– Ты сказал, что у тебя нет рабочего сценария. А какой есть? – неожиданно спросил Вий, когда Тёма уже и думать забыл об их неудобном разговоре.
Артемий Иванович был к этому времени совершенно измучен виевым напором и энергией, с которыми тот принялся чистить его кухонные шкафы в столь поздний час. Вий оказался очень придирчив, неутомим и упорен. У порога теперь стоял большой мусорный мешок с просроченными крупами, засохшими печеньями и окаменевшими конфетами. Для ужина были отложены только надёжно датированная банка тушёнки и, пусть немного, но таки не дотянувшие до конца срока годности макароны. Больше ничего не было. А всё потому, что давненько Артемий Иванович в своей квартире не бывал. И не планировал в ближайшее время бывать, если честно. Он довольно равнодушно наблюдал, как Вий, пошипев злобно на сложившиеся обстоятельства, выудил из своей сумки пакет томатного сока, который ему пришлось прихватить с собой из отключённого холодильника, влил полстакана сока в кастрюльку, где грелась тушёнка, создавая из того, что есть, варварский вариант соуса болоньезе.
– Какой есть? – бесцветно переспросил Артемий Иванович. – Книжный.
Он переволновался, устал и снова стал собой – флегматичным, безразличным, отсутствующим. Он сам себя не узнавал в этом дне – в этих эмоциях, истериках, смущениях. Сейчас бы Артемий Иванович даже не дрогнул, если бы Вий вздумал поцеловать его ещё раз. Посмотрел бы на него безо всякого выражения и даже не сказал бы ему ничего – подождал бы, пока тот сам не примется объясняться. Что с ним случилось сегодня, он и сам не знал. Отец тоже был удивлён страстной и гневной речью сына в защиту Вия. Смотрел так, будто на его глазах послушный мальчик обернулся вдруг бешеным вервольфом и закапал ядовитой слюной на ковёр.
– Книжный? – насмешливо прищурился Вий. И отвернулся обратно к плите, где смешивал отваренные макароны с разогретой тушёнкой. – Это как? Не пробовал, но много об этом читал?
– Да, – просто согласился Тёма. – Не пробовал, но читал.
Он снова погрузился в себя и все эти человеческие глупости, связанные с отношениями, как и прежде показались ему мелкими, далёкими и пустыми. Как россыпь конфетных фантиков. Которые подхватит ветер, нахватавшийся сплетен, нацеплявший подолом песен о лете – глупых песенок, простеньких и цветастых, лепестков опавших и репьёв шипастых, паутины, клейких смоли-стых почек, и пыльцы на пальцы, и росы цепочку, и басов шмелиных, соловьиных трелей, и цветов корзину, и грибов под елью. И травой-отравой, и землёй, и солнцем подышав вдобавок, он скользнёт в оконце. Безделушкой мелкой, пустяком, игрушкой перекатит валко летних снов ловушку, пролистнёт гербарий из пропавших душ, распугает тварей, чей покой нарушил, сувениры бросит все свои на стол – скоро будет осень, этот день прошёл…
– В конторе ты нечасто думаешь стихами.
Артемий Иванович вздрогнул и обратил своё внимание на Вия, который, оказывается, давно сидел напротив и глядел на него с умилением, подперев подбородок кулаком. Рядом стояла кастрюля, из которой валил пар и доносился весьма аппетитный запах.
– Я разобрался, кого ты мне напоминаешь. – Вий взял из стопки тарелку и положил Тёме щедрую порцию макарон. – Старую деву. Романтичную, трепетную. Которая про любовь читала только в книжках. И там, в этих книжках, всё так возвышенно и благородно! И совершенно непонятно, что происходит после того, как главные герои, взявшись за руки, уходят в закат. Ведь романы на этом заканчиваются.
– Я так и сказал, – апатично согласился Артемий Иванович, берясь за вилку.
– Так это папа в каждом воплощении блюдёт твою честь и держит тебя в башне как Рапунцель? Или тебе самому не надо? Извини, соус жидковат, потому что ни муки, ни крахмала у тебя не нашлось.
– Мы собирались обсуждать твоё прошлое, а вовсе не моё, – с укором напомнил Артемий Иванович. – Кстати, получилось на удивление вкусно. Или это я такой голодный?
– На мой взгляд, готовить надо либо вкусно, либо не готовить вообще. А прошлое у нас общее, так что не ерепенься.
Артемий Иванович некоторое время жевал молча и, только ополовинив свою порцию, задумчиво заметил:
– Не общее, а похожее. Кстати, мы нарушили инструкцию.
– Застрелиться теперь! – развеселился Вий. – И что же мы сделали не так?
– С личными воспоминаниями положено знакомиться в обратном порядке: сначала последняя жизнь, потом предыдущая и далее по цепочке, – серьёзно посмотрел на него Артемий Иванович.
– Расслабься, Тём. – Вий отодвинул пустую тарелку и потянулся к сигаретной пачке, которую оставил на разделочном столе рядом с плитой. – Я нестандартный случай изначально. Так что на меня инструкция не распространяется.
– А можно без этого? – страдальчески поморщился Артемий Иванович, показывая пальцем на сигарету.
– Как скажешь, – завздыхал Вий, который успел уже прикурить и теперь с сожалением вынул изо рта табачную палочку. – А если я у открытого окна? – состроил он жалобную мину.
– На улице ветра нет, всё равно дым в комнату потянет, – резонно заметил Артемий Иванович.
– Ну, хорошо, – сдался Вий. – Нам с тобой ещё целоваться. Ради этого я потерплю. – Он драматично прижал к груди растопыренную ладонь, демонстрируя степень своего смирения.
Артемий Иванович оставил упоминание поцелуев без комментариев. Он снова принялся за еду, пока Вий разливал по кружкам чай и ломал шоколадку, которую изъял из тёминого портфеля. Если бы не Вий, Артемий Иванович, не заморачиваясь готовкой, этой бы шоколадкой и поужинал.
– Инструкция придумана не просто так, – дождавшись, пока Вий отнесёт в мойку посуду и вернётся за стол, продолжил он. – Важно ведь не просто вспомнить, но и создать непрерывность, сохранить во всех этих воспоминаниях себя нынешнего.
– Не знаю. – Вий легкомысленно пожал плечами. – Я вспоминал, как придётся, и на моей цельности это никак не отразилось. – Он отправил за щёку квадратик шоколада, глотнул чаю. – Тогда, во всяком случае, не отразилось, – подумав, добавил он.
– А зачем ты вообще вспоминал, если ты ас? – Артемий Иванович нахмурился и строго глянул поверх очков на Вия.
– Я тебе сказал уже, что мой случай особый. Я ведь сначала за компанию с Бергером попал в Восточное братство. Они, конечно, не литераторы, но где-то близко. Наверное поэтому меня и заставляли вспоминать. Прямо так конкретно внушали, что без этого мне не жить. А Бергер был моим проводником. Без него я в своё прошлое попасть, кстати, не мог. Он таскал меня по старым картам и ни про какую инструкцию тоже не поминал, потому что слыхом о ней ни слыхивал. Мы добрались с ним до самого начала, до момента выбора, который определил мою судьбу на этой земле. Хотя, если подумать, то в первую очередь я вспомнил дона Висенте, который в цепочке моих воплощений был одним из последних. Так что, возможно, умение вспоминать по инструкции сродни врождённой грамотности. – Вий жизнерадостно захрюкал от смеха.
– Рома, – осторожно заговорил Артемий Иванович, – ты ничего не должен был вспомнить. Если ты действительно ас. Наша память закрыта. Потому и существует архив, где хранится наша память. И только там мы можем ознакомиться со своими делами, когда придёт время. И то не со всеми. Кое-что о своём прошлом знать ни к чему. И только литераторам ничего не стоит вспомнить так ярко, будто переживаешь заново. Потому что все эти настройки они проживали для того, чтобы потом свой опыт использовать, составляя карты другим. Но тебя же в итоге определили в асы, значит, у тебя другая специализация. Или… Откуда все эти проблемы с чужими воспоминаниями?
– Не знаю. – Вий помрачнел, поник своим хищным клювастым профилем. Волосы свесились ему на лоб, добавляя мрачной романтики его образу. Артемий Иванович с досадой отметил про себя, что, и впрямь, ведётся на всякие глупости, словно старая дева.
– А раньше ничего похожего с тобой не было? Ты всегда вспоминал только про себя?
– Была какая-то дикая катавасия с моим последним куратором, – вздохнул Вий. Он вытянул ноги, прислонился затылком в стене, прикрыл глаза. – Он считал меня Человеком в чёрном – боялся и ненавидел. Я поначалу и сам поверил, поэтому думал, что дон Висенте и твой отец одно и то же лицо, а именно я, Рома Шойфет. Оказалось, что нет. Только дон Висенте мой. Но он до сих пор как-то подозрительно сливается с фигурой Человека в чёрном. – Вий открыл глаза и с тоской уставился в пространство. – Понимаешь, Руднев был не дурак, не мог он так ошибиться. Я хотел потом разобраться с этой странностью, но в архиве надо мной посмеялись, когда я попросил дело Главного посмотреть.
Артемий Иванович вдруг заволновался, уронил шоколадку в чай, но быстро выловил её ложкой. Сколько раз одёргивал он себя, залипая взглядом на виевой фигуре, твердил себе, что показалось и такого просто не может быть. Когда Вий входил в помещение, всегда появлялось ощущение, что пришёл отец. Особенно, если не сразу увидел входящего. Артемий Иванович даже проверил, не приходится ли Вий отцу внебрачным сыном – это многое объяснило бы. Но в его деле с историей рождения всё было чисто и абсолютно прозрачно.
– Чем дальше в лес, тем больше дров, – пробормотал Артемий Иванович, с отвращением рассматривая масляную плёнку, образовавшуюся на поверхности чая после утопления в нём шоколадки.
Вий понаблюдал за ним и вдруг выхватил чашку у Тёмы из-под носа и выплеснул чай в мойку.
– Свежего налить? Нет? Тогда я пойду покурю, – сухо сообщил он и зажал в кулаке зажигалку. – Возле подъезда. Заодно мусор вынесу.
Артемий Иванович молча проводил его взглядом. Он чувствовал себя виноватым, хотя ничего плохого Вию никогда не делал. И он не мог теперь не думать о том, что у этого сочувствия сентиментальный привкус романтической девичьей влюблённости – невинной, но томительной. Школьной. Он был уже в шаге от того, чтобы начать презирать себя. Похоже, Вий таки сделал первый надрез на его сердце. И скоро из него начнёт вытекать что-нибудь ещё более нежелательное, что никогда не хотелось бы в себе видеть и осознавать. Артемий Иванович малодушно пожелал, чтобы Вия нашли и вернули под гранинский надзор. Сам он, конечно, не стал бы сдавать беглеца отцу, но мечтать-то никто не запретит. Верно?
***
Артемий Иванович уже долго стоял, склонившись над умывальником. Держался за его округлые гладкие бока. Периодически он плескал себе в лицо прохладной водой, но это не производило ожидаемого трезвящего эффекта. Всё равно хотелось плакать. Особенно когда его взгляд останавливался на небольшой пузатой вазочке с полевыми цветами, среди которых Артемий Иванович знал только цикорий, а как называются остальные, понятия не имел.
Цветы принёс Вий. Вернулся после перекура с аккуратным букетиком в руках и с улыбкой протянул его Тёме. Понаблюдал, как тот растерянно мнётся и с трепетом прижимает подарок к груди, расхохотался и нежно чмокнул архивиста в щёчку.
После этого Вий как ни в чём ни бывало ушёл в комнату раскладывать диван, а вот Артемия Ивановича эта простецкая романтика подкосила окончательно. Его словно заклинило на одном моменте – он до сих пор чувствовал влажное касание губ, чужое дыхание с резким запахом табака, цепкие пальцы на своём плече. Он проклинал себя и примитивный свой романтизм, которым надышался вместе с книжной пылью и отравился – теперь-то это совершенно ясно. Корил себя за то, что не смог удержаться от простого человеческого любопытства и робко примерил на себя чужой сценарий. Хотя знал ведь, что не положено ему. Но не придал значения, не подумал, что это оставит след. И вот теперь приходится расплачиваться за невинное увлечение глупыми книжками, которым разбавлял сухую статистику и бесстрастную морзянку архивных дел. Потому что даже тень желания создаёт нить, за которую сверху обязательно дёрнут.
Артемий Иванович был смиренным и сознательным членом Ордена. Он понимал, что как главный аналитик должен быть свободен от дурацкой сентиментальности, поэтому готов был, стиснув зубы, принять наказание за свою слабость. Готов был к тому, что дурь эту из него теперь будут болезненно выдавливать. И повезёт, если не прилюдно, а вот так вот – понемножку и один на один с палачом. Наверняка Вия за тем и послали.
– Куда ты пропал?
Артемий Иванович заметно вздрогнул и обречённо повернулся, забыв закрыть кран. По лицу Вия можно было подумать, что он искренне встревожен и не понимает причин тёминой паники.
– Ты чего здесь застрял? Я волноваться начал. – Вий с удивлением оглядывал мокрого Тёму, с подбородка и с рук которого капала вода.
Артемий Иванович только плечами пожал. А что тут скажешь? Как вообще назвать это внезапную, необъяснимую тягу к другому человеку? Особенно когда к влечению этому примешивается подозрение, что всё это морок, наведённый на тебя за твои грехи.
– Влюбился? Ты серьёзно?! В меня?!!
Вот, Вий сразу нашёлся, как эту внезапную дурь назвать. Артемий Иванович чувствовал, что краснеет. Ничего романтического, как назло, в этой сцене не было. Рукава рубашки противно намокли у локтей, хотя Артемий Иванович предусмотрительно их закатал. Он и спереди весь облился, так что на груди ткань даже прилипла к коже. Кроме того без очков он не очень хорошо видел выражение виева лица. Это тоже выбивало из колеи.
К счастью Вий больше ничего не сказал. Наверное, отложил расспросы на потом, или же и без них всё понял. Он как-то внезапно оказался совсем близко, обхватил мокрое тёмино лицо ладонями и поцеловал так, будто хотел распробовать какова на вкус вода на его губах. Артемий Иванович замер, держа руки навесу – он не решался положить их Вию на плечи. А через секунду он и вовсе о руках забыл, потому что все его мысли сосредоточились на анализе сенсорных данных, получаемых при исследовании глубин чужого горячего рта.
Артемий Иванович зачем-то силился понять механизм, при помощи которого поцелуй запускает в теле процесс возбуждения. И чуть не умер на месте, когда понял, что это аналогия. Что вот это вот неэстетичное и, чем более откровенно животное, тем более действенное вылизывание чужого рта и обсасывание чужих губ всего лишь имитация такого нехитрого действия как половой акт.
Книжные целомудренные условности разрушались стремительно. А, может, он просто не те книжки читал?
Прикосновения к телу уже не слишком загрузили аналитический аппарат, поскольку загадки не составляли – про эрогенные зоны Артемий Иванович знал. Он только отметил про себя, что они… работают. А потом мозг резко отключился. Артемий Иванович охнул, как будто в него всадили нож и содрогнулся.
– Мне нравится, когда ты перестаёшь думать, – жарко шепнул Вий ему в самое ухо, пока Тёма, уткнувшись ему в шею, хватал пересохшим ртом воздух. – И теперь я знаю, как тебя выключить.
***
Открыв утром глаза, Артемий Иванович не сразу включился. Он так долго ничего не анализировал, что сначала просто плавал по комнате взглядом как младенец, и не мог настроить привычный мыслительный про-цесс. Заметил, что ближе к потолку отклеились немного обои, но как-то не осознал, а просто… отразил.
Ещё Артемий Иванович чувствовал, что лицо его и руки пахнут другим человеком. И подушка рядом хранит чужой запах – немного сигаретный, немного телесный. На этой волне приплыла и первая мысль. И была она следующей: «Поглощённость внимания наблюдением за телесными процессами отключает процесс мыслительный». И вторая: «Это давно известно и используется в медитативных практиках».
Вия умытый и всё ещё расслабленный Артемий Иванович нашёл на кухне. Не отрываясь от переписки в телефоне, тот сообщил:
– В магазин я сходил, завтрак приготовил. На работу ты сегодня не идёшь.
– Ты… позвонил в контору? – не поверил Артемий Иванович. – Ты же хотел исчезнуть.
Вий отложил телефон, устроился на стуле поудобней. Оглядел Тёму с умилением.
– Иди сюда, я тебя поцелую. – Он похлопал по своим коленям.
Артемий Иванович послушно подошёл и сел, куда велели, чувствуя себя ужасно неловко. Он опасался, что поцелуй будет дежурным, неискренним, и сейчас станет ясно, что вчера его просто пожалели или, того хуже – обслужили, но Вий сначала осторожно снял с него очки, а потом поцеловал – очень чувственно и нежно. А затем принялся разглядывать, гладить пальцами его лицо, как будто любовался.
– Ты разве хочешь, чтобы я исчез?
Это было очень похоже на начало допроса. Во всяком случае Артемий Иванович уловил холодные нотки в виевом голосе, хотя тот старался выглядеть исключительно доброжелательным. Но аналитик в голове Артемия Ивановича проснулся очень вовремя и посоветовал ему говорить только правду и взвешивать каждое слово. Поэтому он не сказал ничего, просто отрицательно помотал головой.
– Вот и я не хочу с тобой расставаться. – Вий вернул Тёме очки, даже помог их надеть и принялся оглаживать теперь его руки. – С тобой так нельзя – соблазнить и бросить.
– Почему? – Артемий Иванович тоже вошёл в режим сбора информации и теперь автоматически уточнял, обрабатывал, фиксировал выводы.
– Потому что ты этого ждёшь, – ухмыльнулся Вий. – Но мы сломаем твой дурацкий книжный сценарий, по которому романтической героине из-за любви следует страдать.
– То есть это упражнение для изменения настройки? – бесцветно уточнил Артемий Иванович. Он только сейчас понял, с какой опасной стихией вздумал играться. До сих пор эмоции бушевали где-то за пределами его мира, но сейчас он ощутил, что огромная волна застыла, нависнув прямо над его головой. И она готова обрушиться на него от одного только «да». Чтобы унести за собой, закружить в бешеном водовороте. И эта страшная волна не выбросит свою жертву на берег до тех пор, пока не истреплет и не измучает её совершенно.
– Тёмушка, – вкрадчиво, но уже совсем не ласково ответил Вий. – Я знаю, какого ты обо мне мнения, но поверь, у нормального мужика не встанет на того, кто ему безразличен. Ты нравился мне всегда. Поэтому я хочу попробовать – с тобой.
Артемий Иванович не успел даже мысленно проговорить про себя предполагаемую причину виева желания «попробовать с ним», как тот уже заорал:
– Чёрт возьми! Не потому что ты похож на Розена или на Бергера! Не похож ты на них, не похож!
Артемий Иванович не испугался, не оскорбился, не попытался убежать или, к примеру, заплакать. Получается, что он, в самом деле, не такой как Розен или Бергер, да. Артемий Иванович смотрел на разъярённого Вия с интересом и понимал, что ему всегда нравился этот хищный нос, эти впалые кощеевы щёки и этот бешеный взгляд. И вообще нравился Вий. Просто он никогда не думал о нём в романтическом ключе, пока всё не сложилось так, как сложилось.
– Мне нравится общаться без слов. Слова утомляют. По крайней мере меня, – меланхолично сообщил Артемий Иванович, стараясь не морщиться от стальной хватки виевых пальцев, которыми тот впился в его бока. – И я рад слышать, что ошибся.
Вий ещё раз вгляделся подозрительно в его глаза, но пальцы разжал. Артемий Иванович решил поощрить его и успокоить – наклонился и неумело чмокнул в губы.
– Жаль, что нам обоим придётся вернуться, – озвучил он свою самую большую печаль. После этого он счёл возможным встать, наконец, с виевых колен, сидеть на которых было совсем неудобно – жёстко и неустойчиво – и потянулся включить чайник.
Вий со скабрезной ухмылкой погладил его обтянутый брюками зад.
– Не придётся, мышоночек. Мой куратор теперь ты и нам для плодотворной работы требуется уединение и непрерывный контакт 24х7. Это было моё условие. Главный обещал всё устроить.