Пришло время слегка не согласиться с тезисом об оккупации Прибалтики всем Союзом нерушимым когда-то. «Оккупация» у меня всегда перекликалась с войной, боями, партизанами и гестапо. Наверное, она там была, пока были лесные братья и депортации в Сибирь, но к началу 80-х была, скорее, уже полная аннексия, колонизация, слияние с поглощением, которые, правда, так до конца и не удались. И именно потому, что закончилась оккупация задолго до 90-х.
Ведь Прибалтика к тому моменту стала уже Европой. Пламенные коммунисты признавали это с ненавистью, режиссёры военных боевиков – с интересом к «немецким» улицам, а основная масса совграждан – с придыханием и восторгом. Кто-то из массы попадал туда по путёвкам, кто-то – автостопом по рок-фестивалям и хипповым хатам, а кто-то – просто сам по себе, ни с того, ни с сего, на два дня с одной ночёвкой на вокзале.
Последнее было и впрямь ни к селу, ни к городу. Век назад выражение «ехать в Ригу» означало просто-напросто блевать по пьяни (Зощенко не даст соврать). К 1982-му, к моим девятнадцати, приключение сие уже не раз со мной приключалось, «на вечеринках и в компаниях всё гибла молодость моя» – и вдруг захотелось не переносного смысла, а самого что ни на есть прямого. Все советские отели в популярных краях назывались тогда одинаково – «Мест нет» – так что одна ночь на вокзале да две в поезде представлялись вполне посильной платой «за Европу».
Компания только посмеялась над таким туризмом, уже светил вояж в одиночестве, когда я неосторожно поделился планами с болтуньей-однокурсницей. Был ей ни сном, ни духом, и тут вдруг спросил шутливо-вежливо – а не хочет ли она поехать со мной? И она вдруг ответила – а, давай! Ночлег на вокзале это ж не наедине.
Охали-ахали не её родители, мои. Совстипендий наших вполне хватало и на плацкарт (да за полцены по студбилету весной), и на еду с парой рижских музеев, и даже на культурную выпивку, но напрягали родителей не деньги. Мне даже выдали пару адресов очень дальних знакомых, но с условием беспокоить их только в самом крайнем случае – «это ж прибалты, они ж нас не любят». Прогул института в субботу не напрягал совсем, мы учились неплохо.
Рига сразила с первой минуты, но поначалу не наповал. Квартирные хозяйки, караулящие московский поезд, сразу нас вычислили и предложили две койки (не одну!) всего-то за ... не есть-не пить одному из нас, короче. Они нас не любили, хотя, кажется, латышек среди них не было. Ещё пару минут мы осматривали неизбежный зал ожидания – порядок, не пропадём, долой хапуг-спекулянтов, да здравствует юность комсомольская! Вперёд!
Впереди была непередаваемая Аудею-иела с непередаваемой надписью Pelmeni (так, «якорная стоянка» будет). Первая среди множества таких же непередаваемых улиц с такими же милыми именами и надписями латынью-латышью – а потому и запомнившаяся безо всякой карты.
Впереди была знаменитая башня Святого Петра, восстановленная после войны да с лифтом. Башня с нами пошутила – внизу было солнце, а на смотровой площадке ударил снежный буран, не увидели ничего. Только спустились – опять солнце. Апрель. Морской климат.
Впереди был Домский собор, пусть даже без органа. Орган был в другом соборе, католическом и действующем. Служба поразила, а мы поразили соборного служителя – он подошёл, поздоровался, поинтересовался кто мы, откуда и где остановились (мы скромно наврали), рассказал про ближайшие службы и праздники, пригласил зайти завтра: «Очень интересно, священники будут падать ниц!» Наш Бог, наверное, впервые нам улыбнулся. А у собора по площади маршировали какие-то дружинники или ещё кто к Первомаю, что-то скандируя по-латышски. Через пятилетку, наверное, местных националов не отличили бы от них.
Впереди и бар прямо у Домской площади и что-то чёрное в высоких стаканах, на рижском бальзаме конечно же. Моя спутница в первый раз платить за себя не позволила, а потому комсомольцы-ударники план даже в меру перевыполнили. Вышли уже в темноте и двинулись к Даугаве. На тот берег по одному мосту, обратно по другому. Весело! Мы хохочем, мы поём "Долго я шёл берегом реки", прохожие не мешают – их на тёмных мостах просто нет. Она повторяет на балтийском ветру: «Я всё трезвею и трезвею!» Хохоча, обнимаю. Хохоча, отбивается. Не беда, времени у нас теперь много! Мы приехали в Ригу в самом прямом и в самом правильном смысле, а «Прискорбный случай» Зощенко прочтём лет через тридцать. Расчёт верен – к полуночи, дойдя до вокзала из последних сил и найдя место в зале, быстро засыпаем, и почти не тревожат нас редкие объявления на двух языках и милицейский рейд. Всё положенное на месте. Ура!
Наутро невероятно крепкий кофе по-турецки в вокзальном буфете. А после кофе электричка в Юрмалу. С Ригой мы уже «переспали», теперь на море! Впереди неспешный путь по пляжу от Майори до Дзинтари. Волны тихо шуршат. Ветер колышет сосны. Чайки оглушают. Хмарь, горизонта не видно. Не лето – но и оно скоро придёт.
Впереди, когда лето пришло и когда мы уже и духом, и сном (почти в правильном порядке!), был и Таллин. Там было не просто веселее – счастливее. «А вы любили в девятнадцать лет Ту девушку, которой девятнадцать?.. Помножено всё в мире стало на два…» Потому и Таллин в чём-то повтор Риги, а в чём-то и «удвоение».
Там были яркие краски лета, бесконечные подъёмы и спуски Старого города (Рига-то ровная), захватывающие виды с обзорных площадок и нарядные эстонские школьники – где-то проходил смотр-конкурс народного творчества. Только вместо Юрмалы был тенистый Кадриорг, ещё с бронзовым Петром.
Там было больше глинтвейна и вовремя – вечер первого дня выдался дождливым. В баре разговорились с эстонскими соседями у стойки, они смотрели на нас ошарашенно и повторяли: «Какие вы счастливые!» Любовь, наверное, побеждает любую неприязнь.
Вокзал был не такой удобный, как в Риге, мест не было, легли прямо на пол на расстеленные газеты, дружинники-эстонцы разбудили рано и долго выражали своё "фэ" - но всё это было уже неважно.
Через год поженились. Через два родилась дочка. Через 17 лет - сын. Скучно иному читателю, а читательнице ещё скучней – аж вижу, как они зевают. Простите. Мне весело вспоминать, но много не буду, так и быть!
Через 24 года вновь заехали в Ригу. Уже из Юрмалы, отдыхая там недельку. Уже в «антисоветской» Прибалтике, НАТО и Евросоюзе. Каменные латышские стрелки, правда, стояли и до сих пор стоят, но уже не «красные». Рядом с ними музей оккупации. Половина его экспонатов – вырезки из советских газет. Но мы не были оккупантами даже в 82-м.
Через 36 лет вновь заехали в Таллин. Точнее, заплыли на пароме по пути в Стокгольм. Дошли до той же смотровой площадки, что и в юности. Разница тоже была вековая и просто взрывная – а город по-прежнему такой же неповторимый. Лишь Петра в Кадриорге нет, вместо него впору ставить памятник герою Довлатова с рукописным плакатом "Дадим суровый отпор врагам мирового империализма".
Ну, а ночевать на вокзалах никому не желаю. Ни при каких диктатурах и демократиях, оккупациях и освобождениях.
Ну, если только как мы!
Ретро-слайд - из 1982-го.