Мила тянет Сашу за рукав на кухню, презрительно поглядывая, на лежащую на кровати, старуху:
- Я не могу больше на это смотреть, меня сейчас стошнит.
- Потерпи. Я позвонил тёте Вере. Она согласилась ухаживать за мамой и через два дня приедет.
- Саша, я не знала, что в таком возрасте ещё может тянуть на мастурбацию. Ей же восемьдесят девять лет. А она, наверное, воображает себя молодухой.
- Иди домой. Я посижу сегодня. Утром меня сменишь. Только приходи пораньше. У меня на работе завал.
Мила, насупившись, одевается и выходит, стараясь на хлопать дверью.
Саша присаживается на стул. Из комнаты доносится частое и прерывистое хрюканье пожилой женщины за непристойным занятием.
Саша понимает мать. Отец умер рано и она осталась одна с двумя детьми. Работала не покладая рук, чтобы прокормить сына и дочь, чтобы у них всё было, чтобы они не выглядели хуже других. Никогда в доме у них не было мужчин. Замуж она так и не вышла. Чему он и сестра были очень рады. Мила, его жена, из благополучной полной семьи, и ей непонятно поведение престарелой свекрови.
- А-а-а! Ух-ух-ух! - доносится хрип матери.
Саша в сомнении. То ли ей плохо, то ли, наоборот, хорошо. Он вдруг почувствовал такое же отвращение, как и его жена. Он не ханжа и видел эротические фильмы, но это...
Звонок в дверь разбудил его. Саша так и уснул за столом. Это пришла Мила.
- Как мама? Как ночь прошла?
- Спокойно. Дай мне ключи от машины, я дома умоюсь и переоденусь. Пока!
Мила, вздохнув, помыла руки и вошла в комнату, пропахшую лекарствами и какой-то сыростью, а, вернее, старостью.
«Отчего деревенский дом свекрови стал пахнуть полынью, сухой землёй?»- думает молодая женщина. И сама же себе даёт ответ: «Потому что раньше он пах пирогами, свежим хлебом, молоком со сметаной. В хлеву мычала корова, по двору бегали куры. Сейчас этого уже нет. И в доме поселился ветер. Свалилась она в одночасье. Инсульт. В больнице долго держать не стали, отправили умирать домой»
Заскрипела кровать с панцирной сеткой. «Почему мы раньше не замечали, что эта кровать так скрипит?» - опять задала себе вопрос Мила и пошла в комнату к больной.
- Ну, наконец-то! - с облегчением вздохнула Мила, когда через день в дом вошёл муж с тётей Верой — Как хорошо, что вы приехали. Мы тут чуть сами с ума не сошли. Безобразничает наша старушка, сил больше нет.
- Тётя Вера, проходите - Саша опережает тётю, занося сумки с продуктами. - Вот тут вам на три дня хватит. А потом я ещё привезу.
- Вы только сейчас не заходите к маме. Она опять занимается мастурбацией. Стыдно даже подумать, а смотреть и вовсе омерзительно. - Мила с отвращением покосилась на дверь в комнату, откуда раздавались не двусмысленные стоны и вздохи.
- Что делать, тёть Вер? Сексопатолога что ли вызывать на дом?
Тётушка Вера тоже уже не молодая, самой под семьдесят, но ещё крепкая и очень набожная старушка. Она только руками замахала:
- Что вы, что вы, деточки, нельзя насмехаться над старостью и отворачиваться от её недугов, а тем более говорить о ней с такой ненавистью. Дети до семи лет и старики после восьмидесяти чем бы ни занимались, греха не делают. Они уже осознавать своих поступков не могут.
- Правда? А мы и не подумали об этом.
- Вы же себе даже представить не можете, как мне жаль её.
Всю жизнь ей пришлось таким образом любить себя.
Ни мужа рядом, ни Бога в душа. Пусть мастурбирует до самой смерти.
Тётя Вера перекрестилась, поправила платочек на голове, проведя указательными пальцами вдоль своих щёк под шёлковым платком и подтянув узелок за концы платка, продолжила:
- Вот если бы она была с Богом, результат бы был совсем иной. Это только непосвящённым людям кажется, что человек, посещающий церковь, уходит из жизни, будто умирает. Нет, человек с Богом уходит из жизни животных, но переходит в жизнь человеческую. И чувства у него ярче, и разумение у него острее, и живёт он более насыщенной жизнью. Ему открываются тайны Божьи.
Мила и Саша переглянулись. В их глазах было только одно понимание, что их мама в надёжных руках. Да, она не была верующей, просто некогда было в церковь ходить, посты соблюдать. Вот и заканчивает свою жизнь в грехе, не осознавая этого.
- Вы идите, идите по своим делам - говорит тётя Вера - А мы помолимся.
Она подошла к, лежащей на скомканной постели, больной, которая лихорадочно тряся рукой в промежности ног, безумными глазами уставившись в потолок, совсем не была готова молиться.
А тётя Вера присев на краешек кровати, нараспев заговорила:
- Заговариваю я у рабы Божьей Анастасии все двенадцать болей, все двенадцать хворей. От дневной и ночной трясавицы, от полуденной огневицы, от дёрганья и стрельбы, от морганья и слепоты, от язева и зевоты, от свербежа и от колотья, от докуки и ломотья, от порчи и немочи чёрной, от дел колдуньи проворной. Ты злая трясовица, уймись. Ты, слепота и глухота, откачнись. Ты, боль и свербеж, прекратись. Ты, колкое колотье, отвяжись. Ты, порча и зло, сократись. Полно вам издеваться, пора и повиноваться. Не то я вас в святой воде утоплю и в бочке вас засмолю, по морю-океану пущу. Ключ моим словам. Замок моим делам. Во имя Отца и Сын и Святого Духа. Ныне, присно, во веки веков. Аминь.
Пока тётя Вера читала, больная успокоилась и заснула. И только тут Вера, вздохнув, оглянулась.
- Что ж, надо обживаться. Сколько мне Бог даст тут жить, неведомо.