Я ещё в школу не ходил, а нас, мальчишек, уже привлекали на колхозные работы. Выгоняли всех, кто уже может ходить ногами и у кого ещё слушаются руки.
Весной мы выходили на озимые поля, вырывать сорную траву. Ходили босиком – меньше озимые топчутся, да и лапти берегли. А обуви у нас вообще, кроме лаптей, и не было.
На прополке мы шли по полю в одну линию примерно в двух метрах друг от друга. Идёшь по своей полосе, как встретится сорная трава, выдёргиваешь её руками. До конца поля километра два–три! Пройдёшь это расстояние, а потом обратно, уже другой полосой. И так, пока всё поле не обойдём.
С моим двоюродным братом Шуриком мы часто бегали отгонять от полей деревенских гусей. Он со мной одногодок. Его отец Шакрий – брат моей мамы, с войны не вернулся. А вообще у мамы две сестры и два брата. Самый старший из них – Шакртен. Его на войну не взяли по возрасту. Ему было уже за пятьдесят. А когда Шакртену было около двадцати лет, они остались сиротами. Маме моей было тогда четыре года. На плечи брата легли все семейные заботы. Он воспитывал мою маму, пока она не вышла замуж за моего отца.
Дядя Шакртен в Гражданскую войну был красноармейцем и вернулся домой раненым. Он рассказывал, что видел где-то в Самаре выступающего перед ними Ленина. А вот теперь дядя Шакртен в нашей деревне оказался единственным сильным мужчиной. Он и бригадир, и старший конюх, и заведующий фермой... Все ответственные работы на нём – в общем, староста деревни.
Он возил на лошадях в соседнюю деревню Байгузино колхозное молоко. Там был молокозавод. Когда он возвращался обратно, мы, мальчишки, уже бежали навстречу. Он угощал нас то кусочком сыра, то молоком, то большой миской сметаны, одной на всех.