Почин, который придумал Ельцин
Случилось это в середине 80-х, когда имя будущего сокрушителя страны мало что говорило людям за пределами Урала. Застойными те годы тоже еще никто не называл, но воздух уже был пропитан проблемами, в которых задыхалась экономика: низкая производительность труда, острый дефицит квалифицированных кадров, разбалансированность планового хозяйства и т. п. Нужны были реформы, о них на всех уровнях рьяно спорили ученые, производственники и, конечно, партийные вожди. Но реформы требовали времени, серьезных обоснований, глубоких перемен во всей системе. А тут с Урала вдруг пришла весть о чудесном способе решить проблемы одним махом, одним рывком. И называлось это чудо знакомым еще с ленинских времен, дорогим каждому партийному сердцу термином – «трудовое творчество масс».
Я тогда работал заместителем редактора «Правды» по отделу социалистического соревнования и пропаганды передового опыта (само создание в редакции такого отдела, наряду с отделом экономики, было плодом «творческого» поиска чудодейственных способов вывести страну из стагнации). Поэтому, когда газеты опубликовали постановление ЦК КПСС о новом, родившемся на Урале трудовом почине, я получил задание выехать в Свердловск и рассказать всей стране о сути и замечательных перспективах этого почина.
Здесь надо отметить, что любое подобного рода новшество становилось «материальной силой» лишь после того, как освящалось постановлением ЦК. Но уж если оно удостаивалось такого высочайшего благословения, то становилось, что называется, «священной тотемом» - ни критиковать его, ни даже сомневаться на его счет было категорически недопустимо.
В Свердловске (так называлась тогда столица Урала) мне пришлось действовать самостоятельно – уральский собкор газеты Данилов был, кажется, в отпуске, и потому искать героев почина предстояло «наощупь». Впрочем, в постановлении адреса коллективов-инициаторов упоминались: Главсредуралстрой, знаменитый Уралмаш, нижнетагильский Уралвагонзавод… От одних названий захватывало дух! Да и масштабы самих этих индустриальных гигантов не оставляли сомнений, что почин поставлен на солидный фундамент.
И вправду, несколько встреч с руководителями, бригадирами, специалистами и рабочими подтвердили, что идея почина («Пятилетку бригады – меньшим составом!») была вполне рациональной. Суть в том, чтобы естественный дефицит кадров компенсировать лучшей организацией и более высокой производительностью труда, а заработок, который причитался бы полностью укомплектованной бригаде, целиком отдавать реально работавшему, т. е. сокращенному составу коллектива. В этом и состоял стимул для энтузиазма масс.
Что и говорить, идея казалась и плодотворной, и со всех сторон привлекательной. Выигрывали и государство, и предприятие, и сами рабочие. Неудивительно, что ЦК усмотрело в ней не только прямое воплощение ленинских заветов, но и мощный рычаг для мобилизации резервов по всей стране. И пока я копошился в уральских цехах и на стройплощадках, центральные и местные газеты вовсю раструбили о чудодейственном способе решить проблемы отечественной экономики штурмом рабочего порыва.
Но чем больше я встречался с последователями почина, тем чаще наталкивался на, мягко говоря, вялые, уклончивые слова и взгляды рабочих, бригадиров, инженеров. Нет, впрямую никто не хулил идею почина. «Почин поддерживаете?» - «Конечно». «С планами справляетесь?» - «Конечно». «Зарабатывать стали больше?» - «Конечно»…
Нет, плакатным энтузиазмом тут явно не пахло. В чем же дело? Может, на деле это не почин, а чистое очковтирательство? Но цифры и факты подтверждали: бригады выполняют задания действительно в сокращенном составе. Может, деньги, причитавшиеся рабочим, прикарманивают недобросовестные руководители? Такие подозрения тоже не подтвердились.
В конце концов профессиональная настырность вывела на истоки почти неприкрытого массового равнодушия к замечательному почину. Дело оказалось в том, что «рычаг спасения экономики» упёрся в беспомощность самой этой экономики. Да, рабочие были готовы выполнить задание бригады меньшим составом – но для этого нужно было обеспечить это полномасштабное задание необходимыми материалами и средствами. Да, бригада хотела и, как правило, могла работать без лишних перекуров – но какой энтузиазм могли вызвать постоянные перебои в снабжении, в подаче транспорта, в запоздании инженерной подготовки? Да, бригада была способна выдать продукции больше обычного – но зачем, если она видела, как результаты её труда, никем не востребованные, надолго оседают на складе?
Подобных фактов у меня в блокноте (о диктофонах мы тогда могли только мечтать) накопилось порядочно. Надо было обсуждать это с организаторами почина, т. е. руководителями того же Главсредуралстроя, Уралмаша, обкома партии наконец. Это не составило особого труда, но, хотя мои собеседники не отрицали «отдельных недостатков», на суть почина, «одобренного ЦК КПСС», они даже в мыслях покушаться не осмеливались. Нужна была встреча с «самим» - первым секретарем обкома, членом ЦК Борисом Николаевичем Ельциным. Увы, он был в Москве, на плановой учёбе в Академии общественных наук, и должен был оставаться там не меньше месяца. Пришлось и мне возвращаться в столицу, где, однако, надежда встретиться с «первым» тоже не сбылась. Впрочем, я и не ждал от неё особых откровений. Оставалось исхитриться написать материал так, чтобы, не подвергая всенародному сомнению «верный курс партии и правительства», довести до читателя простую истину: одним рабочим энтузиазмом дыры в экономике не залатать, надо менять всё и меняться всем.
К счастью, благодаря позиции главного редактора Виктора Григорьевича Афанасьева такая «дерзость» в «Правде» была возможна. Материал был опубликован. Увы, на судьбу отечественной экономики это никак не повлияло. Но пыль печатных восторгов вокруг «исторического почина» стала быстро-быстро оседать. Слушатели Академии общественных наук, удостоившиеся чести слушать там выступление Ельцина, донесли до меня злобные выпады лектора в адрес автора статьи за «извращение линии партии» (этим он и ограничился, поскольку факты оспорить не мог). А позже, когда, став первым секретарем Московского горкома, выбирал из числа правдистов (!) кандидата на должность редактора «Московской правды», решительно вычеркнул мою фамилию, остановившись на Полторанине. И к счастью! – видно, сам Бог избавил меня от последующей карьеры этого его избранника…