Коршун совершенно не напоминал гордую хищную птицу, которой был обязан своим прозвищем. Невысокого росточка (да чего уж там, скажем прямо – недоросль), щупловатый (оставив политесы, добавим – дрищ дрищом, как говорится, соплёй перешибёшь), в болтающейся как на вешалке форме, собранной буквально по лоскутику: латаная-перелатаная куртка, когда-то принадлежавшая безвестному наёмнику, штаны явно военные, противогаз и пара баллонов, больше напоминающие снаряжение аквалангиста-камикадзе, а пробитый во многих местах пулями и продранный когтями рюкзак побрезговал бы подобрать на Свалке иной ренегат. Поверх всего этого великолепия был наброшен цветастый женский дождевик – вещь в Зоне, несомненно, нужная, но благодаря рассыпанным от капюшона до подола аппликационным утятам и котятам демаскирующий своего владельца почище транспаранта «Я ЗДЕСЬ!!!». На ногах парня красовались неизвестно как дожившие до нынешних времён советские кеды, а в руках сталкер сжимал длинноствольную, убойную, но жутко непрактичную и медленную в перезарядке антикварную «мосинку».
Однако посмеялись над Коршуном за его нелепый видок ровно один раз – когда тот, зайдя на «Скадовск», зацепился мыском кеда за недавно установленный комингс и с грохотом (но, что удивительно – молча) растянулся на полу. Хохотали бродяги над несчастливцем недолго – в общем-то, особо смешного ничего и не произошло, с каждым случиться может, ну, подумаешь, упал человек – к тому же в здешнем обществе травить новичков было не принято (разумеется, если те вели себя по-человечески и дружили с головой; кто же с порога принимался гнуть пальцы либо оказывался «крысой», Зона быстренько обламывала под корень, и примеров тому имелась масса). Да и, собственно говоря, каждый из сидящих в переоборудованном под бар ржавом сухогрузе был когда-то таким же желторотым неумехой – сталкерами, как известно, не рождаются.
Но смеха в животе не утаишь, да и веселье в сталкерской жизни гость чрезвычайно редкий, так что сталкерьё отхихикалось с удовольствием – кто в кулак, а кто и не таясь. Обрадованный нечаянным развлечением языкастый Хемуль не преминул воспользоваться случаем и напомнить собравшимся о том, что славу мастера кличек он получил не за просто так:
– Как падает срублено древо,
Как падает коршун с небес,
Не глядя направо-налево –
Так падает на пол балбес!
Присутствующие грохнули по новой – но тут новичок поднялся на ноги и неторопливо обвёл глазами вокруг.
Враз повисла тишина.
Одни неожиданно вспомнили о недопитом стакане и, забыв, о чём хохотали минуту назад, поспешили присосаться к бессовестно разбодяженному водой из ближайшей лужи пойлу; другие уткнулись в свои тарелки с немудрящей едой; третьи потянулись за вещами и заскрипели табуретками, поднимаясь к выходу. Спустя ещё минуту в баре расплескался обыденный обеденный шум – негромкий хриплый говор, звяканье посуды да приглушённое бормотание телевизора.
Нет, Коршун – а кличка, однако же, приклеилась намертво – не был экстрасенсом, эмпатом или, боже упаси, кем-то вроде контролёра. Он не был телепатом, телекинетиком или мутантом. Не был он ни опытным психологом, ни гипнотизёром (кстати, знай Хемуль, что в миру пацана звали Арсением Каршуниным, он бы, вне всяческого сомнения, записал бы в ясновидцы себя).
Просто у парнишки были странные глаза… как будто непостижимо жившие своей отдельной жизнью, они жалили парой раскалённых спиц, и выдержать такое ни мог никто. Похожие глаза можно увидеть у прошедшего «горячую точку» солдата, у приговорённого к казни на электрическом стуле за миг до того, как опустится рубильник – или у несостоявшегося самоубийцы, заглянувшего туда, куда живым смотреть запрещено.
Коршун прекрасно знал, как его взгляд действует на окружающих, и оттого практически постоянно носил стиляжные дымчатые очки. Больше над ним никто не смеялся – каждый выживает на свой лад и манер, и вышучивать внешний вид собрата внутри Периметра считалось если не дурным тоном, то уж точно признаком небольшого ума (вон небезызвестный Грек тоже некогда в очёчках со встроенным ПНВ рассекал – так такому гаджету все, напротив, завидовали) – более того, сталкером парень оказался достойным: Зону понимал, аномалии чувствовал, артефакты добывал, зверьё бил, с потенциальным врагом старался расходиться разными дорогами, нежели вступать в бой, а с соратниками держался ровно, был общителен, честен, незлопамятен и, когда позволял карман, весьма щедр. Друзьями обзаводиться Коршун не спешил, и уважающие чужую жизнь сталкеры не набивались, хотя напарником он мог бы стать надёжным. С дружбой здешнее население дружбу заводило с осторожностью: жизнь в Зоне, и не только человеческая, стоила не очень дорого и могла оборваться в любой момент, так что привязываться к кому-то было чревато будущей болью невосполнимой утраты и, как следствие, навязчивой манией отправиться следом. Ведь такие уникумы, как Лунь со своей Хип встречаются раз на миллион…
… И вот такой вот Коршун стоял сейчас перед Барменом, глубоко засунув руки в карманы своего невозможного пёстрого плащика, и всё никак не мог завести разговор.
– Как делишки? – решился начать Бармен, делая вид, что глядит на просвет сквозь только что отмытый стакан. – Жив ещё?
– Да… здравствуй, Эрнест, – запнувшись, вымолвил наконец сталкер.
Тряпка в руках Бармена перестала с визгом массировать стаканий бок и замерла. Мало кто в Зоне знал его настоящее имя, и ещё меньше решались его произнести. Не то, чтобы это было запрещено или что-то ещё… просто один из неписанных законов обитателей Зоны гласил, что имена вместе с прошлым должны оставаться на Большой Земле. Ко всему прочему сорокалетнему Григорянцу не очень нравилось, как его нарекли родители, и, оказавшись на отчуждённой от всего остального мира территории, он с облегчением перекрестился в Бармена.
– Здравствуй… КОРШУН, – невольно выделив намёк голосом, буркнул Бармен и отставил сверкающую как алмаз посудину. – Налить чего? Поесть?
Бармен отлично знал, что Коршун не пьёт, но продолжал по-доброму подкалывать его каждую встречу. Парень игру вежливо поддерживал и однажды даже попытался пошутить в ответ: махнул рукой, мол, эхма, давай, наливай от души до краёв, и тут же, выпучив глаза, замахал руками – не-не-не, не стоит, мне в рейд скоро идти. Очки его сползли на нос, и Эрнест поторопился отвернуться. Коршун, спохватившись, прикрыл лицо ладонью, но шутка, само собой, не удалась.
– Водки. Налей водки, – тихо, но с каким-то нажимом произнёс сталкер.
Бармен покосился на Коршуна – тот стоял вполоборота и внимательно разглядывал столик, за которым обычно восседал Гонта сотоварищи.
– Могу чем помочь? – так же тихо проронил Эрнест, аккуратно, но как можно медленнее наливая дорогой «Абсолют» (для особых случаев) в только что оттёртый до блеска стакан. Назойливость сталкерами не приветствовалась – нуждающийся в помощи, если уж совсем прижимало, мог попросить её открыто, это как раз являлось нормальной практикой набора команды в опасную вылазку – но тут не нужно было семи пядей во лбу, чтобы понять – случилось что-то экстраординарное. И ещё Бармен понимал, что сам Коршун ни за что не сделает первый шаг.
Сталкер сжал гранёное стекло, и по костяшкам пальцев стекла вязкая прозрачная капля алкоголя. Поднял стакан на уровень глаз, зачем-то покачал из стороны в сторону. На прилавок закапало.
– Я… Эрнест… человека… убил…
Толстое литое стеклянное донце звонко впечаталось в отполированную сотнями локтей стойку. Добротный стакан, понятное дело, выдержал, а вот привыкший ко всему Бармен слегка вздрогнул. Коршун подцепил с блюдца фисташку и принялся катать её между пальцами. Потом поправил очки и повернул голову к Бармену:
– Ещё налей.
Тонкие губы маленького худенького сталкера искривила усмешка – у кого другого она бы вышла язвительной, но тут получилось нечто извинительно-смущённое, и Бармен неожиданно вспомнил, что на его памяти Коршун никогда ни с кем не ругался.
– Не боись, Эрнест, не напьюсь, – чуть поплывшим голосом выговорил парень. – Мне вечером на аргх… «Агропром» идти. С универа водки не пил…
Со второго стакана, предусмотрительно наполненного Барменом чуть ниже, сталкер раскашлялся и долго бил в грудь кулаком. Бармен, не убирая бутыли, терпеливо ждал – что-то подсказывало ему, что сейчас последует третий – последний.
Так оно и произошло.
– Человека убил, – выпив, Коршун хрустнул орешком и бросил ядрышко в рот. – Три года в Зоне уже… с половиной… и стрелял, куда ж без этого… но как-то всё больше… а вот сегодня…
История вышла до чёртиков тривиальной. По пути к Генераторам Коршун прибился к группе сталкеров и, узнав, что те только что потеряли проводника, вызвался провести – не столько из-за заработка, сколько из знакомого каждому сталкеру чувства «мне не трудно, всё одно по пути». Места те всегда имели дурную славу, но в тот день, на удивление, было тихо и даже почти мирно: аномалии практически не лютовали, а мутанты, тоже недолюбливающие эти зловещие земли, отсыпались после ночного Выброса. С артефактами фартило, и, наверное, именно это и притупило бдительность сталкеров – по крайней мере, самое начало атаки устроивших засаду наймитов они явно прозевали и опомнились, когда двое, шедшие в авангарде, уже лежали в высокой жухлой траве с дырками во лбу.
Дальше всё было как всегда: наёмники, экономя боеприпасы, безуспешно обстреливали залёгшую в укрытии группу, а те точно так же вяло и безрезультатно огрызались. Ситуация складывалась патовая – у нападавших, не сумевших с налёту одним махом завалить все цели, не получалось выкурить сталкеров из полуразрушенных избушек, дать им уйти наймы, безусловно, позволить не могли, а не рискующие высунуть носа сталкеры смели рассчитывать разве что на случайную помощь – близ Генераторов связь была из рук вон плоха.
Неизвестно, чем бы закончилось дело (скорее всего, как обычно, «синие» бросили бы к ляду упрямую добычу, матерно пообещав тем обязательно встретиться в ближайшем будущем на большой дороге), если бы Коршун не увидел в оптику «мосинки» неосторожно выглянувшего из-за импровизированного бруствера командира квада с отличительной нашивкой. Ни слова не говоря, он затаил дыхание и потянул спусковой крючок, целясь найму в бедро. Трёхлинейка 1891 года выпуска, модернизированная местными умельцами и прокачанная увеличенным магазином и ультрасовременным прицелом, жадно ахнула – и пуля необычайно медленно, как в «матричном» слоу-мо, полетела навстречу ничего не подозревающему человеку.
«Почему я её вижу?» – успел подумать Коршун, пока заострённый цилиндрик, оставляя за собой еле заметный инверсионный след, преодолевал неполные двести метров. Аномалию, разлёгшуюся как раз между переругивающимися отрядами, он разглядел уже позже. Это была банальная «подушка», названная так за то, что гасила скорость попадающих в неё предметов, попутно выворачивая траекторию их движения вплоть до обратного. Конечно же, чуть подправить полёт 7,62-миллиметровой пули, усиленной вольфрамовым напылением, для неё труда ни составило. И конечно же, кевларовый шлем для такой пули оказался не прочнее картонного листа.
С развороченной как пасть нападающего кровососа головой рослый человек в серо-синей униформе отшатнулся, раскинул руки, будто заваливаясь спиной на большую мягкую кровать – и рухнул во весь рост прямо под ноги другому бойцу. Рубчатые берцы заскребли по земле и, дёрнувшись, замерли, нелепо повернувшись носками в одну сторону. Стрельба, как по мановению волшебной палочки, мгновенно стихла.
– А потом мы прс… просто разошлись, – Коршун подтянул сползающий чехол с винтовкой (оружие при входе на «Скадовск» не сдавали – охрана сухогруза была не в пример лучше таковой в «Ста рентгенах»). – Как в море кр… корабли. Мои там остались, даже зап… заплатили немного, я же их… довёл почти. А те… не знаю… я ушёл.
– Как оно? – вполголоса спросил Бармен.
Коршун потёр переносицу.
– А никак, Эрнест, – бесцветно протянул он. – Вон читал я… да вон у Достоевского – и убитый снится потом… и на место преступления тянет… и мальчики кровавые в глазах… и всё такое…
Парень снял очки – и на окаменевшего Бармена вскинулись… обыкновенные человеческие глаза: серые, будто в мелкую чёрную крапинку, слегка припухшие, левый немного косит, бровь правого рассечена шрамиком.
– Никто мне не снится и никуда меня не тянет, – процедил сталкер. – Я даже лица его не увидел, у них же шлемы такие… ну, ты знаешь.
Эрнест, не отрывая взгляда от Коршуна, осторожно полез в карман.
– Только… – маленький щуплый сталкер сделал вид, что не заметил, – только… той пулей… я… я себя убил, понимаешь? Не понимаешь… мне в лицо теперь всё время этот выстрел летит! И – бах! – всё пропадает! Точно чёрная скатерть! Бах! И от всей прошлой жизни – ни крошечки не остаётся! Вообще ни-че-го! И понимаешь, что вот через мгновение – родишься заново – вычищенный в ноль, голый как камень на морском берегу и пустой как раковина! Но… но, видишь ли, Эрнест…
Коршун склонился над прилавком.
– Ты так и не рождаешься, – прошептал он. – А опять стоишь в этой Зоне, и тебе в лицо снова несётся тяжёлая нестандартная пуля из шпалера Русской императорской армии. И опять падает чёрное покрывало, и опять тебя выжигает досуха, и опять ждёшь какой-то, прости господи, реинкарнации… и опять ни хрена… и опять, и опять, и опять, и…
– Парень! – Бармен разжал сведённый судорогой кулак Коршуна и вложил ему туда что-то вроде крошечного жёлудя. – Проглоти не разжёвывая. Лучше не запивать.
Коршун поднёс ладонь к лицу – в ложбинке между пальцами, в аккурат на линии жизни лежала, перекатываясь, маленькая продолговатая красно-белая капсулка. Сталкер раздражённо нахмурился:
– Эрнест, это…
– Это не наркота, идиот! – свистяще зашипел Бармен. – Это… короче, длинное у него название, с Большой Земли недавно, стимулятор какой-то экспериментальный.
– Стимулятор…
– В чувство тебя приведёт, придурок! – уже в голос рявкнул Бармен. – Некогда мне тебя лечить, что, мол, не детский сад тут, и если не ты, то – тебя! Чай, не зелёный новичок уже сопли тебе утирать! В рейд ему вечером идти, а он над стаканом разнюнился! ГЛОТАЙ, КОМУ СКАЗАНО!!!
Коршун побледнел. Капсула экспериментального стимулятора с Большой Земли исчезла будто её и не было.
– Брать что будешь? – как ни в чём не бывало деловито кивнул парню Бармен. – Тут консервы путёвые пришли на днях, ветчина настоящая… почти, и недорого. Ещё есть…
Когда за Коршуном закрылась дверь, в тесном помещении бара как будто зажгли невидимый обогреватель – словно в тёплом южном море внезапно испарился невесть откуда взявшийся айсберг. Оживлённее зашумели разговоры, задвигались стулья, застучала посуда. Даже неустанно играющая один и тот же плейлист «Addaraya», казалось, воспряла духом, облегчённо вздохнула и запела свою знаменитую балладу про грёзы гюрзы.
К прилавку бочком подсел Глухарь.
– Слышь, Эр… Бармен, – бесхитростная ряшка бывшего домушника безуспешно пыталась быть серьёзной. – Бог велел делиться… даже простейшие – и те делятся. Не помешала бы, брат, и мне такая чудо-колёсина! В наше нелёгкое время, когда в беспросветной безотрадности коротаешь будни свои сталкерские, таблеточка от нашего любимейшего и симпатичнейшего Бармена…
– У меня сегодня прямо «птичий базар», – пробормотал Бармен, обращаясь к телевизору, где закольцовано, в такт музыке крутилась смикшированная местным хакером Крэем нарезка фото-слайдов Зоны, по случаю снятых разными сталкерами в разное время. – Вот истинно глухарь на току… хорош трепаться, баклан! «Таблеточки»… выдумают тоже… может, бабу тебе ещё?
Простецкое лицо Глухаря искривилось детской обидой.
– Не хочешь – как хочешь, – надул и без того пухлые губы сталкер и погрозил пальцем. – Вот расскажу братве, как наш Бармен из-под полы химией барыжит…
Эрнест усмехнулся, выключил любимую, но надоевшую «Addaraya» и вытащил из стопки дисков под прилавком сборник альбомов группы «КИНО». Глухарь, отсидевший не один срок за кражи, несмотря на своё погоняло, болтуном не был и сейчас просто-напросто «чисто брал на понт».
– Химией? – он искоса глянул на сталкера. – Какой химией? Ты про то, что я Коршуну дал?
Глухарь с надеждой закивал и даже протянул было руку за вожделенным.
– Так это витаминки обычные, – поднял бровь Бармен. – Обычные витаминки. Хочешь витаминку, Леонид?
Сталкер замер с протянутой рукой, отчего-то пошевелил пальцами в воздухе, потом сплюнул, вытер плевок рукавом и, без спроса прихватив тарелочку с фисташками, стал молча сползать с банкетки.
– А откуда ты про… таблетку-то узнал? – запоздало бросил Бармен в спину удаляющемуся вразвалочку Глухарю. – Ты ж спиной сидел?
Тот остановился, уставился в пол и, не оборачиваясь, пробубнил как бы сам себе:
– Плох тот сталкер, кто не умеет читать по губам. И плох тот сталкер, кто никогда не суёт свой нос не в своё дело.
А к ночи по внутренней коммуникационной сети Зоны, которую Крэй в шутку называл «сталкернетом», разлетелось известие о гибели некоего Коршуна в районе станции переработки отходов. В графе возможной причины смерти стоял непривычный прочерк, но практически каждый получивший и прочитавший сообщение знал, КАКАЯ ИМЕННО группировка облюбовала эту находящуюся на южном отшибе Затона локацию.
=========
В произведении использован фрагмент трагедии Александра Сергеевича Пушкина «Борис Годунов», а также персонажи авторских литературных циклов Василия Ивановича Орехова «Хемуль» и Сергея Александровича Клочкова «Лунь».