Живые картинки – 9
Глава 9
Паранойя власти
Тяжелым камнем сон навалился на измученную Васину голову, и она безвольно рухнула, уткнувшись лицом в левую руку. Сквозь мутную пелену он внезапно почувствовал нежное прикосновение мягкой «шерстяной» лапы, казалось, будто ласковый котик нежно поглаживает его, осторожно спрятав свои когти. По измученному лицу пробежала слабая улыбка.
Юрия Сергеевича хоронил не только весь институт, казалось, весь город пришел на похороны, настолько его тут уважали. Люди пребывали в полном недоумении, почему вдруг уважаемый приличный человек набросился на эту пьяную компанию. А за некоторое время до этого, с боем пытался ворваться в кабинет первого секретаря райкома, товарища Кабанова и устроить драку. Это было совершенно не характерно для него. В результате всех этих невероятно странных событий, Юрий Сергеевич убил какого-то забулдыгу и сам был убит.
В городе реально что-то сломалось, и никогда ему уже не суждено было остаться прежним, изменилась вся логика его существования, опровергнутая мерзкой нелепостью. Случившимся были потрясены жители не только города, но и всего района. От самого простого работяги до высокого руководства. С невероятно трогательной речью выступил сам Кабанов Леонид Егорович:
- Юрий Сергеевич Ершов, личность в нашем городе, я не побоюсь этого слова, легендарная. Когда-то давно мне выпала честь учиться на одном курсе с этим талантливым человеком в нашем художественном институте. Помимо великого таланта он обладал стойким бескомпромиссным характером. Всегда там, где была несправедливость, он без раздумий вступал в бой. Это был человек долга и чести! Да, он честно отдал свой долг Родине, служа в армии, также честно выполнил свой интернациональный долг. Несмотря на тяжелое ранение, выжил и вернулся снова в мирную жизнь, продолжая нести доброе и вечное, обучая молодое поколение художественному искусству. Осиротела в нашем городе единственная студия, которой он отдал почти всю свою жизнь. Думаю, ректор художественного института не даст пропасть ученикам Юрия Сергеевича. Покойся с миром, Юра!
И было еще много цветов и речей. Но все это больше напоминало некий спектакль абсурда, поскольку у каждого события в жизни обязательно бывают какие-то причины, а в данном случае их не было. Так, осталось совершенно непонятным агрессивное поведение Юрия Сергеевича в приемной Кабанова. По словам секретаря, он не смог внятно объяснить свое желание встретиться с Леонидом Егоровичем. И что связывало Ершова с той пьяной компанией? По утверждению свидетелей инициатором потасовки был Ершов.
Василия, как и всех мучили эти загадки. Но еще у него появилось четкое ощущение чьего-то присутствия в пространстве вокруг себя. Он никак не мог это сформулировать, казалось, вроде бы увидел чье-то очень знакомое лицо на печальной церемонии, но так и не мог вспомнить чье. Он хотел поделиться этими своими переживаниями с Ребровым, а заодно извиниться перед ним за свои нелепые подозрения в его причастности к своему фиаско в последнем конкурсе. Только в институте его не было, сказали, что он подал заявление об уходе. Василь тут же побежал к нему домой.
- Михаил Петрович, почему вы уходите из института? Неужели это из-за меня? Простите меня, я был совершенно не прав в своих глупых подозрениях и в том, что нагрубил вам. Поверьте, это просто эмоции!
- Да нет! Что ты, Василь, я это все хорошо понимаю! Просто мы с Виталием Борисовичем обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что для нас сегодня важнее всего продолжить дело Юрия Сергеевича. Он был моим лучшим другом, и моя кандидатура лучше всего подходит для этого. А вашим куратором теперь будет сам товарищ Гусенко. Разве это плохо, когда твой куратор ректор института?
Они еще долго говорили об искусстве и людях, отдавших ему свою жизнь, но напоследок Михаил Петрович вдруг бросил странную фразу:
- Василь, береги себя. Нам всем теперь будет очень непросто!
Примерно в это же время за дверями кабинета Кабанова тоже происходила беседа.
- Леонид Егорович, я Реброва уволил из института, пусть работает теперь в студии вместо своего друга, Ёрика! Все остальные теперь в моих руках. Может быть, уже пора Варнавского с вами познакомить?
- Дурак ты, Гусенко!.. Виталя Борисович! – Кабанов уже изрядно «проводил в последний путь» Ершова и разоткровенничался:
- Я тебя, Гусь, ректором сделал в надежде на активную работу твоего мозга, да, видать, поторопился! Думаешь, я упрашивать буду этого вашего Варшавского или как его: «О, великий мастер, наваяйте мне, будьте так добры, портрет бабы с выпученными глазами, чтобы она людишек, как кроликов «магнетизировала». Да мне плевать на это! Мне не это нужно! Пойми, все эти жалкие таланты – рисовальщики, писаки, да пииты… подумаешь, они там что-то умеют! Вот же экая невидаль! Я умею главное – я умею их всех иметь!
- Леонид Егорович, я стараюсь! Я же все…по вашему плану! Что мне теперь делать-то?
- Да живи пока, ректор! Такая комбинация мне в этом во всем видится, сам Шекспир позавидовал бы! За тобой его дружок Гена и девка эта его … все время забываю, Васильковская! Классно было бы, чтобы ты этого Генделя за бугор на стажировку отправил, и чтобы бабу Варшавского с собой он прихватил! Но это потом! Прежде всего, я займусь его родителями. Вот тогда мы и посмотрим, кто истинный талант. Что вообще их талант значит против моего таланта – таланта власти?
Да, что-то Лёнчика развезло на этот раз, не в его-то правилах было так уж откровенно посвящать кого-либо в свои планы. Но Гусь, так в свое время звали Виталия Борисовича Гусенко, уже давно на волоске висел и дышал, пока этого хотел Кабанов.
И он действительно не понимал, чего не хватает Кабанову. Деньги и власть, известность и шикарное жилье (еще и не одно), и фантастические заграничные шмотки – всего вдоволь. И все это давно уже находилось под надежной защитой от любых посягательств. Мог ли он представить себе, что начиная с какого-то определенного момента, столь необузданное стремление к совершенству своей безграничной власти перерастает в тяжелое заболевание. Когда уже и не так важны какие-либо определенные действия или какая-то конкретная победа, когда важнее всего осознание, что всё подчинено тебе и живет лишь по твоему указанию. И нет в мире никаких способностей и талантов, чтобы превзошли твое величие!
Однако страшнее всего было то, что Леонид Егорович педантично доводил все свои дела до конца. И никакие препятствия, даже нравственного характера, не смогли бы его остановить. Это был его главный принцип – власть выше любой морали!
А между тем, в жизни города произошло что-то непоправимое. Логически выверенное и привычное для всех течение событий сменилось вакханалией сюрреалистических шоу. Исчезло чувство реальности. Здравый смысл пытался было сопротивляться, но куда там, Зло совсем распоясалось от безнаказанности и вседозволенности. Не прошло и года, как затихшая понемногу боль от нелепой смерти уважаемого всеми человека, ударила с новой силой …
Василий отказывался верить в случившееся – оно просто не имело права на существование. Но произошло. Его родители погибли в автокатастрофе. Какая-то пьянь не справилась с управлением своего самосвала…
- Господи, за что мне это? Зачем ты отбираешь у меня самых близких людей? Если я в чем-то виноват, покарай меня!
Он был совершенно уверен в своей виновности, и что это такое изощренное наказание – постепенное опустошение пространства вокруг него. Осталось всего два человека из его близкого окружения – Лена и Гена. Они крепко держали его с двух сторон, предотвращая от неизбежного падения.
Тая, конечно, не могла не знать о случившемся. Она тоже была рядом, но всегда старалась оставаться в тени, не желая вмешиваться в Васину семейную жизнь. Несколько раз ей показалось, что он заметил ее, пришлось «разубедить» его в этом. Да, это было не совсем честно и далеко небезвредно, но ему было бы еще хуже знать о ее существовании. А так хотелось помочь, подойти и обнять его! Только при всех своих неординарных способностях, она не могла знать истинную причину его бед.
Лео тоже старался что-то сделать, но что он мог? Лишь только когда Василий проваливался в глубокий сон, Лео осторожно гладил его лицо, боясь разбудить и напугать. Человеку, стоящему у последней черты, отделяющей от безумия, вовсе ни к чему общаться с «тонким миром». А живые картинки процентов на 60-70 были существами из тонкого - духовного мира. Они обладали необычными для людей способностями, поэтому часто видели нечто такое, что оставалось «за кадром» для реальных людей из материального мира.
Поначалу они целиком были зависимы от своих создателей, так как являлись всего лишь плодом их воображения и вдохновения. И надо заметить, совсем не многим творческим натурам дано достаточно глубоко проникать в миры тонких материй. Все происходит далеко не так однозначно, как в материальном мире и зависит от «силы вдохновения» создателя, но ее нельзя измерить, как нельзя, например, измерить силу любви. Нет таких единиц измерения и средств, им соответствующих. И лишь «одному Богу известно, что и как получится» – так обычно говорят о подобных расчетах.
Если «получалось так», нарисованные картинки приобретали некоторую самостоятельность, что иногда и приводило к их материализации. По своим способностям они превосходили обычных людей, но многое еще зависело от среды их нового обитания. Поскольку физический мир был для них незнаком, они принимали за правило манеры поведения, принятые в данном окружении.