Прежде не только деревья были большими, а калоши внуки донашивали. Еще живы в памяти времена, когда за пограничным шлагбаумом кривлялся в нашу сторону Искус размером с внушительную фигу. И ведь что подлец вытворял? То прикинется тесными джинсами, то пузырящейся пепси-колой. Особо мечтательным представлялся в образе легко доступных женщин в сетчатых колготках, заправленных в сапоги-ботфорты. Хорошо, что бдительные Местком и Партком уже на раннем этапе отсекали всех душой мятущихся, к побегу склонных.
Однако сразу за поднятием железного занавеса утереть нос Искусу направились группы передовиков, а, в отдельных случаях, - мутные индивидуумы (по частному приглашению). К последней категории относился и я – младший научный сотрудник НИИ.
В международный вагон грузился изрядно покоцанный процедурой сбора всех разрешительных подписей и с опаской, что власть одумается и снимет с поезда, не дав пересечь границу. Ничего запретного, кроме мыслей, я не вез, однако положенные - два литра вина или один литр крепкого алкоголя для подарков – булькали в дорожной сумке. К тому же пока колея пролегала по территории СССР квасить с целью пронести в себе не сильно возбранялось и на путь-дорожку кое-какой припас имелся.
Соседями по купе оказались люди простые, на стукачей не похожие. И что немаловажно – сплошь мужского пола. Едва колеса отстучали первый километр, мы все переоблачились в одинаковые треники и, практически, такие же безликие футболки. Определить, чьи очки покоились на приставном столике, стало положительно невозможно.
Зато дресс-код недвусмысленно намекнул, мол, пора!
Призыв: «А не выпить ли нам за знакомство» мужики встретили с пониманием и единодушием, напоминавшие атмосферу на отчетном пленуме ЦК КПСС. Звякнула посуда, зашуршали газеты. Сальце, лучок, варенные яйца, шпроты и прочая походная снедь мгновенно оттеснили буржуазные очки в сторону, а королева стола – курица и вовсе спихнула окуляры под окно, на радиатор. Чудесно! Была б моя воля, из всех видов передвижения оставил бы только паровоз.
После второй – «за тех, кто в поле», выяснилось, что ребята поголовно ударники, а после второй – но уже бутылки – незаменимые специалисты на производстве чего-то там очень важного, но плохо востребованного. Я весьма уважительно отношусь к людям, которые умеют работать руками. Даже слегка им завидую, ибо без технического прогресса прожить можно, а без калош – сыро. И не стыжусь в том признаваться. Что я не преминул сделать и в этот раз. На мои откровения из соседних купе подтянулись другие члены группы передовиков, и мы надежно скрепили союз молота и логарифмической линейки. Как потом напишет в рапорте их руководитель «… пьянку спровоцировало лицо сомнительной национальности, курящее сигареты с фильтром». Кстати сказать, предводитель налегал на беленькую не слабее прочих, однако оставался единственным, кто свою не принес.
Слово за слово, обнаружилось, что среди нас присутствуют заядлые охотники. Ну, тут и понеслось!
Не доезжая Бреста, мы перестреляли все, что хоть как-то подходило под определение «дичь», походя кляня работу, которая «только отвлекает и мешает». Разногласие в способах удовлетворения всепоглощающей страсти наметилось после станции, где наша - все еще дружная – компания восполнила поредевшие запасы огненной воды. Я, будучи человеком асоциальным, охочусь в одиночку, диким, так сказать, образом. То бишь, сторонюсь любых видов коллективных охот, в особенности – загонных. Мне откровенно чужда предельная заорганизованность подобных мероприятий, где: «вы идите туда, вы стойте здесь, вы …». И все по команде, все по инструкции. Нет, я не осуждаю запланированный отстрел копытных либо иных зверей, отнюдь, просто это не мое. Вот поделиться с единомышленниками впечатлениями, когда друзья вернулись и расположились у костерка, совсем другое дело. О том, что подобная – неоднозначная - социопатия укоренилась во мне окончательно, на уровне безусловного рефлекса, стало очевидным, в тот памятный день, когда я осознал, что пить в одиночку не в тягость, а робкие угрызения совести готовы скорее разделить, нежели помешать процессу. Мои же попутчики, напротив, являлись идейными поклонниками коллективизации во всем, включая добычу трофеев.
Разнополярность мнений грозила перерасти в непримиримость, когда по счастливой случайности речь зашла о периоде гона у животных. Тема неизбежно очеловечилась. Тост - «За баб-с!» ее укрепил, комментарии разукрасили, вопрос проводницы: «Мальчики, чего желаете?» привел в замешательство. За спиной вагоновожатой маячил вертлявый Искус.
С этой минуты рассуждения о чем-либо далеком от женской сексопатологии могли бы счесть бестактностью. Более других усердствовал руководитель группы, ибо ведал о поведении зарубежных фемин не понаслышке, а из самых что ни на есть руководящих источников. Его инструктаж так распалил воображение соотечественников, что расходиться по спальным местам никто не рискнул.
Выручила граница. Смена колесной базы вкупе с дефицитом горячительного принесли временное успокоение. Выбрав подходящий момент, я предложил, когда доберемся до пункта назначения, сопроводить желающих в дом греха с целью поделиться опытом и доказать преимущество нашей системы. Посовещавшись, мужики выдвинули из своих рядов пятерых – самых достойных.
- Они с доски Почета не слезают, - утвердил кандидатуры руководитель, - а, уж, с баб – плевое дело.
Я ознакомил собравшихся с прейскурантом. Руководитель согласно кивнул, мол, все верно, с учетом местных налогов и налога на охрану окружающей среды. Пустили по кругу кепку. Скрипя сердцем, сдали все (руководитель – анонимно).
- Только, как мы туда пройдем? – заволновались избранники, - Нам по статусу не положено.
- Руссо туристо – облико морале, - прочитал по шпаргалке один из них, - Я после собеседования бумагу подписывал.
— Это мой вопрос. Улажу.
Условились, что в день, когда туристам выделяется свободное от обязательных мероприятий время, я дам знать, куда и во сколько явиться.
По прибытии мы ненадолго расстались. Я встретился с человеком, который, выдавая себя за моего давнего знакомого, снабдил меня приглашением для частной поездки за рубеж. Им оказалась миловидная барышня, изучавшая язык Льва Николаевича Толстого и Федора Михайловича Достоевского. Не претендуя на достижения классиков, я трое суток старательно вносил посильную лепту в ее копилку русской лексики и грамматики. Порядком утомившись, с ужасом вспомнил о данном попутчикам обещании.
- Где у вас тут, э… дом греха?
- Бордель? – уточнила хозяйка.
- Ну, да, - мои впалые щеки зарделись румянцем.
- О! Ты есть гранд мужик?
В ответ я многозначительно улыбнулся и развел руками.
Полузапретное заведение располагалось на окраине города, в стареньком трёхэтажном особняке довоенной постройки. Я съездил в гостиницу и оставил на стойке регистрации записку согражданам с подробной инструкцией, как добраться.
За пять минут до оговоренного времени мы с ученицей сидели в кафе напротив. Передовики производства, для храбрости основательно разогретые предназначенным на подарки и предусмотрительно заныканным алкоголем, явились вовремя и замерли у входа в бордель. Я позвал официанта и попросил передать им записку, но меня не рассекречивать. Парень взял чаевые и поручение исполнил.
- Что там написано? – поинтересовалась спутница.
- Хм, Достоевский написал бы лучше, однако – менее доходчиво. Слушай: «Растянитесь в цепь, как вокруг берлоги. Девки сами к вам выбегут».
Затем я подошел к барной стойке, где на стене висел телефон, набрал номер борделя и, представившись дежурным пожарной части, приказал всем срочно покинуть строение в связи с угрозой возгорания. Произношение у меня безупречное с детства, а врать научился еще раньше. В дисциплинированности европейцев сомневаться не приходилось, и я спокойненько вернулся за столик.
Дальнейшее чем-то напомнило легендарное похищение сабинянок. Из дома греха на улицу сыпали жрицы любви в разной степени обнаженности. Повинуясь охотничьему азарту, мои мужики хватали всех подряд и тут же добивали перепуганные трофеи ломанным английским: «Хау мач? Москау из зи кэпитал оф Раша». Жертвы не сопротивлялись и, не торгуясь, падали в объятия. Такси, заблаговременно вызванные поклонницей «великого и могучего», спешили унести парочки во чрево умиротворенного Искуса до приезда полиции.
Проводив суетный кортеж взглядом, я решительно отвернулся, надел очки и сделал вид, что сосредоточился на счете.
- Завидуешь? – вздохнула моя студентка.
- Когда находишь свое, на другое даже смотреть не хочется.
- Это ваш Толстой сказал?
- Нет. Ваш Ремарк
16.11.20