Жираф большой ему видней

Борисова Алла
Солнце жарило на всю катушку. Сорвавшийся со всех цепей ветер разгуливал легко и свободно, обжигая зноем.
Ошалев от жары и солнечного света, я врезался в толпу сходу.

Чёрт, — завопил мой внутренний паникёр и истерик, — болван, растяпа, опять всё растерял по дороге! Где эта грёбаная тряпка? Где пропуск, сертификат, справка?! Оглянись, идиот, — уже метро!

— Откуда их столько сегодня? — я озирался, ничего не понимая. Люди. Повсюду были люди, а впереди так вообще целая толпа. Что там все выхватывают друг у друга? Почему столько дебильных масок? Детский сад на выгуле?

— Выбирайте, выбирайте. Никакой паники, никакого страха, — ликующий голос взвивался и веял над головами, — берите, милые, берите!

— Да что брать-то? — Протиснувшись кое-как, увидел завал масок на столиках, — маски зверей? Это ещё что?
— Ничего — просто весело. Довольно грустить, сколько можно жить печальными, — из серо-голубого воротника метрополитеновца, на меня задорно взирала рыжая лисья морда. — Успокойся — всё волшебно. Выбирай любую. Бесплатно, братец, всё бесплатно.

— А что за маскарад? — И так было не по себе, а тут, оглядываясь вокруг, я почувствовал себя приличной сволочью. У всех праздник, а я с кислой рожей. Ладно, потом разберусь, сейчас главное спрятать несоответствующую физиономию под маску.
— Брать любую?
— Что по душе, — лисичка-сестричка манила хитрым взглядом, — играй, мальчик. Не хнычь — пришла пора развлечься.

Солнце совсем ошалело, обжигая лучами, но это было так призрачно неважно, потому что повсюду — нечто феерическое, реально нереальное. Кого только здесь не было. Мимо турникетов неслись в легкомысленном вихре львы, волки, медведи, страшные носороги. А головы анаконд раскачивались при каждом шаге. Офигеть! Всё царство фауны, куда-то спешило, и поток радостного праздника скатывался на эскалаторе вниз.

Пушистые коты, одетые в униформу, махали им вслед.
— Котики? А почему не собаки? — Промелькнул в голове дурацкий вопрос. И правда дурацкий — любая маска, а коты это всегда здорово, по-домашнему уютно.
— Что тут понимать? Оно тебе надо? Всё равно фиг поймёшь. Берёшь или так и будем на жаре плавиться? — зудел мой внутренний пофигист, — Не берёшь, тогда иди вон отсюда. Отдышись, наплюй и вспомни — всё параллельно.

Я вышел обратно, и ветер ударил в лицо. Он носился по улице, как сумасшедший, подбрасывая вверх ворох осенних листьев.

Потоптавшись у колоны, поплёлся к лисе.
— А на всех хватит? Не хотелось бы смешиваться с массой. Индивидуальность, знаете ли, мне больше нравится. На хрена быть сотым львом или тысячным тигром? Есть такие, которые мало кто берёт?
— За последней колонной глянь — туда закинули.

— Ну конечно, — вздохнул, роясь в груде забракованных, — крысы, зайцы, хомяки, кролики. Хоть бы что приличное, а не эта мелочь.
Мимо пробежал жуткий дикобраз.
— Надо же, как вжился в роль — все иголки в боевом порядке, а грохота-то сколько, — мне стало совсем грустно. Надо что-то выбирать, а нечего.

Хлопок закрывающейся дверцы автомобиля, и коты в серой форме окружили меня.
— Проблемы, мальчик?
— Да вот, выбираю?
— По душе?
— Это супер обязательно по душе?
— Конечно. Чтобы всем было видно кто идёт. А ты тут около хомяков застрял. Что взять с крысы? Никакого обаяния и доверия. Шевелись — это игра. Веселье не откладывается на завтра.
— Это маскарад.
— Какая тебе разница? Просто весело. Вливайся. — Кот повернулся ко мне спиной. Глядя на его гладкую шею, блестящую шерсть, я совсем смутился и, как заяц отпрыгнул в сторону.

— По душе, нравится? — Фиг знает, что мне нравится. От солнечного жара мысли плыли и путались. Хотелось прохлады, вьюги, снега и глотка ледяной воды... Или нырнуть в прорубь.

— А человеком нельзя? — Погладил котейкину шею. Гладкая, жирная и горячая.
— Человеком? — Милая, усатая морда с интересом смотрела на меня. — Не поймут, но всё добровольно. Не хочешь зубром, крокодилом — езжай человеком.
Кот сощурился, потёрся мохнатой щекой об воротник униформы, — скучно будет ехать. Возьми хоть жирафа. Милый же, и шея длинная.
— Жираф большой ему видней, — аккорды знакомой песни грянули в голове, и ветер вышвырнул меня на улицу.

Я стоял у выхода.
Как странно. Весёлая толпа зверушек заходила веселясь, там, а здесь никого не было.
Шаг вперёд и дверь легко поддалась, пропуская меня внутрь.
Светло, прохладно и безлюдно. Ни котов, ни львов, никаких змей и прочей живности с человеческими телами.

Откуда-то издалека доносилось праздничное, смешное, бесшабашное: музыка, смех или шелест листьев...

А я стоял, глядя на пустые ступени эскалатора, вхолостую бегущие мне навстречу. Ни внизу, ни посередине, нигде никого не было.

***

Осенний дождь лил, обрывая последние листья с веток, а я тупо глядел на серую морось.
— От таких снов и рехнуться недолго, — мне до сих пор было жутко. На подоконнике лежал кусок тёмно-серого меха.
"Зачем я притащил его домой? Оставил бы на той скамейке в метро. С какого рожна лапа потянулась?".

Небольшой клок, чуть серебрящейся, длинной шерсти. Мягкий и жёсткий одновременно. И почему-то я вновь, как вчера в метро, почувствовал нечто древнее, злое и в тоже время требующее, зовущее непонятно куда.

— На фиг всё это, — распахнув окно, бросил его вниз, — Крысы съедят или котейки в свой подвал играть утащат — пусть. Мне точно ни к чему.

Закрывая окно, посмотрел вправо. На миг показалось, что одна сторона улицы сияла жарким солнечным светом, я даже почувствовал знойный ветер, как в том дурном сне.
Тревога взбрыкнула на секунду, но тут же унялась: "Показалось. Видно ещё от ночного дурмана не отошёл. Осень. Обычная осень за окном. Дождь, холод. Какое там жаркое солнце на мокрых крышах".