Без матушки встречаю я холодные рассветы и мавританку-ночь с Полярною звездой во лбу и полумесяцами в мочках ушек.
Без мамочки одна гуляю я по парку среди заснеженных деревьев и кустов, с головы до самых ног покрытых серебром куржи.
Без мамочки кормлю я сизарей и вдыхаю свежайший морозный аромат, исходящий от снежных пледов, одеял, подушек.
То, что прежде радовало глаз и восхищало сердце, то не задевает за живое; всё и вся фиолетово для сиротинушки-души.
На душе тяжёлый груз не позволяет оной воспарять в епархию ветров,туда-сюда гоняющих по небу караваны снежных хмар.
Меня не радует слепящее сиянье свежевыпавшего снега, укутавшего твердь пуховою периной до весенней оттепели-таянья.
Без мамы,в одиночку безучастно наблюдаю, как в алых душегреях снегири вкушают рябиновое лакомство - льдистый янтарь.
До красоты ль заснеженного царства, блистающего в солнечных лучах, когда мои плечи покрывает чёрный плед отчаянья.
Мне безразлично что и где творится на многострадальной тверди; равнодушна ко всему происходящему в подлунном мире.
Чужое счастье и чужие беды мне по барабану, поскольку с головой погружена в непреходящую депрессию тоски-печали.
От мучительных переживаний мой ослабевший дух взлететь не может, оного вниз тянут личного трагизма стопудовые гири -
Тяжеленный неподъёмный груз за пазухой психеи - составляющей человеческого естества-натуры в чёрной траурной вуали.
Дневного светоча холодный свет не согревает мою душу, в тончайшем одеянии, на босу ногу бредущую куда глаза глядят,
Не разбирая ни стези-дороги, проходя сквозь возникающие на пути преграды, не замечая пред собой что-либо, что-нибудь.
Холодные ветра её пронзают до самого нутра; сплошной стеною с неба сыплющийся снег покрывает её от макушки до пят.
Моя осиротевшая психея когда-нибудь оправится от горя, найдёт в себе силы взлететь и продолжить свой жизненный путь.