Грустная осень, увенчанная короной, не из листьев, не золотой – вирусной. Локдаун (lockdown)- слово осени и года. Самое время спасаться от меланхолии, убегая воображением в мир солнечный, некоронованный. Верно, и сейчас есть такой, осени и карантину не подвластный, мир, где радуются жизни. Знаю, он есть, но пока без меня. Стоит лишь туда пробраться (пусть не с первой попытки), не пропустить желанный вираж пространства-времени и фантазии.
И очутишься вдруг ярким летним днём на приволье, у широкой реки в образцовой деревне с названием Образцово, и в тех самых «образцовых» состояниях. Долго не получалось вернуться в места недосягаемые, (карантин, как известно = чистилище цифрового концлагеря). То разумом воспоминание не схватывала, то чувством (того самого состояния) не проникалась.
Пока не попался мне рассказик, невесёлый, вроде, но одновременно и светлый рассказик о том, как усталый от забот пасечник бросает любимое дело, пасеку, расстаётся навсегда со своими пчёлами, обрекает их на гибель. Вдруг озарило меня и прошибло, и унесло, и погрузило. И очутилась я в «образцовом» лете, в медоносной благодати цветущих лип, утешенная кукушкиными обещаниями, расстрелянная трелями сверчков и кузнечиков тому назад три года. В том счастливом лете поджидали меня друзья: милое семейство пчеловодов, Валера и Таня. Подружка моя закадычная летняя, москвичка Валентина с нами, и конечно, Александр, учёный, отпускник на отдыхе.
Отдых – основное наше времяпрепровождение, приятное и беззаботное. Загораем на берегу большой реки, плаваем, дышим полногрудно, чаи распиваем, беседы ведём. Хотя не все беззаботные. У Валеры и Тани самый трудовой сезон: первый мёд созрел, погоды, ясные, теплые, установились, и главная забота, главная головная боль - роение. РОЕНИЕ – красивое слово, но для пасечника – угроза. Непосвящённым непросто вникнуть в его смысл. Для таковых провожу историко-антропологические параллели и подбираю умную терминологию, например, сибирский поход Ермака и начало освоения казаками Сибири, по сути, срабатывание инстинктов расселения и размножения. Роение – это когда образуются новые пчелиные семьи, и отыскивают они для себя новое место жительства – «прививаются» на пчеловодческом языке. Почему-то пчелиные переселенцы роятся и прививаются в самый медоносный сезон, в золотое для сбора мёда время. Это равно, как если бы селяне всегда играли свадьбы в разгар сенокоса и жатвы, не дожидаясь урожая.
У наших пчеловодов рои обычно не желали прививаться в специально организованные для них места – ящики и дощечки на высоких шестах, а улетали, невесть куда. Жители Образцово вдруг обнаруживали у себя на усадьбах яблони-груши или другие какие плодовые деревья, гудящие, облепленные плотной, копошащейся гроздью или веретеном из пчел. Чаще всего образцовые образцовцы сообщали о переселенцах пчелиным хозяевам. Валера с извинениями и благодарностями лез на дерево снимать рой с ветки. Хозяева усадьбы любезно предоставляли стремянку и помогали, чем могли. Сложнее было, если рой облюбовывал верхние ветки высоких вязов, клёнов и ясеней. Тут Валере приходилось вспоминать детские забавы древолазания, рискованные в солидном возрасте.
Тем летом моих воспоминаний Валера и Таня долго, бдительно и неотлучно караулили своих пчёл на пасеке. Однажды им нужно было срочно отлучиться в город на день-другой. Пчёлы вели себя спокойно и признаков роения не выказывали. Нам с Сашей поручили пчёл проведывать и сигнализировать о поведении, если заметим что-то необычное.
Необычное свершилось незамедлительно, не успели пчеловоды доехать до города. Что и следовало ожидать - нам всю жизнь везёт на инциденты и прецеденты. Беззаботно, не помышляя о пчёлах, шли мы на берег реки утром не ранним, погожим, обещавшим жаркий день. Тропинка вилась через неглубокий овражек, заросший деревьями. На дне овражка ручей, тени, прохлада. Ручей тихонечко напевал свою журчащую песенку. Однако в неё вплетались еще некие приятные, даже успокоительные звуки, тоном ниже. Общий такой гуд, в нём различались и соло - отдельные Ж-Ж-Ж.
- «Это Ж-Ж-Ж неспроста!», - заподозрил неладное Александр.
Мы быстренько вылезли из овражка. И … Вот оно, неладное.
Прямо над тропинкой, низко оттянув ветку черноклёна, так, что и пройти в полный рост под ней было бы трудновато, висела большая тёмно-серая живая копошащаяся гроздь, груша по форме, широкая сверху и немного сужающаяся, закруглённая снизу. Гипнотическое Ж-Ж-Ж исходило от неё. Потом узнав, что звук издают вибрирующие с большой частотой крылышки пчёл, я была удивлена: «Как пчёлам удавалось вибрировать крылышками в такой плотной массе».
Вот он рой, который нам поручено стеречь, сбежали –таки, привились
- Звоним скорее Валере с Таней, может, они ещё вернутся, – Саша вытащил мобильник.
Однако пчеловоды наши были уже в городе и в тот же день возвращаться не намеревались. Валера сразу дал указания:
«Пчёлы на таком месте не задержатся. Они ждут разведчиц. Постерегите рой, сколько сможете, если соберётся улетать, проследите направление, я расскажу, что делать дальше.»
- Легко сказать: «Постерегите», а мы на реку шли, купаться. Жарко уже. Надо Валю призвать и по очереди стеречь улётных прививанцев.
Сбегали за Валей, живущей неподалёку, захватили у неё по стулу и уселись на тропинке стеречь рой и предупреждать людей, если появятся, чтоб нагибались вовремя и рой не задели. Пчёлы гудят, внимания на нас не обращают. Птицы поют. Солнышко светит. Ветерок веет. Чисто релакс, медитация.
Проходящие сначала недоумевали: «Чегой-то вы тут отдыхаете. До реки не дошли.- Потом смеялись и сочувствовали нам, пчёлам и пчеловодам.
Просидели мы так по очереди часа два. Рой всё так же гудел, жужжал и копошился.
Вдруг, именно в моё сидение что-то начало происходить. Гроздь потихоньку меняла форму. Вытягивалась в веретено. От него отдельными каплями отрывались пчёлы. Понятно было, что-то они задумали. Пора звонить Валере. Но позвонить я не успела. ПокАпав пчёлами непродолжительное время, рой начал стремительно разжижаться и вскорости превратился в туманность, в облачко. И облачко то полетело к реке. Я бросилась за ним, надеясь проследить (по наказу Валеры), где неспокойная семейка привьётся в следующий раз.
Но куда там! Бежала я, хоть и быстро, хоть и с горки, но значительно медленнее лёта пчёл. (Потом прочла, что пчёлы летят со средней скоростью 30 км в час, но могут и быстрее) И скоро потеряла их из виду. А река уже – вот она. Раздольная, широкая, вольная.
На берегу, как водится, рыболовы со спиннингами.
- Пчёл не видели, - спрашиваю у них.
- Как же, видели, - отвечают, - За реку, в леса подались, кажись...
- Неужели долетят. Тут километров пять.
- Долетят, если сытые и едой своей запаслись.
- Ну, вот, упустила, – недовольная собой, я побрела назад, раздумывая, как домашние пчёлы будут зимовать в диком лесу. Помёрзнут они, горемычные.
- Зато на воле и в сытости лето поживут, и никто порабощать их больше не станет, мёд отбирать, - успокоил меня Саша.
- Может, они утепляться и греться умеют. Зиму в дупле перезимуют, а следующей весной к нашим пчеловодам вернутся, - поддержала его Валя
Посокрушался потере и Валера–пчеловод, но успокоил себя: « Хорошо, что не поехал обратно в Образцово. Всё равно бы не успел».
Уже опускался вечер, такой же ясный, тихий, тёплый, как и день. Я всё представляла, как летят пчёлы через водное пространство, точно птицы перелётные через океан. И негде им, сердешным, присесть, отдохнуть, ни цветочка с нектаром, ни травинки на пути. И падают они одна за одной в воду, сложив усталые крылышки.
Печальные раздумья мои прервала прибежавшая Валентина.
- Рой наш нашёлся! Сейчас мне подруженция деревенская звонила, Катя Козочкина. На калине, в соседней усадьбе привился, она через забор видела.
- Значит, матка благоразумная попалась, - (я уже знала, что у пчёл матриархат). - Трезво силы оценила и вовремя повернула рой на берег.
Сразу же позвонили пчеловодам, сообщили радостную весть.
Инструкция по дальнейшим действиям была подробной, но трудно осуществимой.
- Надо собрать рой в корзину, - велел Валера, - и оставить корзину под деревом, где рой привился. Завтра утром приеду.
- Да как же его собрать! Пчёлы нас искусают!
- Скорее всего не искусают. Миролюбивые сейчас они, находятся как бы в задумчивости. Погружены в свои переселенческие заботы. Вам надо бить палкой по ветке, на которой висит рой, а со ствола соскребать черпачком. Пчёлы будут падать в корзину. Потом корзину прикрыть мешковиной.
Валера рассказал, где на пасеке взять корзину, мешковину и деревянный черпачок для сбора роя.
Инвентарь мы нашли быстро, прихватили и экипировку – широкополую шляпу с густой сеткой. В добрые намерения потревоженных пчёл не очень-то верилось. Через полчаса были уже на месте событий.
Однако хозяев усадьбы, где замечен был привитой рой, дома не оказалось. Ворота заперты на замок, значит, уехали.
- Ничего не поделаешь, лезем через забор, - я решительно подошла к преграде, высотой в мой рост.
- Нет, эти рекорды не для меня, - Валя тут же сдалась.
Я прошлась вдоль ограждения и обнаружила аккуратно сложенные кирпичи.
- Ну вот, пьедестал есть. Карабкаемся и прыгаем через забор. Саша, покажи, как это делается.
Саше под взглядами двух интересных женщин ничего не оставалось, лишь пойти на приступ, испытав, как устойчивость кирпичей, так и свою прыгучесть. За забором надо было приземлятся. Это ему удалось без травм. Но, оказавшись на усадьбе без нас, он решительно отказался собирать рой в корзинку.
- Если не получится сразу, пчёлы не простят. Накажут. Меня насекомые не любят.
Пришлось и мне преодолевать и приземляться. Не могу знать, как это выглядело со стороны, должно быть смешно. Зацепившись джинсами за какие-то закавыки, я застыла в неустойчивом равновесии, освободилась, сгруппировалась и прыгнула. Земля оказалась твёрдой, надёжной - меня не уронила.
Соседствующая Катя Козочкина появилась за своим забором и указала дерево, облюбованное роем. Это была невысокая слива.
Хоть тут повезло, рой висел низко, и никуда за ним лезть не надо было.
Я надела пчеловодческий камуфляж, вооружилась палкой и принялась усердно колотить по ветке, подальше от живой грозди, чтобы пчёлам не навредить.
Пчёлы почему-то не сопротивлялись, не нападали, не защищались, а обречённо падали в корзину. Они и вправду были какие-то заторможенные, задумчивые, как предсказал Валера. Я заметила, что они уже начали строить соты прямо на стволе и ветке. Решили обосноваться капитально. Многие упорствовали, от ветки не отрывались. В корзину им не хотелось.
Убедившись в равнодушии к нам пчёл, Саша взял из моих слабеющих рук палку и с мужской силой стал сотрясать ветку. И все упрямые пчёлы попадали в корзину вместе со свежими сотами.
Прощай, свобода! Прощай, воля! Прощай, личная жизнь! Без эксплуататоров.
Мы накрыли корзину с пчёлами мешковиной и оставили под древом их мечты. Самые свободолюбивые пассионарии, что летали ещё на месте бывшей прививки, в конце концов, должны были передумать и присоединится к рою в корзине - окончательно отрываться от коллектива, скорее всего, они не решатся.
Наутро появился Валера, благополучно вернул своих тружениц, простил им измену родной пасеке, накормил мёдом и подарил новоиспечённой семье крепкий, чистый улей…
Полёт воображения, память, реальность, несбывшееся, несбыточное, желанное.
Осенняя карантинная грусть. Осень в нелюбимом городе.
Если состояния образцового лета живы во мне, значит, это лето есть и сейчас. Написала рассказ, чтобы легче было и дальше в лето возвращаться. Оно, это лето, не прошлое (что прошло, исчезло навсегда), не прошедшее. Оно - бывшее, былое, бытийственное, что останется в бытии. Ничто, ничто не пропадает из памяти, накапливающей былое.
Это былое, любимое и счастливое, превращается, превратилось теперь в свет, он вдруг вспыхнул во мне, чтобы озарить разум и осветить сумерки печальной души.
И я пойму нечто, что силюсь понять давно, что неимоверно важно, даже самое важное. ЗАЧЕМ Я ЗДЕСЬ. Чтобы собирать свет, чтобы рождать свет и отпускать его дальше, к другой душе, которая уже живёт или, может, ещё не родилась. И эта другая душа согреется в моём свете и станет родной. И тоже увидит или вспомнит что-то доброе, солнечное. Так же, как и я согрелась в свете души автора того рассказика. «Медоносная глухомань» *. Я должна стать пчелой, собирающей свет.
"Медоносная глухомань" рассказ Григория Семяшкина
Деревенька моя
В этом мире легко заблудиться.
Где бы мне деревеньку сыскать,
Чтобы в ней навсегда поселиться -
Не найти меня там, не узнать.
Хорошо бы одной отоспаться
Сладким сном, без вины и вина.
Деревенская жизнь будет сказкой.
Не казнюсь, не боюсь - прощена.
Это стихотворение Нинель Тован с моими стилистическими и грамматическими правками (небольшими). Да простит меня автор. Очень уж по настроению оно близко.
А вот моё стихотворение, навеянное воспоминаниями о деревне Образцово и произведениями Владимира Набокова.
Сверчки-кузнечики. Райское
Я "трелями расстреляна" сверчков.
Сон наповал. Сон райский, но не смертный
На травах луговых, где рой зрачков
Цветных за мной следит охраной верной.
Истома истины июньской. На лугах
Она пригрезилась мне. Сны перебирая,
Пыльцу от бабочкиных крыл смахну со лба.
Очнулась чистая. Как за вратами Рая
Укрылась от ветров и от ветрил -
Зарвавшихся мучителей движенья.
И кто бы мне теперь ни говорил,
Что счастье не в покое - заблужденье
Сие мне чуждым станет. Не продлю
Ошибок юности. Утешена надеждой
Проснуться прежней девочкой. В Раю
И в материнской ласке утром свежим.
II
Взгляд дотянув до утренней звезды,
"Переглазеть" Венеру попытаюсь,
Между былым и будущим мосты
Сведу. И в бездне будущей растаю.