Худо-бедно, а наши спонсоры, большие патриоты чёрного юмора, не ровен час наймут безработных психологов, и те примутся за дело… Соблазняя выгодами смерти кандидатов на выбывание с процветающей поверхности земли. Старость – это выгодный бизнес. Экономическая целесообразность зарабатывания на старости впечатляет, так что все остальные представления о ценности жизни, особенно «последних эшелонов», неконкурентоспособны.
Говорят, Берзень воспринял этот вид юмора очень лично и теперь гоняется за этим многообещающим «Будущим» с какой-то социально заточенной журналисткой.
Так что история про «гоголь-моголь» продолжается… Хочешь не хочешь, а у каждого ведь что-то всё равно дребезжит…
Неделя началась угрюмо, впечатление было такое, что казалось: не может произойти ничего нового… Ни сегодня, ни завтра, ни через любое другое число жизни. Новое сюда просто не пустят, как будто не к кому?
Хотя однажды утром через очень маленькую дырочку в тихо пасущемся сне пробралась утренняя «мышь» и спросила:
– Папа! Ты будешь вставать или ещё поспишь, а то машина уже за тобой пробирается?
– Буду! – ответил я, но не мышке, потому что она была просто чьим-то голосом, ни больше ни меньше. – Буду, а как же!
– Пора настала, я пилотом стала… – последнее, что зацепилось из общего собрания сочинений сонливости. Приклеится ещё…
– Папа! – сказала голосом мышки Надя, жена Захара. – Сегодня двенадцатый лунный день!
– Кто тебе сказал?
– Компьютер.
– А Захар знает?
– Папа, я не про это! Вы меня сбиваете… Я про то, что хотела вам напомнить, что у вас сегодня день рождения!
– Чуть не проспал схватки…
– Поздравляю вас, папа! Я вас люблю! Будьте сегодня хорошим малышом и всегда с хорошим здоровьем. Захар уже умотал, но у него свой план поздравления. Дети будут поздравлять попозже, они ещё спят… На три часа разница.
– Спасибо, душа моя! Выходит, я отличился сегодня?
– Ещё как! Всё, не мешаю… Подъём необязателен для «сосунков».
Так начался день рождения, который ничего общего не имеет с моим днём рождения, за исключением того, что по правилам усердного самолюбия вдохновляется ежегодными повторениями числа и месяца.
Короче говоря, существует единственный и неповторимый день, когда удалось родиться, все остальные – обычные «назначенцы» и повод для всевозможной высокопарности и алкогольно-безалкогольного привлечения к себе подарочного внимания. Тем не менее такая заморочка среди людей пользуется особым почётом.
Вместе с тем, если в первую половину жизни к этой дате стараются «подгонять» высокие звания любви и преувеличенных способностей, то во вторую половину люди программируют свою физическую неуязвимость и умственно-физиологическую продолжительность существования. Любовь тоже никуда не делась, она просто устала, в том числе и от того, что многие нещадно таскали её «космическое» предназначение по страницам своих биографий. Понятно, кое-что обветшало, размоталось, и от возвышенного использования стёрлись некоторые буквы.
Пожалуй, с таким жизнерадостным настроением я и появился в дедсаде, привязанный к календарному напоминанию о персональном подвиге матери.
– Мама, где ты? – спросил я не у неё, а у себя… Так получилось… у самого себя…
Через полчаса все «пенсы» уже собрались. А перед китайской гимнастикой вышел Берзень и поздравил меня всем своим авторитетом, затем поздравил от собирательного образа коллектива, государства, страны и Родины в целом.
Китайская гимнастика сломалась под напором поцелуев, похлопываний, длинных слов, похожих по содержанию. Все как один бодрили и сулили ветхозаветную продолжительность жизни. Бодрости это отнюдь не прибавило, а стало, откровенно говоря, кисло и пришлось всячески скрывать свою повышенную «кислотность».
Покряхтели и порастягивались, подышали и ещё немного меня пообсуждали. Постепенно стало клонить к воспоминаниям, но последние годы это стало привычным занятием, и сегодня, когда ностальгия была естественна, почему-то её не хотелось. Ещё спустя некоторое время я уже подумал, что игра человечества в мой день рождения утихомирилась, но, как оказалось, зря. В дедсад нагрянул Захар и поздравил меня при всех, демонстрируя последовательность и иерархию рода.
– Папа! – сказал он. – Моё поздравление было бы неполным без впечатления праздника, которого ты заслуживаешь!
Немного зная своего сына, я подумал, что сейчас может что-то произойти. И «что-то» произошло следующим образом… Перед тем как Захар и Берзень на лицах вынесли ощущение абсолютного взаимопонимания, к дедсаду подъехал тентованный грузовичок и автобус японской или корейской национальности. И началось…
Специальные люди с инструментами и стремянками набросились на наш сад, уверенно захватив самую большую полянку. Белым непромокаемым тентом изолировав землю от неба, они электрифицировали и разнообразили шариками, лампочками и прочими плодами праздника несколько соток городской природы. Проложили настил… из десятка мобильных столов спаяли один длинный, окружили его четвероногими креслами трёх ярких цветов пластика, привязали сюда электрическую музыку…
От неожиданности и темпов преобразования окружающей действительности хотелось протрезветь. Всё было сделано так толково и расчётливо, без суеты и наплыва эмоций, что всем сразу захотелось есть, и пить, и вообще отметить кому-нибудь какой-нибудь день рождения. Такая уверенная реконструкция привычного для нас стиля жизни удивляла и настораживала своей технологической простотой решения.
Примерно через час природа была готова ко всему, вплоть до безрассудства, которое уже просматривалось в нашей возрастной группе. Правда, на столы накрывать не стали, сообщили, что основная часть, посвящённая памяти моего дня рождения, состоится после крепкого сна всего коллектива. Так что ещё несколько часов мы могли спокойно пускать слюни.
Первым проснулся Жорес Иванович, кровать с функцией лифта обеспечила ему удачный спуск ног, и тут он не выдержал:
– Да, не ожидал, Тимофеевич, такого наступления. Круто! Думаю, мы с тобой сегодня как два пустых стакана, старых холостяка, обязаны отличиться!
– В смысле?
– Пока ещё не знаю… не придумал, но чего-нибудь хочется… выпить, что ли? И ещё чего-нибудь тоже!
– Может быть, в плен кого-нибудь возьмём?
– А что? И пленниц пытать будем известными всему миру способами? Было время, сколько мы с тобой пробоин им сделали? А, Тимофеич? Да! Сынок у тебя – настоящий начштаба, молодец, продуманный парень!
– Добрый день, дорогие соседи по сну, – сказал художник. – Вы, я вижу, товарищ полковник-генерал, проголодались?
– И что?
– Ничего, а то, что не все такие, как вы! Я, например, не пью и никогда не пил! И что вы мне теперь прикажете делать?
– Попробовать… В армии служил?
– И не собирался!
– Вот видишь, Тимофеич, человек дождался твоего дня рождения, чтобы пройти наконец курс молодого бойца!
– Да, как говорилось в фильме, «народ к разврату готов»! – подала голос шахматная душа.
Спальня заговорила знакомыми голосами, которые приводили за руку первые попавшиеся образы и ехидства, но старались относиться ко мне особенно. Всё… как-то было… немного на краю большого шухера… А я за пару секунд вспомнил сплошных бабушек и полное отсутствие дедушек, родителей и их некоторых родственников, которые перешли по наследству и мне, со всеми их детородными достижениями, свою жену, сбежавшую в Австралию, наших детей и внуков и многое другое, что со всем этим связано. За пару секунд, не больше… А что, разве это мало? Когда прошла пара секунд, то я увидел, как Василий Павлиади вцепился своей рукой в руку Самолапова – или Самолапов решил сломать руку Павлиади в запястье? Вечер только начался? И он начался с армреслинга…
В это время все женщины находились в бигудях и не понимали тех, кто мог проводить время по-другому… Самые любознательные под разными предлогами выходили к объекту своего любопытства и, утолившись, возвращались с охапками свежих новостей в накрашенных вечной любовью клювах.
Снова появился Захар, и началось второе действие.
– Папа! – сказал он. – Ну как самочувствие? Можно приступать к торжественному заседанию революционного совета?
– Постепенно, сынок… Сейчас народ придёт в чувства, и начнём кучковаться…
Но получилось если не наоборот, то почти одновременно… И кучковались, и приходили в чувства, кучкуясь.
Прокапало немного времени, и возникли незнакомые люди, которые принялись затевать веселье и возбуждать им всех подряд, включая администрацию. Откуда ни возьмись появились два атлета и попытались взять меня с двух сторон на руки и понести на восточный манер… Я тут же оказал физическое сопротивление и послал их на хер, с большой буквы. Один из них, с крашеной башкой, сказал:
– Ну, давай тогда, именинничек, садись в кресло, мы тебя в кресле оттарабаним.
– Ещё посмотрим, кто кого сегодня оттарабанит! – возмутился я и, как в старые добрые времена, хотел пошатнуть белобрысого хуком справа… Но немного не доработал… хотя и на хер я его послал для усиления удара.
В это время второй решил обхватить меня сзади, но с криком: «Бушманский! Держись!» – на них налетели четыре голодных, бесстрашных и безжалостных рыси… Кричала Софья Леонидовна. Рвали их на куски – все! Вот это начало! Вот это бойцы! А чувство товарищества? Мужики в это время вместе с непобедимым полководцем уже рассаживались под тентом в ложе самых званых. Мгновенно возник Захар с человеком – «бациллоносителем веселья» и уволил неуклюжих атлетов из нашей жизни.
– Ты же знаешь, – сказал я ему, – я не люблю, когда меня мацают, особенно в день памяти моего дня рожденья. Куда меня нести? Зачем? Тем более что я боюсь высоты.
– Папа, ты что, ещё можешь и в глаз дать?
– Случайно…
– Лучше бы ты его на хер послал. Хотя извини – произошла технологическая оплошность. Пошли к столу! А девушки? Девушки! Сейчас таких нет! Хищницы! Дружинницы!
Под фанфары таких комплиментов, разнофигурно и победоносно, мы подошли к съедобной части события сложившимся квинтетом. Из двух ёлок умышленно вышла музыка и, немного постояв, тоже присела рядом и больше никуда не отлучалась.
Все расселись как пришлось и некоторое время смогли пообсуждать стычку, разглядывая на столе то, что Захар послал.
Потом грянули тосты, но затем, перестроившись, пошли по цепочке… Молодые и обаятельные официантки крушили обаятельностью не только волю мужчин, но и воспоминания дедсадовских женщин, хотя особых антагонизмов не наблюдалось и всё шло мягко, с танцами и короткими выступлениями художественной самодеятельности.
Постепенно Берзень станцевал столько танцев с инструктором по китайской гимнастике, что и она поняла, что стоит за этим количеством. Похоже, по этой причине неожиданно приехала его жена и тоже станцевала с ним профилактический блюз перед самоуверенным отъездом. Событие оказалось зрелищным, а зрелищность раскрепощена и малопредсказуема.
Я смотрел на всё это с благодарностью к сыну; несомненно, нам чего-то такого не хватало… Ещё бы: осколки поколения, мы походили на чудом уцелевшие сувениры «Союз – Аполлон», подстаканник в честь партсъезда КПСС, тарелку «Миллион тонн кубанского риса», ситечки, щипчики, блюдца и чайнички из разномастных сервизов.
Союз нелепостей, лишённых каких-либо планов на будущее… И скрашивали это лишь некоторая буржуазность и веселость происходящей постановки.
Немного позже в дедсад стали подтягиваться дети или их представители, нас пытались разобрать по домам, но мы аргументированно сопротивлялись… И тогда они подсаживались к столу… И появлялось ощущение, что не все сервизы перебиты, что получается стилистическое пополнение образов. В первую очередь за счёт отпочковавшихся от нас – нас или почти нас, в какой-то степени нас, но уже в совершенно другой интерпретации судеб.
Хороши были все, даже те, которым было нельзя. По большому счёту, нельзя было всем, и поэтому все были хороши.
После четырёх рюмок Павлиади продолжил беспорядочно предлагать соревноваться в армреслинге. В конце концов его спортивная карьера нарвалась на серьёзного претендента, и Жорес Иванович с возгласом: «Вот кому я сейчас рога пообломаю!» – собрал вокруг этого поединка активных ротозеев. И когда Василий Спиридонович по всем правилам свернул руку полководца, зритель разразился эмоциями, а Жорес Иванович ушёл от позора и вернулся только через полчаса, когда Павлиади уже умер.
Он умер как всегда неожиданно, от счастья победы, перенапряжения и последней рюмки. Заваливаясь без чувств, он успел произнести:
– Карету мне, карету…
Приехала карета скорой помощи, сделала укол, и он влюбился в первую попавшую в поле зрения медсестру, ту, которая дала ему за одну тысячу рублей ещё одну путёвку в жизнь. Скоропостижность смерти и скоропостижность жизни совершенно непостижимым образом соседствовали в этом человеке и даже иногда делали его выдающимся.
Жореса Ивановича привёл шахматист. Полковник-генерал, переживший внезапную вспышку аллергии, был с красными глазами. Оказавшись за столом, он попросил водки, после чего все дети сказали своим родителям:
– А тебе хватит!
Родители согласились и взяли свои рюмки, в которых было что попало и что осталось.
– Ну, за победу поражения! Я бы так сказал, – провозгласил Жорес Иванович, глядя на своего победителя, демонстрирующего всем физический этюд «Возрождение Феникса». Растратив небольшую паузу, подмигнул ему красным глазом, выпил и запел: – Парня в горы возьми, рискни!
– Там поймёшь, кто такой, – подхватил «бэк-вокал».
И тут, прямо в сакраментальной песне, мне захотелось сказать авторский тост. Берзень по-прежнему танцевал с инструктором по китайской гимнастике, и теперь в этой непрекращающейся танцевальной сцене просматривалась интонация из фильма «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»
Официантки влились в атмосферу полностью и перевели обслуживание на «шведский стол». Их интеллектуальный уровень решили потрясти сразу двое – Самолапов с художником. Захар пару раз куда-то уезжал и приезжал с дочерью Светланы Андреевны, но меня бдил и ни в чём не подозревал.
Итак, я влез в песню в то время, когда некоторые слова уже придумывали по ходу, лишь бы наполнить мотив.
– Ребята! – сказал я. – Я всем благодарен, начиная от мамы с папой, а также жене, которая уехала в Австралию и оставила меня на Захара. Всем вам, потому что мы встретились с вами в одно время в одной географической точке и, невзирая на разную «поколенность», пожили чуть-чуть вместе, как могли... А теперь давайте будем строить планы, не потакать общественной системе, которая востребованных людей не всегда ценит, а вопреки пессимистичным прогнозам геронтологов и медицинской статистике – давайте строить планы! Иначе, смею вас уверить – завянем! Врите всем о возрасте и живите в том, который вам больше всего подходит, остальное оставьте администрации Бога. Бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в поцелуи!
Так и вышло, нас уже можно было расселять по планете, распространять уживчивость и дальнозоркость.
– Бушманский! Я тебя курить учила? Кольцами? – неожиданно заявила Светлана Андреевна.
– Да! Учила, именно кольцами.
– А ты не сподобился меня разглядеть? Люди! Я выхожу замуж!
– Началось… В кои-то веки хорошенькое вышло баловство, и то лопнуло… – развёл я руками, и весь пенсвзвод насторожился. – Кто этот несчастный?
– Я прошу руку и сердце у Бушманского, по-моему – эта выходка к месту и дорогого стоит. И потом, я на самом деле хорошая, – закончила Светлана Андреевна.
– А что? – сказал Жорес Иванович.
Честно говоря, такого жизнь совершенно от себя не ожидала, а её комментаторы тем более...
– А что? – спросил я у лучших представителей всего человечества.
– Горько! – намекнул «бэк-вокал».
И музыка вспотела от беспрерывно танцующей пары в бессмысленном магнетизме человеческого существования. Тут же, у нас на глазах, не спеша проходила весьма помолодевшая жизнь, и каждому из нас она казалось своей. Все фамилии ей были известны и судьбы тоже.