням становилось тепло, и Сашка улыбался.
Скоро вскипела вода. Санька отодвинул меньший котёл от огня, засыпал картошку из мешочка, старательно её перемешивая веткой, тут же подобранной с земли, посолил и оставил картошку распариваться и набухать. Из темноты извлёк белую пластиковую канистру и щедро полил её содержимым картофельное пюре.
По тому как Александр расходовал содержимое канистры, было видно, что досталось оно ему даром.
Незнакомая канистра Кехе сразу показалась подозрительной.
- Где ты её взял?- спросил Кеха.
- У речки лежала, нашёл когда за водой ходил. Я посмотрел, хорошее подсолнечное масло,- ответил Александр.
- Она хоть закрыта была?- продолжал пытать друга Кеха, -если без крышки, туда, наверняка, мыши нападали.
- Какие мыши? Что ты выдумываешь!- возмутился Сашка, но всё же приблизил канистру к костру.
В ярком свете сквозь полупрозрачные от жира стенки канистры отчётливо проступили тёмные, похожие по форме на запятые, пятна мышиных трупиков, плававшие в масле.
- Давай, лучше каши сварим,- предложил Кеха.
- В лесу всё чистое, подумаешь - мыши!- безапелляционным тоном заявил Александр.
- Я это есть не буду, -твёрдо сказал Кеха.
В детстве он живо интересовался биологией, потому твёрдо знал какие болезни переносят грызуны. Память услужливо подсказала страницы из учебника биологии с красочными описаниями разных хворей и реалистичными изображениями глистов.
- Я сухой картошки ещё в армии наелся, терпеть её не могу!- добавил для верности Кеха.
- Ну, как хочешь,- сказал Санька,- нормальная картошка!
Пока препирались, закипела вода, в стоявшем на печке круглом котле.
Кеха хорошо готовит, когда голоден, что с потрохами выдаёт эгоизм его натуры.
После длинного дня на горе захотелось есть, поэтому за готовку принялся с энтузиазмом. Усталости как не бывало. Худые люди восстанавливают силы быстро.
Кеха отлил часть кипятка в глубокую миску - остудить, набрал в кружку манной крупы, взял её в левую руку и тонкой струйкой стал сыпать в котелок. В правой держал ложку и быстро, очень быстро мешал кашу, чтобы не образовались комочки. Посолил. Добавил сахар. Отправил следом хорошую горсть изюма — пусть разваривается. Сунул в миску с водой палец, проверил достаточно ли остыла вода. Вода была как надо. Можно разводить молочную смесь.
В Сибири сухого молока было не купить, но питание для вскармливания грудничков стояло в любых продуктовых магазинах. Развёл. Смесь плохо растворялась в воде, старалась сбиться в комочки, прилипнуть к ложке. Но ничего не может противостоять человеческому упорству! Кеха влил молоко в котелок, и каша готова.
Запах молока вынырнул из котла и наполнил воздух. Только сейчас полной мерой друзья ощутили свой голод.
Ужинать устроились в избушке. Железные бока печи испускали блаженное тепло. Сашка сбросил куртку. Отсветы огня играли на узловатых мышцах мощного торса, светлых, чуть вьющихся волосах усов и бороды. Друг напоминал духа лесов - пана с известной картины Врубеля. Только тогда этот пан был молод, и в руках его была не свирель, а ложка.
Пан был печален. Есть картошку с мышиным маслом совсем не хотелось, но отступить — показать слабость. Он сам построил себе ловушку и сам себя в неё загнал. Невидимые стены из понтов и упрямства крепки. Ты сам их единственный строитель и охранник, и только ты сам можешь их разрушить.
Сашка сумел затолкать в себя пять или семь ложек картошки, прежде чем выдавил из себя: «Я наверное тоже кашу буду».
К чему всё это я рассказываю? Думаете про горы? Нет - про украинский характер. Не надо с хохлами спорить. Пусть наедятся до сыта тем, чего они сегодня на Украине наготовили. Нужно молча варить свою кашу. Людей только жалко, ведь трупы в их блюде не мышиные. А нам было бы достаточно знать, что всё у них в порядке.
30 октября 2016 года.