Живые страницы. Из дневниа писателя

Обложка 1-я стр.

Борис Рябухин

ЖИВЫЕ СТРАНИЦЫ

( Из Дневника писателя)
Фото: Человек на белой полосе. Худ. Вячеслав Грачев (Нижний Новгород).


 


























Фронтиспис
Фото Рябухина



 


















Титул.

Борис Рябухин


ЖИВЫЕ СТРАНИЦЫ
(Из Дневника писателя)



















Москва
2020

















АННОТАЦИЯ
«Дневник писателя» — ежемесячный журнал философско-литературной публицистики.
Дневник писателей остается в русской литературе значительным художественно-публицистическим явлением.
Мемуары, автобиографические записки, дневники были обычным жанром дворянского круга пушкинской эпохи. Отдельные записи, лаконичные, порою шифрующие значительные встречи, отмечающие памятные события, сохранились от А.С.Пушкина и других классиков. Ни один русский писатель не оставил после себя столь обширного по времени и богатого по содержанию Дневника, как Лев Толстой.  Ведь он написал несколько томов впечатлений от прочитанных им книг  и состоявшихся общений с писателями. Интересен «Дневник Писателя Ф.М. Достоевского»,  блестящего публициста  М.О. Меньшикова. По праву  это  жанр живых страниц литературной истории.
Дневник интересен  тем, что не допускает вымысла против правды. Этим он и ценен для истории литературной жизни, и одновременно опасен для автора, который открывает тайны своих писателей-приятелей «со злобной улыбкой».
 В мою книгу , вошли некоторые важные  для моей судьбы писателя заметки. И если писатель обнажает свою душу в своих произведениях, то дневниковые страницы сдирают уже его кожу. И тем не менее пришел опыт выступить в замечательном жанре дневника.



















«ПУШКИН ДУХ»


Сложно было найти широкий листок гладкой белой бумаги. Но я, каким-то чудом его находил. Осторожно расстилал на вытертом сухом столе, покрытом старой клеенкой. Стол был богатым наследством, на резных ножках, как женские ноги моей мамы.  Я под этим столом любил сидеть с тех пор, как под ним научился проходить, чуть пригнув голову. На листок я укладывал посредине квадрата большую тарелку из старинного сервиза с нарисованными  на дне богато одетыми барышнями, сидящими на садовой скамейке. Тарелку надо было перевернуть  красотой вниз. Очерчивал по краю тарелки химическим карандашом  большой круг. Убрав тарелку в низ горки, где лежала праздничная посуда,  я чертил, мусоля губами химический карандаш, буквы алфавита. Сбиться я не мог, потому что учился в четвертом классе  на одни пятерки. И вообще был в нашей начальной школе председателем совета дружины. Правда, из-за этого, я не мог никому рассказать, что так помогал бабушке гадать. Это было домашней тайной.  Внутри большого круга с буквами алфавита я точно  по центру ставил перевернутое маленькое чайное блюдце из тонкого-тонкого китайского фарфора. Вся эта праздничная посуда внутри нижнего ящика горки была подарена бабушке купцами Филимоновыми за хорошую службу «у блюда». Как-то необычно называла бабушка свою работу прислугой, когда она была очень молодой и очень красивой. Чайное блюдце я тоже обводил химическим карандашом. Нарисовав на оборотной стороне  блюдца стрелку, концом вниз, я отложил блюдце в сторону. Потом  внутри маленького круга нарисовал портрет кудрявого  человека с бакенбардами, похожего на писателя  из  картинки в учебнике по литературе, только с рожками и хвостом чертика и подписывал под хвостом: «Пушкин Дух». Бабушка терпеливо ждала, когда я закончу этот рисунок.
 Мы встали вокруг нашего кряжистого стола, бабушка поставила  фарфоровое блюдце в центральный круг стрелкой  в сторону буквы «А», и положила на него ладони, чтобы блюдце согрелось. Ее сестра баба Оля и моя мама  тоже накрыли блюдце ладонями с двух боков, чтобы оно быстрее грелось. Как только блюдце двинулось, они руки убрали, легонько держала  его ладонями только бабушка  Анисья. Блюдце тыркалось стрелкой в разные буквы, не выходя из большого круга, и бабушка читала вслух, что говорит «Пушкин Дух». Он говорил всякую чепуху, даже сердил бабушку, и она с ним спорила. Так при мне «Пушкин Духа»  сказал, что моя мама скоро выйдет замуж,  и назвал себя ее женихом. Конечно, он дурачился. Я мало верил тому, что блюдце  само ходит, так что бабушка еле поспевает повторять, что он говорит буквами. Но однажды блюдце  нас всех напугало. При первых же словах гадания, бабушка по буквам прочитала, что скоро Сталин умрет. «Как?» – вздрогнули все. «Пушкин Дух» ответил, что его отравят врачи.  «А кто же будет вместо него?». «Пушкин Дух» и на это ответил: «Мамленков».  Бабушка извинилась, что одна буква лишняя. У нее было только четыре класса начальной школы, как и у меня. И она писала с ошибками, с наклоном в другую сторону и левой рукой, называя себя «Люкша». Такого слова я так нигде в словарях и не нашел, только знал, что оно означает –  левша. «Маленков, – поправила мама и  велела срочно все спрятать, и строго сказал мне: «Никому ни слова!» Так стало страшно, что меня даже затрясло. Мы быстро бросили гадать, свернули широкий лист бумаги и спрятали его за печку.
А через несколько дней Сталин умер. Я заплакал от страха  у черного круга радио, услышав это сообщение. В школе мы тоже почти все плакали на пионерской линейке. Я построил свою дружину,  доложил старшей пионер вожатой, что отряд построен. И от слез забыл сказать постоянные слова: «Рапорт сдан!» и пошел к отряду. Старшая пионер вожатая мне в спину крикнула: «Рапорт принят. Вольно». Но меня не ругали за промах. А я забыл даже не столько от слез горя, сколько от удивления: «Как мог знать о смерти Сталина «Пушкин Дух?» С тех пор я поверил, что «Пушкин Дух» не врет.
 А бабушка Анисья не только гадала. Она лечила молитвами всякие болезни. Читает шепотом молитву, потом бывало, три раза перекрестит больное место со словами: «Аминь! Аминь!» Аминь!», и, как  задохнувшись, глубоко выдохнет и сплюнет в сторону три раза.  Я помню, приходил к ней лечиться мужчина, у которого половина лица была красная, вспухшая, называли эту  болезнь «Рожа». А через несколько дней рожа прошла, и все лицо стало обычным, белым. Это бабушка Анисья вылечила.
Только себя бабушка не могла вылечить. У нее признали рак горла, и она умирала с большими муками. Кто-то из ее подружек сказал, что так страдают знахарки, потому что за колдовство  Бог сильно наказывает. Мне было жалко бабушку. Она же делала наоборот доброе дело. И еще сказала эта старая женщина, что колдуньи должны передать свой дар другому человеку, без этого Бог не успокоит муки, и земля тело не примет. Я хоть не верил, но бабушку стал бояться. Мама все время была рядом с умирающей. И услышала страшный стук на крыше, когда бабушка скончалась.
И вот я стою фотографироваться со всеми около гроба, прощаюсь с бабушкой, и удивляюсь, почему я не плачу. Когда Сталин умер, я рыдал. А бабушка почти всеми днями  была со мной, когда мама работала с утра до поздней ночи. Я очень любил бабушку. Даже больная, она мне купила велосипед, о котором я мечтал все детство. А у гроба бабушки почему-то не плакал.
 И вот когда я стал писать притчи в стихах, я написал и притчу  «Пушкин Дух», о моей любимой бабушке.

«ПУШКИН ДУХ»

(Притча)

Она склонилась над листом.
На нем начертан круг,
И черт с рогами и хвостом –
Кудрявый «Пушкин Дух».

И блюдце с меткою бежит
Под пальцами. И вслух
По буквам круга ворожит
Ее устами Дух:

«Войны не будет… Завтра дождь…
Твой  муж среди живых…
Под осень выйдет замуж дочь,
И я – ее жених…»

«Смеется блюдце надо мной?»
Вновь ворожит: «Пора
Тебе, старуха, на покой
Катиться со двора.

Но будешь сильно  ты страдать
От нестерпимых кар,
Пока не сможешь передать
Другому вещий дар».

И вот  она уже лежит,
Хватается за крест.
А он в углу ей ворожит
О перемене мест.

Она грозит ему в ночи.
Двенадцать бьют. И вдруг
Ужасный грохот из печи
Весь дом привел в испуг.

На крик сбежалась вся родня.
Я в изголовье встал.
Старуха дунула в меня –
И Бог ее прибрал.

С тех пор дух Пушкина зажег
В душе моей пожар.
Смог получить я, иль не смог
Той ночью вещий дар?


Через какое-то время, когда я развелся с женой, и распрощался с девушкой Таней, которой хотел предложить руку и сердце, расстался из-за ее жадности, мне стало не по себе скучать одному в квартире, привыкшему к жизни в семье. И тут  мне  вспомнился «Пушкин Дух». Может, мне передала бабашка свой дар каким-то способом, и я смогу себе погадать, что меня ожидает в личной неустроенной жизни.
Я пригласил в письме погостить у меня мою двоюродную бабушку – тетю Олю. Она относилась ко мне как родная. И, между прочим, попросил ее привести с собой то блюдце из тонкого фарфора, которое осталось в горке у моей мамы в Астрахани. Приехала тетя Оля, я признался ей о своей тайне погадать на «Пушкина Духа», и спросил, помнит ли она, как все надо делать. Она вспомнила, что надо блюдце нагревать ладонями не только моими, и согласилась мне в этом помочь.
Всё сделав, как раньше, мы встали с ней перед листом ватманской бумаги  с буквами по кругу,  и возложили ладони  на перевернутое блюдце. Долго стояли. Блюдце не шевелилось. Я же не верил.  И вдруг подумал, что,  если взялся гадать, то подсознание мое верит в переданный мне дар. «Пушкин Дух», скажи, что меня ожидает, как поэта, в личной жизни? – спросил я вслух под  взволнованное  сопение рядом моей любимой тети Оли.
И блюдце задвигалось к буквам. Тетя Оля сразу убрала руки, а блюдце шло, тыркаясь стрелкой в буквы по кругу. Или я его двигал? Не знаю. И  куда? Не зависимо от себя я читал: «Ж-а-л-к-о  Т-а-н-ю…». Я бросил от  страха чертово это гадание. И почему-то был уверен, что «Пушкин Дух»  мне сказал про Таню, с  которой я порвал отношения. А ведь у меня  росла дочь, тоже  Таня, в Астрахани, с которой мне не давала общаться ее мама с момента рождения. Только посылаю ей подарки, которые  от нее прячут.  И все  о дочери я узнаю через друзей  из Астрахани, или ее преподавателей. И даже несколько тайных писем и фотографий Танечки мне  прислала Вера Васильевна, мама  бывшей жены.
Нет,  я сразу подумал о своей будущей жене, с которой помирился  и прожил потом более 30 лет.
Но в тот момент я со страхом бросил гадание  и разорвал лист с «Пушкиным Духом», боясь,  что, действительно, в меня вселился колдовской  дар от бабушки. А я ни за что не хотел связываться с этим грехом, и молился, чтобы Бог меня отвел от этого зла.
И вот через много лет – на восемьдесят восьмом году началась деменция у  моей  мамы. Она меня уже не узнает, хотя осмыслено разговаривает с моей женой, которая хорошо за ней ухаживает, как и я.  Она меня называет тоже Борей, и просит поискать пропавшего Борю, пожалеть его, потому что он хороший, не пьет, не курит, не гуляет, много работает. Но пошел зимой за святой водой и пропал. «А что мало еды, так потому, что у него небольшой заработок, – уговаривает меня мама».  Мне все это страшно, и больно слушать. А она, переставляя перед собой стульчик, чтобы подтягивать сломанную шесть лет назад ногу,  идет на меня со страшными глазами и просит поискать под землей ее сына Борю. Я закрываюсь в другой комнате от ее натиска, а она громко стучит в дверь. И так до тех пор, пока не приходит с работы Таня.
И вдруг  после очередного приступа мама, лежа в кровати, сунула мне в руку мятый платок с нитками и иголками, торчащими острием  в разные стороны.  Я  с отвращением и испугом отшвырнул этот колючий комок на нее и убежал в другую комнату.  Я сразу все понял. «Она решила передать мне свой колдовской дар! – вспомнил я «Пушкина Духа», – чтобы от этого зла избавиться и прекратить свои мучения?». Если она меня не узнавала, значит, любя сына, и не желая ему зла, она решила отдать колдовство другому Боре», – отчаянно размышлял я.
 Куда этот платок потом девался, не знаю.  Мама умерла у меня на руках.  Все с ее  кровати вынесли  в мусорный ящик, как делают другие  родственники покойников.

Несколько раз я читал свою притчу «Пушкин Дух», вспоминая про себя это гадание. Жене Тане и после развода не сказал, что это он, Пушкин Дух,  мне её нагадал в жены.
И надо такому случиться, мне  опять вспомнился «Пушкин Дух», в Черногории, куда я с писателями ездил  на день рождения А.С.Пушкина, и читал там свои стихи с сербскими писателями у памятника Пушкину и Натали. 
Нет, невероятная встреча произошла, когда я читал роман «Воскресение» Льва Толстого, о котором писатель при его создании с озлоблением говорил: «Когда он кончится? Как он мне надоел!».
Я узнал эпизод Льва Толстого из этого романа:
«Старый генерал, в то время как Нехлюдов подъехал к подъезду его квартиры, сидел в темной гостиной за инкрустированным столиком и вертел вместе с молодым человеком, художником, братом одного из своих подчиненных, блюдцем по листку бумаги. Тонкие, влажные, слабые пальцы  художника были вставлены в жесткие, морщинистые и окостеневшие  в сочленениях пальцы старого генерала, и эти соединенные руки дергались вместе с опрокинутым чайным блюдечком по листу бумаги с изображенными на нем всеми буквами алфавита. Блюдечко отвечало на заданный генералом вопрос о том, как будут души узнавать друг друга после смерти.
В то время как один из денщиков, исполнявший должность камердинера, вошел с карточкой Нехлюдова, посредством блюдечка  говорила душа Иоанны д; Арк. Душа д; Арк уже сказала по буквам слова: «Будут признавать друг друга», и это было записано. В то же время, как пришел денщик, блюдечко, остановившись раз на «п», другой раз на «о» и потом, дойдя до «с», остановилось на этой букве и стало дергаться туда и сюда. Дергалось оно потому, что следующая буква, по мнению генерала, должна была быть «л», то есть Иоанна д;Арк, по его мнению, должна была сказать, что души будут признавать друг друга только после своего  очищения от всего земного или что-нибудь подобное, и потому следующая буква должна быть «л», художник же думал, что следующая буква будет «в», что душа скажет, что потом души будут узнавать друг друга по свету, который будет исходить из эфирного тела душ. Генерал, мрачно насупив свои густые сердитые брови, пристально смотрел на руки, воображая, что блюдечко движется само, тянул его к «л».  Молодой же бескровный художник с заложенными за уши жидкими волосами глядел в темный угол гостиной своими  безжизненными голубыми глазами и, нервно шевеля губами, тянул к «в».  Генерал поморщился на перерыв своего занятия и после минуты молчания взял карточку, надел pince-nez и, крякнув от боли в широкой пояснице, встал во весь свой большой рост, потирая свои окоченевшие пальцы.
– Пригласи в кабинет.
– Позвольте, ваше превосходительство, я один докончу, – сказал художник, вставая. – Я чувствую присутствие.
– Хорошо, заканчивайте, – сказал решительно и строго генерал и направился своими большими шагами  невывернутых ног решительной мерной походкой в кабинет…» .



20 февраля 2017 г.

























ДУЭЛЬ С САМИМ СОБОЙ

В год своего 30-летия я дозвонился до известного поэта Алексея Яковлевича Маркова, и по его приглашению пришел к нему в квартиру на Ленинском проспекте. После краткого знакомства решил сразу прочитать ему свое убойное стихотворение «Поэты во дворянстве»:

Юродствуйте, поэты во дворянстве,
Перед народом сыпьте гопака!
Вам не дадут сегодня тумака
За паровозы-оды о гражданстве.

Оплачены поденно годы странствий,
Премирована каждая строка.
И раскормил творец в себе быка,
За заказные вирши о гражданстве.

По струнам лиры ходят топоры!
Пустуют пьедесталы до поры…

Я опасался только за строчку, намекающую на миф о Сергее Михалкове, что он получил премии за каждую строчку своих произведений.
Но Марков не вздрогнул. И сразу положил меня на лопатки ударным вопросом:
– А что вы хотите сказать миру?
И я сник, оглядывая комнату поэта. На броском месте на стене висел разрисованный лист ватмана. На нем Евгений Евтушенко, одетый в наряд Д'Артаньяна, отбивался на шпаге от замахнувшегося на него березовой дубинкой Алексея Маркова, в толстовской поддевке, туго подпоясанный ремнём.
– Да, – перехватил мой взгляд Марков, – у нас идет непримиримая борьба. И стал рассказывать, что сейчас такое время, когда требуется телеграфная, краткая и четкая строка, как и во времена революции….
А я все не знал, как ответить на вопрос поэта, что я могу сказать миру. Много позже жизнь мне подсказала ответ.
Портного приговорили к сожжению на костре, как колдуна. Якобы ему нечистая сила помогала шить одежду, которой не было сносу, хотя изделия других портных быстро изнашивались. Перед тем, как запалить костер, колдуну дали возможность сказать последнее слово.
– Люди, – вскрикнул портной, – когда будете шить, вздевая нитку в иголку, делайте узелок на конце нитки.
И пламя охватило тело мастера. Но с тех пор, его совет миру, люди запомнили на всю жизнь, и делают узелок на конце нитки в иголке.
Марков, чтобы похвалиться, дал мне со стола прочитать гранки его стихов для журнала «Огонек». И тут я нанес ему ответный удар. Дело в том, что, собираясь на встречу с ним, я прочитал его поэтический сборник из серии в «Молодой гвардии» Марков А. Я. Избранная лирика. Мол. гвардия, 1967. (Б-чка избр. лирики). — 155 000 экз. И вдруг вижу, что в одном из стихотворений для «Огонька» использован тот же поэтический образ, который мне понравился в его книге: девочка прятала от мальчика в кулачке тайну, а открыла кулачок – ладонь пустая. Что-то в этом роде. Как ни дерзко, я сказал об этом, и поэт расстроился, схватившись за лоб: «Уже повторяться начал». И чтобы сменить тему, показал мне правительственную телеграмму на его столе. В ней от лица Председателя Союза писателей СССР Сергея Михалкова было теплое поздравление поэта Алексея Маркова с его юбилеем – 50-летием со дня рождения. Самое интересное, в качестве подарка Сергей Михалков сообщал о снятии с юбиляра строгого партийного выговора.
– Группа видных писателей, – сказал Марков, чуть ли ни шёпотом, – недавно выступила на Красной площади с протестом против подавления «Пражской весны» советскими войсками весной 1968 года. Мы поддержали их выступление, и нам вынесли по строгому выговору по партийной линии.
Я замер от этого поступка. Одно дело, что я знал о восстании в Чехословакии, слушая ночные хрипы по Голосу Америки, а другое дело – передо мной предстал оставшийся в живых защитник государственных преступников. Так я тогда это воспринимал. А сейчас открыто пишут: «Демонстрация была сидячей и происходила у Лобного места. Восемь демонстрантов — Константин Бабицкий, Татьяна Баева, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов и Виктор Файнберг — ровно в 12 часов дня развернули плакаты с лозунгами «Мы теряем лучших друзей», «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!», «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!», «Свободу Дубчеку!». В течение нескольких минут демонстранты были арестованы патрулировавшими Красную площадь сотрудниками милиции и КГБ в штатском, избиты и доставлены в отделение милиции».
Правда, там нет фамилии Маркова. Но у него есть наказание, с него сняли выговор по партийной линии. Я сам прочитал об этом в телеграмме.
Алексей Яковлевич мне очень тихо признался: «В 1968 году я выступил против ввода войск в Чехословакию, написав: «Мне впервые стыдно, что я русский, славянская кровь на наших танках».
Я смог поддержать разговор тем, что от Астраханского обкома ВЛКСМ был в делегации в 1961 году в Чехословакии, в Международном молодежном лагере в Малых Татрах. Правда, только делегация из ГДР не общалась там с нашими ребятами, лишь на прощальный немецкий праздник они пригласили меня и двух наших учительниц немецкого языка. Может, потому, что я им объяснял несколько раз: «Сивуха – это домашняя водка», и мы гоготали с ними над этим словом– «си-ву-ха».
Рассказал я Маркову и о том, что гид подарила мне книгу стихов Ивана Скалы (тогда он возглавлял Союз писателей в стране), и я перевел несколько его замечательных стихотворений.
А однажды услышал по радио о предстоящей встрече чехословацких писателей – хлебниковедов в Москве, в доме Морозова, на которую приглашаются все, кто интересуется сложным поэтическим творчеством Председателя Земного Шара Велимира Хлебникова. Я заинтересовался этой встречей потому, что в моей Астрахани есть дом-музей Велимира Хлебникова, и мой студенческий друг работает в этом музее. Но больше мне хотелось почитать чехословацким писателям мои переводы стихотворений чешского поэта Ивана Скалы, проверить, насколько у меня получился первый опыт поэтического перевода.
И вот, я узнал, что бывший дом купца-мецената Саввы Морозова находится напротив станции метро «Арбатская». Подошел к резному подъезду этого дома-дворца и, с трепетом нажав на массивную дверь, вошел, понимая, что меня могут дальше не пустить, не по Сеньке шапка. В фойе меня встретил пожилой лысоватый мужчина и тихо спросил, что мне нужно. Выслушав мои козыри, он, улыбнулся и попросил меня подождать, взяв листки напечатанных на машинке переводов стихотворений Ивана Скалы, и его книгу «Здравствуйте, окна!», и ушел вглубь дворца. Я замер в ожидании. Через небольшое время он вернулся, и сказал, что мне можно выступить на встрече с чехословацкими гостями, и прочитать два стихотворения. Так как меня нужно будет представлять, он предложил мне присесть на кресле в фойе и стал расспрашивать, давно ли я в Москве, где работаю, где печатаюсь. Я тогда работал в проектном институте Гипрохолод инженером-холодильщиком.
– На встречу придет Секретарь союза писателей СССР фронтовой поэт Михаил Луконин. Он тоже из Астраханского края родом, – вдруг сказал организатор встречи, – постараюсь вас ему представить.
На встрече я прочитал заглавное стихотворение Ивана Скалы «Здравствуйте, окна!» и, конечно, «Ленин с нами».
Но когда организатор в конце встречи подвел меня к Луконину и сказал: «Ваш земляк, Борис Рябухин, тоже пишет стихи», Луконин, уходя, кивнул и сказал: «Все пишут».
– Не огорчайтесь,– подбодрил меня Марков, – Вы еще познакомитесь и с ним, и с другими поэтами. И он был прав, а Сергей Луконин – сын классика мой хороший приятель. Мы вместе в «Землячестве Астраханцы».
А тогда я сказал Алексею Яковлевичу, что, познакомившись с доброжелательными людьми в Чехословакии, невольно подумал, что они, наверное, уже живут при коммунизме. Только одна деталь при общении меня смущала, что они не любят нашу хоккейную команду, и открыто об этом говорят. Кстати, одна пожилая чешка дала мне – туристу очень ценный совет: подымаясь в гору, не спешить и наступать обязательно на всю ступню. Чем я и пользуюсь все время. Это даже ¬– поэтическая метафора.
– Но такого восстания в Чехословакии я, конечно, не ожидал, – тихо сказал я Маркову.
«Демонстрация семерых», одна из наиболее значительных акций советских диссидентов, поэтому некоторые из них и попали в тюрьмы и психушки.
А на встрече, Марков мне сказал, что живет на Ломоносовском проспекте, потому что написал широко известную поэму о Ломоносове, и боялся, что от напряжения материалом может попасть в Больницу имени Кащенко. И это не просто позерство. Я помнил потом об этом опасении поэта, когда десять лет создавал историческую хронику в стихах «Император Иван» (из моей драматической трилогии) и пытался опровергнуть официальное мнение семьи Романовых, что мой пожизненный отшельник не сумасшедший. Свергнутый с престола в младенчестве российский император Иван не лишился за четверть века в одиночной камере Шлиссельбургской тюрьмы разума и человечьего обличия.
Я доказал, что моего героя спасла Библия, которую преступная захватчица российского престола Елизавета Петровна повелела в то время перевести на русский язык и издать для всеобщего пользования. И император Иван Антонович, наш «Шильонский узник», знал Библию чуть ли ни наизусть.
Но при встрече с Марковым я понял, что судьба меня свела с нужным мне писателем, писавшим поэмы о русской славе «Михайло Ломоносов», «Ермак», «Пугачев». А я написал первый вариант драмы в стихах «Степан Разин».
Помешало только единственное несовпадение нашего творческого пути. Оно выявилось сразу, как только я стал читать Маркову свои заумные стихи, на которые и рассчитывал, приехав в Москву. Я почитал их.

СПИРАЛЬ ЖИЗНИ

Там у цветов прорезались раздумья.
Пронзителен прощальный аромат.
Из стороны лазурной эмигрант,
Я растерял цветочное безумье.

Здесь птицы онемели в клетках страха,
И фонари свергают звездный свет.
На побегушках у судьбы – скелет
Усовершенствует рецепты праха.

И солнечным сиянием агоний
Венчаются затмения души.
И гений в какофонии машин
Выуживает призрачность гармоний…

Но концентрат эмоций и познаний
На горних высях превратился в мед.
Я возвращаюсь в юность – в детство – в плод,
Я к вам вернусь вседержцем мирозданий.

Марков сразу осел. И замотал головой:
– Это почесать за левым ухом пяткой правой ноги? – показал он. – Нет, с такими стихами я не смогу тебя представить своим единомышленникам, поэтам.
Подумав, он все же предложил:
– Давай ранние стихи, «И сняться мне березовые сны», на три страницы. Подбери подборку стихов, прямо с названием «Березовые сны», и звони, приноси. Будем их представлять. Успехов!
Всю жизнь Марков отбивался своей березовой дубиной от поэзии нового времени, не замечая, что представлялся ряженым, в приросшей толстовской поддевке. Например, был ведущим литературных вечеров, проводимых обществом «Память» в первой половине 80-х годов.

.

1 сентября 2018 г






























 КРОКОДИЛОВЫЙ ПОРТФЕЛЬ


«Литературная газета»  сделала в феврале 1979 года поэтическую подборку на целую полосу  «Навстречу  VII  Всесоюзному совещанию молодых писателей». Из авторов этого старта в литературу сорок лет продолжили свой поэтический  марафон Олег Хлебников, Валерий Хатюшин, Николай Шамсутдинов и другие. Предложили и мне представить свои стихи.
– Кто тебя представит,  из писателей? – спросил тогда обозреватель отдела русской литературы поэт  Виктор Широков.
– Мне написал хорошее письмо Павел Антакольский. – Я стал быстро копаться в своем крокодиловом портфеле, но письма там почему-то не было.
– Принеси, – кивнул Широков...
Мне, конечно, хотелось попросить напутствие поэта Леонида Мартынова. Но он на мои звонки все откладывал встречу со мной.  И тогда сосед по номеру в гостинице ГДР, послушав мои стихи,  пообещал познакомить меня со своим известным автором и критиком. Он доктор наук, поэтому я решил прочитать ему что-то необычное, и дерзкое, например, свои псалмы, выбранные из Псалтыри, которые я переложил на стихи, хоть и  боялся цензуры и греха. Даже напечатал один псалом  под названием «Время». Я заказал столик  на троих в ресторане Центрального дома журналистов. Пришел мой приятель  с доктором наук. Мы немного выпили,  под филе  по-суворовски. Я осмелел и достал из крокодилового желтого портфеля свои псалмы, вернее стихи по мотивам псалмов. Начал  я со стихотворения «Время»:

Когда, горя от нетерпенья,
Я вдруг за горизонт шагнул
И там, в четвертом измеренье,
Невольно Время всколыхнул,

Вдруг содрогнулся бурей воздух,
И горы с места подались,
И с неба огненные звезды
Просыпались, как угли, вниз.

И вся земля заколебалась,
И наклонился небосвод,
И чаша моря расплескалась,
И мрак сошел на бездну вод.

И в свете молнии мгновенной,
Сквозь гром и град, и дым, и тьму,
Вдруг основание Вселенной
Открылось взору моему.

Тут подошел к нашему столику пожилой мужчина и попросил разрешения сесть на четвертый стул. Не хотелось, но пришлось согласиться.
 Доктор наук стал анализировать мое стихотворение в полголоса. И сказал:
–Зачем заменять название этого стихотворения?
– Надо, Федь, – сказал я разгоряченный  водкой и вниманием критика.
И тут новый сосед по столу подал голос:
–А что вы хотели этим сказать? – обратился он ко мне.
Я вспыхнул, а мой приятель и доктор наук рассмеялись?
– Не вижу ничего смешного, – наступал на писателя возмущенный мужчина.
Тогда доктор наук достал свое удостоверение члена Союза писателей СССР и показал ему в раскрытой форме.
Я не знал, куда мне провалиться. А сосед, бросил деньги у своей тарелки и резко ушел  из ресторана.
Чтобы объясниться, доктор показал и мне свое удостоверение. Там было написано: «Николай Михайлович Федь». Тогда рассмеялся и я.
 А приятель в следующий раз познакомил меня с замечательным поэтом Валентином Берестовым. Ему из всех моих стихов понравился только мой «Террариум»:

Террариум есть дома у меня.
Живут в нем пауки и черепахи.
Замедленны их паузы и взмахи.
Но сколько же забот день ото дня!

Полить забуду – засуха стоит,
Чуть дрогнет лейка – всюду наводненье,
Поправлю дерн – уже землетрясенье,
Вздохну глубоко – буря налетит.

На мои обращения с рукописью стихотворений к  большим писателям ответил только Павел Антакольский. И пригласил в ответном письме меня в гости.

И дома я не нашел, куда затерялось его  письмо. Поэтому принес в редакцию напутствие поэта Валентина Берестова.
Вот оно:
«Стихи Бориса Рябухина разнообразны: тут и лирические миниатюры, и философские, афористические эпиграммы, и притчи, и баллады на исторические сюжеты, и совершенно современная песня «Встречайте меня, сосны!» – о тех, кто строит новую Сибирь.
Борис Рябухин родом из Астрахани, и долго работал на Алтае, у него есть вкус  к разнообразию и простору.
Я пытался найти излюбленную тему  поэта, полагая, что лучшие его стихи, если я их отделю от более слабых, помогут мне определить, выделить в этом разнообразии  какую-то главную дорогу Бориса Рябухина. Но мне это не удалось: и сильные, зрелые, и несколько наивные, чисто юношеские  стихи были  и среди его лирики, и в автобиографическом цикле, и среди сюжетных  его сочинений. И я понял, что  сейчас поэту нужно не ограничивать себя, а наоборот – культивировать, развивать это разнообразие.
Молодой поэт пишет:

Быть может, то, чего хочу я,
Во мне заложено уже,
И я стремлюсь к нему, почуяв
Свое грядущее в душе.

Разумеется, заложено! И уже проявляется. Я верю в Бориса Рябухина.
Валентин Берестов».

И дальше в газетной подборке молодых поэтов опубликовано два моих стихотворения.
С криком ужаса встретил эту подборку писатель Валентин Берестов, проклиная меня за мое кондовое стихотворение, которое проходило в  любом издании. До того оно было советским, что, опубликованное позже на обложке  журнала «Комсомольская жизнь» с нотами песни, вызвало крик осуждения на очередном пленуме Первого секретаря ЦК ВЛКСМ Бориса Пастухова. Он тряс  с возмущением этот журнал перед участниками пленума. И  чуть ни лишил за брак  должности главного редактора журнала.
 Почему с нотами? Потому что самодеятельный автор Понаровский (кажется) прислал в «Литературную газету»  ноты песни на мои стихи.  В ней одно мое стихотворение было запевом, а второе – припевом, вот таким лобовым:

Нам двадцать лет. Наш век двадцатый.
У нас особые черты.
Мы – века звездного солдаты,
Творцы добра и красоты.

Усталость – юности не пара.
Труда и разума сыны,
Мы строим первые кварталы
Коммунистической страны.

Хорошо,  что «Московский комсомолец»  напечатал в то время  мои нормальные стихи с этим же напутствием Валентина Берестова. Кое-как я его этой публикацией успокоил, и подружился с ним после громкого скандала. Он даже подарил мне свою пластинку  с авторским чтением собственных детских стихов  для сына Андрея.

Жалко, что  затерялось письмо Павла Антакольского. В нем поэт одобрил мои притчи.  И пригласил на встречу. А я был обижен, потому что Антакольский написал на конверте неправильно мою фамилию: не Рябухин, а Ебухин.  Извините за дерзость.  Но я прочитал его книгу переводов  стихотворений поэтов Франции, и пришел  к нему в гости.
Он встретил меня в халате на босу ногу, извинившись за фамильярность. Я в Астрахани увлекался с другом французской поэзией в разных переводах.  Но признался поэту, что французского языка, к сожалению, не знаю.
-– Ничего, я сам прочитаю стихи на французском языке и в своем переводе.
– Если можно, прочитайте  «Париж заселяется вновь».
 Стихотворение хорошо звучало по-французски в его исполнении. Потом Павел Антакольский стал читать свой перевод:

И в час, когда внизу, барахтаясь и воя,
Вы околеете, без крова, без гроша, –
Блудница красная всей грудью боевою,
Всем торсом выгнется, ликуя и круша!

Я молчал, но понимал, что мой астраханский друг правильно считал перевод Антакольского слабым. Мне больше нравился перевод этого стихотворения, сделанный   Багрицким с участием Штейнберга:
 
И когда, опроставшись от ужаса, вы
Возопите о деньгах, о доме, о пище,
Выйдет Красная Дева с грудями, как львы,
Укрепляя для битвы свои кулачища!

 Я прямо видел эту знаменитую картину женщины, в полный рост,  с флагом в руке,  на баррикаде  Парижа.  С выскочившими из порванного  платья  «грудями, как львы».
И наизусть повторял  ножевые строчки:

Обесчещены улицы. Пейте, коты,
Ваше пиво, пропахшее дымом и спермой!

А Павлу Антакольскому я прочитал несколько заумных своих стихотворений. Он же почти дословно  повторил изложенное в письме  мнение, что очень хороши мои притчи, связанные с фольклором: «Сказка вольно гуляет по русской литературе, и с ней можно пойти далеко-далёко»
Но на просьбу помочь мне опубликовать рукопись исторической драмы в стихах «Степан Разин» замотал отрицательно головой:
¬ – Сам всё никак не могу пристроить свои пьесы в стихах.
Я удивился: классик не может опубликовать? Поставить в театре?

Как у меня  было главное произведение «Степан Разин», так и у Павла Антакольского притчей во языцех была поэма «Сын». Памяти младшего лейтенанта Владимира Павловича Антакольского, павшего смертью храбрых 6 июня 1942 года. Но я не мог поговорить с поэтом  о сыне.
 Как отец может читать трагическую, с воспаленными  нервами, поэму о погибшем сыне:

И тогда из дали неоглядной,
Из далекой дали фронтовой,
Отвечает сын мой ненаглядный
С мертвою горящей головой:

— Не зови меня, отец, не трогай,
Не зови меня, о, не зови!
Мы идем нехоженой дорогой,
Мы летим в пожарах и в крови.

 Я буквально  вижу этот огонь… Но и, как редактор, вижу неудачную рифму: неоглядной – ненаглядный…
Потом, при разговоре о поэзии Серебряного века, я, вслед за Павлом  Антакольским,  называл советские стихи «Поэзией Медного века». По крайней мере, так он назвал свою книгу переводов – «Медная лира. Французская поэзия XIX - XX веков в переводах П. Антакольского».
Оставив поэту подборку своих стихов, я положил рукопись  поэмы «Степан Разин» в новый крокодиловый портфель, так и не показав  его конверт с моей искаженной до неприличия фамилией. И больше заветного письма не видел.
Куда же оно делось?
И как не деться, если я попадал с этим портфелем в разные истории  –  поэтому в шутку  называл себя «исторической личностью». Тогда я учился во Всесоюзном  государственном институте  кинематографии – ВГИКе на сценарном факультете. И каждую историю считал заделом над будущим  своим  сценарием.
Вот дали мне, как писателю, льготную путевку в Переделкино. Разместился я с крокодиловым портфелем и машинкой Эрика в половинке деревянного домика. Отдыхай  – не хочу!  Почему-то я гордился, оброненной при поселении фразой  переделкинской стражи, что в этой  даче любила работать Новелла Матвеева. Ее стихи я даже знал наизусть:

Все сказано на свете,
Несказанного нет,
Но вечно людям светит
Несказанного свет.

То есть писательство пора заканчивать?

И вдруг  ночью, лежа на верблюжьей спине раздолбанного дивана,  я долго не мог заснуть. Мне мешал даже не стрёкот пишущей машинки в другой половине  этой беседки. А казалось, что комната пересыщена энергией  стихов Новеллы Матвеевой, что трудно даже дышать.

Такой большой ветер
Напал на наш остров,
Сорвал с домой крыши,
Как с молока пену… –

Так  напряженно скандировала в моем воспаленном мозгу замечательная поэтесса. Я вскочил с постели, оделся, взял в охапку машинку и портфель и  с силой торкнулся в дверь, чтобы сбежать от этой, накопленной здесь поэтической энергии, как любят сейчас  писать в рецензиях графоманы. А дверь закрыта  на замок, и ключа нет. Оказывается, дежурные Переделкино на ночь запирают писателей, чтобы их обезопасить. Кошмар!  Рвения вырваться из комнаты у меня прибавилось, и я вылез в форточку на свободу, и пошел, от греха подальше,  ночью на дорогу. Может, кто меня подвезет. Жене позвонил. Она с ума сошла от моего ночного звонка. Но обещала встретить  утром.
Никто меня не  захотел подбирать на дороге. Редкие машины, завидев меня, давили на газ. Остановил в середине ночи только автобус катафалк. Правда, он был пустой. Но настроение напоминало реквием. До станции метро я доехал.
Жена  меня встретила в метро, приехала с первой электричкой.
Я стал ей рассказывать свой сценарий – и вдруг закричал:
– А  где портфель?
Крокодиловый портфель с рукописями я оставил в катафалке...
– Ненормальный, – всплеснула руками жена Таня. – Садись в вагон.
– Стой,  –  взял я себя в руки. – Где мне искать этот катафалк?
– А где твой чемодан с вещами? – спросила с улыбкой Таня.
– Остались в запертой даче в Переделкино.
После криков и оскорблений жена пошла за моими вещами в Переделкино, а я пошел в милицию, искать ритуальную службу.
Наконец, зашел в контору ритуальных  услуг, и с благодарностью обнял мой крокодиловый портфель, «Мой крокодильчик!»
А жене пришлось через окно доставать мой чемодан с вещами, потому что замок был сломан (может быть, и мной), но дверь  с утра не стали ломать до прихода слесаря. Мой сосед залез через окно в комнату и достал мои вещи встревоженной моей жене.
Отдохнул – не хочу!

Агрессивная кожа крокодила  влияла, наверное, на судьбу портфеля.  Или, может быть, вековая энергия притч и поверий, таких, как судьба Кудеяра или Ермачка, еще беспокойных  на страницах моей записной книжки в крокодиловом портфеле, но я носил его как полураскрытый ящик Пандоры. И это – не преувеличение.

Судьба  свела меня с необычным бригадиром строителей доменных печей. Вернее, он попрал смерть погасших домен. Например, ездил с бригадой в Индию и разжег потухшую доменную печь. Его знаковая фамилия – Чугунов. Ведь домны служат для выплавки чугуна.
За индийскую домну  он заслужил Звезду Героя Социалистического Труда. А дать её не могут, потому что он не член партии. И даже  в семье пятерых сыновей не зарегистрирован  со  своей женой. Все откладывал. Вечно в командировках по стране, думал, что верной подруге надоест такая судьба  ожидания нормальной жизни. А брат его был участником революции в Москве. Даже диван-банкетку со спинкой из царского дворца подарил Чугунову для передней комнаты.  Много записей для книги об этом герое монтажнике я складывал в свой крокодиловый портфель. Особенно показательное событие  произошло в его юбилей, когда в один день и в один час, в честь пятидесятилетия русского бригадира Чугунова, загудели  в разных странах все домны, которым он вернул жизнь.
Вот еду я в дубленке от него домой на автобусе, представляю, как он заказал тройку лошадей и вместе с женой и сыновьями покатил по Москве с бубенцами регистрироваться на старости лет в ЗАГС. Звезду не дали, но орден прикололи на грудь  в Кремле. И ценный подарок – большой холодильник подарили на праздник. Вспоминаю всё это, и вдруг слышу, как сосед на сидении рядом со мной говорит:
– Вот отниму у тебя "порфель", и попробуй дрыгнись, сука. Я свое отмотал, мне не страшно возвращаться в тюрьму.  Вот отниму … А пырхнешься – у меня перо…
Я замер.  Кругом народ, а он свое талдычит, не боится. У меня руки на крокодиловом портфеле лежат, и в дубленке новой я сразу взмок. Что делать? На мужика не смотрю, только слышу его жаркие вонючие слова о «порфеле».
Он думает, что там деньги большие лежат, а там рукопись о бригадире Чугунове.
– Да возьми ты эти бумажки, – вдруг сказал я шепотом. – Они и так мне надоели за всю жизнь, – и невольно подвинул руками портфель ему в бок.
– Сашка, пошли, нам выходить, – сказал у задней двери небритый мужик в грязных портках.
 – Попадись ты мне… – встал жулик и вышел со своим напарником из автобуса.
А я больше не поехал к Чугунову. Хотя вряд ли  вор  меня поджидал.
Было ли тогда письмо Павла Антакольского в этом портфеле, не знаю.

Правда, однажды  друг попросил у меня на два дня мой крокодиловый портфель.
–  Не в авоське же приносить  документы на важное международное  совещание, – пошутил он.
Вино он носил в авоське, хотя был заместителем главного редактора производственного издательства. Я все своё вынул из портфеля. Забыл только внутренние карманы проверить. А там, наверное, была моя записная книжка, в которой я записал несколько прозаических притч из старинной книги «Притчи и легенды русского народа». Меня поразило то, что эта книга XIX  века  из Театральной библиотеки, была  с еще неразрезанными страницами. Так раньше издавали книги? Я первый разрезал такую книгу. 
И по этим сюжетам написал несколько притч в стихах. Они-то как раз и понравились Павлу Антакольскому.  А мне определили мою литературную судьбу. А когда я захотел добавить таких произведений, то заветную записную книжку не нашел ни во внутреннем кармане моего портфеля, ни в архиве под матрацем кровати. А теперь не нашел и письма Антакольского.
Было у меня подозрение на моего приятеля, ревновал он меня к моим успехам во ВГИКе

Однажды я пригласил  его  на бега на Беговой улице, и обещал отгадать победившего коня. Мы поставили в кассе по минимому, на коня Снежинку, выпили в буфете по бутылке пива, и  пошли смотреть заезды. Вдруг по радио объявляют, что Снежинка расковалась, и  заезд задерживается.
–  Вот и выиграли, – съязвил приятель.
– Рябухин Борис Константинович, – на весь ипподром закричало радио, – зайдите в комнату милиции.
– Значит, ты все же не выключил утюг, уходя на бега, – засмеялся приятель, которому по дороге я доверил свое сомнение: выключил ли я утюг в квартире?
«Вот гад, пожалел».

Я быстро узнал, где расположена милиция,  и, когда вошел  в нужный  кабинет, увидел на шкафу мой крокодиловый портфель. А в нем – зарплата, документы, ключи от квартиры, рукописи, письма, записные книжки,  и подарок для сотрудницы редакции – толковый словарь, только что купил.

«Слава богу, утюг выключил».

Когда вернулся к другу, Снежинка, оказалось,  выиграла заезд. Старые женщины в черных кринолинах  толкались с дрожащими руками  у кассы за очередным выигрышем. А мы, получив деньги,    сразу ушли домой.  На бегах оставаться нельзя – все проиграешь.

А, может, в ритуальной службе, или в  милиции, проверяя содержимое моего портфеля, письмо Антакольского нечаянно  выбросили? Тем более, с такой скабрезной ошибкой в фамилии.

 20 ноября 2019 г.







ВДОЛЬ ПО ЛЕТЕ


Жена принесла мне литературный  журнал с публикацией исторической драмы в стихах писателя  П. Вот к кому надо пойти Борису со своей исторической драмой в стихах «Степан Разин», – сказала ей мать. И я пошел в этот журнал, где  работал нужный мне человек руководителем отдела. К этому времени многие люди заинтересовались моей рукописью и пытались мне как-то помочь ее опубликовать.
–Даже если бы ты был Евгением Евтушенко (который написал главу поэмы о казни Степана Разина),  и то пришлось бы очень сильно постараться для ее опубликования», – говорил мне заместитель главного редактора «Литературной газеты» Юрий Дмитриевич Поройков. – Откуда ты взялся такой? – улыбнулся он. 
–Я с вами работал в издательстве «Молодая гвардия»,– ответил я.
Валентин Распутин вернул по почте мою рукопись с письмом, что «прочитал ее с удовольствием», но не занимается поэзией. А Ионн Друце, одобрив развитие характера главного героя, выразил сожаление, что из-за условий времени, писатель Василий Шукшин, написавший роман «Я пришел дать вам волю» и пытавшийся сделать кинофильм о Степане Разине, «дошел только до половины» (так до сих пор фильм о Степане Разине не сделан).
Писатель П. встретил меня в редакции литературного журнала доброжелательно, сказав,  что в таком редком   жанре работаем «только мы двое» в стране. Он вызвался поддержать мое творчество, и даже предложил мне стать внештатным литконсультантом по поэзии в его журнале, чтобы мне было легче войти в литературную жизнь столицы. Платил немного за внутренние рецензии. Но и это хорошо. Так завязалось наше знакомство.

Конечно, он исподволь проверял мои дела и убеждения. Деликатно, чтобы не обидеть. Как я понял позже, чтобы проверить сплетню-навет  обо  мне, он как-то рассказал, что Владимир Цыбин отказался писать книгу для серии ЖЗЛ в издательстве «Молодая гвардия» о Сергее Есенине, потому что тот подозревался в мужеложстве. Я встретил эту весть о Есенине с удивлением и досадой за великого поэта.
Работать литконсультантом  у меня получалось. Я даже сидел в редакции журнала в отдельном кабинете по четвергам, на двери висела табличка с моим именем. Литераторы часто приходили на консультацию именно ко мне, хотя был еще давнишний консультант Александр, у которого повыше оплата за рецензии, чем у меня. Но я сохранял с ним мирные отношения.
Однажды я показал писателю П. присланное из Дальнего Востока интересное стихотворение для публикации в журнале, и стал убеждать его, что такое стихотворение сейчас никто написать не сможет, и мне кажется, что оно украдено у какого-то классика, скорее всего у Михаила Лермонтова.  Редактор нашел в стихотворении небольшие  погрешности, возразив мне. Но я не унимался, и искал это стихотворение по названию и по первой строке в книгах  произведений Михаила Лермонтова, которым редактор   увлекался. И все-таки нашел  украденное у классика  стихотворение, в котором была переделана неуклюже первая строчка. Пришлось ответить автору: что стихотворение хорошее, но опубликовать его не можем, потому что оно написано Михаилом Юрьевичем Лермонтовым,  а «вы исказили его  первую строчку».
Какой же пришел отчаянный ответ на наше письмо. Оказалось, что дальневосточные литераторы спорили, что в Москве печатают только своих авторов, а будь иногородний поэт даже гениальным, все равно его стихи забракуют. Но авторы спора  похвалили меня, что я сумел их разоблачить. Позже в Москву приезжал автор письма и подарил мне свою книжку стихов. Что разозлило писателя П.  Приревновал.

Теперь я старался не высовываться со своим яканьем в редакции журнала.
За это редактор отдела П. решил опубликовать мое стихотворение (притчу) «Ермачок» и мой перевод стихотворения из книги поэта нашей  восточной республики.
Но руки у меня все-таки чесались.  И случился очередной скандал. Писатель П. попросил меня подготовить для печати подборку переводов с французского стихотворений Шарля Бодлера. Он знал, что в Астрахани я с друзьями увлекался поэзией французских символистов.  А мой друг Саша, который неоднократно переписывал в Ленинской библиотеке  Москвы  переводы с французского Вильгельма Левика, Павла Антокольского, Михаила  Кудинова, Бориса Лившица и других  переводчиков, подарил мне несколько  тетрадей этих произведений. И вот, когда я стал читать переводы стихотворений ценителя  «Цветов зла» Шарля Бодлера, то обнаружил знакомые строчки из подаренных тетрадей, лучшие строчки разных переводчиков одного и того же  стихотворения. После того, как я показал этот «винегрет» графомана писателю П., ценитель Бодлера в редакции больше не появлялся.

Заместитель главного редактора журнала «Молодая гвардия» Вячеслав  Горбачев не захотел давать  рецензию писателя П. в качестве предисловия к моей книге  «Степан Разин», в серии «Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», а принял напутствие  известного литературного критика Евгения  Осетрова.
Вот такое напутствие.

 «Я нахожу вполне естественным, что молодой поэт Борис Рябухин создал историко-драматическую хро¬нику в стихах, посвященную Степану Разину. Среди действующих лиц драмы Рябухина мы видим не только Разина и его окружение, но и тех, кто ему противо¬стоял, в борьбе с которыми и сложил буйную свою голову предводитель восстания казацкой голытьбы. Стихи в драматической поэме льются спокойно, их отличает естественно-разговорная интонация, они полны жизни и огня.
Борис Рябухин обратился к сокровищам волжского фольклора, и это дало его произведению не только лиричность, но и непосредственное ощущение на¬родной жизни, увиденной взглядом поэта. Непереда¬ваемо хороши песни, отмеченные подлинностью. Перед глазами возникает движущаяся панорама времени, ко¬торое ушло, оставив навсегда след в памяти и сердце страны. Слова в стихах Бориса Рябухина поставлены широко, их отличает красочность и звучность. Можно даже в некотором смысле сказать, что автор осущест¬вил давний замысел, который вынашивала наша лите-ратура, помня завет Пушкина, считавшего Разина самым поэтичным лицом русской истории».
(Осетров Е.И. Голоса поэтов: Этюды о русской лирике. – М.: Советский писатель, 1990, с.271).
Думаю, это напутствие уязвило самолюбие писателя П.
В Пестром зале ЦДЛ писателя П., как многих редакторов литературных журналов, угощали вином за каждым столом, и, как сопровождающего, угощали и меня. Было хоть и вредно для здоровья, но полезно для знакомства с писателями. Однако моё настроение портили постоянные реплики проходящего мимо поэта  Бориса Авсарагова, который  вслух говорил мне неприятные слова о  писателе П. у каждого обильного стола.

Однажды я принес рукопись о  Степане Разине в издательство «Советский писатель». Ведь в «Библиотеке журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», благодаря руководителю этого отдела  Сергею Лыкошину, были опубликованы только несколько действий.  А полная драма ждала своей публикации. Редактор этого издательства Виктор Фогельсон, проходя мимо меня в коридоре редакции, спросил, по какому вопросу я жду своей очереди. Я ответил, что написал драматическую хронику в стихах «Степан Разин», у меня положительная рецензия на нее писателя П., который пишет исторические драмы в стихах. Длинный Виктор Фогельсон наклонился ко мне, сидящему на скамейке, и сказал: – Не знай еще, какую драму написал сам ваш рецензент, – и с улыбкой ушел в свой кабинет. 

Через несколько дней писатель П. попросил меня в буфете ЦДЛ присесть к нему за стол, где он в это время  вел переговоры с поэтом Михаилом  Шутовым. Я поздоровался с Шутовым и подсел за столик. К удивлению,  я оказался на допросе, на очной ставке. Писатель П. с возмущением стал меня, неблагодарного, упрекать в том, что я хвалился своей драмой «Степан Разин» в издательства «Советский писатель»  редактору Фогельсону, и сказал, что  она написана лучше, чем его историческая пьеса. Надо же так все переврать Михаилу Шутову! А он сидит, и бесстыжими глазами смотрит на меня и подтверждает кивком головы  претензии ко мне.  Я сказал?:
– Это навет, – и рассказал, как все было на самом деле,  даже  предложил пригласить на очную ставку Фогельсона. Ведь Шутова тогда рядом не было в коридоре редакции, значит, он слышал навет от кого-то другого.  В  издательстве у меня приняли на издание рукопись моей драмы «Степан Разин», писатель П. об этом упомянул с ревностью, а не с радостью за  меня.

После такого срама я ушел  из внештатных литконсультантов  журнала. А ведь до этого писатель П. даже оформлял меня на месяц исполнять обязанности заведующего отделом поэзии своего журнала, пока был  в отпуске.

Встречи наши стали реже. Писатель П. иногда жаловался мне, что много сделал людям, а они неблагодарные. Однажды я сказал:
– Вот ты и мной недоволен, а я посвятил тебе свое стихотворение.
–Покажи, – оживился он. 
И я   показал в своей книжке это стихотворение.

ЕДИНОСТРАННИКИ

А. П.

Мы с тобой - единостранники
В этой жизни шебутной.
И в вагонном подстаканнике
Нам подносят чай спитой.

И кричат нам целовальники
О свободе показной.
И прельщают нас избранники
Заграницей расписной.

Но по тем дорогам хоженым -
Муравейникам встревоженным -
Мы с тобой - не ходоки.

Наши дни веками меряны.
Ходим мы с тобой по Времени,
Вдоль по Лете - бурлаки.

– Расшифруй посвящение, – попросил он.
Постоянная улыбка писателя П., и сочувственный взгляд, казалось, были  у него  напускными. А как доказать? Например, он с готовностью стал свидетелем на моем бракосочетании с моей новой супругой Валей. Но сделанные по моей просьбе фотографии на свадьбе  не отдал мне. Потому что  стал уже именитым, а меня считал не достойным появляться на фото вместе с ним.
 Он не понимал, что, говоря о неблагодарности за его добрые дела другим писателям, фактически признавал, что  меркантильные укоры  никто не любит.

Писатель П. на свой день рождения не приглашал знакомых к себе в гости, объясняя привычкой принимать только  тех, кто вспомнит и придет поздравить его с днем рождения. Однажды пришел и я. За столом сидели родственники, супруга, маленький его сын. Стол накрыт, а не наливают.
–Почему здесь не наливают для тостов, – не выдержал я и спросил с улыбкой.
Хозяин  отвечает, что все рюмки в буфете, а ключ маленький сын потерял, не могут открыть. Я,  в то время готовый блеснуть своими способностями, попросил показать все другие ключи, какие есть, и один их них помог мне с трудом открыть дверцы буфета. Самодовольный, я рассказал, как пацаном открывал у бабушки дверцы горки ножом,  и так воровал потихоньку сахар, за что милая бабушка  называла меня блудней, но не наказывала. Голод был.
Только под старость я предположил, что гости спасали именинника писателя П. от вина, поэтому и придумали уловку с закрытой дверцей. Уже тогда у него от спиртного возлияния стала отказывать почка. Но, может быть и то,  что писатель П. вычеркнул меня из своих друзей. Тогда каким дураком  я выглядел  в своих желаниях показать себя блудливым домушником?

«Степан Разин» был набран в издательстве «Советский писатель». Я показал верстку Станиславу Золотцеву. Он в газете «Литературная Россия» о моих драмах «Степан Разин» и «Кондрат Булавин»  написал: «Казалось негромкий поэт, но труд создал  богатырский».  И вдруг Станислав огорошил меня:
– Верстку рассыплют. Книгу не издадут.
Я не поверил, и пошел узнать правду об этом к Михаилу Числову. Заместитель главного редактора Михаил Числов, который помог составить договор со мной и выдать мне  аванс, вдруг подтвердил, что пьесу не опубликуют. И после долгих вопросов «почему» все-таки ответил  мне, что «пьеса  не понравилась писателю П.».  Я удивился еще больше:
– Он же первым написал положительную рецензию на «Степана Разина». Могу показать…
– Покажи, – простился со мной Числов.
На другой день я принес рецензию, подписанную писателем П.
– Где она опубликована? – спросил Числов. 
– Нигде, – ответил я, вспомнив, что Вячеслав  Горбачев заменил эту рецензию на отзыв Евгения Осетрова. Мне не верилось, что писатель П. зарезал мою книгу. А он вел переговоры о выдвижении своих пьес на Государственную премию.  Конечно, я догадывался, что были более веские причины рассыпать  верстку. Например, такие резкие упреки  сосланного в Ферапонтов монастырь патриарха Никона: «Царь лишь труба, а дуют-то бояре!». Они, наверное,  не заслужили  одобрения  цензора.
Новый руководитель в «Советском писателе», поэт Александр Бобров пытался все же  напечатать  мою книгу, добавив к  моим лирическим стихам хоть какие-то отрывки из поэтической драмы «Степан Разин». Бобров пытался выпустить мою книгу «Мятежный круг»  вместо запланированной книги уехавшего тогда  за рубеж Ильи Фаликова. Но друг писателя П., редактор  Александр Руденко, категорически не допустил  к изданию мою книгу. А верстку  действительно рассыпали.  Не зная об этом решении, художник  дал в интернете информацию с картинкой обложки об издании книги Бориса Рябухина «Мятежный круг». Так в интернете рекламировалась моя книга, которая не вышла.
«О, если буду я изранен друзьями на тропе любви…», – воскликнул древний великий поэт Хафиз.
Но  я старался поддерживать добрые отношения с писателем П.
Правда, когда я предложил в Библиотеку имени Н. Некрасова пригласить на выступление   писателя П., заместитель директора библиотеки сказала мне: «Не стоит. Что-то о нем  говорят в основном плохо».
Я часто   слышал о нем неприятные  отзывы и при работе  в «Литературной газете».
Запомнилось мне, как  писатель П.  с трудом вошел  в нашу комнату обозревателей отдела русской литературы и попросил  опубликовать в «Литературной газете»  рецензию на его дилогию драматических поэм. Оказывается,  при выдвижении на Государственную премию  его книги необходимо представить комиссии две рецензии. В редакции возмутились его смелостью и сказали ему?:
– Мы можем написать вам только отрицательную рецензию.
Он согласился, объяснив, что положительную рецензию напишет доктор исторических наук Вадим  Каргалов. Самый убойный тогдашний критик «Литературной газеты»  Андрей Мальгин, опубликовал свою отрицательную рецензию в «Литературной газете». А профессор Каргалов  где-то опубликовал свой  положительный отзыв на произведения  драматурга П.
Завистники говорили, что ему помогали и  органы безопасности. По крайней мере, бойцы невидимого фронта, вроде, собирали деньги на сложную операцию удаления его  почки. И главный редактор литературного журнала, классик Михаил Алексеев выхлопотал  попавшему в беду с почкой писателю П. Государственную премию РСФСР имени  М. Горького. И его творческие дела пошли в гору. На удивление, на свой творческий вечер он смог заполнить весь Большой зал  Центрального дома литераторов гостями в черных мундирах.

Я все-таки дерзнул сделать попытку получить государственную премию за дилогию исторических хроник в стихах «Степан Разин» и «Кондрат Булавин», опубликованные в моей книге «Избранное», М. «Воскресение», 2002 г. Дерзнул потому еще, что они были отмечены  литературными премиями. Международное Сообщество Писательских Союзов присудило мне за исторические хроники в стихах «Кондрат Булавин», «Степан Разин» и сборник стихов «Мятежный круг» Международную Литературную премию имени Николая Тихонова за 1999 г. Коллектив Окружного казачьего общества «Волгоградский округ» Войскового казачьего общества «Всевеликое войско Донское» и редакция журнала «Юность»  выдвинули исторические хроники в стихах «Степан Разин» и «Кондрат Булавин» книги «Избранное» на  Государственную премию России за 2002 г.
В этом же году,  при содействии Министерства по делам национальности Российской Федерации, где я работал Секретарем коллегии Министерства,  Государственный Донской казачий театр в г. Волгограде поставил по мотивам моей  исторической драм в стихах спектакль «Кондрат Булавин» (режиссер – Заслуженный артист России В. Ляпичев). Правда, министерства пыталось включить в свою программу государственной поддержки  культуры казачества финансовые средства на постановку в театре моей дилогии «Степан Разин» и «Кондрат Булавин».  Но  выделить удалось только на постановку только одной пьесы. А так как в театре имени Вахтангова  в это время шел спектакль по пьесе  В.М.Шукшина «Я пришел дать вам волю» – о Степане Разине, то мне с режиссером пришлось выбрать только   историческую хронику в стихах «Кондрат Булавин».
В Сталинградской области я родился  на хуторе Зимник, в этой же,  теперь Волгоградской области,  родился я и как драматург. Кстати сказать,  в самой Волгоградской области на карте есть два хутора по названию «Рябухин» и «Новый Рябухин», – моя фамилия, ближе к Дону.


Налетевший на страну ураган рассыпал не только   верстку  моей книги, но и само издательство «Советский писатель», и страну  СССР. Поверг Колосса  на глиняных ногах.
И  писатель П. в новом тысячелетии прилюдно стал представлять меня  как своего ученика «по классу драматургии».

26 марта 2003 года в конференц-зале Международного Сообщества Писательских Союзов состоялась презентация моей книги «Избранное», в которой опубликованы драматические поэмы, стихотворения, переводы, вышедшей в издательстве «Воскресение» в 2002 г.
Во встрече приняли участие: секретари МСПС поэт В.Сорокин и прозаик Р. Мухамадиев, писатели Л. Ханбеков, А. Пшеничный, С. Красиков, В. Орлов, Е. Колесников, Г. Андреев, Г. Гоц, П. Ульяшов, В. Новиков, А. Тер-Маркарьян, М. Ватагин, В. Щербаков и другие. Ведущий – критик Леонид Ханбеков,  автор книги о моем творчестве «Раскрепощение судьбы» (2002 г.). Леонид Васильевич Ханбеков  зачитал из этой своей книги мнение о моих исторических драмах в стихах.
«К художественным решениям, которые делают хронику Бориса Рябухина примечательным явление в жанре исторической поэмы – жанра яркого, свободного, нисколько не закостеневшего, не замершего в  своем развитии, я бы с легкой душой отнес прекрасные по своей сценичности, многоплановой  выразительности сцены бреда раненого казацкого вожака,  бестрепетного восшествия Алены на костер, разинского суда над непокорной Астраханью… Чувствуется, что уроки «Бориса Годунова» Пушкина и «Ивана Грозного» Толстого не прошли для поэта  и драматурга даром. По мере движения сюжета к известной  читателю и зрителю (пусть пьеса еще и не воплощена на сцене!) трагической развязке, она не только не теряет остроты и динамичности, напротив обретает черты народной исторической  драмы, полной страстей, потрясений, исканий, высоты духа и низости, реальных противостояний, не только военных схваток, но и схваток нравственных, духовных, моральных. Потому едва ли не главным действующим лицом произведения Бориса Рябухина является та самая воля, во имя которой одни идут на смерть, на немыслимые муки и страдания, другие же готовы пресмыкаться, идти на подлость и предательство».
Газета «Русский вестник»  напечатала и выступление на презентации и писателя П.
«На моих глазах шло становление Бориса Рябухина как драматического писателя.  Он даже одно время работал у нас в журнале литературным консультантом. Мы часто встречались не только на работе, но и у себя дома, иногда долгими вечерами бродили по улицам города, говоря о своих планах, о своем творчестве. Возможно, эти университеты – ночные разговоры – оказывают большое влияние на творчество. Как оказали на Бориса Рябухина и наши разговоры об исторических драмах, исторической поэзии, как редчайшем жанре.  Гете говорил, что драматическая поэма – это венец поэзии. К сожалению, драматическая поэзия советского времени тщательно забыта. А она была. Достаточно вспомнить  хотя бы о двух-трех писателях, которые осваивали этот жанр. Например,  Илья Сельвинский, о котором последние тридцать лет просто  не вспоминают. Это - замечательный поэт, по-настоящему замечательный. Его трилогия о России, конечно,  несла отпечатки своего времени. Это была серьезная работа, по которой, в том числе и я, наверное, Борис Рябухин,  учился. Один из тех, кто осваивал этот жанр,  – поэт Николай Доризо. Надо вспомнить и драматические поэмы Дмитрия Кедрина. Но у Бориса Рябухина - особая тематика. Эта тематика совпадала  с настроем в советской литературе.  Когда крестьянские восстания, с одной стороны, будоражили государственный строй России, а  с другой стороны, заставляли отстаивать интересы своего народа, который так или иначе попирается государством, как машиной, в известной мере Борис Рябухин оказался первопроходцем. Время драматических поэм, которые писали в свое время Озеров, Кукольник и другие исторические писатели допушкинской и пушкинской поры, тщательно было забыто. В новых условиях Анатолий Преловский воссоздал в известной степени этот жанр, правда, в своеобразной форме, написав свой первый  свод поэм о сибирской земле «Вековая дорога». В это же время  и я, и Борис Рябухин создавали свои своды драматических исторических поэм. У каждого была задача. Борис Рябухин написал драматическую поэму о крестьянском восстании под предводительством Степана Разина, как об одном из уникальных явлений. Иногда Россию называют рабской страной, которая никогда не возмущается насилию. А на крестьянских восстаниях видно, как народное дело возмущалось насилием. Точно также нынешнее насилие в нашей стране вызывает обилие народного гнева. И Борис Рябухин в своих драматических поэмах показывает битву народного гнева, рассказывает об этом интересно, серьезно. И больше соперников у него практически не было».
И ни слова о своем прошлом  участии  в запрете  моего «Степана Разина».

Более того, писатель П. стал выступать смелее, думая, что авторитет его возрос. Так, в Дубовом зале ЦДЛ я нечаянно видел такую сцену. Писатель П. с  поэтом и издателем Дубаевым  стояли у столика друг против  друга, как враги,  с бокалами вина.
Поэт Владимир Костров, чтобы поддержать писателя П., в напутственном эссе к его новой книге подчеркнул: «Надо сказать, что ты пришел с добром. С добром в нашу литературу».  Но в этой сцене  писатель П.  с поэтом Львом Дубаевым, чуть ли ни родоначальником  московской поэтической школы, у меня на глазах  выпили по бокалу вина с клятвой  мести и ненависти.

Издатель, поэт Вадим Рахманов, зная, как писатель П. ко мне относится, тем не менее, попросил меня написать внутреннюю рецензию для выпуска книги, с главами третьей исторической хроники в стихах, которую писатель П. уже не надеялся дописать, по состоянию здоровья. Такой урок был для меня непростым нравственным испытанием. Мы ведь с писателем П. когда-то при знакомстве, решили создать  каждый по исторической  трилогии в стихах. Я свою трилогию написал.
Третья историческая хроника в стихах «Император Иван», написана в 2004 г. и опубликована  в 2005 г. Отдельной книгой  и в моей книге «Выход в небо», которую ОЗОН разрезал на десяток отдельных книг прозы,  и с 2005 года предлагает до сих пор для чтения, копирования, покупки читателям, без всякого внимания к автору. За драматическую поэму «Император Иван» журнал «Юность» присудил мне литературную премию имени Владимира Максимова в 2005 году.
Три поэмы об истории казачества  опубликованы в моей книге:  «Российские хроники».  Драматическая трилогия, М., «Художественная  литература»,   2011 г.  За эту книгу Московская городская организация Союза писателей России наградила меня медалью «Литературный Олимп» в 2013 г. Трилогия объединена идеей – борьбы за волю народа с произволом царского  самодержавия, что перекликается с современностью. Неслучайно продолжаются литературные награды этих произведений. За поэтические книги «Избранное» и «Силы весенние» мне альма-матер, Астраханский государственный технический университет присудил  премию имени Бориса Шаховского в 2008 г.  На Международном конкурсе «О казаках замолвим слово» в 2015 г. Мне в номинации Поэзия  присуждена первая премия за поэму «Степан Разин».
Жалко, что писатель П. трилогию не дописал.

 Но я согласился дать  внутреннюю рецензию на его книгу. И  Вадим Рахманов издал  писателю П. эту книгу, при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям  в рамках Федеральной целевой программы «Культура России». В книгу вошло только первое действие его третьей драмы. Мне писатель П. эту книгу не подарил и даже спасибо не сказал за рецензию.
Тридцать лет мы  с писателем П. работали над созданием заветной  трилогии в стихах. И, кажется, я жил больше в этих  трех веках минувшего времени,  чем в реальном мире. Занимался отхожим промыслом «Российских хроник».



Сентябрь 2019 г.




























"НЕСОВЕТСКИЙ" СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ



"Служба на флоте дала мне закваску, которая пригодилась в жизни, –  признавался Пикуль. – Иной раз бывает тяжело, но вспомнишь эсминец "Грозный", и все житейские неурядицы блекнут".
Всех "неурядиц" в биографии Валентина Пикуля не перечесть.
Чтобы представить, насколько значительно творчество Валентина Пикуля (1928-1990), достаточно нескольких важнейших отрезков, "синусоиды его жизни", как писатель сам любил называть важные этапы своего пути.

В блокаду Ленинграда фашистские фугасы разорвали квартиру соседей и вырвали из-под Пикулей помещение первого этажа, так что их квартира вместе с жильцами повисла в воздухе, держась только на перекрытии. Весной шатающегося от голода маленького Пикуля эвакуировали на Большую Землю.

И, как он вспоминает: "От Вологды я свою маму, можно сказать, волоком тащил по земле, уже полумертвую и со стеклянными глазами…" Такие вот воспоминания оставила война.
А потом – юнга – "подгот". С этого начиналась морская судьба Пикуля. Летом 1942 года его отец Савва Михайлович, направлявшийся на фронт, упросил командование зачислить сына, грезившего флотом, в школу юнг первого набора на Соловки. "В 14 лет я принял присягу… И этой, единственной в моей жизни, клятве я верен по сей день", – признавался писатель.

Был у него и наставник, и пример для подражания – Н.Ю. Авраамов. "До контр-адмирала он так и не дослужился и умер в звании капитана 1 ранга. Наверное, кое-кому мешало его "золотое оружие", которое он получил за храбрость при Цусиме…" – предполагал  Пикуль. И написал о нём замечательную миниатюру, так и названную "Николаю Юрьевичу Авраамову".

По его настрою, после Соловецкой школы юнг, получив все пятерки, Валентин попросился на Север, на эсминец "Грозный", продолжать морскую биографию погибшего отца. Этот эсминец в годы войны занимался конвоем караванов, осуществляющих поставки  продуктов по ленд-лизу.

Еще в Северодвинске Архангельской области Пикуль, продолжая учёбу в пятом классе, одновременно занимался в вечернем кружке "Юный моряк". Тогда и попросил у отца две большие "амбарные" книги, в которые начал записывать сведения по морскому делу (и не только по нему!). Эти книги заполнялись им и в школе юнг, и во время службы на "Грозном"… Период "раннего литературного творчества" 1940–1945 годов был пока собирательным, накопительным.

"Неурядицы" преследовали его и в мирной жизни. Не получилось окончить Ленинградское военно-морское училище. Потому что не закончил и "семилетки". При увольнении из училища за неуспеваемость интендант потребовал сдать носильные вещи, в том числе и ботинки. Пикуль разулся и босиком побрел по улицам Ленинграда.

"Родственники считали меня вообще бездельником, который своей писаниной маскирует явное нежелание работать", – вспоминал потом Пикуль в своей  книге "Ночной полет".

Так, завершив благополучно устроенный ему судьбой поход "из юнг – в адмиралы", Валентин Пикуль покинул стены морского училища и сразу же приступил к созданию своего первого романа. Одновременно занялся самообразованием, а также учёбой в литературных объединениях при редакциях, издательствах и Союзе писателей Ленинграда. "Жил я тогда, – вспоминал Пикуль, – на чердаке большого дома и сильно нуждался". А тут ещё один "необдуманный", но такой счастливый, поступок – женитьба.

Толчком к началу его литературной биографии была неудачная книга Александра Зонина "Морское братство". И вот тогда-то впервые Пикулю запала в голову мысль: а что, если я сам попробую описать виденное… Цель была поставлена.

Пикуль знал правду жизни. Но базовых литературных знаний у него не хватало. И это долго оставалось оружием в руках врагов его таланта и его патриотической позиции. И оружием серьезным. Даже единомышленник В. Конецкий вспоминает о том, что "литературная мама" Пикуля – М.С. Довлатова, редактор "Океанского патруля", переписала за автора около тысячи страниц (В. Конецкий. Кляксы на старых промокашках. Спб, Блиц, 1997).

Поэтому Пикуль и говорил: "Это – не мой роман". Зато было опубликован десяток рецензий, и почти все хвалебные. Мне посчастливилось  позже опубликовать в журнале «Юность» отрывки из неудачного первого романа будущего классика.

Но справедливость восторжествовала. Четверть века спустя, работая над "Пером и шпагой", В. Пикуль неожиданно "пересел" за роман "Реквием каравану PQ–17". Точно подметил Н. Коняев в книге  о Пикуле, что и без конкретных деталей реквием наполнен чувствами и ощущениями трагической военной жизни на эсминце "Грозном".

Следует отметить, что только самообразование и каторжный писательский труд способствовали восхождению Валентина Пикуля на несравнимо более высокий интеллектуальный и творческий уровень.

Автор книги о Валентине Пикуле писатель Николай Коняев зримо описывал мир, в котором стал жить Валентин Пикуль: "История и книги по истории стеной встали между ним и реальной жизнью, сжимая пространство бытия до размеров квартиры. Биографии, собранные в ящиках картотеки, да бесконечные стеллажи с книгами, с папками русских портретов и стали тем обществом, в котором жил Пикуль, откуда черпал он необходимую для жизни и творчества информацию. Этим и объяснялась странность его образа жизни". И эта любовь была непоколебимой: "Враги русской истории – это враги русского народа", – считал Валентин Пикуль. А враги называли его то пьяницей, то графоманом, то антисемитом. Но мстили не за это.

В историческом романе "Баязет" (1961) впервые в беллетристике Пикуль попытался раскрыть генетическую основу русского патриотизма и пробудить в современниках страстное до ярости чувство любви к своей огромной Родине. Поводом для создания романа стала "Брестская крепость" Сергея Смирнова. О "Баязете" Пикуль говорил: "Я рад, что этот роман состоялся. Он для меня много значил".

Располагая возможностью пользоваться книжным фондом Публичной библиотеки, Валентин Пикуль самостоятельно изучал русскую историю. Этой истории – при советской системе образования – не знал так никто. В интеллигентских кругах говорили, что успех обусловлен не талантом Пикуля, а пробудившимся у сограждан интересом к истории, до тех пор ей просто не давали выхода.
Я сам слышал, как Первый Секретарь Союза писателей Валерий Ганичев  говорил с восторгом  на ухо одному классику: «Говорят, сейчас надо читать Валентина Пикуля, его исторические романы. Читай, читай!».

Потом у Пикуля "пошли" романы-хроники – о судьбе России, ее историческом пути. В начале 70-х годов восхождение Валентина Пикуля на литературный Эверест продолжалось по нарастающей. Вершиной творчества стал двухтомный роман-хроника "Слово и дело" (1974-1975), получивший всенародное читательское признание и любовь к его создателю. Этот роман он писал 10 лет. Но был вынужден, под градом критики, уехать с преданной ему до последнего дыхания женой Вероникой из любимого Ленинграда в Ригу. "Он всем мешал"...

Писателя Пикуля  добивали и в Риге. Теперь за роман "Из тупика". Не понравился он Вере Кетлинской. Защищая своего отца, она утверждала, что Пикуль "умудрился сочинить роман, опираясь на ошибочные книги".

Зашла речь об исключении Пикуля из Союза писателей СССР. "Спасибо Виктору Конецкому, который был на том собрании и сказал, что это всех вас надо исключить из Союза писателей, а не Пикуля", – вспоминал с благодарностью Валентин Саввич. Пикуль считал роман "Из тупика" одной из своих удач.
Мне вспомнилась в  недавнем кинофильме меткая  фраза  Маяковского шумевшим недоброжелателям-художникам: «Один член Босха стоит всех членов МОСХа».

Однако атмосфера травли раскалялась. Переполох в либеральной среде вызвал роман Валентина Пикуля "Нечистая сила" ("У последней черты"), опубликованный в конце 1970-х журналом "Наш современник". Скандальная слава писателя Валентина Пикуля достигла апогея в нашей стране и перекинулась за рубеж. "Несоветский" советский писатель, причисленный к антисемитам, попал в опалу.

Кстати и мне, в то время обозревателю "Литературной газеты", досталось "по ушам" за неточное "размежевание мнений" писателей   об этом романе в обзоре с читательской конференции в журнале "Подъем". Да от кого? От самого Г.Н. Троепольского, автора популярного романа  "Белый Бим, Черное ухо".

Ходили слухи о том, что моряки-балтийцы спрятали любимого писателя Валентина Пикуля от "врагов" и "держат оборону". Я невольно вспомнил о том, как моряки "прятали" на острове Джонатана Свифта от неправедного суда над его  гениальным романом «Путешествие Гуливера». «Французский писатель XVII века д’Абланкур написал продолжение античного романа Лукиана «Правдивая история», где упоминается «остров животных, с которым соседствовали острова великанов, волшебников и пигмеев». Но неясно, есть ли здесь связь с «Гулливером» или это простое совпадение.

Но читатель был завоеван Пикулем  уже навсегда. И теперь представить отечественную литературу без его произведений уже  невозможно.

Однако, все его романы, и ранние, и будущие  – "Моонзунд", "Битва железных канцлеров" и другие – объявили второсортной литературой. Я сам читал его  книгу "Пером и шпагой", изрубленную тесаком или топором, к счастью, не до конца.

Валентин Пикуль восходил на свои личностные, художнические вершины тогда, когда работал. А работал он – дай Бог каждому! Ежедневно по 16-18 часов, без выходных и праздников. И так всю жизнь. Говорят, в 80-х, завершая свой объёмистый роман "Фаворит", он доработался до того, что в состоянии сна мысленно продолжал печатать. Мозг перестал отключаться, не отдыхал!

И могу поверить. Мне посчастливилось  редактировать для журнала "Молодая гвардия" роман Пикуля "Каторга". Всю моя редактура с писателем согласована. Закончив роман, он записал даты работы (месяц! – если память не изменяет) и слово "Инфаркт". Потом слово это зачернил, но прочесть можно.

У Валентина Саввича Пикуля всё в жизни "сложилось". В графе "Образование" он писал: "самоучка". Но академиком он всё же стал: Петровской Академии Наук (правда, посмертно). И есть литературная премия имени Валентина Пикуля. И есть слава, неувядающая.
В 1998 году, к 70-летию писателя, по ходатайству Совета ветеранов юнг он был представлен к занесению в Золотую Книгу Санкт-Петербурга: писатель Валентин Пикуль занесён в Листы Памяти этой Книги за № 00004. Кстати, в следующем, 1999 году, к 50-летию со дня смерти его "крестного" Н.Ю. Авраамова, туда же за № 00005 (за организацию в 1941–1942 годах снабжения блокадного Ленинграда и за эвакуацию его жителей по "Дороге Жизни") был занесён и этот выдающийся человек.

В огромной картотеке писателя – более пятисот книг, на корешках которых указано имя автора – Валентин Пикуль. В их числе – семь изданий собраний сочинений, четыре из которых 28-томники. Суммарный тираж – зажмурьтесь! – полмиллиарда экземпляров!
За участие в редактировании романа  Валентина Пикуля «Каторга», рецензию на книгу Н.М. Коняева "Валентин Пикуль" и исторические мои произведения Международная ассоциация писателей баталистов и маринистов наградила меня приказом №21 от 18.06.20129 года «Памятной медалью Валентина Пикуля».

Вот что говорил один из его читателей, адмирал Владимир Григорьевич Егоров: "В творчестве Пикуля люди искали опору и находили ее. Оно было нужно им, как свежий ветер парусу. Многим оно помогло не потерять надежду…"


18 июня  2019 г.









ВСТРЕЧИ С ЖИВЫМ КЛАССИКОМ


У него творческое счастье  началось с лирической легенды

Сергею Михалкову повезло, когда в 23 года он влюбился в девушку из Литинститута Светлану. Он пообещал ей, что напишет стихотворение в её честь и опубликует его в завтрашнем номере «Известий». Обещал потому, что оно уже было написано и стояло в полосе. Он только изменил заголовок: «Колыбельная» на – «Светлана». Но и после Светлана не прониклась чувствами к Михалкову. А проникся Сталин. Он прочёл в «Известиях» стихотворение и попросил узнать у автора, не нуждается ли он в какой-нибудь помощи. Дочь Сталина тоже звали Светланой. Похоже на миф о вожде?

Главное достижение Сергея Михалкова – стихотворение «Дядя Стёпа». Первая публикация «Дяди Стёпы» состоялась в №7 журнала «Пионер» за 1935 год. Надо  отметить, что С.Я. Маршак не только посоветовал доделать это произведение, но и определил судьбу самого автора. Сергей Михалков  рассказал об этом в своем «Листке из блокнота»: «За "Дядю Стёпу" он похвалил меня, но одновременно и пожурил, объяснив, что мой добрый великан Стёпа Степанов должен ещё подрасти духовно. Юмор детских стихов, говорил он, заблистает ещё ярче, если вы не побоитесь дать простор лирическому чувству. Лирика, как и юмор, одинаково необходимы в детских стихах». С тех пор тиражи изданий «Дяди Степы» перевалили за двадцать миллионов экземпляров.

Как-то я пригласил Сергея Михалкова, через друга – бывшего работника ЦК КПСС, в московскую школу на ежемесячный урок «Встреча с писателем». У него тогда была травма. Но Михалков приехал в школу. Что творилось в актовом зале, когда вошёл знаменитый детский писатель, опираясь на костыль! Не столько писатель говорил детям, сколько дети – ему. Его стихи и песни, и «Дядю Стёпу», и фрагменты из детских пьес.
Праздник встречи с живым классиком они запомнят на всю жизнь.

Мы с другом проводили в машине Михалкова  до знаменитой его квартиры. И довольный классик на прощанье нас расцеловал…

Теперь иду по Поварской улице и вижу, С.В. Михалков приветствует поднятой рукой на мемориальной доске на стене своего дома.
 

Наконец, славу Сергею Михалкову принёс Гимн страны.

Когда в 1944 году правительство СССР приняло решение о смене старого гимна («Интернационал»), к созданию текста нового гимна был привлечён известный журналист и поэт Габриэль Эль-Регистан (Габриэль Аркадьевич Уреклян), который в свою очередь предложил молодому тогда ещё Михалкову быть его соавтором. Этот вариант Государственного гимна был выбран Сталиным из ста вариантов, а основной конкурент – Александр Твардовский на последнем этапе отпал.

И Иосиф Сталин в какой-то момент оказался в некотором роде соавтором.  «Сохранился седьмой вариант гимна с поправками Сталина. Некоторые материалы авторы попросили себе на память. “Поправки, сделанные тов. Сталиным собственноручно в 23.45 в Кремле 23 октября 1943 г. по моей просьбе – подаренные нам. С. Михалков. Эль-Регистан”. И ещё: “Поправки тов. Сталина (сделанные им от руки синими чернилами) мы пометили здесь красным карандашом; синим карандашом помечена наша окончательная редакция, принятая товарищем Сталиным, Молотовым и Ворошиловым”». (Евгений Громов. «Сталин. Власть и искусство». М., 1998).

В 1977 году, после принятия новой Конституции СССР, Сергей Михалков создал вторую редакцию слов для Государственного Гимна СССР, в которой отсутствовало упоминание имени Сталина.  Это воспринималось как значительное событие. В Венгрии, где я был тогда  по приглашению комиссара полиции и его супруги, меня спросили тихо: «У вас в стране поменялся строй?»

В 2000 году, когда, действительно, в стране  поменялся строй, началась работа по принятию нового Гимна Российской Федерации.

По слухам, когда какой-то остроумец назвал авторов вариантов нового гимна «гимнюками», Михалков даже не обиделся.

– Гимнюки, не гимнюки, –  сострил он, – а петь будете стоя.
 Сохранился слух, что рецензент последнего варианта Гимна, работающий в ИМЛИ (Институте мировой литературы) выбрал другой вариант, который послал на конкурс поэт Анатолий Тимофеевич Ветров. Его супруга Луиза Александрова  все стихи этого погибшего поэта читает наизусть и преданно продолжает их издавать.
И проект этого «Гимна» тоже.
Проект
Гимн России
Автор: Ветров Анатолий Тимофеевич
Музыка: А.В. Александрова
Побед богатырских не меркнут знамёна,
Сияет отвагой могучая Русь.
Да здравствует мощной державы корона -
Орла и Свободы священный союз.
Славься, Отечество наше единое
Доблестью, волей твоих сыновей,
Удаль бесстрашная, гордость орлиная -
Славься, Отечество богатырей?
Рождённая в битвах ликует Свобода,
Как Знамя России, её берегут
Сплочённые дружбой великой народы,
С любовью к Отчизне на подвиг идут.
Славься, Отечество наше единое
Доблестью, волей твоих сыновей,
Удаль бесстрашная, гордость орлиная -
Славься, Отечество богатырей!
Духовная сила - народа бессмертье,
России могущество, крепость, оплот.
Звездой путеводной надежда нам светит,
Нас вера в Россию к победе ведёт!
Славься, Отечество наше единое
Доблестью, волей твоих сыновей,
Удаль бесстрашная, гордость орлиная -
Славься, Отечество богатырей!
25 декабря 2000 год
 
Но прежде всего,  С.В. Михалков был баснописцем.

Сам Михалков в своей биографической книге писал: «Мысль обратиться к басне подал мне один из старейших и замечательных мастеров русской литературы А.Н. Толстой. Прочитав как-то мои новые стихи для детей, он сказал: "Те твои стихи, в которых ты идёшь от фольклора, от народного юмора, тебе лучше всего удаются... Попробуй писать басни". Спустя некоторое время я написал свою первую басню. А.Н. Толстому басня понравилась. Я написал ещё несколько. Одну из них напечатала газета "Правда". Это была басня "Лиса и бобёр". Затем появились "Заяц во хмелю", "Две подруги", "Дальновидная сорока" и другие». Всего перу Михалкова принадлежит около двухсот басен.

На школьной сцене я читал басни Сергея Михалкова. Особенно удачно – «Заяц во хмелю». Потом стал читать свои басни, скрывая фамилию автора. Наконец мою басню «Ворона из Вашингтона» опубликовала в 1959 году областная газета «Волга», когда я учился в 10 классе. Остальные басни  не публиковали, видимо, потому что не хватало такого чувства юмора, как у  баснописца Сергея Михалкова.

Впоследствии я сравнивал совпадение в биографиях И.А. Крылова и С.В. Михалкова. Оба были баснописцами, оба сначала указывали  авторов произведений, которые они переводили, а потом оставляли только свою фамилию. Один выбрал Эзопа и Лафонтена, другой – Гофмана и Шарля Перро…

Сергей Михалков вполне обоснованно стал соавтором произведений «Три поросёнка», «Сон с продолжением», наконец, стихотворной  сказочной  комедии «Смех и слёзы» по мотивам классической драмы Карло Гоцци «Любовь к трём апельсинам». «Смех и слёзы» можно отнести к самым крупным удачам Михалкова.

Иван Андреевич Крылов сначала был драматургом, ставил свои пьесы в театре.  И С.В. Михалков является автором многих пьес для детских театров: «Особое задание» (1945), «Красный галстук» (1946), «Я хочу домой» (1949), «Сомбреро» (1957) и др., и пьес для взрослых, таких как «Балалайкин и К°», а также  автором ряда сценариев как игровых художественных, так и мультипликационных фильмов.

Его соавторы с удовольствием подставляли плечо талантливому драматургу. Об этом вспоминает Олег Михайлович Грибанов, который под псевдонимом «Андрей Нечаев» был  соавтором С.В. Михалкова в пьесе «Круглый стол с острыми углами» (1968).

Интересную историю о Сергее Михалкове и легендарном спектакле «Современника»  «Балалайкин и К°»  рассказала завлит Елизавета Котова. Предложили Михалкову сделать пьесу по роману Салтыкова-Щедрина, чтобы его имя помогло обойти цензуру. Договорились об этой постановке с Товстоноговым. Сделали совместно  инсценировку. И Товстоногов создал выдающийся спектакль. Но абсолютно не проходной. Зато знаменитый Михалков помог сдать комиссии спектакль своим авторитетным  словом: «Давненько царизм не получал такой пощёчины!».

С.В. Михалков следил чётко, чтобы имена его соавторов были в титрах кинофильмов и платёжных ведомостях. Так вспоминает журналист и сценарист Александр Ильич Шлепянов (с 1988 года живёт в Лондоне). В соавторстве с Сергеем Михалковым он написал сценарии «Комитет 19» и «Вид на жительство».

Классик и сам получал премии в коллективе соавторов. Например, Постановлениями Совнаркома СССР от 10 и 11 апреля 1942 года группе граждан была присуждена вторая Сталинская премия. Среди них – премию 2 степени получил поэт Сергей Владимирович Михалков, соавтор сценария снятой в 1941 году на «Ленфильме» картины «Фронтовые подруги» (разделив её с коллективом создателей фильма).

О том, как нелегко признаётся соавторство, классик поведал в своей книге – «Детям: Стихи, сказки, рассказы, басни, пьесы» (Библиотека мировой литературы для детей, т. 22, кн. 3): «В 1949 году на сцене Большого театра Союза ССР с успехом шла комическая опера  Б. Сметаны “Проданная невеста”.  Спектакль был  выдвинут на  соискание Государственной  премии,  и  в  числе  коллектива  участников  и  создателей спектакля стояла и моя фамилия как автора русского текста.  На одном из решающих заседаний Комитета по Государственным премиям (членом которого был и я) по предложению А.А. Фадеева, являвшегося председателем комитета, моя кандидатура была снята с голосования.

– И  не думай!  –  сказал простодушно Фадеев,  когда я  изложил ему мои «веские доводы». – Ты можешь писать оригинальные произведения, а этот твой текст, может быть,  сам по себе и хорош, да не самостоятелен! За эту работу премии тебе не полагается,  и ты её не получишь!  Это я тебе говорю! Да, да! Вот так! Пиши больше для детей!..»
И Сергей Михалков создал море книг для детей!

На юбилее 100-летия С.В. Михалкова, Президент В.В. Путин напомнил о том, что этот писатель-патриот воевал  в годы Великой Отечественной войны.

С.В. Михалков в 1939 году был призван в ряды Красной Армии и участвовал в освобождении Западной Украины, впервые попробовав свои силы во фронтовой печати как военный корреспондент, в качестве которого работал весь период Отечественной войны.
 

И, конечно,  С.В. Михалков был  выдающимся общественным деятелем. Для этого у него были  знаменитые родовые корни.

Род Михалковых, по советским слухам, шёл от родственника царей – Михалки. А точнее, отец С.В. Михалкова – Владимир Александрович Михалков был потомком древнего  дворянского рода. Первый постельничий молодого царя Михаила Фёдоровича – Константин Иванович Михалков был наместником трети Московской и умер в 1628 году. Фёдор Иванович Михалков служил воеводой в Романове, Тотьме и Чебоксарах. В 1613 году «за службу против польских и литовских людей» и за «московское сидение» ему была пожалована вотчина «по приговору» боярина князя Дмитрия Трубецкого и князя Дмитрия Пожарского.

Прадед  писателя Владимир Сергеевич Михалков, родившийся в 1817 году, открыл новую страничку в истории семьи – а именно, в области культуры. Окончив Дерптский университет (ныне город Тарту), он посвятил себя деятельности в сфере народного образования.  Этим и определил путь  знаменитого правнука.
 
Довелось мне узнать и о тайне рода Михалкова.

У Сергея Владимировича было два брата – Михаил и Александр. Михаил Михалков работал в системе НКВД, впоследствии также стал известным советским писателем, печатался под псевдонимами Михаил Андронов и Михаил Луговых.

Как-то заскучавший писатель Михаил Андронов в буфете ЦДЛ сам разговорился со мной.  Я мог ему довериться только потому, что он действительно очень похож на Сергея Михалкова. Достав свою пол-литровую фляжку из нержавейки, он налил мне тоже рюмку водки и повёл рассказ о своей  военной жизни, в которой он выполнял задания советского разведчика в разных чинах и странах. Я этот сказ воспринимал, как нереализованный  вымысел прозаика, поэтому слушал спокойно. Но когда Михаил Андронов сказал о том, что за свою верную службу был арестован как предатель родины, я сразу поверил и спросил: «Вы обратились за помощью к родному брату?» Оказалось, что братья враждовали. И только угроза приговора заставила Михаила Михалкова обратиться к влиятельному брату  за помощью. И Сергей Михалков спас ему жизнь.

До конца жизни Сергей Михалков был на общественном и творческом посту.

Мне удалось к его юбилею, через его литературного секретаря,  получить подборку его новых произведений (стихотворение и басню) и опубликовать их с поздравлением в журнале «Юность».

Только с 1992-го по 1999-й годы Михалков был сопредседателем Исполкома Сообщества Писательских Союзов. В 2005 году писатель занимал пост председателя исполкома Международного сообщества писательских союзов. Наконец, к 2008 году суммарный тираж книг Сергея Михалкова насчитывал около 300 миллионов экземпляров.

Не могу в связи с этим не привести выдержку из безымянной статьи в Интернете «Поэт-патриарх»: «Сергей Владимирович родился при русском царе, пошёл в школу при Ленине, стал трижды лауреатом Сталинской премии при Сталине, возглавил сатирический киножурнал “Фитиль” при Хрущёве, переписал Государственный гимн при Брежневе, предостерегал от слишком разрушительных преобразований Горбачёва (не успел ничего получить), удержался в кресле писательского руководителя при Ельцине, снова переписал гимн при Путине…»

На одной из встреч Президент Путин привёз в подарок юбиляру уникальный альбом с архивными фотографиями, на которых писатель запечатлён в разные моменты своей жизни, и наградил тогда Сергея Владимировича орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени.

Михалков, действительно,  был всегда востребованным писателем  и само достаточным до конца.

2014 г.







































КАРОЛЬ ВОЙТЫЛА

«В августе 1995 года российский журнал «Юность», напечатал стихи замечательного поэта Кароля Войтылы – Папы Римского Иоанна Павла II. Это было необычно замечательно: Папа Римский Кароль Юзеф Войтыла стал  лауреатом литературной премии имени Валентина Катаева за 1995 год  в вольнолюбивом журнале  «Юность».
Переводчик  потрясающих стихотворений поэта Кароля Войтылы тоже получил премию журнала «Юность» за свои переводы. Он пригласил меня на вечер в Посольство  республики Польша в Москве. Там я купил небольшую книгу Кароля Войтылы «КРИПТА. Избранная поэзия" (издательство «Вахазар»,1994). Эти стихи создавались  автором в начале его пути священника. В одном из польских журналов в посольстве с удивлением прочитал о забытой  в советском сознании русско-польской войне и ее многочисленных жертвах. А раны ее всё не зажиты.
Однако, решался вопрос, как передать диплом лауреата премии и журнал с публикацией стихотворений  поэту, ставшему Папой Римским Иоанном  Юзефом Павлом II. И я, работавший тогда ответственным секретарем журнала «Юность», вызвался  выполнить эту задачу.  Все в редакции, конечно, не верили в успех. Я давно собирался съездить по туристической путевке в Италию, и тур этот купил. Обратился в Министерство иностранных дел  к одному приятелю-поэту, с которым был в свое время на Совещании молодых писателей в Софрино. И мне решили дать сопроводительное письмо для подношения премии Папе Римскому. Это стало бы своеобразным актом   народной дипломатии в то время, когда встречу Папы Римского  с Патриархом Московским и Всея Руси  не удалось организовать.
 А дальше начались препятствия. Во-первых, Папа Римский решил неожиданно поехать на Украину. Во-вторых, никак не могли найти Диплом  Премии   Валентина Катаева. Но самое интересное, в - третьих, не могли найти журнала «Юность» №7 за 1995 год со стихами победителя, потому что весь тираж этого журнала был неожиданно  конфискован. Мне вспомнилась неожиданная  конфискация тиража изданной в издательстве «Молодая гвардия», где я тогда  работал  всего тиража интересный книги «не от мира сего» после возмущения Ватикана. В этот раз конфискация произошла  потому,  что один из «вольных» художников нарисовал на обложке журнала «Юность» какой-то петушиный сюжет,  с подозрительным рядом заглавных  букв Е.Б.Н. 
Я потерпел фиаско. По путевке  приехал в Италию, посетил Ватикан, как турист, подержался  в соборе за трон Папы Римского, обещав про себя, что премию я все же передам такому замечательному поэту. Утешением мне было только то, что в кабинете Папы Римского я увидел над столом большую картину  всадника на лошади  любимого мной художника Паоло Учело («Человек Птица»). Очерк о нем в свое молодой время  я перепечатал из «Книги Масок» французского писателя-декадента Гурмона де Реми.
Вернувшись из поездки, я все-таки нашел гравюру поэтической премии. А в своем архиве обнаружил и два экземпляра арестованного журнала «Юность», с этим крамольным петухом. Добавил к ним журнал «Юность» с моей подборкой стихов на две полосы, и пошел к нунцию  Папы Римского  на договоренный с моим товарищем   прием. Стою на остановке трамвая, слышу – какой-то гражданин  меня спрашивает: «Как проехать на Светляковский переулок?», и я  механически ему отвечаю: «Извините, не знаю». Сажусь  на трамвай. Кондуктор объявляет: «Следующий – Светляковский переулок». Пришлось взять себя в руки.
В ответ на мой звонок в дверь нунция, я представился  ответственным секретарем журнала «Юность». Господин нунций   встретили меня любезно. Я попросил передать премию журнала Его Святейшеству  Папе Римскому Иоанну  Юзефу  Павлу II. Рассказал, что поэтическую премию журнал присудил и переводчику, который отлично знает итальянский язык. 
– Его Святейшество – поляк, – напомнил нунций.
– И, конечно, польский язык отлично знает, – обмер я, ответственный секретарь журнала «Юность» Борис Рябухин в 2001 году.
Как-то я был в зарубежном туре на экскурсии в Польше. Видел на одной улице памятник  поляку Каролю Войтыле. Я узнал, что он Беатифицирован 1 мая 2011 года Папой Римским Бенедиктом XVI. Канонизирован 27 апреля 2014 года Папой Римским Франциском и сослужившим ему папой на покое Бенедиктом. А какой он  был замечательный еще поэт! И  мимо  памятника  шли поляки, с семьями, нарядными, спешившими на службу в  современный по архитектурной форме католический  храм, с каким-то душевным трепетом. И действительно, много таких  истинно верующих католиков  в Польше.

2014  г.

















К ЛИКУ СВЯТЫХ

По совету священника Храма Христа Спасителя я обратился в Патриархию.

Протоиерею Олегу Митрову,
Члену  Синодальной комиссии по канонизации святых
благочинный церквей Нарофоминского округа Московской епархии

Владыко!
Обращаюсь к Вам  за вразумлением и содействием в моем порыве  об увековечивании памяти великомученика императора Ивана Антоновича, о ком я написал драму в стихах ИМПЕРАТОР ИВАН в 2005 г. (текст из моей книги: Борис Рябухин. Российские хроники, Драматическая трилогия «Степан Разин», «Кондрат Булавин», «Император Иван» прилагаю) и очерк «Житие невинно убиенного мученика императора Ивана VI Антоновича (12(23).08.1740 - 5 (16).07.1764)» (текст прилагаю).
Думаю, интерес к секретной участи императора Ивана я возбудил в обществе своим произведением. После моих публикации два-три года прошли выступления по телевидению о судьбе императора Ивана. Но на меня не ссылались. А  когда недавно шел многосерийный телефильм «Екатерина», читатели  в Интернете стали активнее (до 100 пользователей в день) читать на моей странице Борис Рябухин на сайте Проза.ру «Житие невинно убиенного мученика императора Ивана VI Антоновича», а на сайте Стихи.ру читают тогда и мою драму «Император Иван». Хотя тираж книги «Российские хроники», и другие мои книги, я не могу продать, так как у частных авторов магазины и Интернет тиражи для продажи не берут.
В мае 2011 г. я вручил главе  пресс-службы протоиерею Владимиру Вигилянскому свою книгу «Российские хроники» с подписью   для Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, в надежде заинтересовать его судьбой императора Ивана. Но Святейший владыко видимо не получил мою книгу. Вопрос сложный.
Тогда я, приняв во внимание, что Ульрих, отец Ивана до смерти в заточении не дождался разрешения принять  православную веру,  и похоронен как лютеранин, а Ивана вычеркнули не только из истории, но изо всех синодиков, и отняли имя Иван, называя в заточении  Григорием, то есть удалили из православного мира, я обратился через нунция в Москве к Папе Римскому  Франциску рассмотреть вопрос о канонизации Ивана и всей его заточенной посмертно лютеранской семьи. Раньше я обращался от журнала «Юность» к  нунцию Папы Римского Иоанна Павла II (Каролю Юзефу Войтыле).
Конечно, Римский Папа мне не ответил на мое обращение. Ему, по словам нунция (у меня есть его письмо), и самому нунцию  понравилась моя книга «Российские хроники».

Пишу об этом грехе потому, что признавать Православной церкви святым императора Ивана затруднительно. Ведь Елизавета, которая его свергла в младенческом возрасте и заточила до конца жизни в Шлиссельбургскую крепость, а также император Петр III и императрица Екатерина Великая  (она спровоцировал  убийство императора Ивана в тюрьме охранниками узника при попытке его освобождения  казацким офицером Мировичем) не имели фактически права на трон при живом российском императоре Иване (в тюрьме). Поэтому каждый из этих монарших особ навещали узника Ивана в темнице Шлиссельбургской крепости. Более того их всех противозаконно все же венчали на царство иерархи православной церкви. 
 
 Обратиться в Синодальную комиссию по канонизации святых с инициативой  прославления императора Ивана Антоновича в лике святых Русской Православной Церкви меня подвигнул священник Марк. В Храме Христа Спасителя мне вручили в конкурсе «О казаках замолвим слово» первую премию за поэму «Степан Разин».  У Отца Марка я попросил совета, как восславить императора Ивана. С драмой «Император Иван» я подарил ему книгу «Российские хроники». Прочитав ее, он дал мне электронный адрес Синодальной комиссии по канонизации святых.
Наконец, я обратиться в Комиссии именно к Вам, владыко,  меня побудила Ваша статья «Церковная политика императрицы Екатерины II на примере жития священномученика Арсения (Мацеевича)». Вам это время хорошо знакомо. Ведь именно Арсений настойчиво  сочувствовал Ивану Антоновичу.
 В этой драме я рассказываю и об Арсении:

«Иван
Пристава
Меня склоняют в монастырь постричься.

Ульрих
Врут. Даже сняли сан с митрополита
Ростовского Арсения, сослали
В Архангельск, к нам. При людях он кричал,
Что неприродная императрица.
Вот если б вышла замуж за Ивана
Антоновича или его брата –
Тогда бы право на престол имела…».

«Прямо из Крестовой палаты в монашеской одежде митрополита Арсения повезли в Ферапонтов монастырь», – пишите Вы. Я добавлю про себя: как оговоренного патриарха Никона. Об этом у меня написано в первой исторической драме «Степан Разин»  в моей книге «Российские хроники».

Вы пишите об Арсении, что Екатерина приказала: «Враля, содержать в тамошней крепости в одном каземате, под крепким караулом, не допуская к нему ни под каким видом… никого, и … так его содержать, чтоб и караульные не только о состоянии его, но ниже и о сем его гнусном имени не знали. Для содержания же его в караул определить тамошнего гарнизона из состоящих иноземцев. Комендант должен неослабно смотреть, чтоб оный Враль содержан был неослабно…»
Но так же содержался и мученик император Иван под чужим именем в камере-одиночке Шлиссельбургской крепости.
Понимая это, Вы оправдаете мое стремление сказать правду об императоре Иване.
Его мученическая жизнь и смерть тоже может быть отмечена, как и Арсения в Вашей статье: «Архиерейский Собор 2000 года прославил владыку Арсения в лике святых Русской Православной Церкви».
Подскажите, ради Бога, как мне, грешному,  действовать в дальнейшем…
 

С любовью о Господе, писатель Борис Рябухин.
05 декабря 2011 г.


Я не один в своем послании.

Из Белгорода
Черникова Елена <chernikova.alena2011@yandex.ru>
boryabukhin@yandex.ru
16 декабря 2011 в 15:30

Здравствуйте, уважаемый Борис Константинович!
Вновь пишут Вам из Белгорода Ваши благодарные читатели Елена Черникова и Анатолий Трунов. Мы с вами обменивались письмами весной этого года. Не так давно мы вновь перечитывали Вашу книгу "Выход в небо". У Вас удивительно интересные повести и рассказы. Но мы вновь и вновь перечитывали вслух поэму "Император Иван" и поражались глубине раскрытой Вами темы. Вам удалось  задолго до того, пока в СМИ начали поднимать тему забытого императора, всё так исторически точно и правдиво написать о невинно убиенном императоре. В связи с этим у нас к Вам вопрос.
 Уважаемый Борис Константинович! Если Вас это не затруднит, напишите, пожалуйста,  что Вас привело к изучению истории императора Иоанна Антоновича?
С нетерпением будем ждать от Вас письма.
 
Желаем Вам доброго здоровья, благополучия и больших творческих успехов!
 
С уважением - Елена и Анатолий».

В мае 2013 года я оставил комментарий к информации в Интернете из Рима следующего содержания.

«В связи с нынешней канонизацией 800 итальянцев-мучеников, я писатель Рябухин Борис Константинович обращаюсь к Главе католической Церкви Папе Римскому Франциску с просьбой рассмотреть вопрос канонизации нового святого мученика – российского императора Иоанна VI Антоновича (1740-1764), свергнутого с престола в младенческом возрасте в 1741 году дочерью Петра Великого Елизаветой, отправленного в Архангельскую ссылку и замученного до смерти в одиночной камере Шлиссельбургской крепости в возрасте 24 лет. Раскрытие этой тайны каралось смертной казнью, потому что при живом (в заключении) императоре Иоанне VI незаконно на российский престол вошли поочередно три императора – Елизавета Петровна, Петр III и Екатерина Великая. Житие шлиссельбургского мученика документально изложено в моей исторической хронике в стихах «Император Иван». Она опубликована в книгах: Борис Рябухин «Император Иван» (Москва, 2005); Борис Рябухин «Выход в небо» (Москва, 2005); Борис Рябухин «Российские хроники» (Москва, 2011), в Интернете на сайте Поэзия.ру на странице Бориса Рябухина. Книга Борис Рябухин «Российские хроники» через патриаршего пресс-секретаря передана мною в дар Его святейшеству Патриарху всея Руси Кириллу. Но российский великий мученик до сих пор не канонизирован».
Какой-то «шутник» написал под моим комментарием: «Andrew в ответ пользователю Boris Ryabukhin (показать комментарий скрыть комментарий)

22:37 12.05.2013

Boris Ryabukhin, канцелярия Папы Римского Франциска ознакомилась с вашим прошением и в ближайшее время вам вышлет приглашение на аудиенцию.
Но, чтобы избежать  всяких превратностей, я в 2013 г.  направил по почте свое обращение к Его Святейшеству Папе Римскому о канонизации Императора Иоанна Антоновича»,   книгу Борис Рябухин «Российские хроники» (М. Художественная литература , 2011) и написанный мной очерк «Житие невинно убиенного мученика императора Ивана» по  известному мне адресу нунция Папы Римского. И получил  ответ:
«Уважаемый господин Рябухин!
От имени Его Святейшества Папы Франциска благодарю Вас за присланные на его имя плоды  Вашего весьма ценного творчества.
Хочу добавить, что Вы совершенно справедливо заключили, что аудиенция с Его Святейшеством не назначается посредством личной электронной переписки.  Впрочем, чья-то некорректность расширила круг читателей ваших интересных и талантливых книг.
Присоединяясь к благодарности Его Святейшества Папы, хочу пожелать Вам божьей помощи и новых творческих успехов.
 Архиепископ Иван Юркевич, Апостольский Нунций в Российской Федерации».
 Что касается «расширения круга читателей», то, действительно,  на Прозе.ру, с тех пор много прочтений моего очерка «Житие  невинно убиенного императора Ивана…».

Декабрь 2011 г.




































АПЕЛЬСИНЫ АКСЁНОВА


Июльским утром 2009 года я услышал по первому каналу телевидения, что «траурная церемония  прощания с писателем Василием  Аксёновым состоится сегодня в Центральном доме литератора».  Я сразу вспомнил нашумевшую повесть «Апельсины из Марокко», напечатанную давно, еще в 1962 году, в журнале «Юность». Тогда я учился в рыбвтузе  в Астрахани. Но повесть мне очень понравилась и запомнилась свободой слога. А потом в марте 1963 года на встрече с интеллигенцией в Кремле Никита Хрущёв подверг Аксёнова, вместе с Андреем Вознесенским, разгромной критике. И кончилось тем, что «несоветский» и «ненародный» писатель Василий Аксёнов в 1980 году уехал в Соединенные Штаты Америки. Он только в 1989 году, по приглашению американского посла Дж. Мэтлока, посетил СССР.  А в 1990 году ему возвратили советское гражданство.

Мне захотелось пойти на эту панихиду еще и потому, что  уже два года, работая ответственным секретарем в журнале  «Юность», я объяснялся по телефону с подписчиками, по какой причине не выходят очередные тома объявленного «Юностью»  собрания сочинений Василия Аксёнова. Причина  одна – нет денег. А теперь и нет автора собрания сочинений.
Редакция взялась издать это собрание потому,  что в 1960-х годах его произведения часто печатались в журнале «Юность».  И в течение нескольких лет он является членом редколлегии журнала.
 И я решил пойти проститься с Аксеновым,  хотя не был лично знаком с его друзьями писателями, никто из этих шестидесятников меня  не знает. Рядом с этой элитой литературного мира, я жил тихо,  как мышка «при дворе», которая видела лишь «кошку на ковре».
И мне пришла в голову  идея, как получить пропуск на это мероприятие. Я быстро собрался  и пошел в ЦДЛ. По дороге заглянул в овощной магазин и там купил апельсины из Марокко. Так было записано в ценнике, и такие, продолговатые, крупные апельсины –  действительно марокканские, по уверению продавщицы.
Перед зданием Центрального дома литераторов собрались  молчаливые люди. Они почти перешептывались между собой, печально кивая головами, и трогая друг друга осторожными руками. Некоторых из писателей  я узнал по телепередачам. И почему-то вспомнил отколовшуюся от родства двоюродную сестру, которая сказала на похоронах нашего родственника: «Только на поминках и собираемся вместе!» Так же и в ЦДЛ, в который хожу  лет сорок, знаменитых писателей встречал очень редко, и в основном видел их со сцены в переполненном Большом актовом зале. Может, они бывают в итальянском  ресторане ЦДЛ,  не знаю. Раз повел туда меня богатый друг, и пришлось его жене бегать за деньгами, а он оставался  в ресторане как заложник. Даже на похороны в ЦДЛ  не все писатели званы, ходят по ранжиру.
Я набрался смелости, и  прошел  между приглашенными в тамбуре   и потонул в переполненном гостями фойе.  Василий Аксенов, по-мужски улыбаясь,  смотрел на меня  с траурного портрета, украшенного внизу цветами.   Директор ЦДЛ с дежурным администратором тревожно встречали гостей. Я подошел  к портрету  поближе, приоткрыл сумку и сказал:
– Я работаю ответственным секретарем журнала «Юность». Василий Аксенов напечатал впервые в нашем журнале замечательную повесть «Апельсины из Марокко». И я  бы хотел помянуть его этими апельсинами из Марокко.
Мне показалось, что  мерный гул в фойе замер.  И в наступившей тишине  директор, кивнув, тихо произнесла
–  Хорошо, только –  когда будет прощание.
Я с облегчением кивнул тоже и отошел от траурного портрета.
Я оглядел собравшихся людей.  В разных местах, но ближе к парадной лестнице в Большой зал,  стояли отдельными группами: режиссер Марлен Хуциев, поэтесса Белла Ахмадулина, поэты Андрей Вознесенский с Зоей Богуславской, Евгений Евтушенко, Евгений Рейн, режиссер Марк Розовский, директор Государственного музея им. Пушкина Ирина Антонова, литературный критик Татьяна Иванова, публицист Святослав Бэлза, писатели Аркадий Арканов,  Виктор Ерофеев, Александр Кабаков, Владимир Войнович, актеры Олег Табаков,  Галина Волчек, Игорь Кваша, Сергей Гармаш,  музыкант Андрей Макаревич,  журналист Дмитрий Быков… Других я не знал даже в лицо.

И вот зал наполнился  до краев. Я сидел рядом с притихшими людьми, прижав к своей белой куртке оранжевые апельсины. Панихиду по усопшему открывал народный художник России Борис Мессерер. Его  супруга Белла Ахмадулина была рядом с установленным на сцене гробом Василия Аксенова, украшенным разноцветными букетами живых цветов.
Борис Мессерер вспоминал:
– Во время проходившего в 2007 году в Казани фестиваля  «Аксенов-фест» …Василий Павлович лучился радостью и энергией и ничего не предвещало беды… это случилось, но он навсегда останется в памяти как лидер своего поколения.
«Лучился»  и «случилось», – запомнил я невольную аллитерацию Мессерера.
– Мы всегда были вместе, –  сказала Бэла Ахмадулина, – и даже когда на семь лет нас разлучила судьба – Аксенов был вынужден эмигрировать –  он был рядом с нами своими книгам.
Не смотря на то, что в  1978 году Василий Аксёнов совместно с Андреем Битовым, Виктором Ерофеевым, Фазилем Искандером, Евгением Поповым и Беллой Ахмадулиной стал организатором и автором бесцензурного альманаха «Метрополь», и все получили за это «по заслугам», Василию Аксенову не удалось крепко сблизиться «с сотоварищи».
Вот и на панихиде,  в словах выступавших чувствовалось, что единения с Аксеновым у них не было. И, может, с учетом моего поступка с апельсинами, даже перечисляя его произведения, каждое из которых было событием, выступающие  ни разу не упомянули повесть «Апельсины из Марокко»….
В длинной очереди к сцене я шел, держа как пропуск, апельсины из Марокко, и бережно положил их у края гроба Василия Аксенова на горы цветов. 
 А через несколько дней в редакции  журнала «Юность» поэт Дударев при всех с удивлением произнес вопрос, как извет:
– Борис Константинович, как вы оказались на панихиде  Василия Аксенова. Вас показали на видео в интернете.
И я рассказал о своем пропуске «Апельсины из Марокко»…
И он не нашел, как мне ответить.


2017 г.
 
































НАД ШЕКСНИНСКОЙ ВОЛНОЙ


 «23-24 июля группа писателей из Москвы побывала в местах, связанных с историей развития вологодской литературы и становления её писательской организации. В местах, связанных с историей строительства Волго-Балта, на его водном пути, открывшим выход к пяти морям территории будущего – городу Шексна.
Год 80-летия Николая Рубцова был ознаменован новым проектом Клуба писателей-выпускников Литературного института им. А.М.Горького «Вологодские письмена на Шекснинской волне». В нём приняли участие победители поэтической номинации международного конкурса «Литературная Балтика» Борис Рябухин, член правления Академии российской литературы, руководитель коллегии поэзии; Алексей Полубота, выпускник Литературного института (семинар Юрия Кузнецова);  организаторы конкурса: Галина Дубинина, председатель Правления Клуба писателей-выпускников, член Академии российской литературы,  Григорий Шувалов, куратор поэтического сектора Клуба писателей-выпускников,  молодой прозаик Елена Яковлева, стипендиат Министерства культуры РФ за 2015 г.; выпускники Литинститута разных лет, проживающие сейчас на территории Шекснинского района: молодой поэт  Николай Дегтярёв и маститый писатель, автор множества не опубликованных работ Александр Брагин, получивший  благословение в большую литературу от Николая Рубцова, по его совету он поступил в Литературный институт,  затем трудился в журнале  «Наш Современник» и  написал  о Рубцове   интересные воспоминания.
Принимающей стороной выступило шекснинское ЛИТО «Содружество», становление которого идет от первого районного фестиваля самодеятельных авторов в год 60-летия Николая Рубцова. Во многом благодаря координатору литературной деятельности Галине Павловне Козловой, много лет возглавлявшей библиотеку Шексны северной, и активу ЛИТО, авторам духовной направленности: Татьяне Шамбурской,  Александру Шилову проект состоялся…», – так написала в отчете автор проекта и его организатор Галина Яковлева.
Программа поездки была очень насыщена. 23-го рано утром нашу делегацию встретили хлебом-солью на Шекснинской земле, где  в это время разворачивался  межрегиональный праздник «Деревня – душа России», открытие которого проходило на берегу реки Шексны.
На открытой эстраде шли красочные выступления различных фольклорных ансамблей  из разных краев России, и даже из Москвы и Петербурга. Вплоть до показа былых  мод.
–Такое впечатление, что это выражение какой-то общероссийской печали, идущей из веков, столько грусти долго не выдержишь, – сказала Галина.
– Русские песни  идут от старой традиции русских плачей, – предположил я.
А  кто-то из наших поэтов заметил:
– Приятно, что здесь такая  обширная ярмарка,  и почти вся – из собственных изделий народных умельцев, в том числе есть и шекснинская роспись по дереву  с позолотой. Народ наш  –  все же творческий.
 Потом мы  приняли участие в фестивале «Рыцари гитары и пера». На открытой площадке выступали авторы из Шекснинского района и из Череповца, в котором городское Литературное объединение было создано уроженцем Шекснинского района, членом Союза писателей России баснописцем Вячеславом Михайловичем Хлебовым.  А в Шексне основателем Лито «Содружество», из которого шесть человек поступили и учились в Литинституте,  стала поэт и прозаик  Галина Дубинина.  У памятника героям-морякам звучали стихи его членов: Артёма Бабичева, Тамары Елфимовой, Татьяны Осипенко и других.
Исторический экскурс в  литературное прошлое для участников нынешней поездки вела Галина Яковлева, которая занимается историей Литературного института и литературным краеведением.
  Утром следующего дня московская делегация отправилась в Чёбсару, где в Леоновской школе начинал свою трудовую деятельность Александр Яковлевич Яшин, выпускник Никольского педагогического техникума. В 1942 году, находясь в действующей армии, он заочно окончил Литературный институт им. А.М.Горького и был у истоков формирования Вологодской писательской организации.
 Свое выступление на встрече я начал с привезенной книги «Николай Рубцов» «Избранное», 2011 г.  Издательство  «Художественная литература». В ней     повторило  первый опыт издания  в 1999 году собрание сочинений этого  русского поэта в одном томе.
Помимо стихов, я прочитал из сборника  письмо в Вологодский обком  КПСС от члена Вологодского отделения Союза писателей РСФСР Рубцова Н.М. Вот выдержки из этого письма, которое в «Избранном» публикуется впервые:
«Заявление.
Прошу Вашей помощи в предоставлении мне  жилой площади в г. Вологде.
Родители мои проживали в Вологде. Я тоже родом здешний.
Жилья за последние несколько лет не имею абсолютно никакого. Большую часть времени нахожусь в Тотемском районе, в селе Никольском, где провел детство (в детском доме). Но и там, кроме как у знакомых, пристанища не имею. Все это значит, что у меня нет ни нормальных бытовых условий, ни нормальных условий  для творческой работы… В заключение хочется сказать, что меня вполне бы устраивала и радовала жизнь и работа  в г. Вологде.
Н. Рубцов, 15 июля 1967 г.».


Надо признать, что опубликованные в этой книге письма Николая Рубцова к русскому поэту Александру Яковлевичу Яшину (Попову) очень подробны, как к уважаемому человеку, от которого ждут ценных, важных для жизни и творчества советов. В одном письме из села Никольского к Яшину Рубцов, почти как из Болдино Пушкин, пишет: «Здесь за полтора месяца написал около сорока стихотворений. В основном о природе, есть и плохие, и есть вроде ничего. Но писал по-другому, как мне кажется. Предпочитал использовать слова только духовного, эмоционально образного содержания, которые звучали до нас сотни лет, и столько же будут жить после нас».  Ценный завет Николая Рубцова будущим классикам.
Чуткий к подлинным талантам, Яшин сразу увидел в Рубцове незаурядного поэта и принял заметное участие в судьбе земляка.  Он  написал рекомендацию Рубцову для вступления в Союз писателей.  Он помог  восстановить Рубцова в Литературном институте.  Как это происходило, рассказывал известный государственный политический деятель СССР и России Анатолий Иванович Лукьянов (поэт Анатолий Осенев): «В конце 1964 года  мне позвонил поэт Александр Яшин и попросил принять его по очень важному делу. В назначенное время Яшин пришёл не один, а с поэтессой Вероникой Тушновой. Суть их просьбы была такова: вологодского поэта Николая Рубцова исключили из Литературного института, и они с Тушновой просили меня посодействовать  его восстановлению. К этому времени я уже знал это имя и читал подборки его стихов в журналах «Молодая гвардия», «Юность», «Октябрь» и понимал, что Николай Рубцов — большой талант, что это настоящее явлении в русской поэзии».  Лукьянов  позвонил в Литературный институт, представился, и поговорил о поэте Рубцове с ректором: « Вы совершаете непростительную ошибку, – сказал он. –  Вы отчисляете из института, может, второго Есенина. Этого категорически нельзя допустить». Через какое-то время Лукьянову позвонили и уведомили о том, что поэт Рубцов восстановлен, только на заочное отделение Литературного института.
А  вот важная запись из дневника Яшина: «2 сентября. Были у секретаря обкома Другова Вас. И. Рассказали о поездке. Просили опять за Рубцова. Обещал пока поселить в общежитии Совпартшколы… Обещание комнаты Рубцову». И действительно, вскоре поэт получил место в общежитии.
Наконец, в 1968 году в Вологде на улице, названной в честь Александра Яшина, писатель Николай Рубцов получил однокомнатную квартиру.

Рубцов посвятил Яшину свое стихотворение «Осенние этюды», а  стихотворение «Последний пароход!» посвящено памяти А. Яшина.
Со сцены клуба прозвучали стихи участников поездки, где в августе 1967 г. на учительской конференции выступал Александр Яшин, завернув сюда с группой писателей, совершавших в это время поездку по Волго-Балту. В эту группу входили писатели, вышедшие из стен Литинститута: Николай Рубцов, Василий Белов, Александр Романов, Виктор Коротаев, Сергей Чухин, Борис Чулков.
Вспомнили  за круглым столом и  эту  поездку вологодских писателей по Волго-Балту. Из Москвы прибыли А. Яшин, Дм. Голубков, собрались вологодские писатели почти в полном составе. Начальным пунктом творческой поездки считался Череповец. Здесь писатели побывали на судоремонтно-судостроительном заводе, а потом на маленьком «Теплотехнике» начали свое путешествие «Череповец—Вытегра» с Шекснинского водохранилища. На кинопленке о поездке запечатлен живой Рубцов. На некоторых кадрах — поэт читает свои стихи, улыбаясь и взмахивая правой рукой. Яшин все записывал в дневнике. Запись 25  августа:  «В Топорне свернули из Шексны, разлившейся как море, в Северо-Двинскую водную систему в сторону озера Кубенского к Кириллову. Тут шлюзы древней конструкции, деревянные… Н. Рубцов на рыбалке: «Червяки-то какие хорошие, прямо слюнки текут…».
Писатели побывали в Ферапонтове, на экскурсии в Кирилло-Белозерском монастыре. В немом фильме о поездке видно, как ходят писатели по монастырю, как сверкает лысинка Рубцова. Коротаев еще без бороды. Белов еще курит…»
Тут хочется сделать два отступления. 
В Чебсарском Доме культуры  Валентина Козлова, поделилась воспоминаниями о своей встрече с Николаем Рубцовым, которую она запомнила на всю жизнь. Рассказывала много. А я вспомнил о том, что на вечере, посвященном одному из юбилеев поэта Рубцова,  в ЦДЛ мне  не понравилось его прическа на фото. И я спросил у фанатки  Рубцова: «Он всегда  отращивал  с боку волосы, и закрывал этим хвостом лысину?» Она не смутилась,  и вступилась за него. «Потом не отращивал, – сказала она, – он снимал шляпу, доставал из нагрудного карманчика пиджака расческу двумя пальчиками, и причесывал залысинки по бокам». 
А второе отступление касается знаний поэтами отеческой истории. Вот и в поездке  писатели были в Ферапонтове и в  Кирилло-Белозерском монастыре, а не упоминают о сосланном  туда знаменитом патриархе Никоне, вызвавшем раскол православной церкви.  Даже стихотворение Рубцова  «Ферапонтово»  заканчивается только подступом к этой святыне:
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле...
 
Или тогда нельзя было об этом говорить?
А в 2019 году все-таки вспомнил о патриархе Никоне добрым словом нынешний патриарх Кирилл.  Я многое рассказал об опальном патриархе в своей драме в стихах «Степан Разин» (Борис Рябухин «Российские хроники», драматическая трилогия в стихах. М., «Художественная литература», 2011 г.).

Из воспоминаний А.Яшина: «27 августа — литературный вечер в Белозерске, в Доме культуры. Это воскресный день. Открыл вечер первый секретарь райкома партии, вел вечер руководитель делегации поэт Александр Романов. Выступили В. Коротаев, Н. Рубцов, Н. Кутов, Л. Беляев, С. Чухин, Б. Чулков, Д. Голубков, В. Белов, А. Романов, А. Яшин».
Из Вытегры группа писателей вернулась в Вологду на самолете.


А для нашей делегации открыл свои двери Шекснинский Центр Истории и культуры. Здесь мы познакомились с творчеством уникальной народной умелицы Евдокии Пановой из Чёбсары. Она на ткацком станке, на котором  русские крестьянки ткали разноцветные  дорожки, сумела создать   удивительные гобелены с улицами, людьми  и  даже портрет Пушкина и Натали. Потом мы посетили оформленный по последней моде  графическими  экспонатами, удивительный зал по истории Волго-Балта. На литературной встрече поэт Алексей Полубота мне признался, что не ожидал такой высокой награды за свои стихи о северных морях России. 
Он прочитал такое стихотворение.

СОЛОВКИ

Соловки, Соловки,
Дали, дымно легки,
Овевают уставшую душу.
Соловки, Соловки,
Нет ни зла, ни тоски,
Если долго безмолвие слушать.

Как валун-полубог,
Что себя превозмог,
Став навек христианской святыней,
Так и вы, Соловки,
Невесомо чутки,
Над Вселенской парите пустыней.

Я, конечно, сразу вспомнил, что герой моей поэтической драмы Степан Разин дважды ходил в Соловки на богомолье, а поддержавшие Разина  Соловки долго еще продолжали восстание  после подавления разинского бунта.

Прозвучали на встрече стихи, воспоминания поэтов вологодского края,  песни под гитару в исполнении Ольги Широковой, корреспондента районной газеты «Звезда».
Поразил замечательной строчкой и Григорий Шувалов:

Забудь про былое, нажми тормоза
и с небом осенним напрасно не ссорься,
я кровью заката испачкал глаза,
тебя я не вижу, прощай, моё солнце.


В своем выступлении я прочитал и стихотворение–открытие о похожих  переживаниях главных наших поэтов: Пушкин: «На свете счастья нет, но есть покой и воля».  Лермонтов:  «Я ищу свободы и покоя!». Блок: «И вечный бой! Покой нам только снится».   Бродский  называет свое стихотворение словами Блока: «И вечный бой. Покой нам только снится».
Не отстает и Рубцов в стихотворении «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…»:

Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, всё понимая, без грусти пойду до могилы...
Отчизна и воля – останься, моё божество!

А вот мое стихотворение.

ПУШКИНУ–БЛОКУ

Я ищу свободы и покоя…
М.Ю. Лермонтов

Для счастья – света нет,
Покоя нет – для боя.
И несказанный свет –
Мечтание пустое.

И воля – все обман…
Не верь поэтам – братьям.
Смеется мальчуган,
Готовый для распятья.

Можно увидеть  этого «мальчугана»  на иконе  нынешнего праздника «Явления иконы Пресвятой Богородицы во граде Казани» (21 июля).
В Шексне к этой дате приурочен ставший традиционным  день посёлка, в честь Храма Казанской Божьей матери, который в настоящее время активно восстанавливается, в нём служит выпускник Литературного института Николай Дегтярев.

На встрече была представлена и проектно-издательская деятельность Клуба писателей-выпускников Литературного института, в частности, первый выпуск литературно-публицистического альманаха «Русский Слог», посвящённый  Международному Пушкинскому фестивалю и сотрудничеству с балканскими писателями (гл. редактор Галина Дубинина).
В завершении поэтического праздника,  в замечательном зимнем саду музея прошло чаепитие с пирогами в рамках нашей литературной встречи «Шексны страница золотая». Помните у Державина: «шекснинска стерлядь золотая»  из оды  «Приглашение к обеду»?
А вечером мы стояли на пирсе в ожидании салюта, и я чувствовал знакомые с детства запахи волн.
– Как будто родное дыхание Волги, – сказал я Гале Дубининой.
– Конечно  Волги,– ответила она. – Мы же на Волго-Балте, в месте, открывающем выход к пяти морям. Неслучайно Шексну хотели назвать городом Пятиморском. Еще Петр Первый начал воплощать эту мечту выхода  не только к Балтийскому морю, но и к Белому, Баренцову, Каспийскому морям.
– Чем-то твой псевдоним Яковлева, – вдруг догадался  я, – напоминает псевдоним Яшина, который кучковал вологодских писателей.
       
И тут многотысячная толпа ахнула,  и грянул громокипящий салют над Шексной.

 
2019 г.



























СЕЯТЕЛЬ ОЧЕЙ


К 95-летию со дня смерти поэта Велимира Хлебникова.
«Свободы   сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды…» –

Не это ли стихотворение Александра Пушкина  побудило Велимира Хлебникова  написать:

«И с ужасом
Я понял, что я никем не видим,
Что нужно сеять очи,
Что должен сеятель очей идти!».

SOS
НАПЕРСНИК ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЗЕМНОГО ШАРА

Он с юности переписывал в общие тетради стихи Велимира Хлебникова.
И что он в нём нашёл, думали мы, воспитанные на иронии Владимира Маяковского, «кудреватые мудрейки»?


Мара-рома,
Биба-буль!..
«Зангези»

Смешно! А оказывается, по свидетельству очевидца – изобретателя русского стереокино, сам «горлан» Маяковский проглатывал язык и делался «тихим кроликом», когда рядом появлялся Председатель Земного Шара Велимир Хлебников. А его «Ладомир» считал «изумительнейшей книгой».
Меня же один «переветень» Хлебникова «Я Разин и заря…» вдохновил на всю жизнь.
Астраханский учитель английского языка Александр Мамаев благодаря Хлебникову навсегда увлёкся авангардом. Он изучил самостоятельно французский язык – и вечерами на старенькой кухне переписывал печатными буквами (машинки не было) стихи Артюра Рембо, Шарля Бодлера, Поля Верлена, Тристана Корбьера, Теофиля Готье…Он переписывал их в новые тетради. А старые раздавал близким друзьям. (Так и мне перепало «соловьиных язычков».)
Но проза жизни достала Мамаева. Он сам повернул колесо Фортуны – ушёл из школы и стал работать преподавателем производственного обучения в тюрьме. Почему? Отшучивался: мол, истинный родоначальник символизма Корбьер написал на внутренних воротах тюрьмы: «Свобода здесь!» Чуть ли не открыл в тюрьме литературное объединение. Его заключённые уважали. Смеялся: «Они почтительнее относятся к учителям, чем школьники-архаровцы». А по совместительству стал работать сторожем в Музее Велимира Хлебникова. Только бы окунуться в атмосферу, окружавшую когда-то великого поэта.
Переживал, что долго не мог найти даже последнего, четвёртого тома Хлебникова. Переписал неопубликованные произведения своего кумира печатными буквами в общие тетради. Но все его находки видел только узкий круг друзей-неофитов. Его уговаривали: «Ведь пропадёт всё! Ты же законченный литературовед! Пиши! Готовь сборники, справочный аппарат, комментарии!»
Администрация области в конце 90-х приняла в дар богатейшую библиотеку и все рукописные сокровища Александров Мамаевых (отца и сына). В скрижалях пединститута написано: «А.А. Мамаев много лет работал учителем английского языка в школе ‹ 56. Личность многогранная, духовно богатая, он кроме подвижнической деятельности в Музее Велимира Хлебникова пишет потрясающие рассказы – ретрохроники». Действительно «потрясающие» – я плакал. Но больше потрясает его «подвижническая деятельность».
И только когда рядовой (без звёздочек) преподаватель производственного обучения вышел на пенсию из «зоны», бурным потоком стали выходить его статьи и книги о творчестве великого земляка Велимира Хлебникова. Первая его любовь не заржавела. Он стал одним из ведущих хлебниковедов, и не только в России. А главное – стал заведующим единственным в мире Музеем Велимира Хлебникова.
Он был открыт 19 октября 1993 года в бывшей квартире его родителей на ул. Большой Демидовской (ныне ул. Свердлова, 53). Хлебниковы жили здесь с 1914 по 1931 год, и сюда ежегодно приезжал Велимир. Первым директором музея была искусствовед Инна Анохина. Она и взяла Мамаева на работу сторожем. Тогда экспозиция состояла из дубликатов и предметов, не относящихся напрямую к семье Хлебниковых. Но художники-экспозиционеры воссоздали хлебниковскую атмосферу.
При новом заведующем музей преобразился. Чего стоило заполучить дар Митурича!
8 декабря 1994 года народный художник России, действительный член Российской академии, профессор Май Петрович Митурич (племянник Велимира Хлебникова) передал в дар музею личные вещи Велимира, именные экземпляры его литературных произведений, фамильную библиотеку, живопись и графику Веры Хлебниковой, сестры поэта, фамильные фотографии, документы, уникальную коллекцию предметов быта, мебель и посуду семьи поэта. Всего около тысячи экспонатов.
Счастливый Александр Мамаев всё аккуратно переложил, упаковал и доставил в Астрахань. И открыл в музее вместе с художником-экспозиционером Калерией Чернышовой прекрасную новую экспозицию. Эта бесценная коллекция сделала музей уникальным очагом русской культуры.
В музее работает методический кабинет, где собран обширный хлебниковский материал – антикварные и современные издания поэта, более семидесяти его зарубежных изданий на английском, немецком, французском, японском, португальском, чешском, голландском и других языках, подарки музею. Сюда приходят заниматься преподаватели, студенты, школьники; на базе материалов Музея Велимира Хлебникова пишутся диссертации. Здесь проводятся Хлебниковские чтения.
Музей постоянно расширяет связи с исследователями творчества Велимира Хлебникова по всему миру, участвует в международных конференциях, посвящённых Председателю Земного Шара, этого виртуального Мирового Правительства, которое создал Велимир. На конференциях собираются учёные из Голландии, Германии, Италии, России, США, Финляндии, Франции и Хорватии.
«Мы все ждём появления великого поэта. А вот есть великий поэт XXI века. Это Хлебников», – сказал на одной из конференций профессор Александр Флакер. И не оговорился. Именно XXI века, потому что подлинное открытие Хлебникова в будущем.
Но будет ли это будущее у Музея Хлебникова?
Вот на итернет-сайте РВБ www.museum.ru/M1450 (эл. почта: 1450@mail.museum.ru) – кричащее обращение:
«Поддержите музей Хлебникова!
Музей Велимира Хлебникова в Астрахани нуждается в материальной помощи для проведения ремонта».
Здесь же публикуется обращение к общественности директора музея и фотографии, на которых видно, в каком бедственном состоянии находится помещение музея-квартиры великого русского поэта. Приводятся также контактные адреса руководителей музея и банковские реквизиты, куда можно перечислить деньги. Если уж Мамаев обратился к общественности, то катастрофа близка. «На срочный ремонт коммуникаций срочно требуется 100 тыс. руб. ($3500)», – пишет он. Узнаю скромность и порядочность друга. Потому что знаю, живёт на пенсию, а зарплату отдаёт на развитие музея. И свою премию имени Велимира Хлебникова тоже отдал. Чтобы Музей Велимира Хлебникова оставался в мире.
А запрошенных денег хватит разве что на нужды картинной галереи. Ведь Музей Велимира Хлебникова – лишь филиал Астраханской государственной картинной галереи имени Б.М. Кустодиева. Например, на покрытие затрат по нашумевшему в прошлом году в Астрахани делу о реставрации картин в этой галерее.
А Музею Хлебникова требуется капитальный ремонт всех коммуникаций и десятка помещений. Особенно уникальной веранды, где Мамаев проводит Хлебниковские вечера и «литературные гостиные». И газетка, которую сам выпускает, не случайно называется «Веранда». Катастрофа видна хотя бы по фотографиям разрушающихся стен музея в Интернете.
Я был в родной Астрахани в сентябре прошлого года, на VIII международных Хлебниковских чтениях. Спал в этом музее на старом топчане, с которого свисали то ноги, то голова. Был, извините, в туалете, вздрагивая, когда верхние спустят воду, потому что она сразу стекает на нижних по ржавым трубам и гнилым стенам.
Газета «Жизнь» справедливо писала: «Музей держится исключительно на энтузиазме его директора Александра Мамаева. Старая проводка, а может, и дух Хлебникова позволили провести гостям вечер на веранде квартиры весьма романтично – без света, при свечах… (Без света!) На вечере вспоминали творчество поэта, читали его стихи, поднимали тосты. А вместо Хлебникова принимала комплименты его внучка – Вера Митурич… Примечательно, что в этом году китайцы издали альбом репродукций племянника поэта и знаменитого художника Мая Митурича».
Не так давно одинокому пенсионеру Александру Мамаеву выделили квартиру в новом доме. Какая радость! А старый его дом с крутой и кривой лестницей снесли. И на заветном месте «Газпром» соорудил подсвеченный фонтан. Сколько молодых романтиков приходили сюда к Мамайчику поговорить о мятежных гениях на Парнасе! А потом вместе с ним шли смотреть завораживающие закаты на набережную Волги.
В новой квартире мебели у Мамаева почти нет – отдал музею. В двух комнатах натянуты марлевые пологи над кроватями от комаров. И перед каждым большие портреты гениев Артюра Рембо и Шарля Бодлера. А в прихожей, конечно, во весь рост огромная фотография Велимира Хлебникова. Как бы только этот «лучший по профессии» подвижник не отдал свои комнаты Хлебникову под музей…
Если вы хотите помочь единственному в мире Музею Велимира Хлебникова, то можете перечислить деньги на счёт Астраханской картинной галереи и уведомить директора Музея Велимира Хлебникова Александра Александровича Мамаева о своём взносе «для Музея Хлебникова» и дате перечисления (с приложением копии платёжного документа).
Адрес: 414000, Астрахань, ул. Свердлова, 53, Музей Велимира Хлебникова. Телефон: (8-8512) 22-64-96. Электронный адрес: vmike@mail.ru для А.А. Мамаева.

Дважды после  этого моего тревожного обращения в печати к общественности о помощи погибающему Музею Хлебникова в моей родной Астрахани «SOS. Наперсник Председателя Земного Шара»,  я посещал этого «наперсника» –  Александра Мамаева, директора этого музея. И радовался, возрождению и мировому становлению Дома-музея Хлебникова. Первым на   SOS откликнулся скромным взносом замечательный певец Олег Погудин, вступились за сохранение музея Хлебникова зарубежные слависты хлебниковеды,  наконец,  и городские власти. 
Но мои недоброжелатели сумели замазать в интернете эту статью «Наперсник Председателя Земного Шара». Вот так замазана вся статья в интернете!


;; ; ;;;;;; ;;;;;;;;;;; ; ;;;;; ;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;.
; ;;; ;; ; ;;; ;;;;;, ;;;;;; ;;, ;;;;;;;;;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;, ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;?


;;;;-;;;;,
;;;;-;;;;!..
;;;;;;;;;
;;;;;;! ; ;;;;;;;;;;;, ;; ;;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;; ; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;; …
Поэтому вынужден ее повторить в моем Дневнике писателя.

Я приезжал в Астрахань, когда шел косметический ремонт музея. И старинный  друг отложил встречу со мной, потому что с коллегой по музею отправился в среднюю школу проводить ежемесячный курс лекций для младших школьникам о творчестве Велимира Хлебникова. Гонорар  от лекций шел, в качестве нагрузки сотрудников музея для пополнения средств  на  ремонт. Меня поразил  даже не  материальный взнос музея в смету ремонта. Как малыши могут понять «футуризм» Хлебникова!?.. 

Второй раз я навестил в Астрахани Александра Мамаева, когда заканчивался капитально ремонт Музея Хлебникова. Потому что появились  средства меценатов. Значит, не зря был опубликован  в тревожное для музея время мой очерк. Я подарил другу изданную  Московской городской организацией  Союза писателей России книгу «Николай Асеев» время – его стихами», в создании которой принимал участие. И спросил хлебниковеда: «Как получилось», что только Велимира Хлебникова называют «Председателем земного шара»?    Но и Николай Асеев и другие поэты были в ряду таких председателей. В моей книге говорилось об этом. В феврале 1916 года произошло исключительно важное для Хлебникова событие: основан «союз 317-ти», или, как поэт еще его называл, общество Председателей земного шара. «Мы зовем в страну, где говорят деревья, где научные союзы, похожие на волны, где весенние войска любви, где время цветет как черемуха и двигает как поршень, где зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски и как токарь обращается со своим завтра», говорилось в воззвании «Труба марсиан». Эта идея вызревала у Хлебникова давно, еще с первых собраний «Гилеи». Число 317 = 365 — 48 известно по формуле в «Учителе и ученике». Теперь оно стало числом Председателей земного шара. Общество, по мысли Хлебникова, должно было насчитывать 317 членов. Он решил  привлекать в общество лучших людей со всей планеты и таким образом воздействовать на все правительства всех государств. В третьем периодическом издание «Временника» опубликованы подписи 19 председателей Земного шара». Среди председателей  – члены  китайского посольства Тинь-Ю-Ли и Янь-Юй-Кай, молодой абиссинец Али-Серар, американцы — Крауфорд, Виллер и Девис, русские писатели Евреинов, Зданевич, Маяковский, Бурлюк, Кузмин, Каменский, Куфтин,  Брик, Пастернак, Асеев…
Но в своем очерке «Велимир Хлебников» поэт Николай Асеев дал провидческий ответ. «В свисающем с одного плеча плаще или накинутой враспашку солдатской шинели, длинноглазый, длинноногий, с чуть замедленными движениями, но всегда точный в них, никогда не ошибающийся в этих движениях, человек этот действительно владел миром. Он владел им в том смысле, что знал его от мельчайших пылинок до самых крупных явлений, знал вдоль и поперёк, снизу доверху, от древнейших времён до последних событий…
Образно и кратко, как стихи, дает картину жизни  Хлебникова  его соратник Николай  Асеев: «его перелёт с одного места на другое — из тогдашней России в тогдашнюю Персию, возвращение под Харьков в любимую им Красную Поляну. Стихи, дружба, просветлённый лоб, звание председателя земного шара, носимое человеком, одетым в два пеньковых мешка: один — сверху рубахи, другой — приспособленный под видимость брюк; “служба” в РОСТА, приезд в Москву в 1922 году из Энзели и Шахевара, и везде на пути этой сжигающей себя в полёте звезды — пучки света, лучи стихов и тончайшей прозы, так же просветляющей лоб читателя, как мысли, родившие их, просветляли лоб творца. И, наконец, смерть в глухой деревушке, смерть, подготовленная годами нужды и недоеданий, простуд и инфекций».

Мысль о музее Хлебникова (за одиннадцать лет до его фактического создания) подал хлебниковед и исследователь авангарда Александр Ефимович Парнис в своей заметке «Музей – певцу Волги» в астраханской газете «Волга» от 28 ноября 1982 года. В 1983 и 1985 гг. его поддержали в печати Владимир Радзишевский и Александр Марков.
Открытый 19 октября 1993 года, в сентябре 1995-го музей переживает своё второе рождение.
8 декабря 1994 года народный художник России, действительный член Российской академии, профессор Май Петрович Митурич (племянник Велимира Хлебникова) передал в дар музею личные вещи Велимира, именные экземпляры его литературных произведений, фамильную библиотеку, живопись и графику Веры Хлебниковой, сестры поэта, фамильные фотографии, документы, уникальную коллекцию предметов быта, мебель и посуду семьи поэта. Всего около тысячи экспонатов.
После обновления экспозиции фамильными реликвиями Хлебниковых о нём заговорили как об «уникальном очаге русской культуры». Он становится известен далеко за пределами Астрахани, а в дальнейшем получает «международную прописку».
Сейчас, после полного ремонта,  Дом-музей Велимира Хлебникова  уже своим видом предстает значительным храмом мировой культуры.  Но создать его было нелегко. Ведь все жизнь Велимира Хлебникова развивалась вопреки  любой  системе. А музей – это система, заранее продуманная и воплощенная в некотором построении с конкретно очерченными границами. Отправной точкой  для создания музея стала родословная поэта. Хлебниковы и спокон веков жили в Астрахани. Дом-музей расположен в бывшей квартире семьи Хлебниковых, снятой ими в доходном доме.

Дом-музей ¬ это не просто система. Но обжитое пространство, сохранившее ощущение присутствия  его жителей, это театр с продуманными мизансценами. Постижение экспозиции  музея равнозначно чтению книги, эпического произведения. Это конечно – драма, где отдельные надписи походят на ремарки, а хлебниковское слово вдохновляет на сотворчество. На важные  «реплики» стоит обратить внимание.
Все это богатство  выложено в подвижной панораме в современном качестве на сайте Интерента.
Зал 1. «Родословная Хлебниковых». Астрахань – родина предков поэта. Думные гласные, купцы, судовладельцы, Хлебниковы много сделали для процветания Астрахани, заслужили звание её потомственных почётных граждан. Отец поэта – Владимир Алексеевич Хлебников, учёный-орнитолог, был  первым директором в Советской России государственного заповедника в дельте Волги.
Зал 2. Гостиная,  «Семья», разнообразие интересов семьи Хлебниковых в их общем единстве. На стенде –  печатные труды В. А. Хлебникова, «Список птиц Астраханской губернии», Большая серебряная медаль за коллекцию птиц (800 экспонатов) на Казанской промышленной выставке 1890 года. Рядом – «Свидетельство Сестры Красного Креста» Е. Н. Вербицкой, матери поэта. Она была сестрой милосердия на русско-турецкой войне.

Зал 3. «Комната Веры». Вера Владимировна Хлебникова прошла  школу знаменитых художников: К. Ф. Юона в Москве, Я. Ф. Ционглинского в Санкт-Петербурге и Кес ван Донгена в Париже. Представлены 16 ее живописных полотен и 80 графических работ. Особое место в экспозиции отведено акварелям Веры к поэме Велимира Хлебникова «Лесная тоска».

Зал 4. «Комната Велимира». Это единственная комната в жизни поэта-странника. Побывав в ней в 1918 году, поэт Рюрик Ивнев вспоминал: «Здесь была какая-то особенная тишина, точно комната была вырвана из города и переброшена в безлюдную пустыню». Эта «особенная» (а ныне музейная) тишина охватывает каждого, кто входит в комнату поэта. В творческой лаборатории  поэта на стенах – копии его черновиков, в которых «свободно плавятся славянские слова» «звёздного языка», призванного объединить человечество, По словам Н. Н. Пунина, «Хлебников – это ствол века. Мы прорастали на нём ветвями». Время подтвердило эту высокую оценку.
Наиболее глубоко и полно творчество Велимира Хлебникова представлено в Комнате поэта-будетлянина, где в настоящий момент действует мультимедийный проект «Голод пространства, или Комната Велимира» (победитель конкурса «Меняющийся музей в меняющемся мире» Благотворительного фонда В. Потанина в 2013 г.). С помощью планшетных компьютеров, предоставляемых музеем, посетитель может самостоятельно совершать виртуальное «путешествие» в пространство творчества Хлебникова. В оформлении стен Комнаты использованы фрагменты рукописей и рисунков Велимира, графических работ Степана Ботиева, макеты обложек изданий «Доски судьбы» и «Зангези», пространственная графика П. Митурича. Именно здесь, в этой комнате, поэт создал ряд произведений: поэму «Хаджи-Тархан», статью «Астраханская Джиоконда», рассказ «Есир», повесть «Ка» и другие.
Зал 5. «Зал Велимира Хлебникова» – о его творчестве в истории мировой литературы. В «Уголке футуризма» –   его соратники: В. Маяковским, Д. Бурлюком, В. Каменским, А. Кручёных и другими. На стендах – прижизненные издания Велимира   Хлебникова, переводы его творений на английский, немецкий, французский, итальянский, голландский, японский, португальский, венгерский и другие языки. Особо выделены «Доски судьбы» (1922), где поэт провозглашает открытые им «законы времени».
Здесь – трёхгранные кубики Петра Митурича («звёздная азбука» Велимира Хлебникова). В центре зала – бронзовый бюст поэта работы В. Клыкова.
Нельзя не сказать о главном  – Хлебниковских чтениях Велимира Хлебникова, которые проходят в разных городах и странах. Далеко не каждому классику литературы такая честь.
Он стал поэтом всемирным поэтом. Почему?
 В 1985 году, в дни 100-летия со дня рождения Велимира Хлебникова о нем заговорили во всем мире – по-русски, по-чешски, по-английски, по-немецки,  по-фински, по-итальянски. В Астрахани, Москве, Ленинграде, Стокгольме, Амстердаме, Ювяськюля (Финляндия), Тару (Япония), Галле (Германия), Софии, Нью-Йорке, Лионе прошли международные  Хлебниковские чтения, научные конференции, сценически постановки, художественные выставки. Об этом вышли сборники научных трудов о поэте, переводы его стихов, монографии, диссертации. Творчество Велимира Хлебников оказалось в центре мирового внимания. И Хлебниковские чтения повторяются в мире и поныне.
И с первого дня основания (19 сентября 1993 г.) музей Хлебников вошел в контекст международной культуры. И даже на год раньше, уже на IV международные Хлебниковские чтения в Астрахани приехали выдающиеся хлебниковеды Виллем Вестстейн (Нидерланды) и Наталия Башмакова (Финляндия). Музея еще не было, но в ходе этих Чтений Виллем Вестстейн пригласил участников дать в журнал «Russian Literature»,  хлебниковский материал  «Письма Веры Хлебниковой». Так, с первых шагов своей деятельности, Музей Хлебникова получил Международную прописку.
«У русской литературы два полюса, – утверждал на других Чтениях  японский профессор Икуэу Камэяма, – Достоеский и Хлебников.  И географически тоже – там Санкт-Петербург, здесь – Астрахань».
На Хлебниковские  чтения в ИМЛМ американский хлебниковед, профессор Рональд Вроон  привез гарвардский трехтомник, амстердамский сборник, штутгартский  однотомник, книгу Ж.-К. Ланна и многое  другое.  Переводчик из Бразилии Марко Луккези подарил музею  вышедшую в Рио де Жанейро книгу «Стихи Хлебникова» в своем переводе. После посещение музея семейной пары из Франции Али и Пьера Фюальдес,  музей пополнился шестью  французскими  изданиями стихов и прозы Велимира Хлебникова.
У музея  появилась возможность обмена научной информацией с университетами Рима, Лос-Анжелеса, Праги, Йоэнсуу (Финляндия) и Олбани (США). В музей была передана солидная пачка статей, французского  хлебниковеда Жанна-Клода Ланна,  и др. А в ответ зарубежные коллеги, просили, и получали  информацию о музее Хлебникова. В результате зарубежной обмена материалами, переписки,   чтений, встреч с    хлебниковедами  разных стран,  музей значительно  расширяет свои международные связи, обогащает свой  фонд новыми зарубежными  материалами. Они внимательно изучаются, и переводятся на русский язык, По следам их изучения  идет оживленная переписка с авторами, в ходе которых возникают новые связи, пополняются фонды музея, растет  его популярность в России и за рубежом. Снискал спрос и интерес хлебниковедов и любителей словесности  литературная газета «Хлебниковская веранда», которая рассылается музеем по различным городам и странам.
«Из Рима до Астрахани долгая, долгая  дорога… – пишет в книге отзывов музея Паоло Буонкристиано. – Но стоило приехать и посмотреть, Здесь сохраняются настоящие сокровища. Рай для специалистов и исследователей всех стран. Спасибо!»

Зал 6. «Уход Велимира». В экспозиции зала (фактически – это анфилада) представлены копии рисунков Петра Митурича, запечатлевших последние часы жизни поэта («Последнее слово "да"», «Хлебников на смертном ложе», «Банька» (в которой скончался Велимир), «Похороны» и другие).

Глядя на них, не могу умолчать о мифе, связанном  с Троцким.
Пережив тяжелую зиму в Баку, Хлебников оказывается участником так называемого Иранского похода, когда во время инициированной Советской властью Гилянской революции в Иране высадился десант Каспийской флотилии. Этот поход преследовал две цели – возвращение угнанных белогвардейцами в Иран кораблей и попытку импортировать революцию в другие страны.
Велимир по протекции Рудольфа Абиха был зачислен на должность лектора политотдела персидской Красной армии. Вскоре Хлебников отправляется в Иран, называвшийся тогда Персией. Вот как он пишет об этом в письме:

«Храбро как лев пишу письмо.
Знамя Председателей Земного Шара всюду следует за мной, развевается сейчас в Персии. 13/IV я получил право выезда, 14/IV на «Курске» при тихой погоде, похожей на улыбку неба, обращенную ко всему человечеству, плыл на юг к синим берегам Персии».

Говорят, это было связано с заданием Троцкого.
Хлебников прошел весь поход на Тегеран со штабом предводителя «Иранской Красной Армии» Эсханулла-ханом. Поход из-за предательства завершился тяжелым поражением. Хлебникову с Доброковским, едва удалось спастись. Он собирается ехать в Астрахань, к родным, к теплу. Но ни денег, ни сил на столь дальнюю поездку нет. Велимир устал и болен. С горечью он констатирует: «Люди моей задачи часто умирают 37-ми лет, мне уже 37 лет». Муж любимой сестры Веры, Петр Митурич, предлагает поехать на некоторое время в Новгородскую губернию, в деревню Санталово, поправить здоровье, и к осени обещан бесплатный билет до Астрахани. Хлебников с радостью соглашается. Но в деревне внезапно сильно заболевает, у него отнимаются ноги.  Митурич с трудом находит подводу, чтобы отвезти его в больницу в деревне Крестцы, но местные врачи ничего поделать не могут. 28 июня 1922 года, помещенный в селе Санталово в баньку, скончался Велимир Хлебников. Митурич сделал портрет Хлебникова на смертном одре, с трудом нашел доски на гроб, который украсил надписью «Первый Председатель Земного Шара». Здесь миф:  Троцкий отправил поезд за телом Хлебникова, но поэта уже похоронили в деревне Ручьи, на погосте в левом углу. Позже тело поэта было перезахоронено в Москве, на Новодевичьем кладбище, рядом с прахом его матери, сестры Веры и ее мужа – Петра Митурича. В 1975 году на могиле было установлено необычное надгробие – «каменная баба» – память о месте его рождения, его истока.
 
 Далее в квартире – «Хлебниковская веранда» – самое творческое пространство музея, ставшее   во многом площадкой для реализации культурных проектов музея. Основная экспозиция музея – это базис для проектов интерпретации Хлебниковского творчества.
Зал 7. «Хлебниковская веранда». Это – зона отдыха и место проведения камерных поэтических вечеров. Здесь  встречаются поэты, музыканты, художники – творяне.
Веранда является и местом проведения временных выставок, авторских презентаций, литературных студий, мастер-классов, «словотворческих игр», музейных занятий для детей, международных и региональных творческих конкурсов, реализации молодёжных арт-проектов. Кстати, о знакомстве школьников с поэтом Велимиром Хлебниковом.
«Нужно ли начинать рассказ с детства?..» – размышлял поэт. Да, рассказ нужно начинать именно с детства. И в музее рады самым маленьким нашим посетителям! Ведь их первое знакомство с музеем может стать настоящим чудом на «Веранде сказок» (от 3-х лет).

Залы  8 и 9. В «Зале живописи Веры Хлебниковой», экспонируются лучшие работы художницы: «Русалки» (1920), «Старое и молодое» (1923), «Путь художника» (1923). Удивляет необычностью и простотой одновременно  картина «Ход сельди» (1931). Это пятиметровое панно выполнено в Москве, по заказу Рыбного отдела Политехнического музея. «Великолепное панно всё сплошь заполнено косяком идущей сельди. Как часто у Веры Хлебниковой, в нём использована монохромная, играющая множеством тонких оттенков серо-стальная цветовая гамма». (М.А. Чегодаева).
 В зал графики Веры Хлебниковой представлены ее  графические работы: «Дед, бабушка и внук» (1927), «Эскиз портрета матери Гоголя» (1930), «Автопортрет» (1935), «Пальто на вешалке» (1937) и др. А также – иллюстрации к поэме Э. Багрицкого «Дума про Опанаса» (1935).
 
 Зал 10.  В «Зал графики Петра Митурича», муж Веры Хлебниковой – художника, теоретика искусства, изобретателя, поклонника творчества Велимира беспредметные графические элементы, «пространственная графика», инсталляции  соседствуют с натуралистическими работами (портреты, пейзажи): цикл «По Волге» (1946), «Портрет Велимира Хлебникова» (с оленьими рогами) (1955). Забавляет его  «словарь» из 200 кубиков («звёздная азбука» Велимира)
 
А зал 11 называется «Верандой Мая Митурича». Май Митурич (1925–2008) – народный художник России, сын Веры Хлебниковой и Петра Митурича, он  был удостоен золотой медали Российской Академии художеств за юбилейную выставку в Москве, получил международное признание как график и иллюстратор около сотни  книг, отмеченных дипломами выставок в Лейпциге и Братиславе,  награждён орденом Восходящего Солнца (Япония).
 
  Зал 12. «Зал графики Степана Ботиева». Степан Ботиев, калмыцкий скульптор и художник. В 1995 году был удостоен серебряной медали Российской Академии художеств за памятник Велимиру Хлебникову в Малых Дербетах (Калмыкия).  Памятник высотой 3 м из бронзы создаёт впечатление идущего по степи странника и скитальца духа.
В музее представлены макеты этого памятника, а действует выставка графики художник «Хлебниково поле» (на постоянной основе).
 
Зал 13. «Музейная библиотека», богатейшая библиотека, куда поступают запросы на «хлебниковские материалы» из других городов России и зарубежья. Здесь представлены работы корифеев отечественного хлебниковедения и книги со всех уголков мира – Франции, Нидерландов, Бразилии, Италии, США. Музейная библиотека включает в себя произведения Велимира Хлебникова на русском и иностранных языках, литературу о поэте, а также подборку книг по авангардному искусству и футуризму. Надо отметить, что популярность искусства авангарда в мире в немалой степени способствует и долговременному мировому значению творчества Велимира Хлебникова.
Кроме того, в музее издаются независимая литературная газета «Хлебниковская веранда», книги о Велимире и Вере Хлебниковых.
У музея высокий научный рейтинг: его материалы опубликованы в изданиях ИМЛИ (Москва), Русского музея (СПб), университетов Амстердама, Лиона, Флоренции, Сан-Паулу, Бристоля. С этими материалами также можно познакомиться в музейной библиотеке.
В интернете на сайте www.domvelimira.ru  можно теперь увидеть эту панораму уникальной «хлебниковской коллекции» в экспозиции, научный центр с библиотекой о поэте и его творчестве на русском и иностранных языках, выставки современного искусства, арт-площадку для реализации творческих инициатив.
Нет, забвение гению не грозит. «Сеятелем очей» жизни и творчества стал музей Велимира Хлебникова, открытый всему миру.

28 июня 2017 г.
















ПОРИСТАЯ СЛОВЕСНОСТЬ

Дала мне Надежда Середина почитать свою книжку  «Планета Воронеж» в 2019 году. В главе «Возвращение из космоса»  читаю:
«И вдруг голос:
– С успешным приземлением, космонавт Филипченко!
Не ответил, словно во сне.
– Сегодня  8  декабря. Как погода на Земле? Нравится?
– Метель! Холодно, – ответил, вспоминая. – А я люблю время, когда цветет серебристая ель. А в иллюминаторе – другое: там шум, там искры с кулак, там прохождение через огонь».
Какая-то пористая словесность. Читаешь и добавляешь пропущенные слова, а иногда и строчки.
Что-то напоминает особенности стиля приключенческого романа «Улисс» Джеймса Джойса. Правда, там еще труднее дописывать за автора.
И я вспомнил, как участвовал в притонении на Волге. Я тащил  у воды по берегу  пятничный кол от сети. Ячейки в сети довольно крупные. А на   судне сидела команда рыбаков, стягивала сеть, полную рыбы,  медленно к берегу. Мелкая рыба, мальки, белой пеной вылетала из пор ячеистой мотни  на свободу волн, и сеть потихоньку хирела от оставшейся средней рыбы. А когда вдруг в сети забурлила крупная белуга,  пытаясь прорваться на волю, рыбаки деревянными колотушками стали бить ее по огромной голове, пока не приглушили. Вытянули невод, рыбы мало, а в центре сонная  царица – белуга. Я, скользя по судакам и сомам, подкрался к  ней, тронуть острую морду. Она как вспрыгнет – я духом и выскочил из невода под гогот мужиков.
Ради этой царь-рыбы  и было притонение.
В  этом рассказе, рыба – это слова фабулы. А белуга – идея произведения, которая бывает редко в нынешней прозе.  А уж заставить читателя  дописывать за автора, додумывать – сейчас очень трудно. Но зато становишься творцом-соавтором.
«Пришло ощущение другое, – продолжает космонавт. –  Стал агностиком, поменял мировоззрение. Высший разум есть. Из хаоса как  возникнет гармония? Чудо! А ведь у каждой планеты своя орбита. Даже у планеты Воронеж, всего восемь километров в диаметре, но и у этой крохи есть своя орбита.  Эта планета 169 миллионов  километров от Земли. Номер 4519. Открыл Николай Черныхов из Крымской обсерватории в 1976 году. 18 декабря по астрономическому паспорту ей день рождения». Сразу разговорился автор. Но все равно языком,  похожим чем-то на полуустав,  открывший для русской культуры эпоху книгопечатания. Да, неслучайно автор – член ПЕН клуба. Только по виду – не верится. Не все, видать,  ПЕНы – ВИПперсоны в нашей литературе.
Журнал «Юность» согласился такую прозу напечатать, Да не судьба – замечательный,  молодой еще, главный редактор Валерий Дударев внезапно  умер.
А в повести – редкая идея: даже у такой маленькой планеты есть своя орбита. А достигнешь  –  переменит мировоззрение.









































СВЯТКИ  ГЛАДКИ

Это было в моей юности. На праздник Рождества я остался в Москве совсем один. Жена уехала с маленьким сыном в Киев  к родителям. Я  попрощался с ними на вокзале, помахал им на дорожку, пока поезд не скрылся в туманном далеке. Кстати, почему люди сколько веков машут руками  пассажирам, иногда с плачем, на вокзале. Из истории узнал, что раньше провожали в дорогу, с тревогой, потому что на пути были разбойники. Даже некоторые русские люди перед долгой дорогой соборовались, чтобы не пришлось без покаяния помирать  от разбойников.  А машут почему?.. Отбиваются от беды?
 И, собравшись домой с вокзала, уже затемно, вдруг  вспомнил, что ключи от  квартиры я оставил дома, а дверь запирала перед дорогой жена своими ключами. В квартиру не попадешь. Редакция журнала  давно закрыта. Из всех телефонов у меня в голове остался только свой номер и  номер давнего друга Сергея Станиславовича.  Куплю бутылку вина и пойду  к нему на праздник. Правда, он православных праздников не признает.
 – Боря, я тебе сочувствую, но Сергея нет дома. Загулял, –  сказала Люся,  жена друга. – А без него я тебя в квартиру не пущу, извини. Он такой ревнивец. Еще с гульбы – и побьет.
Отказ меня обескуражил.  Есть у меня знакомая, Таня, в подмосковном городке, но я не знаю ее телефона. Тужился, тужился вспомнить, бесполезно. И решил запоминать телефоны на мелодию подходящей песни. Потом так и сделал: «Пять Сот шейсят ДВА, тридцать ДВА восемнадцать», – запомнил навсегда, хоть Таня  давно там не живет.
На вокзале ночевать боязно.  Что делать? А завтра  – ломать слуховое окно над дверью?
Однажды мама ночевала у нашей дальней-дальней родственницы одну ночь, на полу. Пойду к этой старой учительнице  Вере Яковлевне. Что-нибудь куплю к чаю.  Надо бы позвонить, да номер телефона не знаю. Она жила в большом старинном доме около Ленинской библиотеки. Тоже придётся спать на полу. Это  –  страстотерпица. После войны приехала из узбекской эвакуации в родную Москву, а квартира ее уже занята. Оставшиеся в живых соседи по коммуналке ее пожалели её,  и упросили начальство  отделить ей часть их общего коридора с высокими потолками, перед одним окном, дверью.  Там уместился небольшой топчанчик, стол и  стул. И в этой столичной камере учительница  прожила почти пятьдесят лет.  Да еще  копила с пенсии по рублю, чтобы съездить в Минеральные воды полечить больные ноги. 
Конечно, она пустила меня переночевать  в своей квартире, и постелила на полу рядом с топчаном. Пожалела, что я попал на такой невеселый праздник. Но попросила громко не говорить, чтобы не тревожить соседей по квартире.
И не пустила в общую ванну помыть голову.
– Давай, Боречка, устроим сухую баню, – улыбнулась она. – Я научилась.
Она смазала мне густые волосы каким-то гелем, а потом долго расчесывала мою шевелюру, давая мне, как журналисту, интервью  о своей интересной жизни в центре Москвы. На интервью я сам ее надоумил, потому что даже радио у нее не было. Мы попили прекрасный чай с тортом, который я принес на Рождество. После крепкого сна на полу,  я перед иконой Казанской Божьей Матери  «славил»: «Рождество твое, Христе боже наш…».  И это слово «славить» воспринимал  не как прославление  ради поощрения, а как призыв обратиться к небу, где «Ангелы поют».
А  днем, я пытался «прорубить окно» в свою Европу. Доска проема  над запертой дверью было тверже самой двери. Соседи дали мне зубило, молоток, стремянку  и много советов. Подсадили меня в прорубленное отверстие. И, весь оцарапанный и мокрый, я вернулся в утробу квартиры вниз головой.
Сразу схватил забытые ключи  и положил их в карман теплой куртки. Заделал слуховое окно, и принял горячий душ.
В революцию, когда освободилась одна комната в этой коммунальной квартире, соседи хлопотали, чтобы ее отдали  Вере Яковлевне: она натерпелась!
Я приходил к ней в большую комнату с сыном. Мой Андрей распластался  на полу, раскинул руки и  воскликнул:
¬–  Вот как просторно!
А я до сих пор чувствую материнское  касание  расчески Веры  Яковлевны к моим волосам. И вспоминаю, как она, в восемьдесят лет,   после каждого падения на улице, говорила  мне по телефону:
– Боречка, я встаю с земли и шепчу: «Хоть бы годочек еще пожить!»
6 января 2020

ЗА ТУЧЕЙ – СОЛНЦЕ


Я помню, прощание с писателем Валентином Распутиным состоялось в огромном Храме Христа Спасителя. Очереди в храм не было. Я с крыльца заметил, что у ворот уже уезжает Валерий Ганичев. Стоя у своей машины, он увидел меня, помахал мне рукой и уехал. В полупустом храме было десятка два незнакомых мне писателей. Гроб с покойником стоял посредине большого предела, и выглядел каким-то маленьким и до обидного одиноким. А где же писатели, где читатели замечательных книг Валентина Распутина? Писали же, что известность Валентину Распутину принесли как его рассказы «Уроки французского», «Василий и Василиса», «Век живи – век люби», повести «Деньги для Марии», «Последний срок», «Живи и помни», «Прощание с Матерой», «Пожар», так и публицистика. Только за последнее десятилетие писатель награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени, стал лауреатом международной литературной премии «Москва – Пене», премии Солженицына, премии «России Верные Сыны», премии Президента РФ, премии «Лучший зарубежный писатель XXI века в Китае». В Китае, там много читателей? Премии, премии, премии… звучали эти слова перед гробом любимого моего писателя у меня в голове, как на завершении отпевания усопшего: «Вечная память! Ве-чная па-мять! Ве-чна-я па-мять!»…
И я вспомнил недавний телефильм, как Валентин Распутин объезжал погибающие селенья по Сибири, и приговоренный к переездам народ с жалобами на судьбу и с мольбами о помощи, с рыданьями прощался с родными местами, а по сути, прощался и со своим писателем правдолюбцем Валентином Распутиным, который прощался с бедными людьми, а, фактически, с жизнью. Вот они все, со своими слезами и воплями, стоят сейчас у его гроба. Светлая ему память и Царствие Небесное.
Я знал о Распутине и то, чего он сам мог уже забыть. В редакции иркутской газеты коллега заносчиво попросил его:
– Кинь мне воды!
И Распутин «кинул» в другой конец комнаты – раздался взрыв разбитого графина с водой. Это знаменательный поступок. Русский характер. Рассказала мне это бывшая иркутянка Илющенко, которая давно переехала в Москву и работала, как и я, в «Молодой гвардии».
Особенности своего русского характера я сверял по распутинскому очерку, и убедился, что я такой же русский, как и он.
 
Я несколько раз имел счастье обратиться по творческим вопросам к Валентину Распутину. Один раз заочно. Его страсти господни в романе «Прощание с Матерой» я переживал вместе с жителями Быковых Хуторов, где работал заведующим «Сберегательной кассой» мой отец. Быково перемещали в другое место, но заливала их та же зацветшая вода того же безжалостного времени у меня на глазах. А давно жившего с другой семьей отца я видел всего три раза в жизни.
Продолжая борьбу за издание моей исторической хроники в стихах «Степан Разин», я получал везде отпор, вплоть до ненависти рецензента-вышибалы, который мне написал, что мне лучше было бы не родиться, чем писать такую бездарную чепуху. И вот с отчаяния я послал писателю Валентину Распутину свою историческую хронику в стихах «Степан Разин». Он вернул мне ее с письмом, о том, что, как прозаик, не берется судить о моих поэтических достоинствах, но произведение прочитал с интересом.
Осмелев от одобрения, я при выполнении контрольного задания на втором курсе сценарного факультета ВГИКа, обратился к Валентину Распутину с просьбой разрешить мне написать сценарий экранизации его рассказа «Деньги для Марии». Мне казалось, что в рассказе мало сведений о Марии, с какой стати ей помогать. И предложил Распутину добавить главной героине биографию из рассказа «Василий и Василиса». Мастер ответил, почему это делать нельзя. Он сам займется экранизацией своих рассказов. По крайней мере, пьеса «Деньги для Марии» во МХАТе Татьяны Дорониной позже была поставлена.
 
Всё равно Валентин Распутин стал теперь моим писателем. Я был его единомышленником.
При защите диплома на сценарном факультете ВГИКа, я читал свой сценарий «Доброе имя». Хорошего не ожидал. Потому что мой мастер Вадим Семенович Юнаковский, доктор искусствоведения, профессор год назад умер. Он так уважительно ко мне относился, я даже помогал ему в издании его книги учебника для сценаристов. А новый руководитель – сценариста меня невзлюбила, за то, что я назвал тщеславие двигателем творческого прогресса. И выдала мне тайну, что Юнаковский на моей рукописи «Степан Разин» написал: «Надо принять. Очень талантливый автор». Так я узнал, почему без блата и подготовки я попал в замечательный Всесоюзный государственный институт кинематографии.
– А я вас могу не допустить до защиты диплома, – пригрозила она, – вы не можете доработать свой сценарий.
Потом смилостивилась, и отдала на рецензию мою дипломную работу своему редактору с киностудии имени М. Горького, с просьбой поставить мне хоть «тройку». А второй рецензент – вообще обвал, он возглавлял Высшие сценарные курсы. Вот как раз он во время моей защиты вдруг сказал моей недоброжелательнице громко вслух:
– Посмотрите, он не только сценарием, но даже лицом похож на Валентина Распутина.
 
Пятерку поставила и её редактор, и даже пыталась пробить мой сценарий для постановки на киностудии имени М. Горького.
Все, что удалось сделать возмущенному моему вредному руководителю, это добиться понизить общую оценку до четверки. Поди, убеждала, что мой сценарий написала она сама за меня.
Несколько раз я дарил свои книги Валентину Распутину на различных литературных вечерах в Союзе писателей СССР. Но знакомства так и не состоялось. Запомнилось только два эпизода.
Свой сборник стихотворений, изданный по программе Московского отделения Союза писателей России, «Поле любви» я положил в перерыве заседания на стол президиума перед стулом Валентина Распутина, и проследил, как он прочитал мой автограф и забрал себе эту книгу. Потому что там я назвал его «верховодцем» писателей-современников. Для меня это слово было связано с моим очерком об Андрее Ивановиче Тургеневе, гениальном, рано ушедшем поэте, руководителе литературного кружка эпохи Екатерины Великой. В этом кружке был еще молодой Василий Жуковский. Он назвал Андрея Тургенева «моим верховодцем». И в посвященной ему элегии написал о нем «Душа, не воспылав, свой пламень угасила». Так я и назвал свой очерк об этом вундеркинде, которого многие писатели, даже Пушкин потом цитировали. Например, начало его речи на заседании литературного кружка «Слово о Русской литературе», которую он начал словами: «А есть ли у нас русская литература?», повторил Виссарион Григорьевич Белинский. И эти слова в литературных кругах стали нарицательными.
 
А второй раз я в коридоре Дома литераторов, встретив на лестнице Валентина Распутина, хотел ему подарить свою новую книгу с драмой в стихах «Император Иван».
– В точности такую книгу мне сегодня уже дали, – улыбнулся мне Валентин Распутин.
Я понял, что дал ее мой издатель.
А действительно, Валентин Распутин был для многих российских писателей «верховодцем».
Когда я работал ответственным секретарем, хотел, чтобы среди эпатажных новаций прозвучало в журнале «Юность» совестливое слово истинного писателя – Валентина Распутина, и уговаривал его биографа, моего друга Николая  Котенко помочь мне связаться с Валентином Распутиным. А Котенко не успел помочь – умер. Но я всё же добился, что интервью с Распутиным было заказано и напечатано в журнале «Юность».
 Были у него враги? Были. И били. Однажды избили до полусмерти, якобы бандиты. Но оставили на покаяние. Били не только политизированные бандиты, но и братья по перу.
Студентом Валентин Распутин жил в общежитии с двумя будущими писателями. Один из них стал уважаемым критиком. Он все время мне рассказывал о замкнутости Распутина, о том, что он, будучи уже писателем, ни разу не помог соседу по общежитию, думал только о себе. Конечно, критика мучила и зависть, и, может, личная обида.
 
Другой критик-чернушник мне признался, что написал и опубликовал разгромную рецензию на повесть Валентина Распутина «Живи и помни». Повесть заканчивается трагической смертью Настёны и ее ребенка. Она устала жить тайной жизнью – жизнью вдали от всего живого. Она долго скрывала связь с мужем-дезертиром, сбежавшим во время войны из госпиталя, и не предавала его, и сама от отчаяния утопилась. «Как такой порядочный и верующий человек, как Распутин, – возмущался критик, – смог погубить беременную женщину и оправдывать ее преступление по отношению к себе и будущему ребенку? Даже фашисты не убивали беременных женщин. А о патриотизме автора вообще приходится молчать». Думаю, что критик забыл о сталинских репрессиях, особенно жутких в период войны. Вспомнились и похожие нападки на белорусского писателя Василя Быкова.
А эти разговоры критиков против Валентина Распутина случились в момент развала нашей Империи.
Незадолго до краха Валентин Григорьевич Распутин за большие заслуги в развитии советской литературы, плодотворную общественную деятельность и в связи с пятидесятилетием со дня рождения был удостоен звания Героя Социалистического Труда (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 марта 1987, орден Ленина и золотая медаль «Серп и Молот»).
И один из злопыхателей мне шепнул, что Распутин в отчаянии воспринимает весь хаос в стране, взял и Звезду Героя нацепил на хвост своей собаке. Есть такое русское выражение: «Собаке под хвост». Я вспомнил о взорвавшемся графине с водой, но все равно не верил этой сплетне.
Но случилось в его судьбе событие невероятное: «хождение во власть». Он надел черный костюм и в 1990–1991 годах стал членом Президентского совета СССР при Михаиле Сергеевиче Горбачёве.
Я переживал, конечно, когда он доверчиво пошел в советники Горбачеву. Это же под хор злопыхателей. Причем, прельстились помочь государственному делу поначалу и Василий Белов, и Давид Кугультинов. И плевались, наевшись дерьма. А Распутин долго публично каялся, с трибуны Дома Литераторов. Мы думали, о предназначении писателя, говорил он. – Стал известным, заметным – послужи-ка для дела мирского, будь ходатаем за правду. Но, оказалось, что политика делалась там не списочными, а тайными советниками. Писатель считал работу в совете безрезультативной и сожалел о согласии в нём участвовать.
 
Могу добавить, как в свое время обманулся Александр Блок в начале Великой Октябрьской социалистической революции. «Мир и братство народов – вот знак, под которым проходит русская революция, – писал, поддавшись энтузиазму тех лет, Александр Блок. – Вот о чем ревёт её поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать…».
А натерпевшись хаоса дикой капиталистической действительности в стране, Распутин уже по другому ценил советское прошлое, о чем я писал в опубликованной своей рецензии «Солнце над Россией отменить нельзя» на книгу Виктора Кожемяко «Валентин Распутин. Боль душа». М., Алгоритм, Серия «Память», 2007. Эту книгу и пытался написать биограф Валентина Распутина упомянутый мой друг Николай Котенко, и даже шел разговор о моей помощи ему в создании книги о биографии Валентина Распутина. И я рад, что Виктор Кожемяко продолжил дело моего друга и написал эту книгу.
 «Десять лет, с небольшими перерывами, вели мы эти беседы, – пишет в предисловии к этой книге Валентин Распутин. – …это десятилетие по насыщенности и трагичности событий вместило в себя столько, что хватило бы на целый век… Есть ли польза от наших бесед, не мимо ли они ушей и душ, не впустую ли? Мы не обольщаемся большими результатами, вероятно, они меньше, чем хотелось бы, но и они будут кстати в той сумме, из которой должно складываться усиление России».
Эта книга – итог размышлений над судьбой Родины в самые нелегкие для неё времена.
Вместе с другими художниками слова, такими как Ф. Абрамов, С. Залыгин, В. Белов, В. Распутин поставил перед обществом ряд трудных вопросов, связанных с духовным миром современника, с его отношением к людям, к своему роду и стране, к труду и природе, к нравственным ценностям. Он пишет: «Любовь к Родине – то же, что чувство к матери, вечная благодарность ей и вечная тяга к самому близкому существу на свете... Человек в Родине – словно в огромной семейной раме, где предки взыскуют за жизнь и поступки потомков и где крупно начертаны заповеди рода». А у нас это крестьянские заповеди, да Нагорная проповедь.
Уважаемый мной писатель Юрий Бондарев, уже за то, что посмел отказаться от правительственной награды, назвал приближающуюся перестройку «вторым Сталинградом». Смело! А Валентин Распутин написал повесть «Пожар», выразив в ней образно тревогу перед надвигающейся бедой. Это уже героический труд, удостоенный Государственной премии. Надо сказать, что никто не выдвигал Распутина на эту Государственную премию, его выдвинул сам Президент.
 
По убеждению Валентина Распутина, всю жизнь он писал «любовь к России», и даже когда размышлял о сути национального предназначения, о пути реализации национальной идеи в многонациональной России. В.Г. Распутин свято чтил первейший нравственный завет отечественной классической литературы: «Она и велика была двумя главными качествами – художественностью и сострадательностью, из второй, чувственной ее стороны полнилась и первая, профессиональная». Но не может быть литература высоко профессиональной без веры в высшее начало всего сущего. О судьбе нравственной опоры русского народа, православии, в свое время, Збигнев Бжезинский заявил без околичностей: теперь, после уничтожения коммунизма в России, главная задача состоит в том, чтобы уничтожить здесь Православие. Верил ли Валентин Распутин в победу правого дела, торжество Солнца Правды? Конечно, верил.
Кто знает, не будь протестующего труда Распутина по защите чистоты Байкала, президент Владимир Путин не заставил бы олигархов отодвинуть экологически опасную магистральную трубу подальше от его священного берега. Чистота этой воды – свята.
 
Сколько в книге о нем боли в справедливых ответах писателя на самые трудные вопросы его народа! О расстреле российского парламента. Какая может быть победа в войне с собственным народом? – спрашивал он. Прощаясь с жителями переселяемых сибирских деревень, он сокрушался так же тяжело и о брошенной на произвол судьбы культуры Сибири. А ведь она прирастала декабристами и репрессированными вольнодумцами. По его мнению, самая долгая и беспристрастная память даже не у истории, а у культуры. Он со страданием говорит о том, насколько изменился за последние годы характер нашего человека в условиях чуждых нам «реформ».
Особенно, в разговоре с Виктором Кожемяко, Валентин Распутин отвергает современных западных историков, которые пишут о проявлениях «русского фашизма» в России.
– Хоть что-нибудь в истории нашей, – спрашивает он своего собеседника, – в характере нашего народа, сверхтерпеливого, сверхжертвенного и сверх, в убыток себе, расположенного к другим народам, дает повод для обвинения его в фашизме?
 
А в моем сознании остались и другие легенды. В Ленинграде послевоенный подросток Иосиф Бродский был участником фашистского кружка. По возрасту его не арестовали, но вспомнили эту вину, когда его неправедно судили за тунеядство. Но опять это сарафанное радио. Всё равно дико помнить, что избалованные дети руководителей города в Сибири состояли в фашистском кружке, носили эсесовскую форму, пока их не разоблачили. Какая-то дикость? Но это нашей державы ветераны ходят парадами в Прибалтике и в Украине в фашистской форме.
 
В книге Кожемяко этого нет. И в душе нашего народа палаческий фашизм отвергается.
Нам достаточно и других нахлынувших пороков. Пьянство, наркомания, проституция, воровство, грабеж, повальное торгашество, убиение культуры и школы, чужебесие, – всё это мраки новизны. Но Распутин по-прежнему верит, что за тучами – солнце. Что Солнце над Россией отменить нельзя. Как заклинание, в конце своего пути, Валентин Распутин утверждал при прощании со своими сибиряками: «Я верю – мы останемся самостоятельной страной, независимой, живущей своими порядками, которым тыща лет. Однако легкой жизни у России не будет никогда».

2017 г.

ПЕРВЫЙ СРЕДИ РАВНЫХ


Философ в стихах, истый рыцарь в журналистике, мудрый нищий в быту – писатель Виктор Сергеевич Липатов родился 26 августа 1935 г. в рабочем поселке 3уевка Харцызского района Донецкой области. Отец его работал шахтером, мать – преподавателем. В годы Великой Отечественной войны находился на территории, которую занимали немцы и румыны. Поэтому до конца жизни его не покидало ощущение войны и готовность к сражению, что запечатлено в его стихах и поэмах. Он окончил среднюю школу в г. Вознесенске Николаевской области. Окончил Московский историко-архивный институт. Служил в рядах Советской Армии. Был членом партии. Работал секретарем Подольского горкома комсомола Московской области, где и «прикипел» душой к комсомольской и молодежной жизни. Поэтому неслучайно стал заместителем главного редактора газеты «Московский комсомолец». Почти двадцать лет был членом редколлегии «Комсомольской правды». А с 1986 г. стал работать в журнале «Юность», сначала заместителем главного редактора, а с 1992 г. – главным редактором этого журнала.
Думая о других, Виктор Липатов забывал о себе – только в 1997 г. он  вступил в Союз писателей. Я буквально привел его в Дом Ростовых  и, по поручению Секретариата, вручил ему  билет члена Союза писателей, потому что он давно уже стал писателем.
Виктор Липатов помогал начинающим поэтам, прозаикам, очеркистам найти свой путь в большую литературу, публикуя их лучшие произведения, и путь не только в литературу, но и в активную жизнь. Он подружился со мной, когда я сумел подготовить к изданию в «Молодой гвардии» его книгу о комсомольцах нашего времени. В благодарность за это он приводил меня  к друзьям в разные литературные редакции столицы, и старался публиковать там мои стихи.
Так было в редакции «Московского комсомольца», где он сначала работал  заместителем главного редактора. Там были мои подборки  стихов в знаменитой рубрике «Книга в газете».
Однажды он позвонил мне и предложил встретиться с главным редактором журнала «Юность», поэтом Андреем Дмитриевичем Дементьевым, объяснив тем, что я стал писать же другие стихи. Я и сам тогда менял свой голос по велению сердца.  Но после разговора  с главным редактором «Юности» пришлось признать, что кастинг я не прошел. И все же, когда коллектив редакции журнала, на очередном собрании, выбрал главным редактором не Андрея Дементьева, а Виктора Липатова, меня приняли в редакцию «Юности» заведующим отделом культуры. Но признали это не все. Пришлось отстаивать должность интересной работой, чем я и занимался всю жизнь в любом коллективе. У меня один покровитель,  – герой моей исторической драмы в стихах «Степан Разин».  Когда же Виктор Липатов решил доверить мне должность ответственного секретаря журнала, а другие были против, Липатов  сказал: «Зато другие  не могут писать драмы в стихах». В это время я заканчивал историческую хронику в стихах «Император Иван», за которую награжден литературной премией журнала «Юность» имени Владимира Максимова (2005 г.). Его черта характера – делать добрые дела человеку за его тоже доброе дело ему.
Когда заведующий редакцией комсомольской литературы Давиденко вздумал уволить меня за очередной отпуск для сессии во ВГИКе, Липатов предложил другу из ЦК ВЛКСМ мою помощь в создании новой комсомольской книги. И ЦК ВЛКСМ поставила ее в план изданий. Так я был спасен от беззаконного произвола своего начальника.
Липатов сам был великолепным поэтом, стихотворные сборники которого находили отклик у читателей и по праву отмечены литературными премиями. Он был тонким художественным критиком, автором знаменитой книги «Краски времени», родившейся из рубрики «Комсомольской правды» – «Этюды о художниках». (Мне удалось уговорить его повторить эту книгу через двадцать лет в 16-страничном подписном приложении к журналу «Юность»). На его счету также книги о художниках  – «Цвет, свет, жизнь», «Утро моего человека».
Виктор Липатов много лет работал над собранием ярких запоминающихся жизнеописаний. Его эссе о знаменитых и современных художниках можно назвать стихами в прозе, до того они написаны темпераментно, красочно, зримо. Как выразился он сам в эссе об одном из художников, «для полного оживления людям, изображенным на портретах, недоставало только дыхания». В его книгах о художниках главный герой – мастер изобразительного искусства, его насыщенная творческими исканиями жизнь и судьба. Талант, мировоззрение, характер – вот три ипостаси, которые интересовали автора эссе. Около пятисот портретов художников, русских и зарубежных, разных эпох вышло из-под его пера. Целой плеяде талантливых молодых художников он дал путевку в жизнь. Художников он любил особенно плодотворно, как Вазари. И этот «художнический» стиль наложил свой отпечаток на журнал «Юность» времен Липатова, сделав этот журнал по-своему неповторимым вновь, после «Юности» при главных редакторах – Борисе Полевом, Валентине Катаеве и Андрее Дементьеве.
И опять, как оду, живописал он  их творчество в своем журнале.
«Юность», по определению, всегда молода, потому и не коснеет, и борется, и развивается, и верит в успех. Журнал «Юность», не смотря на все трудности, – всегда в авангарде творческой мысли, потому что талантлив, трудолюбив и бесконечно верит в неисчерпаемые творческие силы народа. «Юность» – журнал надежд, доказанной романтики, парадоксального оптимизма, правды не лукавящего таланта. «Юность» – колыбель молодых писателей ... ».
Я был редактором еще другой  молодогвардейских книг Виктора Липатова, в которой яркая публицистика сочеталась со стихами. Тогда он не признавался в поэтическом авторстве, приписав свои  стихи лирическому герою – комсомольскому вожаку. Но со временем Виктор Липатов стал известным московским поэтом и эссеистом, лауреатом премий Ленинского комсомола и имени Николая Островского. После перестройки обнародовал замечательные сборники своих стихов и поэм – «Поступь легионера», «Восьмисвечник», «Свет в ладонях», «К вершинам».
Особо отмечен прекрасный поэтический сборник Виктора Липатова с названием – «Тайна сдержанного сердца». Поэзию Виктора Липатова можно назвать исповедальной, и в то же время – поэзией фантастического реализма. «Поэзия Виктора Липатова событийна тем, что она случается, – писал литературовед Вячеслав Недошивин. –  Когда мы говорим «талантливый поэт», то подозреваем бесспорность его поэтического дарования. На нас надвигается стихия творческого бытия; мы понимаем, что это не только мастер слова, но человек, проживший и прочувствовавший каждое свое стихотворение. Более того, это тот интеллектуальный заряд, который предполагает глубокое знание творческого наследия и творчества современников ... ».
Виктор Липатов, предложил мне написать рекомендацию в Союз писателей  этому своему другу, Вячеславу Недошивину. Еще неизвестно, кто кому оказал такую честь.
В беседе с критиком Александром Надеждиным в очередной поэтической книге «Следы горят» (2005) Виктор Липатов поведал о космизме  своего поэтического творчества.
«Я думаю, что все это – война, стихия орды, природа – соединены общим ощущением космоса, который в той или иной форме налетает на землю, и ты чувствуешь в себе дикую силу. Мы навсегда остаемся пещерными людьми, какими бы марками компьютеров мы бы не обставлялись. Помните у Блока: «Да, скифы мы ... » Мы вылеплены из космической пыли, несем в себе заряды космоса.  Космическая пыль – это и есть  вечная жизнь землянина, понял  я.  Отсюда и желание странствий, и стремление к уединению, даже монашеству. Отсюда понимание человеческого братства. И призыв, брошенный Киплингом: «Мы одной крови» – нет-нет, да и взыграет...», – так он открывал свою тайну, с удовольствием затягиваясь запрещенной ему врачами  сигаретой, которую я  не мог ни дать при встрече. Запрещенную, потому что он  еще раньше, в «Московском комсомольце», курил по две пачки сигарет в день.
От кризиса в стране  бывший журнал «Юность» – миллионного тиража чуть не испустил дух, похудел до тонкой школьной тетрадки. Но Перестройку пережил вместе с нашей страной. И стал развиваться, почуяв волю.
Из-за трудностей в семье, Виктор Липатов  иногда ночевал на работе в редакции, или у друзей, даже однажды –  и у меня. Когда пришла свобода, журнал стал печатать наших зарубежных классиков. Мы стали зарабатывать. И я на собрании обратился к учредителям журнала купить Виктору Липатову квартиру. По крайней мере, помогли.  Мы приходили к нему в новую квартиру, где давал себе волю и его черный кот, который скрадывал его одиночество. Однажды, когда хозяин с гостем вышли на улицу за продуктами  для встречи и я остался в квартире с поэтом Влодовым, кот,  обратившись ко мне,  что-то несвязное произнес, видимо жаловался на хозяина. Я подумал, что мне это показалось. Но когда Липатов возвратился, Влодов закричал: «А кот с Рябухиным говорил!» Все расхохотались. 
Описывать жизнь на грани времен –  любимое высокопрофессиональное занятие поэта Липатова. И он рассказывал нам: «Нет веков, нет времен, нет эпох. Время – одно, едино слитое. Ты идешь сквозь это время, постигая жизнь любых поколений. В какой-то мере человек бессмертен, когда он обращается лицом к истории, да и когда он представляет будущее – тоже ...». Уже неизвестно, кто из нас эти слова произнес при встрече. Из нас, обращенных навсегда лицом к истории. – Любовь – это то чувство, которое делает человека человеком, даже когда превращает в дикого зверя. Любовь бесконечна, она самый стремительный полет».
Виктор Липатов умер на 72-м году жизни в январе 2007 года. Высокая судьба, безупречный авторитет, эталон морали – вот итог прожитых им лет. Он немного не дождался выхода в свет своей книги избранных произведений, 500-страничного поэтического сборника «Миры, как вихри», куда помимо циклов стихов вошли его восемь замечательных поэм.

«Цари Вселенной, боги коридора,
Мы шествуем, а улица гремит
И в брызги разбивает о гранит
Высокие мечтанья разговора ... », –

вспоминали друзья и коллеги стихи Виктора Липатова. – Коридор в этих стихах – это 6-ой этаж «Комсомольской правды». «Высокие мечтанья разговора» – это  споры на летучках, бред дискуссий на планерках и горячечные мечты о жизни, справедливости, будущем. Этим «Комсомолка» запечатлела  времена.
К скорбному хору прессы присоединил свое слово и обозреватель «Литературной газеты» Павел Басинский:
«Помню теплую атмосферу редакции журнала «Юность», которую новый редактор пытался восстановить в те не лучшие времена, когда журналы «сыпались», тиражи их падали и все предрекали им скорый конец. – Всю жизнь он избегал публичности, никогда не кичился собственным талантом, помогая начинающим поэтам, прозаикам, очеркистам найти свой путь в большую литературу ... ».
Хотя  все же путали его по фамилии с писателем «Серой Мыши» Вилем Липатовым.
В редакции «Юности» давно висит на стене штурвал корабля. И, уже умудренный годами и опытом, главный редактор Виктор Липатов говорил нам о своем назначении: «Наш журнал, как труженик-тягач, проводит корабли отечественной словесности на большую воду в открытое море мировой литературы».
А потом написал такие стихи ...

Забудутся царства, вожди и министры,
Рассыплется жизнь наша плачем и смехом.
Мы все промелькнём и угаснем, как искры,
Лишь слово Поэта звучит нашим эхом.
Не кормлен Пегас и распутствует Муза
И злые заходятся радостным брехом.
Ничто не расторгнет святого союза,
И слово Поэта звучит нашим эхом.
Да, мал он, ничтожен и хмель его косит,
Его не поздравишь
С житейским успехом.
Но память людская прощенья попросит,
Когда его слово сверкнёт нашим эхом.

Это и о земном следе поэта Виктора Липатова.

PS.

В помянутой книге «Молодой гвардии» «Комсомольские диалоги» ее авторы, В. Липатов и Е. Спехов написали предисловие –  как оду комсоргу:
«Комсомольский вожак, комсомольский организатор ... Он всегда среди молодежи, он в то же время впереди равных, запевала славных дел, вписанных в летопись высших свершений.
Безымянный секретарь райкома написал на сером клочке бумаги бессмертные слова: «Райком закрыт. Все ушли на фронт».
Поразительно, что все эти комсомольские  вожаки стали в новое время бизнесменами. Здание ЦК ВЛКСМ превратилось в ярмарку их тщеславия. Можно перефразировать крылатые слова так: «ЦК закрыто. Все ушли в бизнес!»
Почему?
Пригодилась  линия их поведения  в различных, порой острых, конфликтных ситуациях, действенных  вариантах  стиля и методов организационной работы.
А журнал «Юность» выжил старанием первого среди равных.


2015 г.










СИМВОЛ  ВОЛИ


Я начал писать драму в стихах «Степан Разин» примерно в то же время, когда Василий Макарович Шукшин создавал свою книгу «Я пришел дать вам волю…». Даже не обратив внимания на  приближающийся юбилей – 300-летие со дня смерти Степана Разина.
Эта работа мистически связана с моей судьбой.
Даже  мое рождение на хуторе Зимняцкий (Зимник) на Дону в Сталинградской области совпала с местом рождения Степана Разина на «хуторе Зимовский-на-Дону, Русское царство» в 1630 году (ныне Волгоградская область).
Начав пение на школьной сцене в младших классах, я любил песню «Есть на Волге утес», не зная о том, что в ней урезаны все ее куплеты о Стеньке Разине.
Когда  со студентами рыбвтуза  я разбирал по кирпичику ветхий храм в Астраханском кремле, увидел на стене башни металлическую доску с надписью о том, что здесь, с раската, был сброшен разинцами митрополит Иосиф. Для меня, эта надпись оказалась шпаргалкой судьбы.
Сближение с судьбой В.М.Шукшина  было тоже мистическое.
Почему-то в десятом классе написал в стихотворении: «Кончу школу – и на Алтай» (чуть ли ни для рифмы).  Но после технического института в 1963 году направлен  на работу в Рубцовск (и в Барнаул),  загаданного Алтайского края, где жил мне тогда неизвестный Василий Шукшин. 

А потом мы с другом решили уехать  из дома «покорять столицу», как в свое время сделал  с друзьями Константин Георгиевич Паустовский. И я бросил кормящую специальность инженера-холодильщика и уехал в Москву с надеждой поступить в Литературный институт. В театральной библиотеке, под видом студента ВГИКа,  моего приятеля, выбрал старинную книгу (мной впервые разрезанную на страницы, оказывается, так выпускали книги с не разрезанным страницами) о русских притчах и поверьях. Написал на ее темы  притчи «Ермачок» и «Кудеяр». Показал их  поэту Павлу Антакольскому. И он меня обнадежил, написав в письме, что «Сказка ходит по Руси, и с притчами можно пойти далеко-далёко».  Я взялся за притчу  о сброшенном митрополите Иосифе с Астраханского раската.  И так увлекся этим «далеко-далёким», что  герои –  Иосиф и Степан Разин, и его атаман Алена-старица –   у меня заговорили. Так писал историческую драму в стихах «Степан Разин». С ней и поступил неожиданно во ВГИК. Только по окончании института узнал, что мой герой Степан Разин помог мне поступить во ВГИК, и впоследствии стал моим «блатом» при опубликовании книги стихов, вступлении в Союз писателей и т.д. Оказалось,  что мой мастер по институту – киновед и сценарист Вадим Семенович Юнаковский  написал на моей драме в стихах «Степан Разин»: «Очень талантливый автор. Надо принять».
Тогда я узнал, что Шукшин  с Алтая  поступил  во ВГИК.
Когда  я пытался опубликовать своего «Степана Разина», мне вызвались помогать много талантливых людей. Но все говорили о том, что дело почти безнадежное. Издревле публикуют тех драматургов, кто поставил пьесу, а ставят пьесу тех драматургов, кто ее опубликовал, а не поставивший свою пьесу в театре – не драматург. Замкнутый заколдованный круг. Ко всему у меня – знаменитый  соперник Василий Шукшин, который написал роман тоже о Степане Разине. Правда, у нас  разные жанры, но в стихах опубликовать еще сложнее. Даже Павел Антакольский признался мне, что  никак не может пристроить свои пьесы.
Известный драматург Александр Мишарин, работающий вместе с  Андреем Тарковским над сценарием  кинофильма  «Зеркало», сказал мне: «Чтобы помочь тебе, мы должны выдумать  редкого драматурга, пишущего драмы в стихах. Но оказалось, что он есть. Это дважды лауреат Сталинской премии В. А. Соловьев, автор «Великого государя» и «Фельдмаршала Кутузова». И помог мне встретиться с этим мастером. К удивлению, любезно принявший  меня Владимир Александрович Соловьев сказал, что мне уже не нужно было поступать во ВГИК. И пожалел, сказав, что «драмы в стихах берутся писать только самоубийцы».
Но подбадривал молодость и  внимание. Возглавляющий тогда  секцию поэтов Союза писателей СССР, замечательный поэт Владимир Цыбин похвалил в своем отчете на общем собрании, сказав, что недавно принятый в Союз писателей Борис Рябухин «создал своего, молодого Степана Разина».
Но все сложности в создании драматической хроники в стихах  состояли  в имени не автора, а в имени его героя Степан Разина.
Вот что написал мне  по этому поводу известный драматург Ион Друцэ, прочитав моего «Степана Разина» (письмо в открытой печати публикуется первый раз).

«Уважаемый Борис Константинович!
Не откладывая вашего Разина в долгий ящик, поскольку ящики в Малеевке, как  известно, казенные, и, вот-вот скоро другой нагрянет на мое место, я ознакомился с вашей работой и, бегло, суммарно, поскольку для фундаментального разбора у меня нету ни времени, ни сил, ни знаний (в области разинской эпохи и в вопросах стихосложения), я берусь вам ответить.
Несомненно, вы правы относительно жанра – это, конечно же,  не пьеса, это историческая хроника, и, стало быть, произведение прозаическое. Для постановки на сцене произведение ваше страдает неизлечимой длиннотой, но, что еще хуже, оно по структуре, по манере письма,  является повествовательным.
Читается легко, очень многое удалось, особенно по линии главного героя, но, Борис  Степанович (ошибка Друцэ – Константинович), возникает гигантская проблема – каков стих! Достаточно ли он легок, изящен, объемен? Не будет ли давить некоторое его однообразие, на протяжении столь большого полотна?  Не будучи поэтом, я не берусь судить об этой стороне вашей работы, но подозреваю, что вам придётся еще много потрудиться в этом направлении, чтобы оставаться с поэтами в хороших отношениях.
Наконец, непреходящая для этой страны острота проблемы – Разин как символ воли. Кто не знает, сколько сил потратил в свое время покойный Василий Макарович, чтобы написать, снять и сыграть. Как известно, при его таланте и энергии, удалось ему дойти всего до середины пути.
Относительно М.Я. Медведевой, если вы ей звонили, я имел ввиду, чтобы она зачислила вас, если это окажется возможным, на какой-нибудь семинар драматургов, – это могло бы оказаться самым полезным делом для вещи в  том состоянии, в котором оно сегодня находится.
С наилучшими пожеланиями,
Малеевка, 10 дек. 80 г.
 
Но я, закончив сценарный факультет ВГИКа в 1979 году, в 1982 году   всё же опубликовал журнальный вариант «Степана Разина»  в Библиотеке журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Случайно, потому что его устно одобрил Валерий Ганичев, пролиставший, но, видимо, не прочитавший  по цензорски мою рукопись.
Я был уверен, что первый написал драму в стихах «Степан Разин», которую собирался создать А.С. Пушкин, собрав много песен о Степане Разине. И мой покровитель, замечательный литературный критик Евгений Иванович Осетров в своем сборнике «Голоса поэтов. Этюды о русской лирике» (1990)  написал обо мне: «Можно даже в некотором смысле сказать, что автор осуществил  давний замысел, который вынашивала наша литература, помня завет Пушкина, считавшего Разина самым поэтичным лицом русской истории».

И хочу признаться,  я с моей книгой в руках по утренней Москве подошел к памятнику Пушкину на  улице Горького и сказал ему: «Вот, Александр Сергеевич, я написал  драму в стихах «Степан Разин», которую вы хотели написать. Извините, Написал, как мог».

Конечно, смешно, но смешнее оказалось другое. Пока я дорабатывал журнальный вариант,  вдруг в Ленинской библиотеке, в главном каталоге, нашел драму «Степан Разин»  в стихах  поэта Александра Александровича  Навроцкого (1839-1914). Его псевдоним Н.А. Вроцкий. Только издана она была  в Бельгии, видимо, в России и до революции издать было нельзя этот «символ воли». Написана  драма, как и моя,  тоже в двух вариантах, один для чтения, другой для сцены. Слава богу, ее содержание было совершенно другим, в сравнении с моим вариантом. Я любил Степана Разина, а Навроцкий был консерватором. Кстати, он тоже автор притчи о Кудеяре. А   в моем книжном шкафу, в давно купленной книге «Песни и романсы русских поэтов» (1965г.) я прочитал не только очерк о Навроцком,  но и его  песню, которую я с детства пел на школьной сцене, «Есть на Волге утес» (музыка А. Рашевской. 1875 г.). Тогда   я не знал, что в  сокращенных строфах этой песни все говорилось о Степане Разине. Разве это не мистика моей судьбы? Впечатление, что я был  в Навроцком 100 лет назад, если верить реинкарнации.
А верстка полного  варианта моей  хроники  в стихах о  Степане Разине «Мятежный круг»  в издательстве «Советский писатель» была рассыпана,  не смотря на договор с издательством и выплаченный аванс. Не понравилась писателю, который сначала был положительно к ней настроен. Примерно такой вариант был и с по сценарием В.М. Шукшина. Но это только догадки.
А мой художник поспешил опубликовать обложку этой книги издательства «Советский писатель» в интернете. Остался след запрета  Разина.
Даже вольнолюбивая «Литературная газета» голосованием на редколлегии решала вопрос, похвалить книгу Бориса Рябухина «Степан Разин» или промолчать. Все же похвалила в коллективном обзоре новых книг. И пригласила меня на работу обозревателем отдела  русской литературы. Разин опять меня устроил. Спасибо тебе, Степан Тимофеевич.

Глаза на степень препятствия государства открыл мне художник, скульптор В.П.Сосунов, который долго добивался создать памятник Степану Разину. Он разыскал меня через редакцию журнала  «Молодая гвардия», и рассказал,   как боролся за свою мечту. И нашел ради Разина вариант создания водяного знака для водного транспорта.   Этот необычный деревянный памятник находится в водах реки Дон, вблизи города Волгодонска Ростовской области у шлюза № 15, входящего в состав  Цимлянского гидроузла, но относящегося к Волго-Донскому судоходному каналу. Как раз там, где разинцы  перетаскивали волоком свои струги с  реки Волги на реки  Дона Скульптурная композиция «Степан Разин со товарищи» представляет собой деревянный челн с восемью фигурами, выполненными из лиственницы. В центре – фигура Степана Разина, чуть поодаль – два казака – отец и сын, еще дальше – калмык и крестьянин. Между ними – священник. Завершает композицию сидящий на корме казак и мальчик у ног Степана Разина. Авторы памятника скульптор В.П.Сосунов, архитекторы П.С. Бондаренко, В.Ф. Ефременко. Постамент памятника изготовлен из железа. (Сейчас памятник загнивает.
Почему такие подробности. 
Потому что было еще хуже. К юбилею гибели Степана Разина, астраханцы хотели поставить ему памятник  на площади у Кремля (Кольцо). Но поставили памятник Илье Николаевичу Ульянову – отцу Ленина. А до этого «улицу Разина» переименовали в «улицу Ульянова». И в Москве исчезла в  центре улица Разина.
Когда я работал секретарем коллегии министерства по делам национальностей, мне разрешили положить мою книгу «Степан Разин» в фойе, на столе, перед выходом из актового зала, где проходил съезд казачества. К немалому моему удивлению все выходящие из зала казаки прошли мимо, лишь один казак, ткнул кулаком в мою книгу и с ненавистью сказал: «Правильно казнили такого бандита!». И я вспомнил, когда, зная, что я пишу о крестьянском бунте, меня свели с режиссером, снимающим подобный фильм, этот режиссер мне сказал: «Нет, я снимаю о Пугачеве, а не о Разине. А сценарий Шукшина так и будет здесь  валяться,– махнул он рукой. – Так что, если у вас есть что о Пугачеве, приносите».

И вспомнил  кадры старой немой кинохроники, как Ленин на Красной площади открывал памятник Степану Разину, работы скульптора С.Т. Конёнкова. Митинг открывал сам Конёнков, выступали вожди большевиков, донские, терские на Красной площади. Москва, 1 мая 1919 года. Есть картина Анатолия Кашкуревича «Ленин выступает на открытии памятника «Степан Разин с ватагой» (но в действительности Ленин выступал не с трибуны). Скульптурная группа простояла на площади недолго, всего 25 дней. Затем «Разина  с ватагой» перенесли в музей. До сих пор в Музее Конёнкова в Москве можно увидеть памятник одного Степана Разина (на площади Пушкина).

Министерство по делам национальностей, имело управление по казачеству. И коллеги взялись хлопотать о выделении денег из Государственной программы по поддержке казачьей культуры для театральной постановки моих драм «Степан Разин» и «Кондрат Булавин». Я успел написать вторую эту драму в стихах. Взялись потому, что Министерство культуры нашло мне режиссера  и театр для постановки  моих драматических хроник в стихах: Государственный Донской казачий театр в Волгограде. Но денег дали только для одной пьесы. А так как в театре  имени Вахтангова в то время шла пьеса В.М. Шукшина «Я пришел дать вам волю», то казачий  театр поставил  моего «Кондрата Булавина».
А потом мне сообщили, что в Ульяновске в 2005 году  вышла Антология «С любовью трепетной…» Путешественники, писатели, и поэты о Симбирском-Ульяновском крае, с отрывком из моей драмы в стихах «Степан Разин». Составитель этой книги В.Н.Егоров привез мне эту книгу из Ульяновска. Там опубликован фрагмент из романа В.М.Шукшина «Я пришел дать вам волю», отрывок из поэмы Е.И. Евтушенко «Братская ГЭС», и  отрывок из драматической поэмы «Степан Разин» Б.К. Рябухина «Симбирский острог». Народ, кто прочитал, принял «с любовью трепетной».


После такого успеха, приходя в Пестрый зал буфета Центрального дома литераторов, я через короткое время уже слышал за соседним столиком пение захмелевших поэтов: «Из-за острова на стрежень». А один из поющих как-то сказал мне по-доброму: «Боря, может, ты для того и родился, чтобы написать поэму  о Степане Разине?»
 
А я считал, что  эта песня  неправильная.  Не топил Разин персидскую княжну.
Продолжая работать над еще не опубликованным вариантом хроники в стихах, я, будучи в гостях у матери в Астрахани, решил встретиться с  местным летописцем Александром Марковым. Принес ему том 11 историка С.М.Соловьева «История России с древнейших времен», в котором написано: «Весной 1669 года Разин перекинулся на восточный берег моря, погромил Трухменские улусы, но потерял удалого товарища – Сережку Кривого. Казаки расположились на Свином острове, с которого делали набеги на твердую землю; тут в июле месяце напал на них персидский флот, и потерпел совершенное поражение, только три судна успели спастись с  предводителем Менеды-ханом; но сын и дочь его попали в плен победителям, и дочь ханская сделалась наложницей счастливого атамана».
А дальше знаменитый историк пишет: «Однажды Разин катался по Волге; подле него сидела его наложница, пленная персиянка, ханская дочь, красавица, великолепно одетая. Вдруг пьяный атаман вскакивает, хватает несчастную женщину и  бросает ее в Волгу, приговаривая: «Возьми, Волга-матушка! Много ты мне дала серебра и золота, и всякого добра, наделила честью и славой,  а я тебя еще ничем не поблагодарил».
Уже сам текст –  притчевый в  документальном исследовании  историка, – сказал я Маркову. – Но это просто миф. Всегда боялись моряки брать женщину на судно, это сулило гибель. А главное, это убийство могло привести  к войне Персии с Россией. Итак погромы Разина Трухменских улусов создали напряженную обстановку между Персией и Россией.


Удивительно, что в архивах  из множества документов о Разине, пропала безвозвратно «сказка» Разина,  его расспросная речь. Якобы погибла при пожаре Москвы в 1812 году. А в ней –  все преступления бунтаря. Но даже из других документов, в том числе из записки царя,  видно, что именно Разину вменялось в вину: бунт, грабеж, гибель бояр и царских слуг, вплоть до сломанной руки работника патриаршего струга, или подаренная, как взятка,  шуба  митрополиту Иосифу («шуба … не наделила бы шума»). А гибель персидской княжны нигде не указана… Считаю, что песня  «Из-за острова на стрежень» придумана  для дискредитации народного героя. Но народ все равно полюбил  удалого Степана Разина, даже преданного анафеме,  и до сих пор поет  с азартом эту песню. И такой  же почти успех песни о  малоизвестном разбойнике-атамане Кудеяре, о котором я написал  притчу в стихах».
На это Александр Марков мне признался, что до меня к нему приходил Василий Макарович Шукшин. «Я  приводил другие доводы против этого мифа о загубленной Разиным персидской княжне, – признался мне знаток астраханской истории, – но Василий Макарович с улыбкой манул рукой и отрезал:  «Народ придумал  эту песню про Разина – менять не будем».
 О встрече с В.М.Шукшиным написано в книге А.Маркова «По следам Разина» ( Волгоград, Ниж.-Волж.кн. изд-во, 1980 . –142  с.  с илл.).  Встреча В.М.Шукшина с краеведом в Астраханском государственном архиве   описана  А. Марковым в его очерке  «Вечная тема», когда Шукшин работал  над сценарием фильма «Я пришел дать вам волю». Маркову было что рассказать, им написано около 30 книг.
А когда я пробивал  к печати  своего «Степана Разина» в течение десяти лет,
то всё же решил заступиться  за оговоренного зря своего героя. В картине четвертой о встрече Разина с астраханкой Машей в сентябре 1669 года. Любовница Разина  «астраханска девка Маша» – единственное историческое лицо, кроме Алены-старицы, упомянутое в документах. О Маше я говорил тоже  с Александром Марковым. Вот отрывок этой встречи.

«…МАША (обнимает его)
Как ты горяч! Какой ты сильный! Больно!..
Но не привяжешь к бабе казака.
Так, поиграешься со мной – и бросишь.
Персидскую княжну-то бросил в Волгу?

РАЗИН (отпускает ее)
Поверила, глупыша?.. Станешь выше –
И о тебе слагают небылицы.
Не мог Менеда-хан взять на корабль
Не только дочь, а женщину-прислугу.
Когда я потопил персидский флот,
Мне в плен попался только ханский сын.
Я передал боярину его.
Была бы дочь – с меня  б ее спросили.
Да про меня придумали вначале,
Что будто я в Яик татарку бросил
Горынычу в подарок водяному.
А я насилья не терплю над бабой.
Намедни вот один казак крестьянку
Ткнул походя в живот, я казака
Того повесить повелел за это.

МАША (целует его)
Но ты женат. А мне ты нужен весь,
И не урывками, и не украдкой.
От ревности к твоей жене умру я…».

А Горыныч – это отголосок  древнего предания совершать обряд  расплаты со змеем красивыми девушками.
 
Из двух песен «певца Волги» Дмитрия Николаевича  Садовникова  (Куйбышев) о Степане Разине  – «Зазноба» и «Из-за острова на стрежень»
в народе поют вторую, потому что она написана в строгой последовательности популярного древнего жанра «Змееборничества» (песенный вариант Ю.Померанцева). Миф-ритуал: задобрить змея-горыныча, отдав ему в жертву красивую девушку. Мифологический Змей (Горыныч) и благодетелен  для человека,  и враждебен. Как Змей, относящийся к водной стихии, он может «запирать « воды», вследствие чего люди, например, не получают урожая. Герою песни Разину хочется задобрить этого Змея, в Волге или в Яике (современная река Урал), чтобы он не мешал  его воровским стругам разбойничать на реке. Вот замысел песни «Из-за острова на стрежень».
Исследователь Борис Александрович  Рыбаков в работе «Язычество древних славян» упоминает о культах, которые являются одними из самых древнейших языческих культов богов славян, древних греков, римлян, хеттов и других народов. В них есть и Горынычи, связанные  с реками, озерами, морями, то есть относятся к водной стихии,  имеют хтоническую природу.
Хтонические чудовища во многих религиях и мифологиях — существа, изначально олицетворявшие собой дикую природную мощь земли, подземного царства или водной стихии. В сказках змей  – водяное существо, охранитель вод, он более прочно связан  сперва с обликом змеи, а потом – змея-дракона. Подобные змеи  продолжали управлять водами у народов всего мира.
 Этот исследователь доказывает возможность существования древнего обряда принесения девушек в жертву таким драконам, ящерам, змеям. И в тексте мифа, записанного историком В.Соловьевым, рядом с Разиным сидела «пленная персиянка, ханская дочь, красавица, великолепно одетая».

Подобные жертвоприношения, и в особенности девушек и молодых людей, могли иметь очень разнообразную форму. Но жертвоприношения, связанные с водой, имели целью воздействовать на урожай или вообще на рост растительности.
Эти мифы с жертвоприношениями Змею-Горынычу, естественно связаны издревле с змееборчеством. Змееборческий мотив – один из самых распространенных мотивов в мифологии народов мира. В образе змееборца  в мифологии  – либо бог, либо герой. Здесь работает закон: борьба возможна только между равными. По крайней мере, герой Степан Разин по своей силе может вступать в общение с представителем водной стихии, Волги или Горынычем  реки Яика.  Змея в песне нет, но он существует между строк.

Герои-змееборцы в русских былинах – это лучшие, первые и любимые его богатыри, Добрыня Никитич, Алеша Попович, в былинах «Добрыня и Змей», «Алеша Попович и Тугарин Змеевич». В сборнике сказок А.Н.Афанасьева таких сюжетов около трех десятков. Как один из персонажей, змей появляется в жанре  духовных стихов  о Георгии Победоносце.  Его образ – на гербе Российского государства.
Вот таким мифом и воспользовался  автор песни «Из-за острова на стрежень» поэт-песенник Д.Н. Садовников.
Пришло новое время. Я опубликовал не только драму о Стеньке Разине, но и свою  драматическую трилогию «Российские хроники» (2011) «Степан Разин», «Кондрат Булавин» «Император Иван», 30 лет я создавал эту трилогию. Но  только «Кондрата Булавина»  удалось поставить в Казачьем Донском драматическом театре в Волгограде. А сценарии В.М. Шукшина «Я пришел дать вам волю» и моя  историческая хроника «Степан Разин» не пробилась к зрителю.  Хотя мне недавно дали первую премию за поэму «Степан Разин» на Международном конкурсе «О казаках замолвим слово».
Я замолвил…


Май 2019 г.

 





























ТРИ ВСТРЕЧИ С РИММОЙ КАЗАКОВОЙ


 Трижды мне удалось пообщаться, вольно или невольно, со знаменитым поэтом и замечательным человеком Риммой Федоровной Казаковой. Но лишь недавно в интернете я узнал, что родители дали  ей имя Рэмо, что означало «Революция, Электрификация, Мировой Октябрь». И только в  20 лет она изменила его на более понятное - Римма.
  Первый раз общение было, как сейчас говорят -  виртуальным, в  1970 году. Я тогда работал в издательстве «Молодая гвардия», научным  редактором.  В редакции комсомольской литературы я придумал создать книгу «Молодая гвардия труда». В ней были опубликованы  очерки заметных журналистов того времени об инициаторах передовых производственных починов: «И за того парня», «Работать по – Злобински» и другие. Почему об этом пишу подробно, потому что  таким пришел со своими стихами  в газету «Московский комсомолец», по рекомендации автора, которому помог довести до издания книгу о комсомольской работе  «Потому что верю». Принял меня доброжелательно чуть ли ни главный редактор, потому что  мой автор, как я выяснил позже, оказывается, был заместителем главного редактора этой солидной газеты.   Но,  прочитав мои стихи вслух, он, все-таки, как показалось мне, был не очень доволен моими метафорами, которыми я пытался украшать свои произведения, начитавшись  в Астрахани с друзьями-литераторами французских символистов Артюра Рембо, Шарля Бодлера, Тристана Корбьера, Поля Верлена …

 Вот, например, начало моего стихотворения  «Сын»:

Мерцание плода на дне цветка
В лице своей любимой я заметил.
И сын, которым столько лет я бредил,
Дохнул теплом парного молока.

 Эта лирика не соответствовало  духу моих очерков о передовиках производства из «Молодой гвардии труда».

– А есть у вас такие стихи, как, например, у замечательной  поэтессы  Риммы Казаковой? – спросил он меня, указав на  стихи Риммы Казаковой, которые были опубликованы в 1970 году  в издательстве «Молодая гвардия»:

Мы молоды. У нас чулки со штопками.
Нам трудно. Это молодость виной.
Но плещет за дешевенькими шторками
Бесплатный воздух, пахнущий весной…

 Я понял, что мой визит в редакцию газеты провалился. И сквозь обиду сказал только одну колкость:
«У меня нет чулок со штопками».
«А жаль»,– ответил редактор
Я извинился и ушел. 

 Даже  сейчас я продолжаю удивляться, какая же нищета была в нашей жизни и потому отражалась в наших стихах. Рады были «бесплатному воздуху».  Все эти песни: «Я надела праздничное платьице…», «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить…», но говорить о любви бесплатно могу…
 Представляете, молодая  красивая женщина Римма Казакова не написала, что у нее дорогие колготки полезли (предмет всеобщей зависти), она могла сказать только про заштопанные (фильдеперсовые) чулки.

  Но  тогда  я обиделся на другое: такие стихи я уже научился называть «паровозом»,  который может «возглавить»  подборку стихотворений о любви без ложного патриотического пафоса.
  Какое же  было моё  удивление, что в очередном номере газеты «Московский комсомолец» были опубликованы мои стихи (и произведение «Сын»). Подборка занимала полстраницы, подвал, озаглавленный моим именем крупными буквами: «БОРИС РЯБУХИН». Я не верил своим глазам. А в редакцию мне позвонила сотрудница какой-то подписной организации и предложила мне за договорную плату присылать вырезки подборок моих стихотворений в газетах и журналах. Я понял, что это розыгрыш, сказав:
– Мои стихи никто  не будет печатать.
– Будут! – уверяла сотрудница. – Я вас познакомлю с замечательным композитором, Шаинским, Владимир Яковлевич напишет песни на ваши стихи. Приходите, мы находимся около Центрального Телеграфа на улице Горького».
«Спасибо», – ответил я. Но не пришел. А зря.
Один завистник съязвил, что моя подборка в газете опубликована как некролог. Но всё же «Московский комсомолец»  два-три  раза давал позже мои подборки стихов под рубрикой «Книга в газете», один раз – с «напутствием» замечательного писателя Валентина Берестова.

Второй раз я встретился с широко известной  к тому времени Риммой Казаковой  через 15 лет, когда меня приняли в Союз писателей СССР. Не хотели принимать, но за меня заступился поэт Владимир Соколов, которому я посылал свою книгу в стихах «Степан Разин».  Встреча состоялась по инициативе Риммы Фёдоровны  в буфете Центрального дома литераторов. Какой-то неизвестный мне писатель подошел и сообщил: «Римма Фёдоровна Казакова хочет  с вами поговорить. Что вам взять в буфете, она заплатит?» Я был удивлен, но подсел к ней за отдельный столик. Она купила мне сто грамм водки, хотя я робко попросил пятьдесят, какие-то бутерброды, наверное, с красной рыбой, которую я очень люблю. Познакомились, разговорились. Почти не помню, о чем был разговор. Кажется, она спросила:
–  Чем дальше вы намерены заниматься после «Степана Разина»?
– Собираю материалы о Кондрате Булавине.
– Но это – повтор темы?
– Надо написать не хуже  «Степана Разина», –  занервничал я.

 Римма Казакова о себе ничего не рассказала.  Я – тоже.
Может, она думала, что я что-то попрошу у нее. Но я ничего не попросил. Хотя меня пытались несправедливо  уволить из журнала «Молодая гвардия», для чего  не приняли из кандидатов в члены партии. Может, эта история её заинтересовала? Она, я знал, помогала всю жизнь другим писателям.
А мне просто  было приятно, что такой большой поэт проявил внимание к моим произведениям.

 Третья встреча с Риммой Казаковой была  сугубо деловой. Она, в то время писательских судов и раздоров, возглавляла Литфонд России. Писатель Станислав Золотцев пытался рекомендовать меня на работу в Литфонд на Гоголевском бульваре. Я с огорчением наблюдал борьбу за писательское наследство. Сочувствовал этим испытаниям таких значительных писателей, как Юрий Бондарев и Станислав Куняев (будучи  известным поэтом, Куняев, тем не менее, откликнулся на мою книгу «Степан Разин», и прислал мне свою книгу с автографом: «Отдарился».
 В 2004 году я решил пойти к Председателю Международного литературного фонда Римме Казаковой за новым билетом.  Ведь я – член Литфонда с 1986 года.
 Она доброжелательно закрыла мои невольные пропуски  оплаты (не понятно было, кому платить членские взносы) и подписала  мне новый билет.  Но настроение у неё в пустом огромном здании Литфонда на улице Усиевича показалось мне далеко не радужным.
 Ещё хочу заметить, что мне нравятся  песни Риммы Казаковой,  особенно «Ты меня любишь». На ее стихи писал музыку и  Владимир Шаинский, с которым меня обещали познакомить.
 
И тут я подумал: «У нас чулки со штопками» – это же была ирония вызова Риммы Казаковой  советской цензуре»…



10 февраля 2019  г.







ТАЙНЫЙ АРХИВ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА

Пушкин – мой верховодец.
В детстве я не просто знал стихи Пушкина, я их пел:
 «Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя…»  («Зимний вечер).

Однажды я  вдруг понял, что главные поэты России хотели, примерно, одного:
 Пушкин: «На свете счастья нет, но есть покой и воля...»  («Пора, мой друг, пора…»)
Лермонтов: Я ищу свободы и покоя! («Выхожу один я на дорогу…»)
Блок: «И вечный бой! Покой нам только снится…» («На Поле Куликовом»)
Бродский вторил Блоку:  «И вечный бой. Покой нам только снится …». («И вечный бой…»).

И я написал такое стихотворение:


ПУШКИНУ – БЛОКУ

Я ищу свободы и покоя…
М.Ю. Лермонтов

Для счастья – света нет,
Покоя нет – для боя.
И несказанный свет –
Мечтание пустое.

И воля – все обман…
Не верь поэтам – братьям.
Смеется мальчуган,
Готовый на распятье.

Работая 30 лет над своими драмами, я иногда справлялся у Пушкина: а как он думал об этом?
Например, когда писал историческую хронику в стихах «Степан Разин», я узнал, что Пушкин хотел написать такую драму в стихах. Он собрал 400 песен о Степане Разине, и просил у Царя денег на их издание, но так и не получил спонсорской поддержки.  И нам известны только 5-6 Разинских песен в обработке Пушкина. Известный литературный критик  Евгений Осетров в своей книге «Голоса поэтов», в главе, посвященной моему творчеству, так оценил драму «Степан Разин»: «Можно даже в некотором смысле сказать, что автор осуществил давний замысел, который вынашивала наша литература, помня завет Пушкина, считавшего Разина самым поэтичным лицом русской истории».

Когда я писал вторую историческую хронику в стихах «Кондрат Булавин» и обратился к Пушкину, то нашел ошибку в его «Истории Петра». Я написал небольшую статью, где привел разъяснение, как попала во все издания Пушкина эта ошибка. После публикации моей статьи в газете «Литературная Россия» и в юбилейном выпуске этой газеты, я отправил статью в «Пушкинский дом»  в Петербург (тогда Ленинград). Ответа не получил. Новое издание полного собрания сочинений Пушкина вышло с той же ошибкой. Надо мной посмеивались друзья-поэты, мол, пушкинисты  всю жизнь ищут в текстах  Пушкина  ошибки, а ты раз – и нашел. Так не бывает». Оказалось, что бывает.
Вдруг в появившемся в стране Интернете я нашел посланную свою статью, опубликованную именно в документах  «Пушкинского дома».  Так я почувствовал себя начинающим пушкинистом. Вот эта статья.

ОШИБСЯ НЕ ПУШКИН

Изучая материалы о Булавинском восстании 1707- 1709 годов, я заглянул в «Историю Петра» А.С. Пушкина и прочел следующее: «Гвардии майор  князь Долгорукий везде одерживал верх над мятежниками; наконец 7 июля войсковой атаман Илья Зернов напал на Булавина в Курске;  и Булавин после отчаянной  обороны застрелился. Труп его привезен в Азов».
Но ведь доподлинно известно, что Булавин погиб в Черкаске (современный Новочеркасск). Это далеко от Курска. Может быть,  ошибка издания?  Однако и в шестнадцатитомном  собрании сочинений Пушкина 1938 года, где впервые увидел свет дошедший до нас  полный текст «Истории Петра», напечатано то же самое. Выходит, ошибся Пушкин?  Если же нет, то как  попала ошибка в текст? «Историю Петра», как известно, Пушкину при жизни выпустить не удалось.  Только в 1855 году русский литературный критик , мемуарист П.В. Анненков опубликовал незначительную  часть из «Истории Петра». После революции отыскались  22 тетради оригинала и писарские копии некоторых утраченных тетрадей . Отыскались в таком состоянии , что прочесть их было трудно.  К тому же Пушкин писал эти материалы для себя. Сокращенно, начерно, наскоро. Попробуй расшифруй все правильно, прочитай то, что стерто или не понято переписчиком! Тогда я обратился к материалам, которыми пользовался Пушкин. Основным источником поэту служил многотомный труд по истории Петра, написанный И.И. Голиковым, под заглавием – «Деяний Петра Великого, мудрого Преобразователя России». Во втором томе второго издания этого сочинения И.И. Голикова написано: «...а наконец июля 7 войсковой атаман Илья Зернов , с войском Донским напал на самого злодея  в КУРЕНЕ, и сей изверг, обороняясь отчаянно,  но видя бессилие свое, застрелил себя сам, и труп его привезли в Азов».
Можно с большой степенью уверенности  предположить, что при расшифровке пушкинского текста слово «курене» прочитано как «Курске». Ведь написание этих слов от руки очень похоже.
И.И.Голиков писал «Деяния Петра Великого...» по документам первой четверти XVIII века.
«Отписка Азовского губернатора  И.А. Толстого в Разряд...», датированная 9 июля 1708 года , гласит: «...Пришед  к куреню вора  и изменника проклятого Кондрашки Буловина, и чтоб его вора с его единомышленники поймать».
А «Доношении кн. В.В. Долгорукого...» царю Петру 1 от 14 июля 1708 года читаем:
«А в те ж де числа в Черкаском и вора Булавина самого убили и выбрали атамана Илью Зернщикова».
Уже по этим сведениям видно, Что Кондрат Булавин погиб в Черкаске, в курене (изба, дом на Дону); что напавшего на него звали Илья Зернщиков (Зернов – бытовавшее в те времена искажение фамилии); что Зернщиков избран  войсковым атаманом только после гибели Булавина (ведь Булавин был атаманом  восставшего Войска Донского).
Но наша задача, конечно же,  не исправлять подготовительные материалы Пушкина,  а воспроизвести правильно его записи, Поэтому в печатный текст  пушкинской «Истории Петра», может быть, стоит внести поправку?

Рябухин Б. Нужна ли поправка? // Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. ОЛЯ. Пушкин. комис. — СПб.: Наука, 1991. — Вып. 24. — С. 180—181. Электронная публикация ФЭБ.  Адрес ресурса http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v91/v91-180-.htm

P.S.  Именно эта заметка была опубликована и в «Литературной России» № 1114 за 1 июня 1984 г., но до сих пор  в изданиях А.С. Пушкина, к сожалению, повторяется ошибка переписчика его «Истории Петра».


В своем очерке «ДЕРЖАВИН – ГОРДОСТЬ ДЕРЖАВЫ» я писал: 

«Гавриил Романович Державин (1743–1816) – знаменитый поэт России, продолжатель  М.В.Ломоносова. Державин – предтеча А.С.Пушкина.  Это подтвердил он сам, сказав после   прочтения 15-летним Пушкиным на лицейском экзамене «Воспоминания в Царском селе»: «Скоро явится свету второй Державин: это Пушкин...».
В последствии Пушкин отдарился  за эту похвалу и сказал в восьмой главе «Евгения Онегина»: 

Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.

И, право не хочется, после этих известных слов – о стыковке Великого Поэтического Русского Пути – думать о том, что встреча юного поэта тогда, в Лицее, должна была состояться с Василием Жуковским, а судьба повернулась по-другому. Но перепало любви юному Пушкину и от Василия Жуковского. Осталась в литературной памяти историческая фраза Василия Жуковского, написанная им  на оборотной стороне подаренного портрета Александру Пушкину: «Победителю ученику от побеждённого учителя».

Из своего раннего очерка о юном гении Иване Андреевиче Тургеневе, названного по строчке из элегии Жуковского о нем, – «Душа не воспылав свой пламень погасила…». Молодой Жуковский, член Тургеневского кружка, сказал про Ивана Андреевича Тургенева «Он был бы моим верховодцем». А Пушкин в  своей гениальной поэме «Евгений Онегин» любимую нами Татьяну писал с возлюбленной Андрея Ивановича Тургенева».

Но самый трудный и до сих пор вынашиваемый труд  у меня начат в связи с Тайным архивом Пушкина.
 Работая Секретарем коллегии  министерства по делам национальностей, я узнал, что в журнале «Жизнь национальностей» какой-то доктор наук написал небольшую заметку о  Тайном архиве Пушкина. Я решил узнать подробности об этом интересном известии, и вышел на общественное объединение в Тирасполе, которое выпустило уже несколько номеров своей газеты о Тайном архиве Пушкина.  В журнале «Юность», где я стал ответственным секретарем,  возникла идея ознакомить страну с подробностями этого спорного мифа. Так началась публикация с моим предисловием материалов о Тайном архиве Пушкина «Золотая цепь». Вот этот мой очерк.
 

«Пушкин возвращается к нам. Нет, весь он не умер. Ушел Поэтом, возвращается Пророком. Слышите его шаги? Вот-вот мы будем отмечать 200-летие со дня его рождения. К этому юбилею он придумал гениальный способ своего воскрешения.
Есть легенда, что в 1829 году Пушкин тайно передал свои научные труды на длительное хранения наказному атаману Войска Донского Дмитрию Ефимовичу Кутейникову. Род Кутейниковых из поколения в поколение держал эту рукопись в секрете до наших дней.
Но чем вызвано такое длительное хранение? Тем, что ровно настолько мировоззрение Пушкина опередило свое время. А преждевременные знания могут быть не только бесполезными, но и опасными.
Архив Пушкина первоначально представлял собой кожаную папку с 200 моделями, скомпонованными в 30 отдельных свитков. Каждый свиток помечен Пушкиным датой обнародования. Материалы написаны Пушкиным на французском языке. Встречаются слова на немецком, итальянском, латинском, персидском, иврите – Пушкин был полиглотом. Архив прекрасно сохранился благодаря высокому качеству бумаги с водяными знаками, а от досужих глаз – зашифрован. Хранителям пришлось немало потрудиться над переводом и осмыслением тайных знаний Пушкина.
Все знают, что Гоголь сжег второй том "Мертвых душ". А хранители Архива утверждают, что второй том, написанный Гоголем по заданию Пушкина, как предостережение революции начала ХХ века, не сгорел. По принципу, что гениальные рукописи не горят? Якобы второй том "Мертвых душ" разделен Гоголем на части и распечатан в Синодском издании, которое не подвергалось цензуре, в виде проповедей.
И вот 27 января 1979 года, по завещанию Пушкина, Совет хранителей устами главного хранителя Пушкинского Архива, бывшего преподавателя истории Ивана Макаровича Рыбкина, начал оглашение тайных знаний Пушкина. В этот день представитель знатного казачьего рода Кутейниковых-Багратионов-Морозовых – Рыбкин открыл домашний музей научных работ Пушкина в Таганроге. Предполагалось, что в музее будут последовательно открываться 30 экспозиций, по числу архивных свитков, которые содержали знания о Космосе, прошлом и будущем человечества.
С этого же времени, по завещанию Пушкина, должна была начаться и гласная передача документов компетентным организациям. Пушкин отвел на это 19,5 лет, словно предвидя, какое будет сопротивление его научным пророчествам. Сенсации не поверили. В бой пошла пресса. Спецвыпуск журнала "МИГ", посвященный научным работам Пушкина, вышел в Таганроге в 1993 году и стал библиографической редкостью, ходит по стране в ксерокопии.
Оказывается, Пушкин открыто заявил о существовании этих "философических таблиц" в 7-й главе романа "Евгений Онегин":

Когда благому просвещенью
Отдвинем более границ,
Со временем (по расчисленью
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги, верно,
У нас изменятся безмерно...

Не к себе ли "воззвал" Пушкин в стихотворении "Пророк":

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

Примечательно сущностное сходство пушкинской модели мироздания с символикой известных религий. Толкователи "философических таблиц" считают Пушкина последним – 32-м – Пророком современного вида человека.
Пушкинская космология-история сродни пророчествам Нострадамуса, только в отличие от "центурий" Нострадамуса основой философических таблиц Пушкина является космическая математика.
Но что это за новая математика Пушкина? По словам доктора философских наук Г.В. Чефранова, это волновая логика, или логика ритмов, к изучению которой современные ученые только еще подошли.
Поучительна пушкинская периодика национальных революций через 78 лет. Правда, по этой таблице, Октябрьская революция приходится на 1920 год – исход гражданской войны. Пушкину видней или натяжка его толкователей? Но волнения в августе 1991 и в октябре 1993 года вроде совпали у авторов публикации этой таблицы. Очередную революцию обещают 14 сентября 1998 года.
По пушкинской космологии-социологии, Россия находится еще в "самовластительном", авторитарном этапе цивилизации. Из публикаций таганрогцев узнаем, что Пушкин не случайно передал свой архив на хранение казачьему роду. Пушкин вступил в казаки, как в свое время Суворов, Кутузов, Багратион, Толстой и другие великие люди.
И.М. Рыбкин умер. Музей закрылся. В этом помещении живет младшая внучка Ивана Макаровича, а старшая – в Ростове. Им обеим и перешли по наследству материалы, которые находились в музее, но они нигде не выставляются. Журналистка Елена Мирзоян, ее помощники Константин Куликов и Иван Ольшанский образовали инициативную группу исследователей "МИГ", которой удалось широко объявить о научных пророчествах Пушкина. Недавно Московское телевидение, МТК, показало девятисерийный фильм, в котором была предоставлена возможность ученым страны высказать мнение по поводу пушкинской модели общественного развития, его объяснения прошлого, настоящего и будущего человечества.
Журнал "Юность" начал публикацию серии статей о "философических таблицах" Пушкина, надеясь широко обсудить эту версию с учеными страны и получить право в 1998 году начать, в числе первых, публикацию оригиналов Тайного Архива Пушкина.

 В этом  очерке  в журнале «Юность», считается, была обнародована ошибка исследователей. Тайный архив Пушкина назван «философическими таблицами». Но под «Философическими таблицами» Пушкин, якобы,  имел ввиду материалы  книги французского математика и экономиста Ш. Дюпена (1784-1873) «Производительные торговые силы Франции» (1827), в которой содержались сравнительные  статистические таблицы экономики европейских государств, в том числе и России. Однако, журнал «Новый мир», все грехи за ошибки публикаторов  статей  о Тайном архиве Пушкина в нескольких номерах журнала «Юность» свалил на меня в нелицеприятной статье в Интернете. И вся ценность этой статьи – в продолжительном пиаре Тайного Архива Пушкина.


Итак, в 1997 году  журнал «Юность» опубликовал под рубрикой «Версии; современный Нострадамус?»  статьи  Елены Мирзоян, которые мне пришлось редактировать и сокращать, среди них – «Беседа с хранителем Тайного Пушкинского архива И.М. Рыбкиным»; «Пророк в своем Отечестве»; «Космическая математика А.С.Пушкина»;  «Космическая философия Пушкина». Этой версией увлеклись ученики  бывшего хранителя тайного архива (разбившись, к сожалению, на две враждебных группы), писатели, ученые. Пушкинский дом, главный хранитель трудов А.С. Пушкина, не поверил этой легенде. Мне была передана серия их шести кинофильмов об исследователях тайных знаний Пушкина. Но  появились и такие исследователи, которые сделали Пушкина шифровальщиком «Руслана и Людмилы», «Пиковой дамы» и других своих произведений. Энтузиасты версии  писали статьи в Интернете, издавали  книги, выступали в общественных залах по стране со своими домыслами о Тайном архиве Пушкина. Более того, как я и советовал, враждебные группы помирились.
И вот на очередном собрании в Союзе писателей  России ревнители мифа  рассказали писателям о тщетных поисках Тайного архива Пушкина. «Известно, – сообщил  я, – что Гоголь сказал: «Пушкин есть явление чрезвычайное, и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может явиться через двести лет».  Может быть, поэтому Пушкин надеялся, что мы поймем его завещание через 200 лет. Но тайные хранители архива увидели, что по своему развитию мы не достигли уровня его великих знаний».
Этим я закончил свое выступление о Тайном архиве Пушкина на собрании в Центральном доме литераторов.


 2019 г.













ОШИБСЯ НЕ ПУШКИН


ОШИБСЯ НЕ ПУШКИН

Изучая материалы о Булавинском восстании 1707- 1709 годов, я заглянул в «Историю Петра» А.С. Пушкина и прочел следующее: «Гвардии майор  князь Долгорукий везде одерживал верх над мятежниками; наконец 7 июля войсковой атаман Илья Зернов напал на Булавина в Курске;  и Булавин после отчаянной  обороны застрелился. Труп его привезен в Азов».
Но ведь доподлинно известно, что Булавин погиб в Черкаске. Это далеко от Курска. Может быть,  ошибка издания?  Однако и в шестнадцатитомном  собрании сочинений Пушкина 1938 года, где впервые увидел свет дошедший до нас  полный текст «Истории Петра», напечатано то же самое. Выходит, ошибся Пушкин?  Если же нет, то как  попала ошибка в текст? «Историю Петра», как известно, Пушкину при жизни выпустить не удалось.  Только в 1855 году русский литературный критик , мемуарист П.В. Анненков опубликовал незначительную  часть из «Истории Петра». После революции отыскались  22 тетради оригинала и писарские копии некоторых утраченных тетрадей . Отыскались в таком состоянии , что прочесть их было трудно.  К тому же Пушкин писал эти материалы для себя. Сокращенно, начерно, наскоро. Попробуй расшифруй все правильно, прочитай то, что стерто или не понято переписчиком! . Тогда я обратился к материалам, которыми пользовался Пушкин. Основным источником поэту служил многотомный труд по истории Петра , написанный И.И. Голиковым, под заглавием - «Деяний Петра Великого, мудрого Преобразователя России». Во втором томе второго издания этого сочинения И.И. Голикова написано: «...а наконец июля 7 войсковой атаман Илья Зернов , с войском Донским напал на самого злодея  в КУРЕНЕ, и сей изверг, обороняясь отчаянно,  но видя бессилие свое, застрелил себя сам, и труп его привезли в Азов».
Можно с большой степенью уверенности  предположить, что при расшифровке пушкинского текста слово «курене» прочитано как «Курске». Ведь написание этих слов от руки очень похоже.
И.И.Голиков писал «Деяния Петра Великого...» по документам первой четверти ХХYШ века.
«Отписка Азовского губернатора И.А. Толстого в Разряд...», датированная 9 июля 1708 года , гласит: «...Пришед  к куреню вора  и изменника проклятого Кондрашки Буловина, и чтоб его вора с его единомышленники поймать».
А «Доношении кн. В.В. Долгорукого...» царю Петру 1 от 14 июля 1708 года читаем:
«А в те ж де числа в Черкаском и вора Булавина самого убили и выбрали атамана Илью Зернщикова».
Уже по этим сведениям видно, Что Кондрат Булавин погиб в Черкаске, в курене (изба, дом на Дону); что напавшего на него звали Илья Зернщиков (Зернов - бытовавшее в те времена искажение фамилии); что Зернщиков избран войсковым атаманом только после гибели Булавина (ведь Булавин был атаманом  восставшего Войска Донского).
Но наша задача, конечно же,  не исправлять подготовительные материалы Пушкина,  а воспроизвести правильно его записи, Поэтому в печатный текст  пушкинской «Истории Петра», может быть стоит внести поправку?

Рябухин Б. Нужна ли поправка? // Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. ОЛЯ. Пушкин. комис. — СПб.: Наука, 1991. — Вып. 24. — С. 180—181. Электронная публикация ФЭБ.  Адрес ресурса http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v91/v91-180-.htm
P.S.  Эта заметка была опубликована и в «Литературной России» № 1114 за 1 июня 1984 г., но до сих пор  в изданиях А.С. Пушкина, к сожалению, повторяется ошибка переписчика его «Истории Петра».























СОДЕРЖАНИЕ

«ПУШКИН ДУХ»
ДУЭЛЬ С САМИМ СОБОЙ
КРОКОДИЛОВЫЙ ПОРТФЕЛЬ
ВДОЛЬ ПО ЛЕТЕ
"НЕСОВЕТСКИЙ" СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
ВСТРЕЧА С ЖИВЫМ КЛАССИКОМ
КАРОЛЬ ВОЙТЫЛА
К ЛИКУ СВЯТЫХ
АПЕЛЬСИНЫ АКСЁНОВА
НАД ШЕКСНИНСКОЙ ВОЛНОЙ
СЕЯТЕЛЬ ОЧЕЙ
ПОРИСТАЯ СЛОВЕСНОСТЬ
СВЯТКИ  ГЛАДКИ
ЗА ТУЧЕЙ – СОЛНЦЕ
ПЕРВЫЙ СРЕДИ РАВНЫХ
СИМВОЛ  ВОЛИ
ТРИ ВСТРЕЧИ С РИММОЙ КАЗАКОВОЙ
ТАЙНЫЙ АРХИВ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА



























Рябухин Борис Константинович
ЖИВЫЕ СТРАНИЦЫ
(ИЗ ДНЕВНИКА ПИСАТЕЛЯ)


boryabukhin@yandex.ru


Верстка …………………
Технический редактор ................................
Корректор ...............................


Сдано в набор ..............   Подписано в печать ................
Усл. печ. л. 6.00.  Формат ........... Гарнитура ................. Бумага .....................
Печать офсетная. Заказ № ........... Тираж 200 экз.






Отпечатано в типографии № .........
......................................

Обложка 4-я стр.
Фото6 Реликвии прошлого.