Из метро дохнуло шумным теплом. Я спрятался под холодным светом от помеси снега с дождем и нырнул к эскалатору. Надоедливо-голубые вагоны раскачивались на рельсах. По другим путям мимо пронесся поезд, гулко просигналив. Он не остановится. Они всегда проносятся на полной скорости мимо, если сигналят. Внутри никого нет. А люди просто меланхолично отходят от края платформы, и утыкаются в экраны. Им неинтересно, почему каждый раз мимо пролетает столько вагонов, где так много пустых мест. Иногда опаздывающие завистливо свербят их взглядом, но тут же забывают, когда блестящий хвост последнего вагона скрывается в тоннеле.
Слишком густая для позднего часа толпа начала редеть. Я закрыл глаза.
Это город свободы. В котором от тебя никому и ничего не нужно. В первые месяцы у меня появилось хобби – смотреть в глаза прохожим. Большинство смотрели вперед, все глубже погружаясь в свои мысли под редкие вздохи проходящих мимо. А были и те, кто смотрели в глаза. Но тут же прятали взгляд в трещинах на асфальте. Будто так постыдно показать кому-то свой интерес. Некоторые проезжали мимо по эскалатору. Прятали глаза, но вскоре оборачивались. Потом снова прятались. А почти на выходе оборачивались и долго смотрели вслед человеку, которые вот-вот навсегда пропадет из их жизни.
Мимо пронесся еще один вагон, протяжно прогудев. Но в этот раз стены обдало стальным скрежетом, и поезд остановился.
Я ждал поезд на своих путях, но пустой вагон напротив не думал трогаться. В один момент мне даже послышалось, как он нетерпеливо прихлопнул задней дверью, будто приглашая к себе.
Нас жило пятеро. Моего прихода ждали все, кроме меня. Вообще, они неплохие. Никогда не перебивали, когда я им что-то рассказывал. Правда, молчаливыми были слишком. Поначалу даже казалось, что они меня не слушают. Но потом я понял, что кроме как меня, слушать им больше некого. Друг друга они особо не любили. Но когда держишь чью-то крышу, хочешь не хочешь, а видеть остальных троих приходится. Так я готовил ужин. А к утру мы все вспоминали, что его нужно не только готовить, но и есть. Мы проводили вечера. Впятером. Я и стены.
Я обернулся. Вагон на противоположных путях не двигался. Я зашел в него и услышал, как поезд шумно вздохнул. Двери закрылись за спиной, толкнув меня внутрь. Поезд тронулся.
Окна вагона запотели, а единственная исправная лампочка вдруг испугано замигала. Я сел и развернулся к окну. Никто не объявил, какая станция будет следующей. За окном мелькали провода на стенах тоннеля.
Я полюбил метро по вечерам. Как маньяк нырял в полупустой вагон и выискивал одиноко сидящую жертву. Рыжеволосая девушка в зеленом шарфе и круглых треснутых очках, которая читает Хаксли. Липкая женщина, от которой пахнет горбушей, рассматривает обувь входящих в вагон. Школьник, который заглядывает в книгу сидящему рядом студенту, чтобы понять, что он читает. А вчера наблюдал за девушкой с рюкзаком и странным тубусом на плече. Мне слишком сильно хотелось верить, что она геолог-разведчик. Уставшая едет домой после долгой экспедиции или просто изматывающего дня. Но на деле она оказалась бы всего лишь спортсменкой с копной однотипных фотографий в соцсетях. Пускай она лучше будет геологом…
На определенной станции в вагоне появляется новый человек. Ты рассматриваешь его так долго, что в какой-то момент он становится тебе родным. Но потом он выходит и даже не оборачивается. А изнутри начинает рвать непонятная тоска от того, что ты никогда больше его не увидишь. Так я узнал, что любое сильное чувство начинается на кадыке и заканчивается чуть ниже ключиц. И лишь оно будет твоим попутчиком до конечной.
Вагон был пуст. Прошло достаточно много времени, но поезд все также несся во тьме тоннеля. Лампочка заиграла искрами и с треском погасла. В полной темноте с миром связывало лишь покачивание вагона. И монотонный стук колес, эхом отбивающий за окном.
Вдруг в соседнем вагоне мелькнул мутный огонек. Я привстал и заглянул в окошко.
На полу в соседнем вагоне сидел сгорбленный человек.
По плечам ударил холод. На стенах вагона не было ни одной карты метро. Я дотронутся до ледяного окна.
Оно не запотело. Это слой пыли.
Я приоткрыл дверь. Стук колес эхом улетучился из вагона. Поезд летел не по рельсам. Под колесами плескалась вода.
Я рывками открыл дверь соседнего вагона, которая ответила мне протяжным надрывным скрипом.
Человек на полу обернулся.
Высокая беловолосая девушка с мягкими глазами колючего цвета. Она поднялась в полный рост и уперлась головой в потолок.
- Я уже думала, тебя не ждать, - она приветливо улыбнулась, - чай уже почти остыл.
Она указала на пузатый неказистый чайник рядом со свечей на полу. И две такие же большие несуразные кружки рядом с ним.
На ней ничего не было, кроме колючего старого пледа на плечах, и я старался смотреть в сторону.
- Почему ты сидишь здесь?
- Тебя жду, - краем глаза я увидел, как она широко улыбнулась, - это вино пить можно с кем угодно. А вот чай редко с кем разделишь.
Она завернулась в колючий синий плед и села на пол.
- Мы долго едем до станции, - я стер пыль с окна, - какая следующая?
- А никакой, - пожала плечами девушка, - пока что никакой.
- И где же я сойду?
- Как ты сойдешь, если даже не знаешь, куда тебе нужно? – она прищурилась и кивнула на чай, - Тебе некуда торопиться. Дома тебя не ждут.
Я присел рядом и взял в руки большую корявую кружку. Она была такой горячей, будто чай только что налили. Кипяток полоснул по губам. Больно, но это то, чего сейчас не хватало.
- А если серьезно, - спросил я, - какая станция будет следующей? То ли на ветке этой ни разу не был, то ли вагон перепутал и попал куда-то не туда. Что не так?
- Все так, - она приблизилась к моему лицу, - только на станцию ты не выйдешь. Так и будешь следовать до конечной и нигде не остановишься.
Я отпрянул от нее. Я стиснул горячую кружку, но больше всего мне хотелось спрятать горящее лицо.
- Ты боишься, - она разочарованно отодвинулась, - столько всего можешь, а людей подпускать боишься… так и следишь за ними издалека.
- Но мне хватает и этого.
Девушка прикрыла глаза и улыбнулась.
- Циниками мы все быть умеем. А вот протянуть руку может не каждый. Знаешь, как узнать, что ты нашел близкого человека?
Я не хотел ей отвечать. Может, меня смущала ее нагота. Может, наоборот, завораживала. Но скорее я просто не хотел ее услышать.
- Представь, что ты пазл, - она продолжила, как ни в чем ни бывало, - тебя долго пытались приткнуть не на свое место. Может, с силой соединяли с другими пазлами. У тебя размохрились края, рисунок ободрался от того, как часто ты был не там. И вдруг ты ложишься. Принуждение не нужно – ты просто нашел свое место. Потрепанный и уставший. То же чувствует и человек. Это как возвращение домой. Вот, на что похоже.
- Значит, я пазл не с этой картины, - я заметил, что наклоняюсь к не все ближе, - а почему чай можно пить не со всеми?
- Вино лишает границ. Оно дает свободу на один вечер, и однажды ее придется вернуть. А чай ничего не отдает и не требует. Его можно пить лишь с теми, перед кем можешь открыться. И эти вечер самые уютные. Со сколькими ты можешь вот так по-домашнему выпить чай? Чтобы из красной клетчатой скатерти торчали нитки. На старой кухне пахло мятой и корицей. А за окном темно и шел снег. Стены воют, а ты думаешь, как там сейчас холодно и одиноко. Смотришь на человека напротив – и внутри сразу разливается тепло. Личный сорт твоей слабости. Будто кто-то пролил земляничный чай. А размокшие ягоды тают на языке. Ты замечал, что у каждого дома свой запах? И люди всюду носят этот дом с собой. Может, для этого он и нужен – чтобы в подходящий момент вдохнуть его и почувствовать, что ты не один. Да, никто не поможет, кроме себя самого. Но гораздо легче, когда кто-то рядом держит тебя за руку и время от времени напоминает, что все еще будет хорошо. Для того, чтобы открыться, не нужно вино. Нужен лишь чай и правильный человек. Тот, кого ты, может, еще даже не видел. Но ты вдохнешь это тепло и поймешь. Ты дома.
Я совсем близко наклонился к девушке. Колкость исчезла, и осталось лишь тепло.
- Ты так и не выпил свой чай, - она горько усмехнулась и поднесла кружу к губам.
- Что же мне делать?
- Иногда нужно выключать в себе взрослого человека. Думать без «а что если» или «если бы». Закрывать глаза и идти вслепую. Как в детстве, когда взрослые вели тебя за руку. А ты закрывал глаза и знал, что если споткнешься – они тебя подхватят. Делай глупости. Не думай о том, как жестока жизнь и как в ней все сложно… просто хотя бы изредка не забывай вспоминать, что на самом деле жизнь невероятно проста. И тогда о ней точно не придется жалеть.
Я поднес кружку к губам.
Земляничный. Как когда-то давно, когда жизнь казалась такой радужной и легкой.
Колеса вагона по-прежнему отбивали стальной холодный ритм где-то за окном.
Вдали раздался гудок.
- Скажи, как мне снова увидеть все это так ярко, как в детстве, - я видел девушку будто сквозь туман, - как снова начать делать глупости?
- А тебе и не нужно видеть все, как в детстве, - она рассмеялась, и ее голос пробежал звонким эхом в моей голове, - просто слушай себя. И не бойся мечтать. Изо всех сил.
Гудок вдали прозвучал отчетливей.
- Ты не поверишь, как мне важно было, чтобы кто-то это мне сказал, - я видел ее все более смутно, - никто вокруг не мог бы мне этого сказать. А сам я…
- Сам?.. – она снова рассмеялась и гудок прозвучал совсем рядом, - вот ведь глупый! А кто же тебе все это рассказывает, если не ты сам?..
Белые волосы. Бледная кожа и глаза не самого покладистого цвета. Земляника. Улыбка.
«Осторожно! Двери закрываются.»
Я открыл глаза и увидел отъезжающий вагон. Он снова просигналил и начал набирать скорость пока не скрылся за поворотом тоннеля.
Что же все-таки там находится?
Я повернулся и пошел обратно.
Жить непросто, когда каждый день – это натянутое перемирие с демонами в голове, которое рискует рухнуть в любую минуту. Поэтому временами их нужно выгуливать.
Я набросил капюшон и начал разматывать наушники.
Как вдруг почувствовал, что на языке еще тает кусочек земляники…