Мне было шестнадцать, когда мы с родителями отдыхали в Тайланде, в Пхукете. У полковника Лосева, моего отца, впервые за десять лет выдался долгожданный отпуск. Первый раз заграницей, впечатлений море – полёт часов двенадцать. Дома зима, а здесь настоящее лето, жаркое, солнечное.
Синее небо, сочная зелень, и разноцветные краски тайского рынка, у меня даже голова закружилась. Океан ласковый, отличается от нашего Чёрного моря. Только кинули вещи в гостинице, и сразу купаться, вода тёплая, как в ванне. Несколько дней отмыкали, как говорил папа, называл нас бегемотиками, хотя и я, и мама стройные. Мама обижалась, а папа смеялся, дурачился. Давно я их такими не видел счастливыми.
На третий день отдыха решили достопримечательности Пхукета посмотреть. Тайский рынок — это непередаваемое зрелище. Во-первых, торговые площади находятся под открытым небом. Яркое солнце палит, в глазах рябит от радуги красок. Праздник здесь, словно каждый день.
Во-вторых, рынок место многолюдное. Детвора снуёт под ногами, смеются, тянут за собой младших братьев и сестёр. Толпы туристов разглядывают диковинные фрукты, охают, ахают. Шум, гомон, даже гарь, нет-нет, да проедет мимо тарахтящий «мотик», прокладывая путь в неизвестном направлении.
В-третьих, плоды диковинных фруктов, дома, я таких ни разу не видел, ну, кроме кокосов, конечно.
Жёлтая амла, похожая на крыжовник, ананасы и арбузы с оранжевой мякотью. Джекфрукт – экзотическая штука размером с огромную вытянутую тыкву и плотной кожурой с шипами. Особенно меня впечатлил драконий фрукт с розовой кожурой и белой мякотью с миллионами маленьких семечек. Отец все названия озвучил, а мы с мамой рты открыли, слушали, пробовали. Карамбола, лангсат и всякая всячина, я названия все и не запомнил. Всего не перечесть. То блаженно причмокивали, то плевались и фукали.
Красивые изделия из бамбука, стекла и поделочного камня заинтересовали маму. Она тянулась ко всякой всячине для туристов – магнитикам, соломенным картинкам, закладкам, цепочкам и браслетикам. Вот смотрел на неё и думал: Зачем тебе всё это, потом дома валяться будет. Эх женщины». Она бровки вскидывала вверх и на папу смотрела, безделушки больно нравились ей. Отец улыбался, кивал и снова раскрывал портмоне.
А мне больше всего мороженое понравилось. Оно здесь особенное, не просто вкусное, а интересное в приготовлении. Его делали прямо на холодильнике в виде металлического листа. Руки тайца-кондитера двигались быстро. Помню, как смотрел на волшебство мастера и глаз оторвать не мог. Сливки и фрукты превращались в мороженое, а мастер лопаткой работал живо, умело. Свернул потом сливочные лепестки в цветок, посыпал какими-то орешками. Вкуснотища, не передать словами!
Мама потянула меня за собой, папу потеряла. Видимо снова решила «раскрутить» его на новую покупку. Отец заглянул в торговую палатку там ножи с красивыми ручками, трубки курительные.
Усталость нахлынула внезапно. Жара, смена климата и часовых поясов, рассуждал про себя. Моё внимание привлёк мужчина. Метаморфозы, которые я увидел, никто словно и не замечал. Таец средних лет стоял около магазинчика, делал покупки.
Лиловые нити, лёгкие, невесомые. Они выползли у него из плеч, тянулись вверх, как будто живые. Щупальца, как у медузы колыхались в воздухе, раскачивались у него над головой. Таец расплатился и направился в нашу сторону. Лиловые черви плыли следом за мужчиной. Зрелище притягивало и в то же время пугало. Рот наполнился слюной, и тошнота скрутила желудок. Мама смотрела в его сторону, и я понял, что она ничего не заметила.
Наши взгляды встретились. Незнакомец криво улыбнулся, будто догадывался, что я раскрыл его секрет. Знал и то, что никто кроме меня не обнаружил его тайну. Обладатель лилового шлейфа двинулся навстречу, осклабился, как хищный зверь. Я замер, мурашки пробежали по спине, на шее поднялись волоски, а пот стекал по вискам. «Что, если он угроза мне и родителям»? – пронеслось в голове. Я отвёл взгляд и, когда таец прошёл мимо, то ощутил запах тухлой рыбы или водорослей. Замутило сильнее. С опаской глянул вслед тайцу, он точно парил над тротуаром. Я помотал головой из стороны в сторону, отбрасывая от себя видение. В голове зазвенело. Наваждение не исчезало – странный человек шёл по тротуару, останавливался у прилавков, а лиловые щупальца вытянулись на метра полтора над его головой. Выглядели они жутко, я покачнулся и чуть не упал, теряя почву под ногами.
– Саш, ты чего? – мама окликнула меня, и в её глазах вспыхнули вопрос и беспокойство. Я обернулся, искал незнакомца. – Бледный какой, – её голос дрогнул. – Ты себя плохо чувствуешь?
– Что у вас там за телячьи нежности? – рассмеялся отец. Я глянул на него, смахнул пот со лба, зачесал длинные волосы за уши и вдруг закашлялся. – Что случилось, сын?
– Пап, давайте домой пойдём. Тошнит жутко…
– Что это ты мокрый, как мышь? – отец свёл брови и коснулся тыльной стороной ладони моего лба. – Да, ты ледяной, как будто из холодильника вылез.
– Пап, мам, – никогда я не чувствовал ещё себя таким беззащитным. Точно мне было не шестнадцать лет, а – пять, и в чужом городе я потерялся, будто иголка в огромном стоге сена. – Я должен вам рассказать одну вещь.
Тайца я уже не видел, но лиловые нити до сих пор колыхались в воздухе, они виднелись вдали, никуда не исчезали, а следовали за своим хозяином.
Родителей переполошил тогда. Мама говорила об отравлении, об акклиматизации. Сейчас понимаю, что не стоило всем портить отдых. Отец на следующий же день поменял билеты, хотя мы с мамой протестовали. Я говорил, что чувствую себя хорошо, но глава семьи словно заподозрил неладное, и наследующий день мы вылетели на Родину.
Вопросов после моего рассказа родители не задавали. Казалось, отец что-то знал о происшествии в Тайланде, поверил мне, но тема эта больше не обсуждалась. Моё признание не просто расстроило его, а заставило задуматься. Он точно замкнулся в себе и несколько дней ходил сам не свой. Я был уверен, что увидел что-то не просто странное, а запретное, о чём рассказывать никому было нельзя.
Сначала настойчиво расспрашивал его, в чём причина перемены в настроении, в поведении, но всякий раз отец отмахивался и переводил разговор на другую тему. Через месяц мы перестали вспоминать грустно закончившийся отпуск, родители вышли на работу, я заканчивал девятый класс. Время полетело – экзамены, новое место учёбы, новые друзья, практика, сессия.
Минуло три года.
После колледжа, когда мне исполнилось девятнадцать, я отправился служить в армию.
Помню, как после проводов, когда разошлись родня и друзья, мы остались с отцом одни. Он курил и что-то писал в блокноте. Мама помыла посуду, поцеловала меня в макушку и вышла в гостиную.
– Не засиживайтесь завтра рано вставать.
– Хорошо, мам. – Глянул на отца, поставил телефон на зарядку. – Завтра в семь утра к военкомату уже, – выдохнул шумно.
– Ага, – кивнул он. – Ну, ничего, год быстро пролетит. Не переживай.
– Да всё нормально, бать.
– Знаю. Я тоже из них.
– В смысле? – я не понял, что отец имел в виду.
– Из тех, кто видит. – Он серьёзно смотрел на меня, а потом потушил сигарету и вышел с кухни.
Я непонимающе смотрел в закрытую дверь, удивлялся: «вот сказал, так сказал, или выпил лишнего? Наверное, так и есть», - решил и отправился спать.
Служба начиналась. Я даже не ожидал, что сразу товарища найду себе. Его Лёхой звали. Такой высокий, тощий, на голову выше меня. Сразу завязался разговор, новый приятель любил, как и я играть на гитаре, и музыка нам одна и та же нравилась. У нас в автобусе все ребята хорошие были, шутили, всякие приколы рассказывали. На обед автобус остановился возле посадки, командир приказал всем выйти, накрыли «поляну», припасы всем родители собрали. У кого-то богаче, у кого проще, но никто не жадничал. Несколько ребят скромно топтались в у автобуса. «Им родители ничего не собрали», - решил я, а Лёха сказал, что они детдомовские. Один из них смелее оказался, не стеснялся, налетал на харчи, а двое, уныло мялись в сторонке. Прапор велел не зевать и сказал, что армейское братство не даст никому помереть с голоду. После сытного обеда разговоры пошли веселее, перезнакомились друг с другом. К концу поездки вообще, как родные стали.
Нас привезли в другой город. Помню, жара стояла, солнце палило, как адский фонарь. Казарма здоровенная, двух-ярусные кровати в ряд. Запах стоял странный. Вроде чисто, но в воздухе витал душок пота и носков. Это был распределительный пункт. Офицеры гоняли нас за любую провинность. На плацу солнце печёт, как на сковородке. Футболки в умывальнике мочили, натягивали на себя и блаженно вздыхали. Правда, позже с соплями две недели ходили, а ротный дал нам прозвище – «шмыгари».
Пробыли там два дня, пока нас не приписали к воинской части. Выдали форму, попросил Лёху сфотографировать меня и отправил маме. Уж она обрадовалась, смсками завалила. Я только здесь понял, как родителей не хватало, три дня прошло, а уже соскучился.
Приехал прапорщик с двумя сержантами. Прапорщик коренастый такой мужик, с круглым животом и усиками. «Виктор Иванович Гуляев», - представился он. Я почему-то Гитлера вспомнил, да, и сержанты за глаза называли его Адольф, что было смешно. Мы с Лёхой и несколькими ребятами из нашей команды отправились в стареньком «Пазике» на железнодорожный вокзал. Полтора суток слушали стук колёс в душном «плацкарте». Закупились едой ещё в Краснодаре, прапорщик отправил с нами пару сержантов в «Пятёрочку». Пили чай с печеньем, Лёха под вечер бутерброды уминал, я вспоминал мамины пироги, что мы доели на «девятке», так краснодарский распред. пункт называли.
Сержанты пили весь день. Некоторые из новобранцев решили, что им тоже пиво можно, но зоркий глаз Адольфа «перекрыл кислород».
– Духи, вы чё совсем нюх потеряли?! – рявкнул Адольф. Пацаны вздохнули, отдали три бутылки. Лёха назвал это рэкетом, а я махнул рукой и добавил, что парни виноваты сами. Нам и без алкоголя было весело.
На Казанском вокзале сыро, только что дождь прошёл. После южного солнца было свежо и хорошо. Ребята сгрудились около вагона, нас пересчитали, а потом мы потащились к автобусу. Глазели по сторонам. Вроде в Москве, а ничего толком и не видно. Бомжи какие-то, похлеще наших местных. Цыгане зазывали на гадания, от нашей группы, правда, резво отскочили в сторону. Девушки проходили мимо, послали нам с Лёхой воздушные поцелуи, а мы в ответ растягивались в улыбке, пока не получили подзатыльники от сержанта. Он хохотнул, а мне что-то обидно стало.
До части добрались за два часа. Как говорил прапор, нам ещё повезло – большинство отправились покорять сибирскую тайгу, мурманские льды и Северный Кавказ.
Мы же, как партизаны осели в лесах подмосковья. Адольф пару раз намекнул, что мы «блатные» поэтому и попали в закрытую часть. Мне не нравились эти разговоры, я шёл в армию с желанием. Всегда хотелось научиться стрелять, да и дома сидеть, как некоторые «косившие» одноклассники, не хотелось.
Месяц «учебки» закончился. Сержанты уже не казались злыми: научили прятать телефоны в носки, правильно постели заправлять, чтоб «талибы» не пришли (это прикол такой был, когда молодых учили уму разуму. Устав учили, командир роты капитан Пинько многозначительно качал головой и спрашивал:
– Чем устав написан? – оглядывал нас, кивал и сам же отвечал, – правильно, кровью.
Разбирали «калаши», собирали снова, торопились, поглядывали друг на друга, сопели. Я за Лёхой еле поспевал, и вечно забывал что-нибудь. Тихо матерился, хотя тут это вообще нормальная человеческая речь. Как бывало старший лейтенант Доронин загнёт, хоть записывай. Лёха говорил:
– По его матерному языку поэмы писать можно, что не слово – поэзия!
Мы смеялись, передразнивали старших по званию. От сержантов получали подзатыльники и наряды в не очереди, но старались не ударить в грязь лицом.
Прошло полгода. Мы уже себя «дедами» называли, молодых уму разуму учили, командовали. С Лёхой отличились на стрельбищах и нам ефрейторов дали. Лёха, правда, плевался, говорил, что ефрейтор звание говнистое, вот сержантом младшим на дембель уйти было бы круто.
Кошка в столовой завелась, толстая такая, пятнистая, назвали её Бурёнка. Расцветкой – чисто маленькая коровка, рогов только не хватало и вымени. Мы её котлетами кормили, повариха сказала, что Бурёнка крыс ловит, поэтому и оставили её в столовке. Всякий раз приходили и гладили её, косточками куриными угощали.
Один раз в часть должен был приехать проверяющий с группой. Пинько сообщил нам, что это какой-то важный генерал «фсбешник». Бойцы надраили казарму, территорию вылизали, покрасили и побелили всё, что можно.
Даже нас с Лёхой на лопату поставили, как и других «старичков». И ни тебе перекура, ни тебе водички попить. Напахались мы, я ещё шнурок на берцах порвал, злой был как собака.
– Прямо не могут они без показухи, – ворчал я и жаловался Лёхе.
– За то в столовке сегодня хавка на уровне, – улыбался товарищ. – Лось, а в «чепке» чего только нет! Эх, затарюсь сегодня «чоко-пайками».
Я махнул рукой, глянул на часы, потом высунулся из-за угла и окинул взглядом территорию. Трава выбрита, деревья побелены. Сигарета зашипела и потухла во влажном водостоке. Я мотнул головой Лёхе, товарищ выскользнул между кустов и выбросил окурок:
– Идём, Саня. Проверим, как там духи работают, а то не хочется от сержанта получать чухалей.
– Сегодня кто, Жуков?
Лёха кивнул. Контрактник, которого мы называли Жук, сволочь ещё та был. На короткой ноге с начальником части Хиляевым, родственник его или просто любитель закладывать пацанов.
Брезгливо сплюнул сквозь зубы.
– Этот с лупой будет по плацу ползать, лишь бы нам нагадить.
– Это точно. Давай ты к духам, а я пойду, бокс проверю, как там пацаны прибрались.
Иду, значит, мимо корпуса, где начальник части сидел, а со ступенек спускается незнакомый вояка. Правда, в штатском, но видно, что из военных. Высокий, плечистый мужик, башка квадратная, словно приколоченная к короткой мускулистой шее. Стрижка под троечку, а глаза такие чёрные, аж оторопь меня пробрала. Зыркнул этот «фсбешник» в мою сторону, я бы сказал не просто не добро, а злобно как-то. Я прибавил шаг. Мимо него прошёл. Что-то заставило обернуться, и тут я чуть не упал. Ноги, просто, подкосились.
Мужчина двигался лёгкой походкой, точно парил над тротуаром. К небу из его плеч вытянулись лиловые нити. Полупрозрачные они покачивались в воздухе. На кончиках появились отростки, наподобие бутонов, они словно оглядывали местность. Во рту пересохло, я облизал губы и боялся пошевелиться, пока не почувствовал тычок в спину. Обернулся. Жук, осклабился, склонил голову набок и ехидно уставился на меня.
– Чё стоишь, пялишься? Не видишь начальство из Москвы приехало.
– Вижу, – проговорил я и не узнал своего севшего голоса.
– Вы чё там курили, дебилы? – рявкнул Жук, дёрнул меня за плечо и грубо притянул к себе. Жуков низкорослый, я на голову выше него был, но это не мешало ему распускать руки и быть мерзким типом. Нет, мы не его боялись, мы опасались последствий. Кому охота потом в ОЗК бегать по плацу или того хуже в лесу, если отправят по оврагам носиться.
– Отвали, – наверное, слишком грубо ответил я, вырвался из цепких рук сержанта Жукова. – Он знакомый моего отца.
Зачем ляпнул это, сам в тот момент не понял, наврал, чтобы Жук отвязался. Он вскинул глаза, глянул мне за спину и переспросил:
– Знакомый чей?
– Отца моего! – уверенно ответил я и добавил с ехидцей в голосе, что не стоит об этом распространяться. – По головке не погладят тебя, Жуков. Ты ж знаешь, что отец у меня военный. Или думаешь, я врать буду?!
Врал я искренно, честно, и сержант отцепился, процедил сквозь зубы, чтобы я двигал в роту:
– Шевели Булками Лосев, и хватит без дела шататься.
В этом он прав. Я понёсся к казарме, сердце колотилось. Вспотел, а в левом боку противно закололо. «Что это было»? – спрашивал себя, - «рассказать Лёхе, не поверит, да если и поверит, что дальше»?
Перед глазами стояло неприятное лицо мужика и эти щупальца, словно они выбрались на свет, чтобы подышать свежим воздухом. «А что, если они управляли им. И кто был тот таец, которого я увидел в Пхукете, всё это очень странно. Лиловые сны. Это просто лиловые сны».
Лёха ворчливо глянул на меня, спросил, где я шлялся. Я ответил, что попозже расскажу, и что он мне не поверит точно. Товарищ непонимающе поднял брови, в его глазах вспыхнул интерес, но времени на разговоры не осталось.
Мы построились, пошли строем по чистым до блеска вычищенным дорожкам части. Чеканили шаг, пели «Катюшу», дружно и бодро шагали мимо столовки. Бурёнка сидела на подоконнике и умывалась. Наши бравые солдатики промаршировали мимо корпуса начальника части, двигались к плацу. «Фсбешник» стоял рядом с Хиляевым, а ещё Адольф примостился рядышком. Хиляеву что-то в ухо шептал. Глаза такие масляные. Думаю, опять «нажрался». Прапор всегда навеселе был.
Проходим мимо, а я смотрю во все глаза, ору «Катюшу» и вижу, что лиловые щупальца раскрыли бутончики и теперь походили на длинные поганки на ножках. Кивали прозрачными головками в такт марша и словно рассматривали нас. Никто. Никто кроме меня не видел их. Спину покрыл холодный пот, тошнота скрутила желудок. «Только не блевануть», – пронеслось в голове. «Возьми себя в руки. Один в поле не воин».
Руки так и чесались придушить этого гада. Я знал, что он угроза, что его нужно уничтожить.
Остановились на плацу, промаршировали и по команде «Смир-р-на! Равнение нале-е-во!» замерли, как оловянные солдатики.
Этот с медузными грибами сделал два шага вперёд вместе с командиром части, руки перед собой сложил лодочкой и всё рассматривал нас. Плеваться хотелось. Говорил что-то, а я словно ничего не понимал, как будто вместо слов бульканье вылетало изо рта пришельца из лиловых снов. Смотрел на ребят, а они, как заговорённые – по струнке вытянулись, глаза вытаращили и внимали, будто господь Бог вещал с трибуны, а не этот крендель черноглазый.
В какой-то момент, странное дело, по спине кто-то шлёпнул. В руку сунул какой-то предмет. Я вздрогнул, понимая, что это нож. Рукоятка у него тёплая, приятная на ощупь, провёл большим пальцем по холодному лезвию. По спине пробежали мурашки.
Не знаю, что случилось, не понимаю, как я выскочил из строя и резво побежал к тому уроду с лиловыми щупальцами медузы. Он хищно оскалился, нити, точно готовясь к нападению, застыли в воздухе, а потом ринулись ко мне. Не успели, я увернулся и пырнул ножом их хозяина в живот. Никто не пытался остановить меня, никто не мешал наносить удар за ударом в туловище чудовища.
Лиловая кровь брызгала в лицо. Завоняло тухлой рыбой. Я вспорол ему грудь, которая оказалась на удивление мягкой, будто бы лишённая костей. Внутри лавандовые щупальца извивающихся червей. Твари копошились, пищали, а я кромсал их, резал на части. Во рту вязкой слюной появился металлический привкус ужаса. Замутило. Я остановился, обернулся, бросая взгляд за спину. Ребята замерли, с ужасом глядели на меня. Выхватил взглядом из второго ряда Лёху, он бледный прижал ладони к лицу. Не было вопроса «что же я наделал», я будто бы выполнял важное задание, поручение незнакомца, который вложил в мою руку нож.
Глянул на лезвие, фиолетовая кровь сделалась красной. Скосил глаза на поверженного врага, его грудь развороченая, там кишели лиловые черви. Они умирали, как и хозяин, который не издавал больше ни звука.
– Ты что Лосев ох..л?! – заорал Хиляев. В его глазах застыл ужас, а бледное лицо с выщерблинами сделалось вдруг серым, обрюзгшим.
– Спокойно, – тихо ответил Адольф. От него я никак не ожидал этакого тона. Внезапно он вытащил из кармана какую-то коробочку, нажал на кнопку и странное дело, всё вокруг застыло, словно прапорщик умело управлял временем и пространством.
– Товарищ прапорщик, – я выронил нож, покачнулся, перед глазами поплыло. Глянул на мёртвого выродка и меня вырвало. Голова кружилась, а перед глазами плясали красные огни.
– Ничего, солдат, это ничего. - Адольф спустился по ступенькам, поднял с залитых фиолетовой кровью плит нож, вытер о штанину и похлопал меня по плечу. – Шерхан, выйди на свет! – крикнул громко. Я вытирал губы, отплёвывался, а потом посмотрел на ребят сослуживцев, на ротного, на сержантов и в груди заныло. Это зубная боль, только в сердце, она прошивала иглами жужжащей бормашины.
Словно из тени возник человек. Он был тоже из военных, но форма у него какая-то странная, чёрная, точно не наша, но в то же время и не иностранная.
– Виктор Иванович, – наконец выдавил я, – что… что это? Кто?
Ноги дрожали, и коленки вдруг стали слабыми, я опустился на бетонные плиты, брезгливо отполз от фиолетовой лужи крови.
– Не беспокойся, Вик, – сказал тихим голосом Шерхан прапору. Склонился ко мне и похлопал по плечу. – Парень, всё будет хорошо. Ты прошёл проверку и теперь нужен нам.
Я посмотрел на него, высокого с суровыми чертами лица. Они словно вырезанные из камня, и покачал головой.
– Наверняка вы меня с кем-то спутали.
– Нет, Саша. Ты тот, кто нам нужен. Идём. Временная петля скоро затянется, пора уходить.
Потный, со вкусом рвоты во рту я не чувствовал себя героем. Уходить не хотелось, остаться после кошмара из лиловых снов, тоже здесь не мог. Смотрел на замерший мир и еле-еле переставлял ноги. Словно участник дурного сна я двинулся за Шерханом. Серый сгусток похожий на рваный кусок ваты завис в воздухе. Он всосал нас внутрь, а я зажмурился и задержал дыхание.
– Открой глаза. Саша, – голос, словно издалека всплыл облаком. Я нехотя приоткрыл глаза и увидел водную гладь озера.
Мы стояли на деревянном причале, и теперь я мог лучше разглядеть Шерхана. Теперь он не казался мне странным – обычный человек, спецназовец, наверняка. Он был спокоен и ждал пока я приду в себя.
– Что произошло? – выдавил я из себя. – Что всё это значит?
– Ты тот, кто видит, – ответил Шерхан. – Старики уходят, а вас молодых теперь собираем по всему миру. Рад, что ты сын своего отца.
– Он, что тоже?! – я вдруг вспомнил разговор с отцом перед тем, как отправляться на службу.
– Ну, ничего, год быстро пролетит. Не переживай.
– Да всё нормально, бать.
– Я тоже из них.
– В смысле?
– Из тех, кто видит.
– Кто они – люди с медузами? – спросил я. В голове вдруг стало ясно.
– Это вторжение, Саня, идёт оно уже сорок лет. Ни сразу поняли, конечно. Для этого потребовалось много лет. Паразит захватывает мозг и тело хозяина, управляет им. Пришельцы выбирали высокопоставленных чиновников, тех, кто управляет государствами, тех, в чьих руках наше будущее. Люди даже не понимают, что паразит распоряжается их сознанием, никто не замечает сразу перемен. Тех, кто видит, стало больше. Раньше вас бы посчитали сумасшедшими, – он отвёл в сторону карие глаза, – как моего деда, заперли в психушку, где он покончил с собой… или помог кто. Но обо всё немного позже…
К причалу приближалась моторная лодка. Я глубоко вздохнул, ощущая, как в горле зацарапало, и посмотрел на руки. Лиловая кровь въелась в кожу, и было желание избавиться от неё, как и от воспоминаний, как я убивал заражённого паразитом человека.
– Понимаю, что для тебя это шок. Ты прошёл проверку. Полковник Лосев не сразу доложил, что его сын один из нас. О случае в Пхукете он рассказал три месяца назад. Ну, и, слава Богу. Всегда рад пополнению, – скупо улыбнулся Шерхан.
Лодка приближалась. Я смотрел на нос судна, он вспарывал словно лезвием зеркальную гладь воды. Не боялся, теперь страх отступил, появилось желание разобраться, понять что происходит, кто я в этом мире и что мне делать дальше.
– Ты получишь ответы, – тихо проговорил Шерхан.
Лодка остановилась, и на палубе я увидел знакомую фигуру в чёрной форме, такой же, как у моего проводника. Это был отец. Сердце заколотилось, я улыбнулся, смотрел на полковника Лосева, поправил кепку и приложил пальцы к козырьку, отдавая ему честь.