-- Заканчивая, заканчивай. Уезжая, уезжай. Веря, верь -- начал он.
-- Капитан, вы сегодня склонны к очевидным суждениям. Но, всё равно, я рада вам -- вы так редко меня посещаете -- мой голос задрожал от восторга или от слёз.
-- Ветер попутный и дует вовсю, — продолжал капитан. -- Готов держать пари на четверть пинты старого ямайского рома, — сказал он, внимательно присматриваясь, — что я знаю, чему вы улыбаетесь.
-- Но я не улыбаюсь -- улыбнулась я сквозь слёзы.
-- Верно! — отвечал капитан. — Правильно!
-- Может быть, вам лучше присесть, капитан, так нам всем будет удобнее разговаривать.
-- Благодарю вас, -- отвечал капитан, воспользовавшись приглашением. -- Пожалуй, легче вести разговор, когда сидишь. А вы не хотите присесть?
-- Я уже сижу, с вашего разрешения, дорогой капитан Нэд.
-- Верно! — отвечал капитан.
-- Ну-с, так вот какой вопрос я бы хотел вам предложить, -- продолжал капитан, понизив голос и переходя на конфиденциальное бурчание, — дружеским образом, только между нами, и исключительно для моего осведомления, покуда ваш главный начальник немножко оправится, чтобы я мог подойти к нему борт о борт. Все ли здесь спокойно и благополучно?
-- Ах, как хотела бы я дать вам ответ в высшей степени положительный -- я горестно покачала головой, как если бы это была голова китайского болванчика, -- но, вы ведь и сами можете догадаться о положении вещей, с вашей-то прницательностью.
Проницательный и многозначительный взгляд капитана, когда он в ответ подмигнул, никакие слова изобразить не могут, кроме неудобопроизносимых китайских слов, ранее упомянутых.
-- Послушайте! — сказал капитан, весьма обнадеженный. -- Что вы скажете? Прав я или не прав?
После того как подмигивание капитана выразило столь многое, он, поощренный и подзадоренный вежливой моей улыбкой, нашел, что всё так подготовлено к обсуждению весьма важного вопроса, как будто он выражал свои чувства с величайшим красноречием.
-- Правы, — сказала я, -- у меня нет никаких сомнений, что вы правы, ведь Он уехал. Я знаю, что это такое, когда уезжают. Неделю умираешь, неделю просто больно, потом начинаешь забывать, а потом кажется, что ничего и не было, что было не с тобой, и вот ты плюешь на все. И говоришь себе: динго, это жизнь, так уж она устроена. Так уж устроена эта глупая жизнь. Как будто не потеряла что-то навсегда
-- Держись крепче! -- воскликнул капитан.
-- Перед отъездом Он даже сказал, что любит меня. А я ответила, вы любите не меня, а свою любовь. Это не любовь, это эгоизм. Вы думаете вовсе не обо мне, а о том, что вы ко мне чувствуете. -- я набирала обороты и оглушительную мощь звучания голоса.
-- Да, -- с удовольствием заметил капитан Катль. -- Оглушает так, как если бы ударили головой об дверь!
-- Ах, капитан, я так взбешена сейчас, что если бы Он вдруг вернулся прямо сейчас, уж я бы ему показала!
-- Думаете, что показали бы, дорогая моя?
Я ответила только сдержанной улыбкой, но такой вызывающей, что трудно сказать, как долго упивался бы ее созерцанием капитан Катль, но я продолжила с ещё большим жаром:
-- Секс отличается от других удовольствий интенсивностью, но не качеством. Это лишь часть, причем не главная, тех человеческих отношений, что зовутся любовью. А главная часть - это искренность, выстраданное доверие сердца к сердуцу. Или, если угодно, души к душе. Физическая измена - лишь следствие измены духовной. Ибо люди, которые подарили друг другу любовь, не имеют права лгать.
-- Слушайте! -- крикнул капитан. -- Прекрасное нравоучение! Дитя моё! Выращивай смоковницу так, как должно, а когда состаришься, будешь сидеть под ее сенью. Перелистайте… А впрочем, -- подумав, сказал капитан, -- я не совсем уверен в том, где это можно найти, но когда найдёте -- отметьте. Итак, валяйте дальше!
-- Дальше? Дальше Он немного нравопоучал меня: Вы -- сказал он -- должны понять, что Любовь – это тайна, пролегшая меж двумя людьми, а не сходство двоих.
-- О, я вижу, что Он -- человек большого ума, человек, который может высказать свое мнение -- капитан впал в восхищение и немедленно его обнаружил, -- Но скажите же мне, дорогая, как звали этого замечательного человека с собственным мнением?
-- Ах, капитан, мы были так близки, что имена не требовались...
Мой голос звучал всё глуше, тише, неразборчивее. Последнее, что я услышала:
-- До свидания! — сказал капитан. -- Я человек не многоречивый, но я вам очень благодарен за то, что вы были так любезны и откровенны. Вы меня простите, что я к вам вторгся? — добавил капитан.