12.
- О-о! Виктория Павловна! А вы-то что тут делаете?
- Странный вопрос, - ответила она, кивком головы сбрасывая волосы с лица. - Ну что может делать женщина в обществе мужчин, во время их мужских игр?
- Ну не знаю. Варить суп на обед?
- Ха!
- Значит собственным присутствием, всячески ублажать их мужское самолюбие и стимулировать мужскую удаль.
- Ха, ха!
- А что же тогда?
- Ублажать себя, Шура! Пониманием того, что тупые мужики, ради этого тела, - изящным движением, она ладонями провела по груди, животу, бедрам, - готовы перевернуть горы и выполнить любую твою прихоть.
- Да, - согласился я, похотливым взглядом сопровождая движение ее рук. - Ты действительно прекрасна! И если бы до конца оставалась женщиной, представляешь как можно было бы улучшить генофонд нации?
- Нет, Сашенька! - сказала "Девятка", доставая из-за спины помповое ружье и направляя его мне в лицо. - Этой нации, уже ничего не поможет.
Выстрел грохнул орудийным раскатом, отбрасывая и всей мощью, вдавливая мое тело в землю.
- А-а-а! - закричал я от испуга и пронзившей голову боли. И открыл глаза.
Ослепляющие лучи солнца. Пологий каменистый скат сопки. Рядом, естественно, боевые друзья. Спокойно чистят разложенное на брезенте оружие.
- К чему это бабы снятся? - тусклым голосом спросил я, обхватывая больную голову руками.
- Так это тебя так женщины испугали? - ухмыльнулся Торопов, передергивая затвор АКМа.
- Женщины. Девятка твоя! Взяла и застрелила меня. Шарахнула как из гаубицы. Прямо в лицо. Голова теперь боли-ит.
- Сейчас полдень, - сообщил Торопов. - Во сне, ты просто услышал выстрел пушки. Евгений Игоревич утверждает, что она тут всегда проявляется ровно в двенадцать.
- Ага, склянки местные, - буркнул Евгений Игоревич, защелкивая диск на "дегтяре".
- Мне нужно срочно позвонить! - я обернулся к Шубину. - Слушай майор, ты же такой... суперэкипированный, у тебя должна быть рация.
- Конечно, - без выражения согласился он и извлек из ранца приемопередатчик в комплекте с наушниками и микрофоном.
- Ух ты! - умилился я, отмечая отнюдь не отечественный дизайн и исполненные кириллицей надписи на корпусе приемопередатчика. - Сделано в России, - прочел я одну из них.
- Ага, в ней, Матушке, - подтвердил майор, доставая из ранца складной зонтик спутниковой связи.
- И не боишься ты с таким добром, бродить по тайге в одиночестве?- вкрадчиво спросил я, понимая, что передо мной одна из тех штучек, благодаря которой, можно побеседовать с абонентом из любой точки земного шара, не оплачивая при этом труд каких бы там ни было спутников.
- Здесь это барахло никого не интересует. В эти места, народ стремится по другим причинам.
- Ну да. И как оно работает?
- Да никак.
- Не понял.
- Никак оно сейчас не работает. Также как и любое другое приемопередающее устройство, так же как и всевозможные электронные устройства.
- Хм, - сказал я, абсолютно не представляя причин для нехарактерных аномалий. - Батарейки проверял?
- Ты не понимаешь, - нисколько не злясь, констатировал Шубин. - Этот аппарат включается, - он продемонстрировал порядок включения и поднес телефоны к моему уху, - и даже можно услышать треск и шум эфира. Но не более. Функций своих, приемопередающих, в силу определенных обстоятельств он не выполняет. В радиусе десяти километров точно.
Пока я пытался переварить полученную информацию, он, отложив оружие, вновь принялся меня осматривать, проверять пульс.
- Выглядишь не плохо, - подвел он итог. - Но стоит еще немного поспать.
- Нет уж, хватит кошмаров, - сказал я, наблюдая как у подножья сопки, в бамбуках, ковыряется наш, разукрашенный под индейца, друг.
- Как хочешь, - не стал противоречить Шубин.
- Ну надо же. Что за придурок?
Откопав чего-то в густых зарослях, Оцеолла вопя и размахивая копьем, принялся выражать, доступную одному ему, радость охотника.
- Между прочим, - заметил Торопов. - Жив ты, исключительно благодаря ему.
Хотя способ реанимации, который он использовал, чтобы ты не погиб, может поставить в тупик любого знатока шаманского дела.
Шубин с Тороповым, потупив глаза, усмехнулись. Ну а я, заработав очередную порцию головной боли, решил отложить выяснение причин их усмешечек на более подходящее время.
И Солнце. В стремительном движении по небосклону, своим жаром, оно уже не оставляло надежды на дневную свежесть. О, где вы сахалинские туманы? Циклоны океанские, несущие умиротворяющую влагу?
Оплавленная неестественной жарой хвоя и застывшая матовым пластиковым блеском трава. Как же, в этом катаклизме, должен себя чувствовать человек? Под воздействием ослепляющих разум лучей, как-то даже становятся понятны неестественные всевозможные психические проявления личности.
Один норовит выдать себя за революционного матроса и, снабдившись соответствующим атрибутом, в виде легендарного "Максима", пытается добраться до Тойохары, чтобы срочно довести местным властям постановление очередного съезда ЦК ВКПб. Еще один, нарядившись первобытным дикарем, делает вид, что забыл родной язык и пытается заполучить в трофеи все, что соответствует его нынешнему имиджу. Третий, обвешавшись всевозможным оружием, выдает себя, по меньшей мере, за спасителя Цивилизации и старается замочить побольше других психов, дабы оправдать свои некие "глобальные" цели.
Четвертый, вот, соорудив легкий одномоторный самолет и снабдив его символикой императорской Японии, вероятно с криком "банзай", маяча белым шарфиком, уже два часа летает над сахалинским лесом. Высматривает, значит, куда бы поэффектней приделать свое сооружение.
И моя голова, рассекаемая пополам зноем и грохотом самопального лайнера. Не от жары ли мерещатся всевозможные гадости?
В момент очередного пролета самолета над местом нашей стоянки, я, не поднимая головы, очередью из андрюхиного АКМа, выстрелил вверх.
Прошло несколько секунд, прежде чем послышались перебои в работе двигателя. А спустя еще несколько секунд, самолет, с характерным ревом воткнулся в пологий скат соседней сопки.
- О-о-о, - облегченно вздохнул я и, наслаждаясь тишиной, закрыл глаза.
- Здорово стреляешь, - оценил мой выстрел супермен.
Я поднял голову и посмотрел на него, спокойного и уверенного в себе мужика.
- Шубин, - выдавил я, преодолевая головную боль. - Андрюхе полчаса до обморока. Я вот тоже, наверняка, сдохну, через несколько минут, от кровоизлияния в мозг. А ты выглядишь так, будто тебе нипочем происходящие коллизии. Почему, а? Ты что особенный?
- Да нет, вроде, - ответил он, глядя в даль (наверняка, привычка такая - смотреть в даль) и проглотил пару своих красных таблеток.
Через силу поднимая глаза, я тоже попытался смотреть в даль, но кроме очередной волны головной боли это мероприятие ничего не привнесло.
- Хочешь попробовать? - спросил Шубин, заметив мой вопросительный взгляд.
- А что это? - опасаясь очередного подвоха, спросил я.
- Это? Ну, в принципе тонизирующие таблетки. А по сути, наркота.
- Угу. Мне еще и этого не хватало.
- Ничего Сань, - проявился Торопов, подставляя ладонь для шубинского "лекарства". - Зато ты его, можешь теперь уголовно преследовать, за хранение и распространение, - добавил он, после того как проглотил пилюлю.
- У-ух, - выдохнул я, хватаясь за голову, чувствуя как боль с новой силой ворвалась в череп.
- Между прочим, - заметил Шубин. - Из подбитого аэроплана, успел выпрыгнуть летчик, и неплохо бы было изловить его, для общения.
- Ты не хочешь мне помочь? - уточнил майор, толкая меня коленом в плечо. И видя мое полное равнодушие к его планам, самостоятельно отправился в сторону приземлившегося пилота.
- Помочь ему, - буркнул я, слыша удаляющиеся шаги. - Андрей, а что эти таблетки правда помогают?
- Ага, - блаженно заулыбавшись, ответил Торопов.
- И что ты чувствуешь? - не унимался я, начиная сожалеть о своем отказе.
- Да как обычно, - буднично ответил он. - Чувствую, что поднимаюсь над собой и могу переместиться в любую точку Космоса... А знаешь, Земля то у нас не голубая, а розовая, - прикрыв веки, мечтательно закончил Андрей.
С мыслями о том, что было бы лучше: головная боль, или состояние подобное тороповскому, - я испуганно взглянул ему в лицо.
- Ты что же, думаешь, что таблетка усваивается за одну минуту? - возвращая своему лицу нормальное выражение, спросил Торопов.
- Да откуда же мне знать, сколько усваивается эта вонючая таблетка? - вновь обхватывая голову руками, ответил я.
Торопов собирался съязвить что-либо, по поводу моей наивности, однако прозвучавшие выстрелы, остановили его и заставили прислушаться к звукам, возникшим в ходе операции по захвату шумного летчика.
- Обрати внимание: кого бы мы тут ни встречали, каждый при оружии, - сказал он, после прозвучавших, явно не из шубинских стволов, выстрелов.
- Да уж, нашли люди себе местечко для развлечений, - буркнул я, не отрывая рук от головы и пытаясь вспомнить, каким должно быть нормальное человеческое состояние.
- Вот, казалось бы - этот воздухоплаватель: ну любишь ты покататься на самолете, ну так и катайся, так нет, обязательно нужно взять с собой какую-нибудь стрелялку и кидаться с ней на людей.
Но я уже был не в состоянии поддерживать разговор. Боль, вновь безудержной волной ворвалась в голову, парализуя остатки воли. Хотя, в другое время, уточнить о том, кто первым стал кидаться, я бы не постеснялся.
- А вот и твои новые друзья, - спустя несколько минут, послышался голос Шубина, приволокшего связанного пилота азиатской наружности.
- Ватакуси-ва содзюси юбинки, дзикоки* (яп.) (Я пилот потерпевшего аварию, почтового самолета),- заявил плененный летчик.
- Ага,- безучастно согласился Евгений Игоревич с непонятным заявлением, и сильной подсечкой под колено, усадил пленного рядом с нами.
Смущенный подобным обращением тот, брызгая слюной и пытаясь избавиться от шубинских пут, с рыком, начал чего-то кричать. Подобным образом, вероятно, пытаясь передать свое отношение к своему присутствию в нашей компании.
- Аната-ва соибэто-но ноун дэс ка?... Синдзимаэ! Росиадзин дэсу бака!* (Вы кто такие? Советские шпионы? Идите к черту русские чурбаны.)*
- Да, - сказал я, наталкиваясь на его колючий взгляд исподлобья. - А знал бы ты как мне хреново... Но вот у этого человека, - показал я на майора, по своей устоявшейся привычке приникшего к биноклю, - есть то, что может значительно улучшить твое настроение. Евгений Игоревич, угостите нашего нового друга своими таблетками. Может успокоится? А то, уж больно он громкий.
- Что-то не чувствуется в ваших настроениях прежней воодушевленности, - не отрываясь от бинокля, заявил Шубин. - Может это вам поможет.
Из нагрудного кармана он достал бинокулярные очки, и также, не отрываясь от изучения местности, протянул их мне.
- Мне поможет точно... Где-то минус три, - буркнул я, разглядывая роговую оправу и разбитые стекла. – Представляю, как себя чувствует человек без очков с таким зрением.
- Варо дзитен о каитай но дэс!* (Мне нужен японско-русский словарь.)*
- Заткнись!- воскликнул Торопов и выхватил очки из моих рук. - Где ты это нашел?!
- Да вот, у Шубина.
- Не тебя спрашиваю! Это же очки Сереги! Евгений Игоревич!?...
- Росиадзин дэсу бака! Цу яку-о ендэ кудасай!*(Русские чурбаны! Позовите переводчика!)* - возбуждаясь еще более, настаивал пленный.
Для того чтобы избежать головной боли от усиливавшихся возбужденных возгласов Торопова и очередных воплей заморского воздухоплавателя, я локтями заслонил уши и, закрыв глаза, опустил голову.
- Саня! - похлопал меня по плечу Торопов, спустя несколько минут.
- Тут товарищ майор предлагает осмотреть местность в южном секторе. Ну, место где он нашел Серегины очки. Я с ним?
Еще не осознавая ответственности, которую на меня повесили мои товарищи, в связи со своим предстоящим уходом, я согласно кивнул.
- Присматривай за этим камикадзе, - послышался голос Шубина. - Хочу позже побеседовать с ним поплотнее.
- Угу, - опять согласился я, скорее автоматически. - Лишь бы он тут не орал.
- Он не будет, - заверил меня супермен. - Я с ним договорился.
Я посмотрел на пилота, молчаливо о плечо растирающего свое левое ухо.
- То-то же, - ехидно заметил я, тыкая пальцем на его ухо и в сторону засобиравшегося уходить, Шубина. - Будешь себя плохо вести - расскажу своему другу.
- А таблеточки я тебе оставлю, на всякий случай... Две, - отсчитал Шубин, укладывая на камне ядовито-красные пилюли. - Гость у нас буйный, как бы твоя больная головка не подвела тебя.
- Аната-ва кан те* (Клизма тебе поможет!)* - тихо буркнул неугомонный камикадзе.
- Спасибо... За заботу... Шубин, а тех, десятитысячебаксовых уколов, у тебя случайно не осталось?
- Ага! Понравился укол все-таки?
- Нет, голова болит.
- Вообще-то один есть, но если тебе его еще раз вколоть, дураком ты станешь надолго. И заметь, это в лучшем случае. А от этого, - он кивнул на пилюли, - в случае чего и вылечиться можно.
Пока я, созерцая красные шарики, представлял себя в роли пациента наркологического диспансера, Шубин и Торопов, не прощаясь, отправились в некий южный сектор.
Ну надо же - южный сектор! Только военные могут так извращаться в наименованиях местности. И откуда только взялся этот... майор хренов. И Торопов, "пупок" столичный, туда же: "Пойду, осмотрю". Тьфу. Вот приду в себя - разберусь, с обоими. Я вновь посмотрел на таблетки, имеющие, как казалось теперь, не такой уж ядовитый, отталкивающий цвет.
"Да! Нужно срочно приходить в себя!", - решил я и, копируя движения Шубина, проглотил обе пилюли.
- Сицурэй дэс га хицуе дэс дзедзай. Таскэтэ! Атама га итай. Тэ-о дзию, дзуцу яку. *(Извините пожалуйста мне тоже нужны лекарства. Помогите! У меня сильно болит голова. Развяжите мне руки. У меня есть свои таблетки.)*, - возбужденно заговорил плененный пилот. – Тэ-о дзию.
- Подожди, подожди, - отмахнулся я, и, закрыв глаза, попробовал прислушаться к своим ощущениям.
Однако летчик не унимался, плевать ему на мои ощущения.
- Тэ-о дзию! Дзуцу яку, –настаивал он еще громче.
- Что же ты за человек такой? Не видишь? Голова у меня болит. Лечусь я, - сказал я, вновь закрывая глаза и чувствуя, как постепенно отпускает боль, проходит головокружение.
Ну а летчик, проникшись все-таки моим настроением, молчал до тех пор, пока я не открыл глаза.
- Э-э доси-сан! Сорэ-ва маттаки хан дэс нэ! Гораннасай, хи-га тэт-тэ имас ииэ?* (Эй товарищ! Ты разве не заметил, что с солнцем что-то не так?)*, - спросил он и, требовательно тыча указательным пальцем в солнце, отрицательно покачал головой. – Ваташи ририку хикодзе Отомари годзэн хати-дзи дэс. Мутакурику-хико нидзю фун! Имас хи-га тэт-тэ има тедо сего-ни. Сорэ-ва маттаку хэн дэс нэ. Сониа кото-ва ару хадау-та ари масэн! Нан-дзи дэс ка?!* (Я взлетел с аэродрома Отомари*(Корсаков) в восемь утра, и провел в воздухе всего двадцать минут! А по Солнцу сейчас полдень. Это очень странно. Такого просто не может быть! Сколько времени по твоим часам?!*)
- Чего, чего? - не понял я. - Ты вообще, кто такой? По-русски не говоришь, не понимаешь. Японский шпион, что ли? Хотя нет, шпионы должны знать "вражеский" язык.
Пилот промолчал. А чуть позже, повторил вопрос и пальцем показал на мои часы и на солнце.
- Время знать хочешь? - спросил я и на всякий случай показал ему свои часы.
Он внимательно посмотрел на циферблат и в знак несогласия с положением стрелок, покачал головой.
- Че ты машешь? - возмутился я. За пять лет мои "Сейко" ни разу не подвели меня. - Часы-то кстати японские... Джапен! Понял?
- Сейко? Нихон-но?
- Ага. Кварцевые. С датой, календарем. Смотри вот, дватцатое августа девяносто пятого года.
- Ваташи Хаттори!!! Ваташи Шуджи, отомусуко Кинтара Хаттори! Ваташи Сейко!!!* (Я Хаттори!!! Я Шуджи, младший сын Кинтара Хаттори!!! Я Сейко!!!)*, - восклицал пилот, глазами указывая на часы.
- Сейко? Я же тебе говорю, классные часы.
Вопросительно сдвинув бровь он, особым движением, попросил развязать руки.
- Нет, дружек, развязывать я тебя не буду, - отказал я, заметив, как в двадцати метрах от нас, наслаждаясь своими охотничьими фантазиями, пробегает знакомый вождь.
В свою очередь, «индеец», заметив нас, не меняя темпа перемещения, резко изменил курс движения и спустя несколько секунд, без малейшего намека на отдышку, уже стоял перед нами и внимательно разглядывал плененного японца.
- Слушай Чингачгук! Ты же только что куда-то торопился? Чего стоишь, вылупился? Японцев никогда не видел?
По-изучав пилота еще некоторое время, "Чингачгук" указывая на него пальцем, что-то принялся объяснять на своем аборигеновском языке.
- Вы как сговорились, - буркнул я, ничего не понимая из сказанного. - Может уже достаточно, мне мозг взрывать?
Наверное мое непонимание, ясно отразилось на моем лице, а может "индеец", только притворялся, что не понимает по-русски. Однако он, воткнув вертикально в землю свое копье, стал указывать на тень легшую от древка на землю.
- Та-ак, - согласился я, глядя на свои часы, - без пяти час. Абориген тем временем, под углом тридцать градусов от копья, пальцем начертил линию. Затем, показывая руками на солнце, копье и на начерченную линию, указал на японца, и красноречиво провел ребром ладони по горлу. Спустя секунду ухватил копье и побежал по своим аборигеновским делам.
- Вот так! - сказал я пилоту, сопровождая слова жестами. - Через два часа он тебя убьет. И съест.
- Или две минуты? - добавил, заметив скорое возвращение "индейца".
Не поленился парень вернуться, чтобы, показывая на воздухоплавателя и начерченную прежде линию, копьем еще разок потыкать в север.
- Ну ты достал! - не удержавшись воскликнул я. - Все я ему уже объяснил! Приходи через два часа!
Пристально взглянув мне в глаза, абориген хмыкнул, внимательно посмотрел на японца и осуждающе качая головой, возобновил прерванный бег в одному ему известном направлении.
- Эй, эй, землячек! - воскликнул я, заметив закатывающиеся глаза пилота и его обмякшее тело. - Что это с тобой?
- Тэцудаттэ кудасай, тасукэтэ кудасай. *(помогите мне пожалуйста).
- Ты же летчик, - поддержал я его и, взведя на всякий случай курок, развязал ему руки. - А у летчиков всегда крепкое здоровье.
Противореча моему утверждению, "землячек" повалился на бок и тяжело захрипел.
"Хотя у камикадзе может и не обязательно крепкое здоровье?"
- Эй! А как же самурайский дух и воля? Слава императору! Банзай!
После моих неудачных попыток, подручными средствами, стабилизировать общее состояние пленного, я, вылив ему на голову остатки воды из своей фляги, принялся размышлять о причинах и смысле жестов, и наземных рисунков аборигена.
Мне понадобилось десять минут, чтобы, проявляя безупречную логику, творческий анализ и дедуктивный метод (в интерпретации господина Конан Дойла), прийти к выводу: "Парня, чтобы он не помер, нужно тащить на север (отличная перспективка!). И времени у меня - два часа. Кхм, час пятьдесят!".
Вот только на север, это куда? Шесть километров до рыбацкого поселка? Сто восемьдесят до Южно-Сахалинска? Или восемьсот до Охи? Глазами я стал искать, не пробегает ли где по близости мой знакомый индеец.
Не пробегает. А жаль.
"... Лежит соперник, ты над ним - красиво!
Но крик "Вес взят!" у многих на слуху.
"Вес взят" - прекрасно, но несправедливо,
Ведь я - внизу, а штанга - наверху...."(*)(*В.С.Высоцкий)
Хм. ведь я внизу, а японец наверху.
На выдохе погрузив себе на плечо "раненого", с теплыми мыслями о своих товарищах, отправившихся обследовать какой-то там очередной сектор, я, придерживаясь аборигеновских рекомендаций, побрел прямиком на север. Вспоминая заодно, подходящие случаю тексты Владимира Семеныча.
А вообще-то, много разных мыслей рождается в голове человека, в нестерпимый зной, волочащего на себе тяжеленный груз. И по поводу этого самого груза, и в связи с тем самым зноем, а заодно по поводу каменистой тропы и ветвей деревьев, в самый неподходящий момент цепляющихся за этот самый груз.
- Тэцудаттэ кудасай, тасукэтэ кудасай.*(Помогите мне пожалуйста.)*
- И на хрена мне это надо?! - в очередной раз спрашивал я себя, в который раз сбрасывая со своих плеч пилота. Но замечая, что с каждой минутой тому становится все хуже и хуже, и чувствуя свою вину за это его состояние, я, рассуждая о несовершенстве человеческой психологии, в очередной раз подхватывал его неподвижное тело и упорно шлепал дальше на север.
Одно утешало: два часа - это не так уж и много. Через два часа, согласно моей безупречной логики, все закончится, и я, или доволоку этого японца туда, где ему станет легче, или он просто умрет, и тащить его дальше не будет иметь никакого смысла.
А вот и знакомая речка, несущая свои воды вдоль некогда рыбацкого поселения, кстати, с юга на север. Ха! А вот и знакомый вождь! Все так же неутомимо, но с ошалелыми глазами, и на огромной скорости "летящий" мне навстречу. Рекордсмен! Вот кто тебя, землячек ты наш воздухоплавающий, сейчас потащит дальше на север!
- Вовремя ты подоспел! - почти радостно воскликнул я, когда абориген поравнялся со мной. - Слушай, я хотел спросить...
Но тот не слушал. Не захотел, сволочь, разговаривать со мной. Сопровождая взглядом его чемпионский забег, я развернулся, чтобы, разглядывая вьющиеся по ветру шкуры и перья, начать орать ему в спину, подобающие ситуации всякие непотребности. Но тут же передумал. Мимо, так же на огромной скорости, обдав жаром рассекаемого воздуха, пронесся двухметровый ящер.
Эдакий экземпляр сахалинского прямостоящего крокодила, перемещающегося на мощных, высоких задних конечностях. Однако, сколько интересного можно узнать об острове и живности его населяющей, выходя иногда в местную тайгу!
Ну а "крокодил", проскочив по инерции вперед около двадцати метров, взметнув высоко свой мощный шипованный хвост, внезапно остановился и, развернув тяжелую плотоядную морду в нашу сторону, стал пристально, с особым интересом рассматривать предметы, мимо которых он пробежал в охотничьем азарте.
"Зачем тратить силы и бегать за каким-то сумасшедшим Виннету, если вот он, Саня Кравцов, стоит себе спокойно и держит на плече еще одну вкусняшку", - подумал "крокодил" и воодушевлено мотнул хвостом. Громкий рык, возвещающий о принятом решении и набираемая, шаг за шагом, скорость.
Пятнадцать метров - забыв об условностях, я резко сбрасываю пилота с плеч.
- Суго-о-й! Синдзирарэнай!!! *(Ух ты! Не могу поверить!!!) – залепетал внезапно оживший японец.
Двенадцать метров - рывком (получается неплохо) достаю пистолет, снимаю с предохранителя.
- Сониа кото-ва ару хадау-та ари-масэн!* (Этого просто не может быть!)*
Десять метров - досылаю патрон в патронник, устанавливаю автоматический режим стрельбы.
Семь метров - для прицеливания вскидываю руку с пистолетом.
Пять метров - куда стрелять-то? В голову? В грудь? В голову! Нет в грудь! Да в грудь! В сердце!
Три метра - да что там! Каждый день охочусь на динозавров! Очередью пли!
Удивительная штука этот "Стечкин". При девятимиллиметровом патроне и в автоматическом режиме стрельбы, способный запросто перерезать человека пополам. Или остановить скоростное перемещение разгулявшейся, жаждущей срочно пообедать, тяжеленной рептилии.
Нарвавшись на мою очередь словно на барьер, ящер в последнем прыжке, свечей взмыл вверх и, сотрясая землю, рухнул на спину. Вот только хвост, независимо от владельца, по инерции описал смертоносную дугу над моей головой.
"И на фиг мне нужен был этот Кравцов?" - думал динозавр умирая. "Хватило бы и того придурошного сына Инчучуна. Тем более, я его почти догнал".
А я, чувствуя, как все еще шевелятся локоны на моей голове, размышлял о том, каким образом на негнущихся, онемевших ногах, добраться до речки, дабы промочить пересохшее горло.
- Аната тайхэн футэки-но кэйкенка! Синдзицу-но хэйси! (Ты очень храбрый человек! Настоящий воин!)* - сказал камикадзе и восхищенно глядя на меня и пистолет Стечкина, стал шарить в нагрудном кармане своего комбинезона.
- А то, - согласился я, осознавая свой особый героический поступок и, все еще никак не решаясь сойти с места, с подозрением стал разглядывать металлическую коробочку в руках пилота.
Абсолютно не стесняясь моего взгляда, тот, особым движением, достал из коробочки белую таблетку и забросил ее в рот.
- Шабу*, - пояснил японец, заметив мой многозначительный взгляд. ( «шабу» - амфетамин, допинг - выдавался в годы второй мировой войны пилотам-камикадзе)*
Название «шабу», мне ни о чем не говорило, но, судя по тону, с которым произнес это слово наш плененный "друг", назначение эта таблетка имела определенное.
"Господи! И этот туда же!"- подумал я, замечая на лице камикадзе счастливое умиротворение.
Вернулся абориген и, возбужденно размахивая обломком своего копья, стал рассказывать о том, как он пытался поохотиться на этого зверя. И в знак доказательства своей отваги, указал на пару кровоподтеков на шее динозавра и сломанное древко, торчащее из левого плеча ящера.
- В глаз надо было колоть своим копьем, - назидательно поучил я охотника. - А так, видишь, только разозлил его. Сильно.
Молча согласившись, абориген кивнул головой и, прихватив булыжник, принялся активно добывать себе сувенир из распахнутой пасти ящера.
- У-уф,- брезгливо скривился я от звука сломленной кости и двинулся к речке.
Вода. Горная, чистая, холодная вода. Очищающая и отрезвляющая, утоляющая жажду и смывающая усталость, живительная субстанция.
Пока я утолял жажду и смывал навалившуюся вдруг усталость, абориген на мелкие части разбирал челюсть динозавра, а возвращенный к жизни воздухоплаватель, что-то пытался мне сообщить на своем (наверное все-таки японском) языке. Впрочем, я уже ни на что не обращал внимания. К тому же, очень сильно захотелось употребить какого-нибудь “орбита”, или ”дирола”, потому как, консервированная горбуша и армейские галеты, употребляемые последние двое суток, отсутствие зубной щетки компенсировать так и не смогли. А произошедшие эмоциональные коллизии и не до конца здоровые зубы, усугубляли возникший во рту дискомфорт. Я еще разок опустил голову в ручей, для профилактики, и в надежде на то, что проточная вода хотя бы немного смягчит отвратительный привкус, принялся активно полоскать ротовую полость. Ну а японец, пришедший, по всей видимости после "шабу", окончательно в себя, стал рядом и, отмечая проявленный мною героизм, пытался, значит, меня все это время подбадривать.
Ну и что с этим делать? Нужен мне этот потерпевший, как страусу подковы. А с помощью аборигена, может и выберется на большую землю. Или куда ему там надо? В японское консульство?
- Иди уже, а!… Куда-нибудь на север, - высказался я в ответ на очередные японо-язычные обобщения.
На что пилот, извлек из нагрудного кармана затертый серебряный медальон, пронзенный серебряной цепочкой и, с поклоном и соответствующими восклицаниями, вложил его мне в руки.
- О-сэва ни наримасита!
- Орденоносец Кравцов, ага, - буркнул я, вешая медальон себе на шею, испытывая при этом ощущения человека над которым, другие, более остроумные люди, решили слегка постебаться.
Тут еще охотничек, всунув мне в руки добытый сувенир, принялся свежевать ящера, умело стаскивая с его туши шкуру. Я брезгливо покосился на это варварское действо, критически осмотрел десятисантиметровый клык, несущий яркие следы стоматологических диффузий Юрского периода и так же с брезгливостью отправил его в карман куртки.
“Ну и хрен с ними и со всем их остроумием!” - зло подумал я, понимая, что в сложившейся ситуации не готов соревноваться в интеллектах… даже с этими вот придурками.
- Э-э! – воскликнул воздухоплаватель, замечая мое срочное убытие. – Нан тою о-намаэ нан то иимаэ ка?* (Кто ты? Скажи свое имя?)* – спросил, тыкая в меня пальцем.
Да что же это такое?
- Не понимаю я! Нихт фирштейн –понял?
- Ду шпрех дойч?
- Во-от видишь? Можешь же нормально выражаться!
- Мей неим Шуджи Хаттори. Ви хэйбен си? Деин неим?
- Кравцов я, Александр Сергеевич, - отчетливо проговорил я свое имя, и уже ни чем не сдерживаемый, попытался отправиться к нашей стоянке с легкомысленно брошенными на ней, нашими же, шмотками и продуктами.
- Аваст! – выкрикнул Хаттори.
- Ну что еще?
- Шоу ухрен, хронометер.
Я снял часы и отдал их летчику. Тот с каким-то особенным благоговением стал рассматривать их циферблат, заднюю крышку. Восхищенно цокая языком и что-то шепча себе под нос.
- Ладно забирай, - махнул я рукой, не в силах противостоять такому откровению. – Нехнем!
Не веря своему счастью, японец стал всячески проявлять благодарность, но я уже не слушал и не смотрел на него. Я шел и размышлял, о значении слова ПРОДУКТЫ ко времени ланча, для человека, с утра перекусившего парой пилюль. Ну и заодно, в силу определенной необходимости, стоило подумать о произошедшем только что сафари, и степени участия в нем тех самых, маленьких красненьких таблеточек.