Мне дали бутылку с водой и сказали, что вернутся за мной вечером. Я не особо понимаю их язык, но эти слова мне стали ясны, так как ежедневно повторяются. Эти люди оставляют и забирают меня с одного и того же места уже долгое время. Мне трудно понять сколько, так как считать я не умею. Нашли они меня, когда мне было 8 пальцев отроду, сейчас уже почти 10. Что делать, когда будет больше, я не знаю. Почему эти люди другого цвета кожи я тоже не знаю, но, видимо, это как то связано с моим именем, которым они меня нарекли, а именно "Чернуха". Я не знаю, что это значит, но понял, что если не откликаться на него, то будет больно, а может и холодно, и даже голодно. Я не помню, что со мной было раньше, до встречи с этими взрослыми белыми людьми, я почему - то многое стал быстро забывать. В обрывках памяти ещё остались черты лиц братьев и сестёр, большие губы матери и чёрные маленькие пятна на лице отца. Они остались жить дома, в нашей тесной холодной хижине,о которой я вспоминаю лишь по ощущениям. Например ночной холод мне напоминает каменные стены, неразборчивый говор белых людей - болтовню рыночных продавцов за этими стенами,роса на траве - как вода, просачивающаяся через щели потолка во время дождя, а восходящее солнце на зелёных холмах мне напоминает то же солнце, ослепляющее по утрам мою родную деревню. Я любил солнце и поэтому всегда вставал либо раньше всех у себя в семье, либо приходил позже всех. Иногда получал от родителей, но в основном оставался незамеченным, так как за всеми было не уследить. Не знаю, заметили ли в семье вообще мою пропажу, нас было слишком много; я считаю года своего отсутствия по пальцам на руках, надеясь, что когда у меня их не хватит для подсчёта, за мной придёт мама и заберёт меня отсюда. Я не помню, говорил ли я уже о своих проблемах с памятью. Всё бы ничего, так как привык, но я не могу вспомнить главные слова, которые мне толстая с большими губами мама сказала в слезах перед моим уходом. В первое время я их вспоминал и мне становилось менее одиноко и грустно, потом осталось лишь это чувство надежды, а сами те слова я забыл. Я верю, что она меня заберёт и отвезёт домой, к моим братьям и сёстрам, в холодную каменную хижину, к грязной реке напротив дома и постоянному шуму базара, где буду помогать родителям с их работой. Верю и не забуду, потому что со мной осталось солнце, оно такое же, как и на моей родине, оно единственное, что в меня осталось от дома. Пока оно есть, я не все забуду.
Мои новые родители, раскачиваясь, уехали на своём джипе по размытой дороге. Я же по знакомой тропинке пошёл через лес, держа в руках бутылку с водой. Я никогда не сворачивал с этой тропы, не пробовал пойти в сторону и отправиться на самостоятельные поиски дома, так как знаю, что после этого мне будет больно. Хотя может и пробовал, но этого не помню. Но сейчас я послушно следую по назначенному мне маршруту. Я знаю здесь каждое дерево, каждый кустарник, каждую сломанную веточку и придавленную мной днем ранее травинку, знаю где живёт еж, и где охотится лиса, знаю где пахнет ягодами и куда недавно упало семя дерево, знаю каким шагом нужно идти, чтобы успеть к восходу любимого солнца на поляне. Сегодня ещё в утренних потемках я прихожу раньше обычного, я ложусь на холодную траву, не доходя несколько десятков метров до поляны, и начинаю думать и вспоминать, потому что на поляне я обо всем забываю. Я лежу, прижимая к груди бутылку с водой, и сквозь зелёные кроны смотрю на звезды, которые постепенно скрываются в дневном свете. Эти звезды существуют милиарды лет, они знали милионы людей, ежей, лис и деревьев, они смотрели друг на друга и общались, делились своими переживаниями и воспоминаниями. Каждый раз я теряюсь в глубине этих бессмертных звёзд, я боюсь представлять сколько людей своим сознанием прорывали в них эту черную вселённую. Сколько эти звезды видели, слышали, понимали, узнавали, я могу лишь чувствовать это глубину, но никак не знать, что внутри неё. Я многого не знаю. Почему я такой. Почему другие такие. Почему это творится со мной. Почему другое творится с другими. Что было и будет после меня. Что делается во всем мире, пока я тут, ведь таких как я очень много на планете. Я чувствую, что этого безмерно много, но не могу знать. Я всего лишь "Чернуха", похожий на тот фон меж звёзд на ночном небе, на то пространство, когда закрываешь глаза и когда очень долго смотришь на солнце. Я даже не могу знать откуда встаёт оно. Раньше я думал, что оно появляется из-за помойки возле соседского дома за рекой, но сейчас мне кажется его выпускают из себя те красные цветы на поляне. Откуда же оно ещё может рождаться, как ни из красивого и опьяняющего. Оно восходит и прячет за собой темноту звёзд. Та глубина никуда не исчезает, а просто за ширмой ярких лучей ожидает своего часа, чтобы вновь посмотреть отражением в душу человека. Я знаю, что они никогда не исчезнут, скорее я, чем они. А может я просто стану ими. А может уже являюсь, но этого я не могу знать.
Солнце поднимается над поляной, окружённой стенами лесной чащи. Я поднимаю голову и смотрю, как его лучи разукрашивают серое покрывало ночного оттенка в ярко-красный цвет. Мне пора бежать ему навстречу. Я поднимаюсь, снимаю с себя одежду и направляюсь вперёд. С каждым пройденным мною метром солнце все выше, а значит оно увидит мой танец, предназначенный для него. Ведь если есть солнце, значит есть у меня где-то дом, значит меня там ждут, значит я помню сказанные мамой слова, значит я когда - нибудь туда вернусь, значит надежда есть. Я покидаю пределы леса и ступаю ступнями на траву, по моим голеням бьют красные бутоны, их внутренности содрогаются, пыльца выпадает наружу, моментально подхватывается ветром и становится свободной. Я освобождаю её а она освобождает мои мечты. Мне кажется, что я у себя в деревне, что купаюсь в холодной речке, пью холодную воду, кушаю сочные фрукты, прихожу уставший с мамой после работы, играю с братьями в книгу джунглей, мне кажется, что я счастливый. Все эти иллюзии с приходом солнца превращается из отдельных представлений в одно чувство счастья. Я бегаю и танцую под палящим солнцем по большому полю, то пробиваясь через зелёные кустарники с толстыми семенами, то возвращаясь опять к туману пыльцы, потревоженной мною. Моё существование - это ежедневный танец солнцу. Я не помню ничего конкретного, а лишь свою надежду- когда - то стать по - настоящему навсегда счастливым. Я не знаю почему я здесь, для чего я здесь, о чем говорят и думают люди, которые меня окружают, я не знаю ничего о своей жизни, пока светит солнце. Лишь иногда я начинаю что-то видеть. Когда слишком долго смотрю на солнце, а оно наблюдает за моим танцем, становится темно, точно как от ночного звёздного неба. Каждый раз по-разному, но мне кажется, что это видят все люди. Это реально как и звезды. Иногда они прикрыты солнцем, но они есть, они не понятны нам вместе со всем бескрайним чёрным небом, но их почему-то чувствуешь и видишь. Эти картинки, вощникающие перед моими глазами - такие же настоящие, как и все то, о чем я не знаю, но чувствую. Скоро они появятся снова. Они всегда появляются. Я продолжаю танцевать вместе с цветами, становясь одним целым с поляной, миром, вселенной, глубиной, чернотой- что бы там не было...
Картинка перед глазами явилась словно из ниоткуда. Я закатил глаза и волей - неволей стал не только наблюдателем, но и непосредственным участником. Все казалось таким реальным, будто происходило со мной. Ведь зрачок, уплывший под веко, уже не видел вокруг себя цветочной поле, освещенное жарким солнцем, теперь он наблюдал лишь мрачную картину большого города холодной зимой , где негр, укатанный в праздничный потрепанный костюм деда мороза, стоит посреди людного проспекта и своей необычной "чёрной" внешностью рекламирует акции в магазине одежде. Негр... Его зовут Джон... Но здесь называют Женя... Я это могу знать, только потому, что знает он. Этот чёрный парень топчится на одном месте, удерживая в равновесии на своих плечах огромную табличку с повторяющимся словом "Sale"и разными приклепленными к нему цифрами, обязательно заканчивающимеся на ноль или пятёрку. Он улыбался во все свои 30 с лишним жёлтых зуба, которые ему не так часто предоставлялась возможность чистить после быстрораствтримой лапши на завтрак и ужин, но все равно на фоне его чёрного цвета кожи улыбка выглядела белоснежной. Ему приходилось улыбаться, так как с кислой миной он точно никому не пригодился бы. Ему всеми способами приходилось прогонять свои мысли, чтобы не начать читать их на лицах прохожих. Они проходили мимо, разговаривая о больших деньгах и смотря вечно на время,которых всегда не хватало. Они проходили увлеченные своей внешностью,стараясь всех убедить как они прекрасны,чтобы потом заявить, что им на это плевать. Они проходили мимо глубоко обиженные судьбой - кому не дали, кого оскорбили, кого предали, у кого-то рак, у кого кто-то умер, у кого не хватает денег на еду, у кого на айфон, у кого сил заставлять себя жить. Чёрный дед мороз видел их насквозь, так же как и я вижу его, и погружается вместе с прохожими в одну большую тёмную бездну. Пропасть непередаваема и невыносима у каждого челлвека, тем самым является олнотипной, лишь обстоятельства толчка в неё отличаются. Но необходимо улыбаться, когда видишь эти бездушные небоскребы, в которых только и говорят о важных прибыльных делах, не имеющих ни капли смысла. Улыбаться, когда видишь сразу за небоскрёбами серые панельки, которые скрывают невообразимую массу нищеты, пороков и непрерывных обновлений в следующих поколениях. Улыбаться шуму и суете города, который тебя растворяет и делает незамеченным даже для самого себя. Улыбаться тому бомжу, который сидит без ног у "Пятёрочки" и скользя по наледи вечно падает на проезжую часть лицом в снег, который уже не раз покрылся вохлопными газами. Улыбаться в ответ парню с синдромом Дауна, которого ведёт за руку неразборчивая по молодости в партнёрах мамка. Улыбаться шлюхам, которым в детстве отчим не дал денег на учёбу, но зато расширил дырку, чтобы они могли зарабатывать. Олигархам, у которых нервы расшатаны и сосуды затромбированы. Одиноким старикам, забывших о обещании покончить с собой и не мучить никого. Брошенным детям, которым так легко появиться на свет. Сейчас где - то броситься с крыши самоубийца, а об этом никто не узнает, кроме пары людей, у которых жизнь сломается, но и об этом тоже никто не узнает. Где - то броситься под машину кошка, бегущая к своим случайно родившимся котятам, которые так же случайно и умрут от холода. Где - то выброситься из чёрной дыры ещё энергия, которая в одной общей куче станет живой формой, которая все забудет, но никогда не перестанет быть вместе с такими же уходящими и приходящими формами одной чёрной глубокой дырой. Я многого не знаю, не помню - говорил я это или нет уже. Но я знаю это потому, что знает негр Джон, или как его здесь называют Женей. Но и это я скоро забуду, когда перестану видеть деда мороза, улыбающегося огромной вывеске "Moskow - City", пестреющей синими и жёлтыми огнями на вершине останкинской башне в честь новогоднего праздника. Я никогда там не был и никогда не праздновал Рождество, но знаю, что Джон плачет то ли от мыслей окружающих его людей, то ли от холода. Ему сводит скулы, а кожу жжет низкой температурой, но он все повторяет одну и ту же заученную фразу :
-Вы плиходить, у нас скыдкы!
Люди равнодушно проходят мимо, а если и заходят, то его заслуга в этом мала. Он сам это знает, так же как и то, что это его жизнь. Чувствует он лишь боль при наступании на отмороженные пальцы на ногах и когда пытается переставить ладони на табличке.
-Людшая одэждэ фром Итыли!
Он ждёт, когда закончится этот день. Весь снег, выпавший за сегодня, стал грязным и черным. Все тепло дня сменилось согревающим зловонием паров канализации. Весь свет солнца превратился в подсветку экранов телефонов, над которыми озарялись уставшие, измученные лица. Вороны жрут недоеденную шаурму из целофанового пакета на асфальте. От метро двигают толпы бомжей в сторону круглосуточных сбербанков в надежде успеть занять полку на ночь. Сирена скорой помощи разносится туда - сюда по трассе, перебивается лишь матерными перекличками таджиков из такси.
Мне становится жалко Джона, ведь я среди цветов, а он там внутри варящегося в самом себе города идёт сдавать табличку с рекламой своему хозяину и двигает во дворы, согнув уставшую спину. Я наблюдаю не по своей прихоти, как он доходит до самых мрачных и безлюдных улиц, где уже совсем нет небоскрёбов и ярких огней большого города, ступает по лужам, которых не видно во дворе перегоревших фонарей, слышит параллельно, как доносится крики с соседних окон, непроизвольно смотрит, как в другом окне маленькая девочка делает уроки, в другом тучный мужик готовит себе очередной ужин, в третьей совершенно темно, в четвёртой что-то свисает с потолка, видимо, труп. Он заходит в один из подъездов, где дверь всегда открыта, а внутри разбросаны газеты в тех местах, где нассали алкаши или кошки. Женя отпирает пошкрябанную дверь одной из старых квартир и заходит внутрь. Повсюду распределены такие же дарящие людям настроение на улицах эмигранты как и он. Они лежат и спят на своих картонках и дырявых матрацах в цветочек в прихожей, на кухне, в ванной, кто где успел разместиться, так как с каждым разом их становится здесь больше. Джон, перешагивая через всех, дошёл до своей комнаты, где обычно перезаряжался к новому дню. Там ужасно воняло носками и сыростью, помимо него там обитало ещё 4 негра. Кто лежал, уткнувшись лицом в ржавую батарею, кто уплитал с голоду второй доширак, кто подхватил какую - то инфекцию и блевал в пакет из той же "Пятёрочки", в котором был куплен доширак. Джон снял весь наряд деда мороза и прилёг на матрац, вытянув ноги. Сожители ни о чем не разговаривали, их языки устали за весь день, да и тошнило у всех слушать чужое нытье. Джон старался ни о чем не думать и мне предоставилась возможность помочь. Ведь если я его мог видеть, значит и он меня. Мне захотелось подарить ему хотя бы частичку того солнца, которое меня сейчас согревают, хотя бы каплю той цветочной окружающей меня красной палитры. Я не мог никаким другим способом передавать информацию, кроме как мыслями о доме. Всё что я помнил и знал хорошего - это солнце и надежда. Я смотрел на палящее солнце, возвышающееся над лесом, и думал о своей каменной хижине, о шуме родной реки, который был сильнее шума рыночного базара, о маме, папе, братьях и сестрах, которые всегда со мной, о ещё более тёплых лучах светила, которые возносились над помойкой соседского дома и дарили надежду нового дня. Я очень старался все передать Джону.
В тот момент на лице негра вновь возникла улыбка, которую он уже ненавидел за весь прошедший день и которая всегда напоминала ему о людях, скидках и чёрном снеге. Но сейчас улыбка была наполнена возбуждением и трепетным ожиданием, в тот самый миг, когда я передавал Джону энергию, в его комнате заиграла домашняя, атмосферная, возвращающая добро в сердце, песня " Jingle Balls" и через порог вошёл белый, который принёс на маленьком подносике заряженные шприцы, из которых пять он великодушно выделил данной компании.
-Приятного аппетита, волшебники!
Он положил их в контейнер и удалился, все негры молниеносно вскочил и кинулись к рождественским подаркам. Деды морозы достали свои жгуты, перевязали себе плечо и, судорожно гоняясь за изнасилованной веной, вкололи в нее содержимое шприца. Так сделал и Джон. Хоть в его локтевой ямке зияла смердящая язва, преображующаяся с каждым днем в гангрену, он не стал заморачиваться и ввёл наркотик в стопроцентную дырку. И он откликнулся на мое приглашение понаблюдать за солнцем. Он увидел его, он услышал мои мечты о доме, семье и надежде, ведь подобные таились и в его сердце. В общей чёрной дыре все было общим и сейчас мы оба могли наслаждаться лучами надежды.Мы вместе обо всем забывали, мы вместе ничего не знали, но мы оба одновременно в разных местах земного шара, а может даже и времени, танцевали для солнца, которое проникало к нам внутрь и заслоняло все чужое и плохое стеной своего яркого опьяняющего света небытия.
Свет фар машины за окном попадал отблеском на жёлтые гнилые пятна потолка и устремлялся в широко открытые очи Джона, который глядел в тот момент глазами совершенно ему незнакомого маленького мальчика по кличке "Чернуха". Так получилось, что негра, несущего новогоднюю радость столичным детям уже не было на окраине Останкино, а на самом деле его сознание унеслось в жаркие края, где молодое худощавое тело прыгало взад - вперёд по поляне. Я обливался потом, пил воду, а затем снова нырял в цветы. Я не чувствовал себя одиноким на этом большом зелено-красном островке, огороженном железной проволокой, посреди бескрайнего леса, наоборот, я понимал , что на самом деле никогда не бываю один. Солнце в глазах иногда становилось серым и расплывчатым и тогда я задавал себе вопрос - почему раньше не знал про Джона, ведь он был так рядом. И тогда я начинал в надежде задумываться - а что если все то, что так же не помню или не знаю где - то рядом, что если у всего есть общая та самая душа. Тогда я никогда не прощался с семьёй, никогда не уезжал из дома, никогда не был здесь несчастлив, никогда не забывал ничего, никогда не умирал и всегда был в общем разуме. Я нашёл ту самую единственную душу всего, то совершенство, то единое начало, в чем все люди замешаны. Правда, я все ещё не знаю каково это начало и из чего оно сделано, но я могу чувствовать его. Оно бесконечно и отразимо в каждом существе. Оно есть во мне, в Джоне, в маме, в моих братьях и сестрах, в грязной реке возле дома, в этой чаще, в каждом цветочке на этой поляне, есть ещё в ком - то... Я не мог это знать. Не мог придти своими мыслями к этому. Ничего в жизни не похоже на то самое место или чувство, так же как нету и слов в жизни, чтобы описать его. Вся наша телесная жизнь проходит отдельно от того место, мы не можем своими человеческими оргагами понять, увидеть, узнать что оно из себя представляет...
Я упал с головой в цветы, я ощущал их на себе, стал с ними одним целым. Солнце вновь слепило глаза и сквозь призму лучей я начал слышать чей-то посторонний грубый хриплый голос. Изначально я не мог разобрать слов, это не был звук ни из кустов, ни из леса, ниоткуда из близости, это была очередная картинка в сознании. Настолько реальная, что её мог даже видеть Джон. Мы с ним словно сидели в кинотеатре и смотрели живую сценку, происходящую где-то сейчас или когда - то в прошлом , а может быть вообще в далёком будущем. Я сосредоточился и погрузился в солнечную пропасть. Хриплый голос с серьёзным тоном давал указания:
-... охрана не заметит. Они там тупые, мать их, как пробки. Если бы террористы решили пронести 100 килограмм тратила мимо них, то им на осмотре только понадобилось поднять с контрабандой руки вверх и эти олухи ничего не заметили бы. Ха. Ты понимаешь о чем я, Баунти?
Лысый невероятно здоровый мужик с наколками и шрамами на лице объяснял все щуплому молодому негру, который молча выслушивал и иногда кивал головой.
-Да. Я больше чем уверен, что они тебя даже трогать не будут, мы тебе пришили безобидную распространенную статью, которая не должна вызвать подозрений. Эти упыри только и обращают внимание на крупных гангстеров, да на женопобных насильников. Ты же никем из них не приходишься? Понимаешь о чем я, Баунти?
Негр вновь кивнул.
-Всё будет сделано чисто. Тебе самому главное держать яйца в кулаке, ведь охранники как псы чувствуют страх за милю. Ни за что не подавай эмоций, помни, что на кону жизнь твоей мамы. Если ты проникнешь в тюрягу, доставишь без палева товар боссу, никому не сболтнешь лишнего, мы внесём выкуп за тебя и дадим нужную сумму на операцию твоей матери.
Молодой негр с грустной надеждой в глазах взглянул на жирного амбала.
-Ты ведь хочешь этого, Баунти? Ты хочешь, чтобы твоя мать осталась жива?
Тот снова кивнул, ему приходилось это делать чаще, чем обычно.
-Конечно, хочешь. Все это хотят. Она должна жить.
-Что я должен сделать? - сразу перешёл к главному вопросу Баунти.
Здоровяк осмотрел комнату, убедившись, что никого нет. С камерами в комнате он разобрался, заплатив человечку.
-Ты пронесёшь полкило чистого порошка в себе и, оказавшись на точке, при встрече отдашь боссу его из рук в руки.
-В себе? - переспросил испугано негр.
-Да. Как ещё ты бы это мог сделать?
Парень начал понимать, что бандит имеет ввиду.
-Слишком много...
-Ничего. Сфинктор при хорошем желании можно расширить до поразительных размеров. Подумай о чем - то хорошем. Например, о своей мамочке!
Баунти не отводил пустой взгляд от одной и той же точки в комнате посетителей. Громила дал ему подумать, а затем задал вопрос впритык :
-Так на тебя можно положиться, Баунти? Твой автобус отправляется на зону через два часа. Мне стоило особых усилий договориться о нашем свидании заранее, чтобы тебе не пришлось лишнее время таскать это дерьмо в сраке. Там непонятно вообще какая намещанная химия, специально для кайфарика лютым зэкам, которых вообще ничего не впирает.
Он швырнул на стол удлиненный пакет с наркотой, который приземлился прямо перед лицом негра.
-Специально под заказ для твоей прямой кишки. Как я уйду, попросишься в толчок, смажешь вот этим, - рядом с пакетом появился тюбик вазелина, - и укроешь товар в укромном местечке твоего богатого внутреннего мира, который теперь стал ещё богаче. Ха! Все сделаешь красиво и тебя через пару дней вытащат, а там, говориться, будешь радоваться жизни со своей здоровой мамулей. Как тебе план, шоколадный Баунти? По рукам?
Они пожали друг другу руки.
-Спрячь пока это к себе в трусы, пусть все думают, что у тебя такой здоровый член, а достанешь, когда поймёшь, что вокруг никого нет. И помни, это очень важное дело. Босс будет не в духе, если что-то пойдёт не так.
Здоровяк окинул молодого парня строгим взглядом в последний раз, развернулся и постучал в дверь :
-Свидание закончено!
Охранник выпустил авторитетного гангстера, который широкой походкой удалился, а сам надел наручники на молодого негра, который сидел в сизо по сфабрикованному дело уже 2 недели, и повёл собирать вещички, с которыми он был должен отправиться на нары. Они уже подошли к камере, когда Баунти повернул голову и, не в силах подавить волнение, сказал :
-Могу я в туалет сходить?
-Ха. Конечно, парень. Попробуй тут стресс удержи, когда вся твоя жизнь катится в тартарары...
Я, Джон, Баунти и вся вселенная смотрели в окно автобуса, как за ним мелькают поля кукурузы, прерии, фермы и грузовички, припаркованные у озёр. Все оставалось позади жить обычной жизнью, пока транспорт вёз заключённых в совершенно другой мир. Никто не знал, что думают и чувствуют другие. В безэмоциональное лицо Баунти светило палящее солнце, я ощущал его как собственное. Он не испытывал больше никаких переживаний, лишь зажатую в своём очке режущую поверхность кишки надежду. Он ощущал нас так же, как и мы его. Мы видели его глазами пейзажи вдоль трассы, а он сквозь нас пусть и неосознанно проникся полным опустошением. Ему было очень грустно и больно, но потом он осознал, что это было и будет всегда. Он волновался и терзал себя за судьбу матери, но потом понял, что и он, и она в этой жизни временные явления. Он знал, что жизнь не изменит свой поворот, как бы он не вмешивался в неё, а самое главное и удачное, что она ещё и проходит. Она просто пройдёт, как и у многих людей, как бы они там не препятствовали. Он все свое существование ловил себя на том, что все его действия и мысли - полнейшая и ничтожная мелочь, и все к чему он стремится в жизни по сути заключается в попытках избавиться от этой мелочи. Но даже эти попытки ничего толком не значат. То, что он мельком ощущал через нас - было глубинным разочарованием, за которым следует отчаяние, а за ним в свою очередь открывается некая печальная свобода. Тебе уже не плохо и не хорошо, ты просто будто в бесконечном пространстве, без времени, без чувств, без стремлений. Вселенским безразличием пропиталось все его существо, ему хотелось бы всегда остаться в нем, но живой мозг схватился за надежду,как за спасательный круг. За надежду спасти маму, заработать денег, завести семью, начать жить счастливо. Пока мозг работал в живом существе, он ни на секунду не давал ему остаться безмятежным навсегда. Лучи солнца вновь прикрывали собой правду, вновь не позволяли человеку все понять и все знать. Ведь лёгкое мимолетное опустошение - это всего лишь мельчайшая частичка от огромной существующей пустоты. Как атом во всем круговороте энергии. Как человек во всей вселенной.
Автобус подъехал и заключённых выгнали наружу. Сильный, но тёплый ветер подул новоиспеченным зэкам в лицо. Кто - то пытался изобразить воинственную гримасу, кто-то так и не совладал со страхом, Баунти же сохранял каменное выражение. Их повели внутрь. Они прошли под стеной высокого забора, прошли мимо местной прогулочной площадки, где завсегдатые уголовники ухмылялись злорадным оскалом и присматривали слабодушных жертв насилия. Они ничего не умели, кроме как пожирать чужую энергию, они в этом были ассы, поэтому все, кто там из себя что-то строил, сразу раскисли. Баунти делал шаг за шагом, широко раставляя ноги и успокаивая себя, что ему только и нужно добраться до босса и отдать товар, после чего он забудет о тюрьме и о болезни матери как о страшном сне. Всего лишь то увидеться с человеком и конец этому ужасу. Он знал, где его будет ждать глава мафии, знал, как туда добраться, все было рассчитано.
Когда заключённых проводили до их камер и позволили располагаться и ознакомиться с корпусом, Баунти даже улыбнулся. Он не собирался торчать и ждать лучшего момента в этой дыре с полкило дряни в заднице. Молодой негр подождал, когда закончит охрана свою работу, проконтролировал их уход и мигом направился по назначенному ему маршруту. По словам того амбала - босс должен будет ждать в прачечной, которая находится в восточном крыле здания, куда его поселят. Баунти предстояло пройти через весь корпус и медлить было нельзя, он не особо раздумывая, в порыве надежды решил пройти по первому этажу, тем временем, как у остальных новоприбывших даже в планах не было в первые три дня высовываться наружу. Баунти спустился на первый этаж и целеустремлённо пошёл к табличке со словом "Прачечная". Шёл, пока его не окликнули.
-Эй, черножопый, куда спохватился?
Тут Баунти понял, где находится. Он обернулся и увидел испепеляющую его взглядом банду белых накаченных зэков, которые явно здесь являлись авторитетами.
-Язык проглотила, рабыня?!- окликнул его белобрысый с кривым носом.
Чернокожий парень стоял в ступоре, не зная, что делать.
-Ты, видно, очень смелый раз решил покинуть свое уютное гнездышко в первый день..., - слова принадлежали невероятно большому толстяку, который его и позвал в первый раз.
-Или просто мазахист, у которого жопа чешется!
Тогда все внутри у Баунти сжалось, он вспомнил, что такое страх, ведь обезопасывающая надежда растворилась. Он боялся, а белые зэки только это и ждали.
-Ты же знаешь, что с молодыми чёрными парнями здесь вытворяет, сынок? - добавил самый мускулистый, с внешностью порноактёра мужик.
После этих слов компания из 7, а может и больше человек поднялась с лавочки. Баунти отошёл от испуга два шага назад, а затем молниеносно рванул в сторону прачечной, надеясь, что там его будет ждать босс и за него вступиться. Парень бежал как оголтелый, в моем сознании отдавалась пульсация его тела, я чувствовал его отдышку, мне становилось ужасно страшно, хоть я и не знал, что может быть. Животный страх возник из ниоткуда, я больше не хотел это видеть, но не мог вылезти оттуда. Никто уже не мог спастись из нас всех. Баунти с выпученными глазами добежал до нужного коридора и тут на повороте его сбил неожиданный прямой удар в челюсть, сразивший наповал. В глазах все помутнело, он хотел все вернуть на несколько минут назад, но уже было поздно. Случайность случилась в жизни. Случилась просто так.
-Хотел от нас убежать, шоколадный? - острые жёлтые осколки зубов расплылись в улыбке над ним и несколько рук подняли его и потащил за подмышки в уединенное место.
-Не надо..., - только и смог из себя выдавить Баунти, так как язык его не слушался, то ли от удара, то ли от страха.
-Тебе понравится, дорогой!Сам потом будешь на дополнительные сеансы записываться!
- У всех пташек должно быть посвящение, тебе повезло или нет, но ты первый!
-Причём сам первый вышел, видимо, приключений жаждала твоя срака чёрная!
Это была гардеробная. Они закрыли за собой дверь, одного оставив прелусмотрительно на шухере.
-Не надо, прошу, у меня ма...
Кривоносый нанёс ему ещё один удар для верности и тогда Баунти совсем обмяк.
-Мы знаем, что у тебя маленькая худощавая жопа, но, поверь, я справлюсь!
Этим заявлением он дал понять всем, что будет его трахать, и для пущей верности начал растегивать ширинку.
-Сейчас проверим какой ты внутри сладкий!
Дружки были не против пропустить в чёрное царство братана первым и стащили с Баунти штаны, оголив его упругие ягодицы.
-Нагибайте эту чернуху! - злобно сплюнул белобрысый.
-Нет, - собрал последние силы в кулак и закричал парень, - там...
Но тут его двое качков насильно поставили раком, пока блондинчик надрачивал себе, а затем, когда все было вооружении, он засадил свой член в хоршо смазанный до этого анальный вход Баунти.
-Как по маслу! - возбуждено воскликнул насильник, жадно прижимая чёрного юношу к себе.
-Может, жопу не вытер? - заржали чуваки.
-Да нет, видимо, реально готовился!
Он начал с такой страстью пялить, что упругим членом не почувствовал, как пакет с наркотиками елозит по всему проходу, нанося кровавые порезы прямой кишке. Баунти заорал что есть мочи, но парни заткнули мигом ему рот половой тряпкой из ведра для мытья корпусного пола.
-Девственная душа походу! - заржал кривоносый, увидев кровь на залупе. - Зато совсем без дерьма!
Негр совершенно ничего не мог сделать будучи зажатым в здоровенных руках, он ещё пытался кое-как крутиться, но получал сразу удар поддых.
-Передавай его уже по кругу! - заявил толстяк своему дружку, - хватит с тебя, а то обкончаешь там все, потом в твоей сперме ковыряться!
-О! - с блаженством курносый вытащил член и великодушно отошёл в сторону.
Жирный спустил широкие штаны. Баунти надеялся, что у толстяка будет маленький, но оказалось совсем все по-другому. И в тот момент когда уже второй зэк запихнул в задницу свою штуку, молодой парень завыл от боли и страха, ведь он почувствовал, как порвался пакет с веществом. Белый жирдяй стал энергично его пялить, так как уже долгие месяцы в плане траха пребывал на сухом пайке. Его здоровая елда кромсала пакет на части и втирала его содержимое в слизистую кишечника бедного негра. Раны были свежие, поэтому наркотик начал быстро впитываться. В тот момент я понял, что солнце зашло. Не знаю, был ли это закат или вообще затмение, но наступила глубокая тьма. Та самая, которую прикрывает собой солнце. Та самая, которую человек не видит и не знает по своей природе, но которую может ощущать. Та самая полная и абсолютная пустота, частичками которой являются люди. Она не различима человеческому глазу и не подвластна мозгу. В тот момент заключённый негр и вместе с ним я с Джоном увидели все страдания человечества в одной картинке. Всё то, что я мог видеть у одного человека вмиг стало общей вселенской панорамой. Я увидел всю историю людей, все болезни, войны, осознания, принятия, потери, предательства, измены, прощания - все в один момент у всех когда - либо существовавших людей. Страшно пережить и понять хотя бы одну жизнь, но в тот момент массовое количество информации открылась моему мозгу. Я многого в жизни не знал, многое забывал и не умел даже считать, все это было моим опьяняющим солнцем, которое спасало и оберегало моё желание существовать. Негр открыл ящик пандоры, в котором находился весь ужас - осознание своего бытия. Он увидел и впитал в себя все что было и происходит сейчас с каждым отдельным человеком, с каждой отдельной вселенной, отдельной чёрной дырой, которая является частью одной целой, из которой все и зародилось. И надежда, что может быть по-другому ушла вместе с лучами солнца, природу чёрной дыры не изменить, ведь она и есть начало всему.
Толстяк, трахающий Баунти, двигался все интенсивнее, не осознавая, что таково действие наркотика, впитанного расширенной уретрой.
-Давай уже соскакивай, моя очередь! - заявил зэк с внешностью порноактёра.
Здоровяк вышел и заорал, глядя на свой член:
-Да у меня весь хер в каком-то порошке!
Парни уставились с недоумением на пенистую елду братана.
-Походу он поставщик!-воскликнул один из бандитов.
-И не хилая поставка!
Толстяк схватился за голову и чуть пошатнулся в сторону :
-Вот так дерьмо! Меня вперло! Господи спаси! Парни, парни...
Он уселся голой жопой на пол и с обалдевшими глазами ловил приход.
-Пора его обчистить! Товар доставлен! - заявил кривоносый и с братвой налетел на негра.
Пока Баунти смотрел вселенной в чёрные глаза истины, зэки ковыряли его чёрный анальный проход пальцами, черпая оттуда стаф. Они втирали его в десна или занюхивали ноздрей. Он начинал их впирать, через некоторое время они уже слетели с катушек и пихали в очко негра все подряд лишь бы достать больше кайфа. Кто сувал член, испытывая при это неописуемое удовольствие в паховых сосудах, у кого-то помещалась уже кисть, кто-то вылизывал остатки языком. Они драли парня, который уже ничего не испытывал. Не было физической боли. Телесные страдания стали никчемными с теми, что ему довелось познать. Он безвозвратно улетел сознанием в ту ночную пустоту, которую всегда чувствовал, но не знал, что там. Через какое - то время, когда его задний проход был разорван в клочья, большая часть наркотика впиталась в него, а другая досталась заключённым, один из зэков остановил оргию:
-Парни, он поседел!
Мужики протерли глаза и уставились на седого парня, который ещё пару минут назад был молод. Теперь же он был похож на старика с множеством морщин, слез на глазах и сумасшедшей, презирающей все и вся, улыбкой.
-Он мёртв? - спросил толстяк.
Кривоносый посмотрел на его расширенные зрачки, которые сожрали полностью глазное яблоко.
-Не знаю, но с нами его явно нет...
...
В этот момент где - то в районе Останкино не стало одного уникального черного деда мороза, а где - то на островах двое дредастых белых парней шли вне себя от ярости сквозь лес. Они до самого заката ждали Чернуху на дороге, где обычно всегда встречались, но десятилетний пацан так и не объявился. Они наплевали на риск быть замеченными и сами пошли со стволами на маковое поле. Когда они пришли на поляну уже была совсем ночь, пахло душным ароматом цветов, лёгкий ветерок тревожил стебли красных цветов, но на небе звёзд совсем не было, одна сплошная мгла.
-Где этот молокосос чёрный?!
-Удрал походу...
Они прошарили всю округу и в самом центре поляны нашли обездвиженное маленькое тело.
-Вот он! Эй, вставай давай! Че ты тут забыл?! Где ты должен быть, чучело?!
Он со всего размаху дал по ребрам ногой мальчику, но тот никак не среагировал.
-Он походу в отключке...
-А че у него с волосами?! Они же белые!
-Походу перегрялся на солнце или передышал цветами. Они же ужас как отравляют мозг.
Два парня присели повернули тело лицом к себе и посветили на него фонарём.
-Походу кайфанул знатно! До потери пульса!
-У него зрачки широкие, что охренеть можно!
-Ладно, - отбросил его от себя дредастых, - теперь он уже труп, но... Похоже собрал он стафчику знатно!
Парень достал ножик и соскреб с кожи мальчика черную смесь из его пота и наркотический пыльцы.
-Тут килограмма два можно собрать! - радостно заявил он. - По бабкам около ляма выйдет! Если ещё разбодяжить... Курить будет одно наслаждение.
-Насрать, давай сваливать отсюда, а то запалят, не хочу остаток жизни просидеть из - за этого мелкого оболтуса!
-Давай его в машину отнесем, там с него все соскребем.
-А труп куда денем?
-Да выкинем по дороге где-нибудь.
Парни взяли мальчика и потащил через лес к тачке. На небе не было этой ночью звёзд, но на испуганном лице негритенка, где - то внутри зрачков, внутри души Чернухи укрылась вся вселенная, с её непередаваемой глубиной и пустотой, с её звездами, которые все знают, все помнят и мгновенно умирают.