Ветерок взъерошил макушки деревьев. День только начинался, о чем радостно возвещал сдержанно-радостный гомон птичьих голосов за окном. Настоящая радость всегда бывает сдержанной. О ней не кричат. Ее чувствуют какими-то неведомыми науке рецепторами, которые, скорее всего, так никогда и не откроют – столь мало общего они имеют со всеми этими физиологическими процессами, которые мы иногда ошибочно именуем чувствами.
Ведь настоящая радость – это как прикосновения нежных утренних лучей восходящего солнца. Или бесшумной поступи рыжей кошки по пушистому турецкому ковру, купленному на гудящем жизнью и пропитанном пряными специями восточном рынке.
«Может поэтому мы частенько и не замечаем нашего счастья, вечно сетуя на нескончаемую череду провалов и разочарований», - покусывая полусъеденный огрызок простого карандаша, Ума сосредоточенно выводила буквы на линованном тетрадном листе.
- Мам, они розовые!
Алька сидел у подоконника и восхищенно разглядывал маленькие, с его мизинчик, шишки, усеявшие старую ель за прозрачным стеклом окна. Ума вымыла его только вчера, энергично орудуя влажной тряпкой и старенькой салфеткой.
Если бы у меня спросили, когда, в какой именно миг начинается весна, я бы без раздумий ответил – в тот день, когда хозяйки раскрывают окна кухонь и спален, затекшие за зиму от долгой неподвижности и вконец уставшие стоять на страже домашнего тепла и уюта. Они словно открываются прекрасному миру, пришедшему на смену враждебной и жестокой зимы.
Ты вдруг начинаешь доверять ему – этому миру, от которого прятался шесть, а то и семь уныло-серых месяцев. И кажется тогда, что с тобой никогда ничего не случится. Ничего плохого. Никогда. Настолько сильна твоя уверенность в том, что он любит и заботится о тебе. Ты будто бы воочию наблюдаешь, что такое вечность, и на твоих глазах смерть сменяется рождением. Раз за разом. Весна за весной. «Он воскрес!» - кричит тебе в распахнутое окно молодая зелень распускающихся почек и мягкой травы, пробивающейся через загрубевшее за время зимней непогоды одеяло земли.
А ведь и впрямь они розовые! Чудно, но я никогда этого не замечал. Того, что заметил в это весеннее утро шестилетний мальчуган, проснувшийся от сладкого запаха пекущихся на кухне маминых блинчиков. Столько лет живу на свете, а не замечал того, что творится под самым носом. И еще считал себя опытным и повидавшим жизнь.
Ума уже давно закончила письмо и привычно суетилась в лавке. Несколько исписанных листов так и остались лежать на дубовой гладкости стола. Я не знал, о чем было ее послание и кому оно предназначалось. Не имею, знаете ли, привычки шпионить за домочадцами. Видел только, как на последней странице под огрызком простого карандаша вместо привычного «пока» Ума вывела размашистое и краткое … «спасибо»!