о. Шмеман, Александр Дмитриевич
(1921-1983) — русский богослов, участник экуменического движения. Основатель направления, известного под названием «литургического богословия».
В 1951 г. по приглашению Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке переехал в США. С 1951 — доцент по кафедре церковной истории и литургики, с 1960 — профессор по кафедре литургического богословия этой семинарии, с 1962 по 1983 декан.
Почетный доктор церковных наук Греческого богословского института Святого Креста в Бостоне. Преподавал историю восточного христианства в Колумбийском и Нью-Йоркском университетах, в Соединенной духовной семинарии в Нью-Йорке.
В течение трех десятилетий вел религиозную программу на радио «Свобода».
С 1953 г. — протоиерей, с 1970 г. — протопресвитер.
Из дневника о. Шмемана
Религия почти всегда от страха перед жизнью, а не от благодарности за нее. И эта безрадостная, безжизненная религия отталкивает. Отталкивает прежде всего потому, что обращена к жизни осуждением и злобой…
И снова и снова убеждение в страшной, демонической двусмысленности религии и так называемого "религиозного опыта". … Христа отвергла и распяла именно "религия", которая есть единственный настоящий грех, единственное настоящее зло
Я с годами именно в "религии" вижу главную опасность для веры.
…"уйти от религии, чтобы найти наконец Бога …"
"Зато слова: цветок, ребенок, зверь…" (Ходасевич). Думаю об этих словах, смотря на золотые, пронизанные послеобеденным солнцем деревья за окном, на кошку, на идущих из школы детей. Это меня в сто раз больше обращает к Богу, чем все богословские и религиозные разговоры вместе взятые. По Евангелию так ясно: Бога любят святые и грешники. Его не любят и, когда могут, распинают "религиозные" люди.
Достаточно человеку усвоить ключ "благочестия", и для него уже необязательны – правда, честность, в нем отмирает чувство удивления и восхищения, критерий подлинности (чего угодно: красоты, искусства, добра…). Больше того – его начинает тянуть на все бездарное, серое, рабье, лишь бы оно было благочестивым.
Я ощущаю себя неизменно "созерцателем" – не в смысле, конечно, какой-то напряженной "духовной жизни", а в житейском смысле. Я люблю читать, думать, писать. Люблю друзей и спокойствие, и бесконечно счастлив один, дома, или с семьей.
_______________
В "Time" на прошлой неделе – статья о новой атаке "сексологов", на этот раз на последнее табу – incest (кровосмешение). Ничего-де нет плохого, если в семье происходят "сексуальные" сближения, прикосновения и пр. Наоборот, это нужно приветствовать как еще одно "освобождение", как дальнейшее расширение "прав" ("прав" прежде всего детей, которых в этих "правах" нужно во всем уравнять с взрослыми…). "Time" пишет с напускным негодованием, но именно и явно напускным…
Устал повторять: разложение, и притом зловонное, нашей цивилизации. За абортом, гомосексуализмом и пр. теперь – кровосмешение… Эта цивилизация не может выжить… Но все то, что так или иначе противостоит этому разложению, буквально поднимается на смех в Америке.
Подлинно, кого Бог хочет наказать, того он лишает разума…
______
И последняя выдержка - За год до смерти:
Завтра – шестьдесят лет! А это, как ни верти, – старость. Чувствую ли я себя "стариком"? Нет, не чувствую. Чувствую ли, что мне шестьдесят лет? Да, чувствую. Но это совсем не то же самое. Ощутимее стало время: его хрупкость, его драгоценность. Ощутимее стала жизнь – как дар. И, конечно, ощутимее стала смерть, моя смерть, смерть как вопрос, как экзамен, как своего рода зов.
Старость: забываю имена, не всегда сразу приходят слова...
Но, одновременно со всем этим, – все чаще странное чувство отрешенности, на глубине – свободы от всего этого "напряжения". Словно уже не касается оно меня, словно я уже по ту сторону какого-то гребня, не до конца – участник этих бурь. Еще совсем недавно они были моей жизнью, и я мучительно ощущал их как долг, как ответственность. И вот это бремя как бы тает, превращается в объект скорее – созерцания, но извне, не изнутри…
"…и небом уже дышит почти свободная душа" (Ходасевич)
Нет, увы, не небом еще, но уже и не суетой житейской, не муравьиной борьбой, не ее приливами и отливами…
Что это – старость? Если да, то я всё чаще чувствую прикосновение ее.